Писатель на встрече с читателями: К.Чуковский (по книге А.Соколовского)
При чтении воспоминаний А.Соколовского "В Колобовском переулке" ( http://kid-book-museum.livejournal.com/157794.html) некоторые страницы вызвали у меня особый, даже пристрастный интерес. Сколько встреч с писателями проводят библиотекари! А тут есть возможность сравнить свой опыт с тем, как это происходило ни много, ни мало, а 70 лет назад. Какие книги нравились детям? Как они вели себя на встречах? Какие вопросы задавали?
Предлагаю вам побывать на такой встрече с Корнеем Ивановичем Чуковским. И познакомиться с одной незаслуженно забытой его повестью. Очень веселой повестью на тему, далекую от веселья.
Итак, воспоминания Александра Соколовского, сына Нины Саконской:
"Не так давно перебрался из Ленинграда в Москву Корней Иванович Чуковский. Как-то раз мама, то ли в шутку, то ли всерьез, во время очередного его посещения предложила ему выступить перед ребятами в школе, где я учился. Маму тогда выбрали членом родительского комитета. Чуковский тут же довольно резво вскочил со стула, элегантно согнулся почти пополам и осведомился своим необычайно высоким голосом:
- Когда прикажете быть?
Мама, не ожидавшая, что он так легко откликнется на ее просьбу, запинаясь промолвила:
- Это еще нужно согласовать с директором школы...- И сама сконфузилась. До того неблагозвучным показалось ей это слово - «согласовать». Она знала, что Корней Иванович терпеть не мог разного рода канцеляризмов.
Однако Чуковский, казалось, даже и не заметил этого.
- В любой момент! - воскликнул он.- Только мигните - и я - всецело ваш!
Через несколько дней Нина Павловна договорилась с дирекцией школы о встрече. Я в это время раздобыл в нашей школьной библиотеке повесть Чуковского «Солнечная».
За несколько дней я буквально проглотил эту увлекательную книжку. А потом ходил по квартире под впечатлением от нее. Мне все время виделся и непокорный беспризорник Буба, и веселый доктор, которого все ребята звали Барабан Барабанычем, хотя звали его Демьяном Емельяновичем... Повесть так и начиналась: «Доктор был круглый, как шар. Звали его Барабан Барабаныч...»
О том, что я увлечен книгой, мама сказала Корнею Ивановичу, когда мы втроем шли по Петровке к школе.
- Вот если бы вы смогли прочитать отрывки из вашей чудесной книжки...- сказала она Чуковскому.
Я в эту минуту смотрел на Корней Ивановича с обожанием, снизу вверх. И вдруг увидел, как Чуковского передернуло, точно он коснулся рукою оголенных электрических проводов. Я еще не знал, что в том месте, о котором было написано в этой веселой повести, в том самом санатории, умерла от костного туберкулеза любимая дочка Корнея Ивановича - Мурочка... Всесильный, никогда не унывавший Чуковский, казавшийся мне настоящим волшебником, веселивший многие поколения ребят своими чудесными сказками, оказался бессильным у постели смертельно больной дочери.
Но Чуковский даже и вида не подал, насколько ему тягостен этот разговор. Вероятно, ему не хотелось портить нам с мамой праздничное настроение. И он беспечно произнес:
- Непременно, непременно, Нина Павловна!
В школьном актовом зале, том самом, где совсем недавно Герой Советского Союза Марина Михайловна Раскова принимала нас, тогдашних октябрят, в пионеры, состоялась эта так запомнившаяся мне встреча с Корнеем Ивановичем Чуковским.
Я помню, какая в этом зале стояла тишина. Изредка она прерывалась взрывами бурного ребячьего хохота. Мне было уже знакомо каждое слово из этой чудесной книжки.
У доктора Барабан Барабаныча было смешное присловье: «Чучело-чумичело». Как-то мама рассказывала мне, что до революции Корней Иванович снимал недорогую дачу в Финляндии, в местечке Куоккала. Там он выпускал шуточный рукописный журнал-альманах. Он назывался «Чукоккала». Прямо на финский манер. В нем помещались смешные стихи, дружеские шаржи. В том числе и на самого Чуковского. Я тотчас же вспомнил об этом, услышав приговорку доктора Барабан Барабаныча, главного врача в туберкулезном санатории «Солнечная».
Самым страшным из ребят был уже упоминаемый мною беспризорник Буба. Чего только не делали добрые нянечки, чтобы чем-то его развлечь. Ничего не помогало. Он постоянно оставался ко всему безучастным, а в казавшихся всегда сонными его глазах не выражалось ни одного человеческого чувства. Однажды, когда доктор Демьян Емельяныч наклонился над ним, чтобы осмотреть его больную ногу, Буба впился в его плечо зубами с таким остервенением, с такою бешеной злобой, что доктор едва отцепил его, потирая ладонью укушенное место.
Долго весь персонал санатория не знал, что поделать с непокорным Бубой, пока не пришел преподаватель труда латыш Адам Адамыч. Он принес с собою несколько десятков еще не крашенных ведер. Их нужно было выкрасить в зеленый цвет.
И тут все ребята, лежавшие в тенечке, на койках, заметили, как изменилось всегда сонное, ко всему безучастное лицо Бубы. Глаза его заблестели. Он потянулся к ведрам и простонал:
- Циба-а-арка!..
И не все поняли, что «цибарка» по-украински означает «ведро». Только воспитатель труда, хоть и не знал украинского языка, догадался.
Мальчугану дали в руки кисть. Адам Адамыч сам поставил перед Бубой банку с зеленой краской, ведро, и бывший беспризорный преобразился. Куда подевалось сонное выражение лица. Он заулыбался. И в его глазах будто бы отразилось веселое солнышко...
Я передаю так подробно содержание повести Корнея Ивановича потому, что знаю - книжка сейчас, в наше время несколько устарела, и в библиотеках ее найти тоже трудновато.
Мы долго не отпускали Чуковского. Все требовали, чтобы он читал и читал еще... И он читал - без устали, бодрым веселым и жизнерадостным голосом.
Мы тогда не понимали, что этот долговязый, кажущийся нам неутомимым человек все-таки тоже может выдохнуться. А вот моя мама догадалась, что Корней Иванович утомился.
- Не хватит ли, ребята? - спросила она.
Чуковский было взглянул на нее с благодарностью, но тут же протестующе замахал руками.
- Я еще не ответил на вопросы! - воскликнул он.
В школьном актовом зале мгновенно настала тишина. А Корней Иванович с удивлением, даже, мне почудилось, в растерянности оглядывал нас. Потом я увидел, как плечи его сами собой опустились. Он снова на моих глазах превратился в того Чуковского, каким я привык видеть его у нас дома.
- Что же, вопросов не будет? - каким-то чужим, непохожим на его голосом спросил он и признался, словно обращаясь к самому себе: - А я, знаете ли, так люблю, когда мне ребята задают вопросы.
И тогда одна за другой стали вскидываться ладошки, тянуться вверх с нетерпеливым потряхиваньем, будто поднявший руку безмолвно молил: «Спросите меня! Ну, спросите же!..»
Корней Иванович тотчас же оживился. По-прежнему молодо и задорно сверкнули его глаза. Он энергично принялся указывать в зал ладонью, вызывая тех, кто поднимал руку.
Спрашивали, есть ли на самом деле такое место, которое описано в книге. Просили дать адрес санатория, чтобы отослать больным ребятам коллективное письмо. Что теперь делают герои повести и вылечились ли они... Всем нам хотелось верить, что больные дети действительно поправились. Многие интересовались, что стало с беспризорником Бубой.
- А как вы сами думаете?
Мнение ребят разделилось. Спор, внезапно возникший, оглушил меня. А сам Чуковский, видно, был рад тому, что задал такой вопрос. Он довольно потирал руки. Одни кричали, что Буба определенно вылечился. Другие же, их было меньшинство, уныло возражали. Я немедленно присоединился к оптимистам. Мне и в самом деле хотелось верить в то, что Буба, бывший беспризорник, которому, как он сам говорил, «обшмалили голову» и поэтому он «не знает номерей» - так он называл буквы, навсегда избавился от своей страшной болезни.
Потом мне невольно вспомнилась наша первая встреча в столовой Дома Герцена. И я, ужасно конфузясь, поднялся с места и попросил Корнея Ивановича прочитать сказку «Мойдодыр». Ничего, что я давно уже знал эту сказку наизусть. Но мне очень хотелось хотя бы еще один разочек услышать такой звонкий, на высоких нотах звучащий голос Чуковского. Я не думал в то время, что Корнея Ивановича нужно было пожалеть. Ведь я тогда был мальчишкой, и мне казалось, что если я не устал, то и другие не утомились.
Корней Иванович взглянул на меня внимательно, улыбнулся и кивнул, как бы соглашаясь.
Стихи он читал великолепно. Еще лучше, чем прозу. Да и строчки стихов были такими, что их хотелось декламировать наизусть, нараспев, потому что они запоминались сами собой.
Учителя давно уже заметили, что Корней Иванович утомился. И едва только Чуковский закончил чтение, принялись останавливать не на шутку разошедшихся своих учеников, которые было начали опять задавать вопросы. Я же, изловчившись, задал самый последний вопрос:
- Корней Иванович, а над чем вы сейчас работаете?
Чуковский хитровато взглянул на меня, внезапно присел на корточки и, стремительно выбросив в стороны руки, с пафосом воскликнул:
- «Жизнь моя»!..
Никто из нас тогда еще не знал, что Корней Иванович начал работу над давно уже задуманной им повестью, вышедшей впоследствии сначала под названием «Гимназия», а потом - «Серебряный герб»".
Небольшое заключение.
Признаюсь, повесть К.Чуковского "Солнечная" кажется мне одним из самых оптимистичных произведений о тяжело больных детях. Ни на одну минуту нам не становится грустно. Светит южное солнце, дует ветер, разносит во все стороны веревочки, похожие на маленьких змеев, что тянутся от каждой детской кровати. И мы ощущаем этот ветер на своем лице.
Дети лечатся "пятилеткой", энтузиазмом больших строек, стремятся сами занять место в общем строю. Наверно, из-за этого книга представляется устаревшей. А может быть, и сегодня нужны большие мечты? Способные даже вылечить от тяжелой болезни?
Очень советую прочитать повесть "Солнечная" полностью, благо она опубликована на сайте семьи Чуковских: http://www.chukfamily.ru/Kornei/Prosa/solnechnaya.htm
А в Алупке, в детском санатории им. Боброва, где происходит действие повести, до сих пор уверены, что с этим местом связана история еще одной книги К.Чуковского. По их мнению, прототипом знаменитого доктора Айболита был старый врач санатория Петр Васильевич Изергин: http://www.bobrova.org/index.php?option=com_content&view=category&layout=blog&id=37&Itemid=60
