Статья о Геннадии Калиновском в журнале "ХиП"
Геннадий Владимирович Калиновский
1 сентября 1929, Ставрополь - 5 марта 2006, Москва
Геннадий Калиновский родился в Ставрополе. Вскоре семья переехала в Махачкалу, где художник провел детство. Мальчик уже в трехлетнем возрасте проявил любовь к рисованию, подростком был принят во время Великой отечественной войны в Московскую среднюю художественную школу, с 1949 по 1955 год учился в в знаменитом «суриковском» институте, в мастерской книжной графики профессора Б.А. Декхтерёва.. Работать начал в периодических изданиях, в иллюстрированных журналах. Первые же его иллюстрации в книге обратили внимание на этого незаурядно рисующего и мыслящего художника. Настоящую известность Калиновскому принесли виртуозно и остроумно выполненные иллюстрации к «Приключениям Алисы в Стране Чудес» Л. Кэрролла в пересказе Бориса Заходера (1974), принёсшие ему диплом на конкурсе искусства книги. За иллюстрации к «Алисе в Зазеркалье» в 1980 году он получил высшую награду Всесоюзного конкурса - диплом им. Ивана Фёдорова. Калиновский - обладатель, серебряной медали на Международной книжной ярмарке в Лейпциге, приза «Золотое яблоко» на 6-й Биеннале иллюстрации в Братиславе в 1977году - за рисунки к книге Сказки дядюшки Римуса». Лауреат в номинации «художник-иллюстратор» Всероссийского конкурса произведений для детей и юношества «Алые паруса» в 2004 («Путешествия Гулливера»), обладатель Гран-при конкурса «Книга года-2002» в номинации «художник-иллюстратор» («Мастер и Маргарита»). Заслуженный художник России.
«Гениальный обладатель всеобъемлющей памяти»
Божественный Дар, которым был наделён Геннадий Владимирович Калиновский, даётся избранным людям, и не соглашаться с этим бессмысленно. Должна сказать, что моя уверенность в том, что талант - это Божественный Дар, коренным образом отличается от точки зрения художника Калиновского. Услышь мои слова о чуде таланта, Геннадий Владимирович стал бы, наверняка, спорить со мною; он считал себя сугубым атеистом, приписывая исключительно себе свои художественные открытия. Так самое удачное Создание, считая себя самодостаточным, восстаёт против своего Создателя, так Иаков, совершенно уверенный в своей непобедимости, борется с Ангелом, который и был Бог. Но читатель и зритель имеет право на свой взгляд на феномен, носящий имя Г.В.Калиновский. В непостижимости его тайны не могут помочь ни знания, ни напряжение ума; только восторг и погружение в неведомый мир, им созданный. Его иллюстрации как сны, как неожиданные звуки или запахи возвращают вспышками моменты прошедшего. Это ожидание счастья, живущее в нас... Так бывает только в детстве. Детство - это королевство, где смерти нет, где король - сам ребёнок. «Над небом голубым есть город золотой, с прозрачными воротами и яркою звездой…»
Как прорастает этот Чудесный Дар в человеке - тайна, которую нам не дано понять. Это не зависит ни от семьи, в которой появился человек, ни от места, где он родился, ни от национальности, ни от людей, с которыми он связан по жизни, ибо страна, в которой он живёт в своём творчестве - волшебная. Он сам - тайна.
Всего, сделанного художником, не охватишь. Остановлюсь на его книжных работах, любимых мною. На мой взгляд, между ними существует пластическая преемственность. «Сказки дядюшки Римуса», «Алиса в Стране Чудес» и «Алиса в Зазеркалье», « Путешествия Гулливера», «Лоскутик и облако», «Мастер и Маргарита».
«Сказки дядюшки Римуса» Джоэля Харриса. Нелепые в своей неуклюжести, смешные в своей серьёзности, статичные и подвижные, постоянно делающие немыслимые усилия, преодолевая препятствия, сплетённые из острых колючек существа, рождённые воображением художника, так похожи на нас, на нашу жизнь, на человеческие особи... Этот длинноногий, сутулый и самоуверенный Лис? Разве нам незнаком по жизни этот персонаж? Разве мы не собираемся в комок и не прижимаем уши, как Братец Кролик, когда попадаем в отчаянное и беспомощное положение, или когда нависает опасность?
Из штрихов-колючек художник сплетает наивную хитрость населения книги Харриса, их удивлённо-абсурдное выражение; это выражение любопытной души, знакомое каждому. Босховская фантасмогория поселилась на страницах книги. Совершенный Иероним Босх эта сонная старая Сестрица Лягушка или сидящий в реке на коряге Братец Черепаха (вы подумайте - братец черепаха!) . Рисовать абсурд по плечу не каждому.
А было тогда художнику уже сорок семь лет, правда, гений от возраста не зависит. Вот где «гений, парадоксов друг»! Выражения глаз, лиц, морд одинаковы и похожи и у людей, и у зверей - кошек, собак, кроликов, лис, черепах, потому что мы все на земле живём одними заботами, только глаза животных добрее человеческих…
«Алиса в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла. Мне рассказывали, что когда он думал об Алисе, он заклеивал окна бумагой, устраивал «консервацию от натиска бытия» и, делая над собою усилие, напряжённо ждал её прихода. Владимир Набоков назвал таких художников «гениальный обладатель всеобъемлющей памяти». Если уединиться и своё общение с людьми свести к минимуму, то воспоминания и ощущения детства будут навещать тебя. А если сделать большее усилие, то можно проникнуть дальше, в более глубокие слои памяти. Памяти незаимствованной, а памяти воспоминаний, может быть, памяти до рождения или памяти других миров. Алиса явилась ему в фантасмагориях безвоздушного пространства. Алиса живёт в чёрно-белом пространстве, где нет неба и нет воздуха.
Метафизика более естественно чувствует себя в чёрно-белом мире. Изящные и нелепые персонажи, с которыми связана Алиса, - часть этой метафизики. Фантастические растения, трогательные и напыщенные существа, - часть тонкого сна, только таким образом они и приходят к художнику. Лишь Алиса благополучно перекочевала из нашего мира в нереальный. Но, как и свойственно детям, она переступила эту черту и вместе с Кэрроллом ничему не удивляется, а принимает безумную игру и становится её частью.
Не дают покоя читателю и шрифтовые заставки - игра словами, написание глав. То, что для другого художника составило бы основу профессии, наш герой делает играющее, соединяя несоединимое. Неужели это всё один человек?!
Невысокий, острый, скорый, с быстрыми пронзительными глазами, не «тусовщик», умный, и выпить не дурак. Не судивший, что хорошо, что плохо, не участвовавший в выставкомах, просто одни «не» - какая-то анкета получается. Крайне любопытно, как расцветает его мощный и своеобразный талант на обыденном поле его иллюстраций первой половины жизни. Это как орех с толстой-толстой кожурой, через которую очень долго и трудно прорывается на свет нежный и сильный росток, и наконец распускается волшебным цветком. Калиновскому невозможно подражать. Если и хотелось бы, не получится. Он не принадлежит ни к одному художественному направлению.
Как продолжение - «Алиса в Зазеркалье». Две «Алисы» составляют, можно сказать, диптих в творчестве художника. Но какой диптих! Логично было бы предположить, что, делая «Алису в Зазеркалье», он будет использовать ту же технику штрихового рисования пером, как и в первой Алисе. Но не тут- то было. Другая книга, другой мир, другой ритм, другое рисование, ещё более сложное, чем в первой книге. Тоже чёрно-белое; но отмывка чёрной тушью, сфумато, даёт ощущение тайного пространства, парения и исчезновения персонажей, растворения в зеркале, уход в Зазеркалье. Зеркало всегда притягивало к себе тонкие души, недаром зеркало - вечный предмет страшных гаданий. Когда я составила эту статью, то решилась всё-таки прочитать самого Калиновского: « Художник-иллюстратор должен обладать вариантным мозгом. Виртуозное владение психологической гибкостью - вот «лицо» художника книги». Эта особенная пластика, колючесть и острота характеристик, при всём различии, сохраняют некое единство и составляют «лицо» художника Калиновского.
Несколько слов о его « Гулливере». Изобразительная манера, выбранная Калиновским, не меняется, обе книги выдержаны в едином изобразительном ключе. Однако, появляются огненные всплески ключевых полос на холодном лимонно-синем фоне остальных иллюстраций. Мы наблюдаем прекрасное владение акварелью и виртуозным выразительным рисунком. Монументальные многофигурные развороты поражают своей неистощимой выдумкой. Между разворотами, наполненными массой мелких персонажей, вдруг возникает во всю полосу профиль, великолепно вылепленный цветом. Калиновский выстраивает ритм книги, как выстраивают сложнейшую симфонию. Художнику удаётся уверенно балансировать на тонкой грани, разделяющей натуралистическое рисование более молодых и разухабистую стилизацию шестидесятников. Калиновский всегда изобретательно и всегда неожиданно конструирует переплёт и титул, соединяя искусно придуманные шрифт и орнамент с сюжетным рисунком или персонажами.
Иллюстрации к книге Софьи Прокофьевой «Лоскутик и Облако» совсем не похожи на всё сделанное художником до этого. Обладающий как древний энциклопедист многими знаниями, он виртуозно совмещал в иллюстрациях стилистику разных эпох. Вариации на тему орнаментальных гротесков XVI-XVII веков Ж. Берена и Ж.-А. Дюсерсо причудливо соединяются с рогатыми раковинами рококо и тяжеловесными архитектурными орнаментами барокко. В этом антураже свободно, естественно и вольготно располагаются, живут и взаимодействуют удивительные и всегда удивлённые и отрешённые нереальные персонажи. Такая эклектика погружает зрителя в мир фантастический и потусторонний. Ракурсное рисование архитектуры, улиц и площадей, заполненных толпами суетливых человечков, или одним, одиноко бредущим, задумчивым путником. Сияющий цвет его иллюстраций с ирреальным светом откуда-то сверху, не позволяют тебе выбраться из состояния немого восторга и замирания сердца до тех пор, пока не закроешь последнюю страницу. Сказанное относится ко всем четырём книгам Софьи Прокофьевой с его иллюстрациями. Мне кажется, что в этих работах стало проглядывать его одиночество. Он стал зрелым, многодумающим художником, и стал одинок.
Наконец, самая важная для Калиновского работа - иллюстрации к «Мастеру и Маргарите» Михаила Булгакова.
Знание эпохи, стиль интерьеров, вплоть до геометрии панелей потолка, мебель и мелкие предметы, костюмы разной социальной принадлежности - всё точно. У кого-то эти детали являются доминантой, бравированием исторической инсценировкой, здесь же необходимым, незаметным приложением, средой, в которую погружены динамичные и такие узнаваемые персонажи.
Оскаленное зло носится по миру. Или это очищающий огонь? А зло на земле среди людей? Безумство персонажей, безумство цвета. Виртуоз. Это, несомненно, главная его работа в книге, потому что в этой работе есть всё - и фантастика, и почти нерукотворное мастерство, и запредельный мир, но есть и большее. Он поднимается до философского осмысления Добра и Зла, любви и ненависти, преданности и предательства.
Говорят, что за «Мастера и Маргариту» браться опасно - можно попасть в свиту Сатаны и улететь в преисподню. Но художник знал, о чём говорил, потому что этот мир был рядом, окружал его каждый день. Вот голова на блюде приближается к вершителю судеб Воланду, а внизу толпа, как полагается, безмолвствует. Оборотная сторона истории с Иоанном Крестителем. Этот Консультант - действительно, наказание, огонь, очищающий от скверны нашу жизнь, огонь, истребляющий ржавчину, проевшую человеческие отношения и общественные институты. Воланд смотрит на Москву сверху. Дома, дворы, церкви, кресты - люди лучше не становятся. Два дивных портрета - Мастер и Маргарита. Мастер, поражённый в самое сердце, и отрешённая прекрасная Маргарита.
Существует правило, на мой взгляд, спорное, которое утверждает, что иллюстрации в книге должны быть стилистически выдержаны в одном ключе. Калиновский часто пренебрегает этим правилом ради выразительности решения замысла и выстраивает необходимую ему версию иллюстративного ряда. Иногда его упрекают в том, что иллюстрации к «Мастеру и Маргарите» слишком разные, но настроение в тексте меняется с развитием сюжета, как состояние души сегодняшнее не похоже на вчерашнее или завтрашнее. Давно, в шестидесятые, я видела испанское издание «Дон Кихота» Сервантеса с иллюстрациями разных художников от Дорэ до Дали. Это было необычно и очень выразительно.
Калиновский обозначил ритм разным масштабом изображений, разными цветовыми акцентами, разными смысловыми характеристиками. Этот роман - вещь опасная, ушёл художник, увёл его с собою Мастер в Город золотой над небом голубым. Я уверена, что художник работает как проводник тонкой энергии между Божественным посылом и земной реальностью.
Он, конечно, знал, что значит для книжного искусства. Помните Пушкина? «Ты царь: живи один. Дорогою свободной / Иди, куда влечёт тебя свободный ум… » Знал, знал свою неповторимость. Но гордыни не было. Он интуитивно знал, что искусство не прощает тщеславия. Гордыня имеет следствием потерю таланта. Он не выпячивал себя, делая это сознательно, ибо тут же последовало бы наказание.
Никогда не умрут люди, любящие книгу и как способ диалога с умнейшими людьми разных эпох, и как предмет высокого искусства. Совершенно в духе нашего времени, упрощённого, грубого, но в чём-то наивного в своей необразованности, в Интернете возникло даже сообщество фанатов творчества художника. Они создали его сайт, и разговаривают о его иллюстрациях, спорят, причём люди разных поколений - и молодые, и не очень.
Геннадий Владимирович Калиновский занял своё место в искусстве книги. Сколько раз на наших глазах рушились и обесценивались прославленные авторитеты. Рушились и забывались сразу после смерти. Калиновский после смерти только вырастает. В своих книгах он всегда разный, и в этом разном есть вершины недосягаемые.
Нина Красовитова, заслуженный художник России
