Анна Степановна
Бабушке моего мужа Анне Степановне 90 лет. Шесть лет назад она похоронила мужа, с которым прожила 61 год. Сейчас живёт одна, сама ведёт хозяйство, готовит, стирает, убирает. Сама ходит в магазин недалеко от дома. На все предложения приехать, помочь, сделать - ответ «нет». Не хочет быть обузой, мешать нам заниматься «более важными» делами.
Однокомнатная квартира в идеальном порядке - у бабушки Ани есть строгое расписание - в какой день вытирать пыль, в какой мыть полы, в какой сантехнику. Сама хозяйка всегда аккуратно одета и причесана, на ногах тщательно заштопанные носочки. Как многие пожилые люди, бабушка старается носить вещи как можно дольше. На кухонном столе ручка и график измерения давления, телефон и очки. Иногда там появляется старенький кошелёк, специальная тетрадка для записи расходов, огромный калькулятор родом из 90-х и чек из магазина - домашняя бухгалтерия ведётся так же тщательно, как и остальное хозяйство. Всегда под рукой коробочка с лекарствами.
Мой муж звонит ей каждый день. Узнать как самочувствие, поговорить, в миллионный раз предложить помощь. Иногда, очень редко бабушка зовёт в гости. Она привыкла угощать от души, но готовить много ей тяжело, а любые попытки «привезти с собой» или «мы только чай» бабушку сильно расстраивают. В её мире невозможно пригласить кого-то в дом и не накормить свежей вкусной домашней едой.
И всякий раз, когда мы приезжаем - она рассказывает. Путаются даты и имена, повторяются самые любимые или самые грустные истории. Время от времени бабушка спохватывается и начинает извиняться: «что-то я говорю, говорю, одно и то же, вам уже и слушать надоело». Нет. Не надоело. Потому что каждый раз возникают новые подробности и детали. Потому что это часть нашей общей семейной истории, слушать которую порой грустно, а порой очень горько. Потому, что это долгая разная, и так не похожая на нашу, жизнь. Ведь мы не просто другое поколение. Новый век изменил всё: мир, быт, мышление, души. И истории бабушки Ани порой звучат как нечто непостижимое, происходящее в параллельной реальности.
«Моего дедушку звали Селиверст Гаврилович, бабушку - Анна Алексеевна. Бабушка занималась хозяйством, огородом. Держали коров, овец, кур. Дедушка был очень мастеровой, умел делать всё. Когда сделали колхоз, работал в колхозе. Летом чинил сани, зимой телеги. Бабушке сделал ткацкий станок, она ткала, кроила и шила на руках одежду. Машинки швейной у них не было. Бабушка и дедушка жили напротив нашего дома. После школы я ходила к ним помогать. Делала, что скажут: полы мыла, стирала что-то маленькое. А большое, то, что из своей ткани бабушка шила, я стирать не могла: ткань была плотная, тяжелая, у меня сил не хватало.
Моя мама Устинья родилась 2 ноября 1902 года. У нее было три брата - Винарий, Давыд, Микан и сестра Федора. Моя мама работала уборщицей и конюхом, делала любую работу, но трудовой книжки у нее так и не было. И денег всегда было мало.
И дедушка и бабушка и вся наша семья были неграмотные, кроме моего отца. Папа родился в 1892 году. У него было три класса образования и его взяли на почту сортировать газеты и журналы.
В школе я училась так: одежды не было, обуви не было, тетрадей не было. На меня надевали зимой дедушкин шубняк (так назывался) и завязывали голову и крест-накрест туловище бабушкиным платком (потому что шубняк большой был). Ноги оборачивала газетами и сверху лапти. И шла в школу. Писали мы между газетными строчками. Хорошо было, что папа на почте работал. Их заставляли выписывать одну газету домой, и я в ней, между строчками училась писать. Читала и делала уроки когда и при луне. Пока днем по дому все сделаешь, маме и бабушке поможешь - уже вечер. А света не было. Вот при луне и училась. Выучилась.
У меня было два брата: Афанасий и Филипп. Афанасий родился в 1927 году, а Филипп в 1925 году. Филипп был киномехаником. Когда началась война - ушли на фронт папа и Филипп. Брат воевал в авиационной части вместе с Василием Сталиным. В 1943 году он приехал домой в отпуск, после ранения в руку, и сменил имя на Василия. А папа с войны не вернулся, пропал без вести под Орлом. В семье нашей старшим остался дедушка Селиверст, мы его слушали.
Во время войны помню, как картошку собирали. Не себе, себе нельзя, если возьмёшь - накажут. А есть хочется. И мы её копаем, картошку эту, руками и собираем. А кое-где самую маленькую, землёй присыпанную, оставляем и место запоминаем. Ночью приходим и ищем то, что оставили. А уже холодно было, картошка мёрзлая. На всю жизнь я этой мёрзлой картошки наелась. Потом, уже в седьмом классе, мы летом должны были хлеб сдавать государству. Меня назначили старшей и мы вместе с татарочкой Зоей разгружали грузовики на четыре тонны. Всё лето. Хлеб в мешках был¸ по 50 кг. И один раз его у нас не приняли, сказали, что сырой. Мы тогда выгрузили всё в лабаз без крыши, чтобы просушить и там остались ночевать, потому что если бы украли хоть один мешок, плохо мне было бы.
После войны я школу окончила и устроилась работать - полы мыть. 21 год мне был, когда я познакомилась с дедушкой. Я в тот день мыла полы, уже заканчивала. Смотрю, приходит тётя Наташа, с молодым военным человеком. Поздоровались и она говорит: «Приходи в клуб, сегодня танцы». Пришли с подружкой. Мы с парнями никогда не танцевали, не умели. Постояли, потом пошли к тете Наташе, чай пить, а этот молодой человек с нами сидел. В десять часов собрались домой, и он пошел нас провожать. Сначала Ксению, потом меня. Проводил и уехал. А через два года приехал и с тётей Наташей пришел к моим бабушке и дедушке свататься. Был у нас огромный самовар, ведровый. Мы его поставили на стол, посидели - это и была свадьба. А после свадьбы сразу поехали в Армению, в город Димежан. На грузовике, потом на поезде. До этого я никуда не ездила. Первый раз поезд увидела. В Димежане жить было тяжело. Одни горы, всё чужое. Там я косу отстригла: всё время у меня кровь из носа шла, не мог организм привыкнуть, и мне сказали волосы обрезать, чтобы голове легче стало. Долго мы в горах не жили - дедушку перевели в Ленинакан. Там родился Валера.
А через год дедушку по болезни уволили из армии, и мы уехали в Ташкент. Дедушка стал учиться на сварщика, а я работала в поликлинике, в регистратуре. Валера был маленький, ему кушать надо, а у нас денег нет. У меня зарплата маленькая, а дедушка учится. И я кровь сдавать стала. А сама не ем. В поликлинике обед, все идут в столовую или что с собой принесли едят, а я выйду, сяду на лавочку и жду, когда обед закончится. Тогда возвращаюсь. Один раз мне плохо стало, прямо на работе, врач посмотрел, сказал «недоедание». И моя заведующая стала присматриваться, что я ем на обед. Стала меня на рынок отправлять, он рядом был - я ей куплю, что она скажет, а она меня угощает. Так жили. Потом дедушка на завод устроился работать. Валера в садик пошел, потом в школу.
Я каждый день в пять утра вставала, чтобы уборку сделать - в Ташкенте много пыли, часто надо вытирать. Завтрак готовила. Работала на складе, на обед никогда не ходила, поем что-нибудь прямо за столом и дальше работаю. Валера после школы ко мне приходил на работу. Я его покормлю, а потом в уголке уложу, он поспит.
Выходной один был, а дел много. Уберу, постираю, стирку развешу и пироги пеку, чтобы с собой давать дедушке на работу, а Валере в школу. Потом погладить, зашить что-то. Ну что я рассказываю - любая хозяйка знает, что дома всегда работа найдётся.
Когда Валера женился, им с Таней помогали. Павлик родился, я его каждое лето на родину свою возила. В школу пошёл - мы с дедушкой водили, и на плавание, а на выходных он у нас жил. Шкафчик ему купили, чтобы вещи складывать, кровать. Ребёнка накормить надо и тогда он играет спокойно. Я готовлю бывает, а он рядом стоит, смотрит. Или помогает. Нельзя на детей кричать. Я на улице вижу или по телевизору рассказывают, как детей обижают. И так мне всех детей жалко. Ну, что ты его бьёшь? Конечно, он ребёнок, сдачи дать не может. А вырастет - тогда что? Ты же старым станешь - внимания захочешь, помощи. Думаешь, что не станешь? Или есть такие, что и ребёнка бьёт и жену. Не нравится ему что-то. А ты объясни ей, поговори, и всё хорошо будет, что она - не поймет разве, если поговорить? А он сразу - бить. Руки надо чесать об кого-то, кто ответить не может?
В 1997 году переехали в Белгород. В Ташкенте всё продали, я на рынок с утра уходила и продавала вещи, всё, что можно, чтобы здесь на жильё хватило. Квартиру купили, на дачу стали ездить. Всем помочь надо - тяжело было с продуктами, годы такие».
Когда мужу поставили смертельный диагноз - Анна Степановна решительно отказывалась от любой «лишней» помощи. До конца справлялась сама. В ночь накануне дедушкиной смерти позвонила, и единственный раз попросила приехать - дедушка неудачно упал и у неё не было сил его поднять. Один раз за полтора года.
Бабушке моего мужа Анне Степановне 90 лет. Она живёт одна и на все предложения приехать, помочь, сделать - отвечает «нет». За свою долгую и трудную жизнь она привыкла заботиться обо всех. Накормить повкуснее и посытнее, одеть потеплее, помочь чем может, выслушать и пожалеть. Не привыкла только к одному - чтобы кто-то делал то же самое для неё.
И, кажется, невозможно объяснить бабушке Ане, что самая большая ценность не угощение, подарки, забота. Самая большая ценность - она сама. То, что она у нас есть. Со своей слабостью, забывчивостью, неловкими от артрита пальцами и белоснежными мягкими волосами. С одними и теми же историями, с расспросами про нас и своих правнуков. С теплой душевной радостью за любые наши маленькие и большие успехи. С выстраданной мудростью и добротой, с пониманием и терпением.
На кухонном столе стоит маленькая пиала с чаем, рядом - развёрнута любимая конфета «Коровка». За столом сидит аккуратная сухонькая старушка. Смотрит на нас и в её глазах - абсолютная любовь, бесконечная, глубокая и неизменная. И это - бесценно.
Однокомнатная квартира в идеальном порядке - у бабушки Ани есть строгое расписание - в какой день вытирать пыль, в какой мыть полы, в какой сантехнику. Сама хозяйка всегда аккуратно одета и причесана, на ногах тщательно заштопанные носочки. Как многие пожилые люди, бабушка старается носить вещи как можно дольше. На кухонном столе ручка и график измерения давления, телефон и очки. Иногда там появляется старенький кошелёк, специальная тетрадка для записи расходов, огромный калькулятор родом из 90-х и чек из магазина - домашняя бухгалтерия ведётся так же тщательно, как и остальное хозяйство. Всегда под рукой коробочка с лекарствами.
Мой муж звонит ей каждый день. Узнать как самочувствие, поговорить, в миллионный раз предложить помощь. Иногда, очень редко бабушка зовёт в гости. Она привыкла угощать от души, но готовить много ей тяжело, а любые попытки «привезти с собой» или «мы только чай» бабушку сильно расстраивают. В её мире невозможно пригласить кого-то в дом и не накормить свежей вкусной домашней едой.
И всякий раз, когда мы приезжаем - она рассказывает. Путаются даты и имена, повторяются самые любимые или самые грустные истории. Время от времени бабушка спохватывается и начинает извиняться: «что-то я говорю, говорю, одно и то же, вам уже и слушать надоело». Нет. Не надоело. Потому что каждый раз возникают новые подробности и детали. Потому что это часть нашей общей семейной истории, слушать которую порой грустно, а порой очень горько. Потому, что это долгая разная, и так не похожая на нашу, жизнь. Ведь мы не просто другое поколение. Новый век изменил всё: мир, быт, мышление, души. И истории бабушки Ани порой звучат как нечто непостижимое, происходящее в параллельной реальности.
«Моего дедушку звали Селиверст Гаврилович, бабушку - Анна Алексеевна. Бабушка занималась хозяйством, огородом. Держали коров, овец, кур. Дедушка был очень мастеровой, умел делать всё. Когда сделали колхоз, работал в колхозе. Летом чинил сани, зимой телеги. Бабушке сделал ткацкий станок, она ткала, кроила и шила на руках одежду. Машинки швейной у них не было. Бабушка и дедушка жили напротив нашего дома. После школы я ходила к ним помогать. Делала, что скажут: полы мыла, стирала что-то маленькое. А большое, то, что из своей ткани бабушка шила, я стирать не могла: ткань была плотная, тяжелая, у меня сил не хватало.
Моя мама Устинья родилась 2 ноября 1902 года. У нее было три брата - Винарий, Давыд, Микан и сестра Федора. Моя мама работала уборщицей и конюхом, делала любую работу, но трудовой книжки у нее так и не было. И денег всегда было мало.
И дедушка и бабушка и вся наша семья были неграмотные, кроме моего отца. Папа родился в 1892 году. У него было три класса образования и его взяли на почту сортировать газеты и журналы.
В школе я училась так: одежды не было, обуви не было, тетрадей не было. На меня надевали зимой дедушкин шубняк (так назывался) и завязывали голову и крест-накрест туловище бабушкиным платком (потому что шубняк большой был). Ноги оборачивала газетами и сверху лапти. И шла в школу. Писали мы между газетными строчками. Хорошо было, что папа на почте работал. Их заставляли выписывать одну газету домой, и я в ней, между строчками училась писать. Читала и делала уроки когда и при луне. Пока днем по дому все сделаешь, маме и бабушке поможешь - уже вечер. А света не было. Вот при луне и училась. Выучилась.
У меня было два брата: Афанасий и Филипп. Афанасий родился в 1927 году, а Филипп в 1925 году. Филипп был киномехаником. Когда началась война - ушли на фронт папа и Филипп. Брат воевал в авиационной части вместе с Василием Сталиным. В 1943 году он приехал домой в отпуск, после ранения в руку, и сменил имя на Василия. А папа с войны не вернулся, пропал без вести под Орлом. В семье нашей старшим остался дедушка Селиверст, мы его слушали.
Во время войны помню, как картошку собирали. Не себе, себе нельзя, если возьмёшь - накажут. А есть хочется. И мы её копаем, картошку эту, руками и собираем. А кое-где самую маленькую, землёй присыпанную, оставляем и место запоминаем. Ночью приходим и ищем то, что оставили. А уже холодно было, картошка мёрзлая. На всю жизнь я этой мёрзлой картошки наелась. Потом, уже в седьмом классе, мы летом должны были хлеб сдавать государству. Меня назначили старшей и мы вместе с татарочкой Зоей разгружали грузовики на четыре тонны. Всё лето. Хлеб в мешках был¸ по 50 кг. И один раз его у нас не приняли, сказали, что сырой. Мы тогда выгрузили всё в лабаз без крыши, чтобы просушить и там остались ночевать, потому что если бы украли хоть один мешок, плохо мне было бы.
После войны я школу окончила и устроилась работать - полы мыть. 21 год мне был, когда я познакомилась с дедушкой. Я в тот день мыла полы, уже заканчивала. Смотрю, приходит тётя Наташа, с молодым военным человеком. Поздоровались и она говорит: «Приходи в клуб, сегодня танцы». Пришли с подружкой. Мы с парнями никогда не танцевали, не умели. Постояли, потом пошли к тете Наташе, чай пить, а этот молодой человек с нами сидел. В десять часов собрались домой, и он пошел нас провожать. Сначала Ксению, потом меня. Проводил и уехал. А через два года приехал и с тётей Наташей пришел к моим бабушке и дедушке свататься. Был у нас огромный самовар, ведровый. Мы его поставили на стол, посидели - это и была свадьба. А после свадьбы сразу поехали в Армению, в город Димежан. На грузовике, потом на поезде. До этого я никуда не ездила. Первый раз поезд увидела. В Димежане жить было тяжело. Одни горы, всё чужое. Там я косу отстригла: всё время у меня кровь из носа шла, не мог организм привыкнуть, и мне сказали волосы обрезать, чтобы голове легче стало. Долго мы в горах не жили - дедушку перевели в Ленинакан. Там родился Валера.
А через год дедушку по болезни уволили из армии, и мы уехали в Ташкент. Дедушка стал учиться на сварщика, а я работала в поликлинике, в регистратуре. Валера был маленький, ему кушать надо, а у нас денег нет. У меня зарплата маленькая, а дедушка учится. И я кровь сдавать стала. А сама не ем. В поликлинике обед, все идут в столовую или что с собой принесли едят, а я выйду, сяду на лавочку и жду, когда обед закончится. Тогда возвращаюсь. Один раз мне плохо стало, прямо на работе, врач посмотрел, сказал «недоедание». И моя заведующая стала присматриваться, что я ем на обед. Стала меня на рынок отправлять, он рядом был - я ей куплю, что она скажет, а она меня угощает. Так жили. Потом дедушка на завод устроился работать. Валера в садик пошел, потом в школу.
Я каждый день в пять утра вставала, чтобы уборку сделать - в Ташкенте много пыли, часто надо вытирать. Завтрак готовила. Работала на складе, на обед никогда не ходила, поем что-нибудь прямо за столом и дальше работаю. Валера после школы ко мне приходил на работу. Я его покормлю, а потом в уголке уложу, он поспит.
Выходной один был, а дел много. Уберу, постираю, стирку развешу и пироги пеку, чтобы с собой давать дедушке на работу, а Валере в школу. Потом погладить, зашить что-то. Ну что я рассказываю - любая хозяйка знает, что дома всегда работа найдётся.
Когда Валера женился, им с Таней помогали. Павлик родился, я его каждое лето на родину свою возила. В школу пошёл - мы с дедушкой водили, и на плавание, а на выходных он у нас жил. Шкафчик ему купили, чтобы вещи складывать, кровать. Ребёнка накормить надо и тогда он играет спокойно. Я готовлю бывает, а он рядом стоит, смотрит. Или помогает. Нельзя на детей кричать. Я на улице вижу или по телевизору рассказывают, как детей обижают. И так мне всех детей жалко. Ну, что ты его бьёшь? Конечно, он ребёнок, сдачи дать не может. А вырастет - тогда что? Ты же старым станешь - внимания захочешь, помощи. Думаешь, что не станешь? Или есть такие, что и ребёнка бьёт и жену. Не нравится ему что-то. А ты объясни ей, поговори, и всё хорошо будет, что она - не поймет разве, если поговорить? А он сразу - бить. Руки надо чесать об кого-то, кто ответить не может?
В 1997 году переехали в Белгород. В Ташкенте всё продали, я на рынок с утра уходила и продавала вещи, всё, что можно, чтобы здесь на жильё хватило. Квартиру купили, на дачу стали ездить. Всем помочь надо - тяжело было с продуктами, годы такие».
Когда мужу поставили смертельный диагноз - Анна Степановна решительно отказывалась от любой «лишней» помощи. До конца справлялась сама. В ночь накануне дедушкиной смерти позвонила, и единственный раз попросила приехать - дедушка неудачно упал и у неё не было сил его поднять. Один раз за полтора года.
Бабушке моего мужа Анне Степановне 90 лет. Она живёт одна и на все предложения приехать, помочь, сделать - отвечает «нет». За свою долгую и трудную жизнь она привыкла заботиться обо всех. Накормить повкуснее и посытнее, одеть потеплее, помочь чем может, выслушать и пожалеть. Не привыкла только к одному - чтобы кто-то делал то же самое для неё.
И, кажется, невозможно объяснить бабушке Ане, что самая большая ценность не угощение, подарки, забота. Самая большая ценность - она сама. То, что она у нас есть. Со своей слабостью, забывчивостью, неловкими от артрита пальцами и белоснежными мягкими волосами. С одними и теми же историями, с расспросами про нас и своих правнуков. С теплой душевной радостью за любые наши маленькие и большие успехи. С выстраданной мудростью и добротой, с пониманием и терпением.
На кухонном столе стоит маленькая пиала с чаем, рядом - развёрнута любимая конфета «Коровка». За столом сидит аккуратная сухонькая старушка. Смотрит на нас и в её глазах - абсолютная любовь, бесконечная, глубокая и неизменная. И это - бесценно.