Василий Климков о карательных экспедициях 1905 года. Часть IV
Из книги корреспондента газеты «Русь» Василия Климкова «Расправы и расстрелы», вышедшей в 1906 году.
В Туккуме, где повстанцы латыши почти уничтожили отряд местных драгун, генерал Хорунженко произвел «усмирение» довольно мягко, за что и получил выговор от высшего начальства.
Зато в Тальсене взвинченный выговором генерал Хорунженко показал себя.
В Тальсене без разбору досталось и виновным и правым.
Тальсен обстреляли артиллерией, а затем кавалеристы вошли в город... Начались поджоги домов и стрельба на улицах. Производилась буквально охота на людей. О сопротивлении никто и не думал. Солдаты носились по городу, и стоило кому-нибудь из граждан появиться на улице, как его осыпали пулями.
[Читать далее]Треск ружейных выстрелов, вопли обезумевших от ужаса жителей, грандиозный пожар - море огня, изуродованные трупы на улицах и крики раненых - вот фон тальсенской трагедии.
Дома подозреваемых вожаков войска подожгли, но таких сомнительных домов было - по дружному показанию жителей - не более 5-6, тогда как сгорело 23 дома!..
На улицах оказалось до 25 трупов и 10 раненых. Некоторые улицы города и теперь еще представляют из себя обгорелые развалины.
К тушению пожара под страхом смерти никто не допускался...
Местный священник о. Цирен, рискуя своей жизнью, умолял солдат прекратить поджоги и не мешать тушению пожара, но драгуны отвечали:
- Нет, батюшка, мы мстим за Туккум!..
К генералу Хорунженко, находившемуся на горе перед городом, отправился воинский начальник, полицейские и депутаты от города. Генерала просили разрешить тушение пожара.
- Как, нахалы вы этакие!.. Вас надо расстрелять! Я приехал сюда душить, резать, а не тушить!.. - последовал ответ...
Мирным жителям, которые пожелают, было разрешено покинуть опальный город.
И вот жители - жертвы террора, побросав на произвол судьбы почти все свое имущество, направились к станции Стенден (верст 12 от Тальсена).
Изгнанники составили обоз - ленту в одну версту длиною...
Город же опустел и словно вымер... Кто не мог уехать в Стенден, Митаву или Виндаву, попрятались в ближайшем лесу.
В Стендене, на вокзале, генерал Хорунженко сказал огромной толпе жителей-беглецов характерную речь...
- Извините, господа! - так начал свою речь Хорунженко, - что я причинил вам небольшое (!) беспокойство. Я приехал в Туккум и когда вступил туда, увидел такую картину: лежит подполковник Миллер с распоротым животом и вывороченными внутренностями и с надписью на груди по-латышски. Дальше лежат трупы изуродованных драгун и в проволоке запутаны убитые лошади... Мы вступаем в город - раздаются выстрелы... Город мы оцепили… Народ сделался невежливым. Например: еду я из Туккума в Стенден. На ст. Перин остановка. На вокзале сидят несколько человек... - Ты что тут делаешь? (спрашиваем у одного). - Он говорит: - А ты кто такой? - Представьте себе - мне так говорит!.. Я позвал солдат и говорю: - Я покажу тебе, кто я такой!.. - И приказал расстрелять его. Другие бросились бежать. - Стой, куда бежите? - подозвал я их к себе и сказал: - Вы видели, что значит военная сила и какая власть в моих руках. Подите скажите об этом в городе и в деревне, что со всяким, кто не будет повиноваться властям, будет так же поступлено...
На страшном фоне тальсенского погрома выделяется факт дикого непостижимого убийства местного городского учителя Владимира Андреевича Казина...
…кто-то ему сказал, что в квартире полицейского чиновника Швельнина пожар и нужно бы спасти детей его. - Я пойду спасать - сказал Казин - меня знают и офицеры и солдаты и не тронут! - Действительно, Казин был знаком со всеми офицерами местного гарнизона и водил с ними компанию (в том числе и с вольноопределяющимся фон-Сиверсом). В политическом отношении Казин никакого подозрения не возбуждал, относясь к движению индифферентно. Итак, он отправился спасать детей, захватив попутно за руку маленькую девочку Расман, которую Казин хотел доставить в более безопасное место. Неподалеку от своего дома впереди шагах в 50-ти Казин увидел человека в солдатской фуражке, в котором он узнал барона фон-Сиверса. Фон-Сиверс стоял на пригорке на лесенке, ведущей в кирку, и взвел на Казина ружье.
- Что вы? что вы? - с ужасом закричал Казин. - Я православный, я учитель Казин, разве вы не узнаете меня?.. - и учитель инстинктивно оттолкнул в сторону от себя девочку.
Грянул выстрел. Казин, тяжело раненый, упал.
Крики Казина были услышаны женой его, которая высунувшись из окна своей лестницы, увидала лежащего на улице раненого муха, а поблизости стоял человек в солдатской фуражке, впоследствии оказавшийся фон-Сиверсом.
- Зачем ты стрелял? - закричала г-жа Казина.
Фон-Сиверс прицелился и в нее. К счастью Казиной, соседка ее, Якобсон, успела оттолкнуть ее в сторону. Грянул выстрел и пуля просвистела мимо женщин.
Г-жа Казина бросилась на улицу и подбежала к истекающему кровью мужу. Сюда же подошел инспектор городского училища.
Фон-Сиверс прицелился и в инспектора, но крики г-жи Казиной остановили его...
Впечатление г-жи Казиной такое, что фон-Сиверс был пьян...
Насколько известно в Тальсене загадочное дело это - по крайней мере гласно - суду не предано...
По рассказам очевидцев, фон-Сиверс вообще в этот день проявлял особенно энергичную деятельность. Он всюду появлялся с винтовкою в руке, стрелял и многим угрожал...
…
Куда бы ни занесла вас судьба - в Москву, центральные губернии, Прибалтийский край, Кавказ, Польшу и т. д. - всюду вы наткнетесь на царство террора, на разгул административного произвола с его ужасными проявлениями.
И первые впечатления мои из поездки по Царству Польскому также начинаются с описания этой тяжелой, переживаемой нами эпопеи «усмирения».
Начну свою грустную летопись пыток (да, пытки здесь безусловно процветают!) и репрессий и познакомлю вас с петицией, подписанной министру юстиции присяжными поверенными и их помощниками округа варшавской судебной палаты...
«…военное положение… применяется доселе с такими репрессиями, с таким уничтожением гражданской свободы, что им подавлена и общественная жизнь...
2-15 января сего года в городе Люблине был расстрелян без суда в силу лишь распоряжения временного люблинского военного генерал-губернатора работник Марковский, 17 лет, задержанный по обвинении в убийстве начальника железнодорожной станции. …расстреляны без суда шестнадцать лиц, а именно: Розенцвейг, 17 лет, Гольдштейн, 23 лет, Рыфкинд, 18 лет, Шаер, 19 лет, Пфеффер, 20 лет, Фарцейг, 18 лет, Крыштал, 18 лет, Бенрбейзер, 19 лет, Шпиро, 17 лет, Скуржа, 15 лет (!), Игальсон, 19 лет, Грауман, Пухач, Менделеевский и Блюменфельд - неизвестного нам возраста, по официальному сообщению - за «анархическую пропаганду, изготовление бомб, покушение с ними н грабежи».
Итак, без суда подвергнуты расстрелу, если считаться только с опубликованными фактами, 17 человек, в большинстве случаев несовершеннолетних... Смертная казнь для несовершеннолетних отменена уголовным уложением 1903 г. (ст. 55 и 57), а для не достигших 17 лет - и уложением о наказаниях 1885 г. ст. 139. Смертная казнь без суда скопом до такой степени недопустима по действующим законам, что даже объявляемый высочайший указ не может иметь силы в делах о лишении жизни (осн. гос. зак. изд. 1892 г. ст. 66 п. 2). Засим ясно, что никакой закон не оправдает казней, допущенных в данных случаях местными властями и вызывающих общи голос протеста против столь вопиющего превышения власти...
Итак, 17 лиц казнены вне закона и вопреки закону. Общество не знает, были ли они виновны и в чем именно; но общество знает, что не суд решал вопрос об их вине и наказании. Потому, какова бы ни была их вина, факт беззаконно совершенной над ними казни оскорбляет чувство справедливости и в корне подрывает элементарные понятия права. До чего доходит и до чего может дойти беззаконие при самопроизвольном толковали чрезвычайных полномочий военных властей, видно из обязательного постановления врем. келецкого военного генерал-губернатора…: в случае обнаружения у кого-либо оружия данное лицо будет подвергнуто смертной казни без суда; причем, если оружие окажется у детей, не достигших 14 лет, «смертная казнь постигнет их родителей или опекунов»…».
...
Относительно некоторых лиц… мне удалось получить свидетельские показания, проливающие свет на этот беззаконный расстрел...
- В январе с. г. подвергнут был расстрелу вместе с 5-ю другими юношами заграничный студент 19-летний X. Рыфкинд. О всех этих лицах, приговоренных к расстрелу (в числе 16), распоряжением Скалона без всякого суда сказано было в официальном сообщении, что все они были арестованы в конце декабря пр. г. и уличены в принадлежности к группе анархистов-коммунистов и в совершении ряда преступлений. По отношению к Рыфкинду сведения официального сообщения фактически ложны, и лживость их может быть еще теперь объективно установлена. Рыфкинд был арестован не в конце декабря, а в конце октября и провел в тюремном заключении целых 2½ месяца. Арестован он был на улице при вручении кому-то какой-то прокламации и обвинялся первоначально лишь в этом преступлении. Содержимый после ареста в Х-м павильоне варшавской крепости он был вскоре переведен в следственную тюрьму, где содержат только менее важных обвиняемых и где я с ним встретился. За два дня до своей смерти в 10 часов вечера Р. был вызван в канцелярию тюрьмы. Возвратившись оттуда через полчаса, он в крайне взволнованном состоянии сообщил нам, что его вызывал какой то офицер и сообщил ему, что на днях арестованы разные лица, что установлено на допросе участие Р. в изготовлении и перевозе взрывчатых веществ еще в августе м. прошлого года (т. е. до амнистии, в силу которой смертная казнь не может быть применена ни за какое преступление, совершенное до нее), что вследствие этого он будет предан полевому суду, который состоится через два дня. Когда Р. попросил, чтобы ему дали возможность взять себе для суда защитника, офицер ответил: «Зачем вам защитник - для вас готова веревка». - Мы… уведомили одного из варшавских присяжных поверенных, который однако не успел добиться свидания с Р. В канцелярии военно-окружного суда, куда этот прис. повер. немедленно обратился, ему категорически заявили, что Р. военным судом судиться не будет. Это нас отчасти успокоило - мы были настолько наивны, что считали военный суд худшим, что могло ожидать Р., - о возможности расстрела без суда мы тогда еще понятия не имели. Ночью со вторника на среду в 2 часа в тюрьму прибыл смотритель полицейского ареста Куракин с нарядом казаков… и сообщил Р., что последовало распоряжение о доставлении его на место приписки для освобождения под надзор полиции. Р. однако, предчувствуя недоброе, отказался идти, заявляя, что пойдет лишь утром. Его насильно увели. В канцелярии ему предъявили бумагу о переводе его в Х-й павильон крепости... Через несколько дней мы узнали по официальному сообщению в «Варш. Дневнике», что в 7 часов утра этой же ночи Р. был расстрелян...
Среди расстрелянных находился Шлер, единственной уликой против которого было то, что его фотографию нашли у другого из арестованных. Он вопреки официальному сообщению Скалона не только не был анархистом, но в качестве члена П. П. С. вел против анархистов идейную борьбу.
...
В Калише какой-то портной зазвал к себе в гости двоих солдат попить чайку. За разговорами портной начал будто бы убеждать солдат в недостатках современного государственного строя и проч. Выслушав портного, солдаты распрощались с ним и доложили о разговоре своему ротному командиру. Тот приказал немедленно арестовать портного, спросив при этом у солдат - кто был еще при разговоре. Солдаты отвечали, что был еще какой-то господин, но в разговор не вмешивался. - Вот хорошо бы поймать его - сказал ротный - постарайтесь, братцы! - Солдатам очень хотелось отличиться и они бродили по городу, выслеживая незнакомца.
И вот однажды из канцелярии губернатора выходит местный почтенный деятель адвокат Парчевский, бывший в канцелярии на каком-то совещании.
Момент... и Парчевский, стиснутый сильными руками, слышит:
- А, попался, сукин сын! - Изумленный адвокат тщетно доказывал солдатам, что тут, вероятно, недоразумение и т. д.
Его с ругательствами волокли к офицеру.
Здесь «недоразумение» не окончилось. Офицер только прикрикнул:
- Вешать таких надо! - и отправил Парчевского, будто бы опознанного солдатами за лицо, бывшее иногда у портного, под арест.
Под арестом адвокат Парчевский пробыл 24 часа и был освобожден лишь благодаря энергичному настоянию прокурора Скарятина.
При расследовании улик против Парчевского оказалось, что солдаты при предъявлении им целого ряда фотографий, среди которых была и карточка адвоката, на память не могли узнать его. Кроме того на вопросы следователя - тот ли именно это господин, который был у портного? - один солдат ответил:
- Не знаю. Признаться, я в лицо тогда не видал его...
Через некоторое время со стороны военных властей была опять попытка арестовать Парчевского, но тот бежал за границу, уведомив прокурора, что он не уклоняется от законного суда и всегда готов явиться, но не может подвергать себя пыткам произвола.
Впоследствии за полной несостоятельностью улик дело о Парчевском было прекращено… тем не менее г. Скарятин попал в число лиц неблагонадежных.
Второй повод еще более характерный.
Одним из арестованных калишской тюрьмы было заявлено прокурору Скарятину, что его подвергли там истязаниям.
Г. Скарятин пригласил врача и были констатированы на теле заявителя кровоподтеки и синяки - следы побоев.
Г. Скарятин решил возбудить дело.
Тогда начались пререкания с администрацией. Управляющий губернией прямо заявил прокурору Скарятину, что прокуратура не вправе вмешиваться в действия военных властей и сослался на ст. 12 прил. к ст. 23, II ч. I св. зак., говоря, что эта статья дает право администрации применять к преступникам какие угодно меры воздействия, т. е. даже и истязания (!)...
В результате несогласный с таким толкованием законов прокурор Скарятин удален генералом Скалоном от должности.
…
Видных мужей с опороченным прошлым у нас принято… назначать на высокие посты (ген. Алиханов, Меллер-Закомельский и tutti quanti) и ждать от них спасения отечества.
…Виктор Грин был приговорен варшавской судебной палатой за служебные мошенничества к лишению всех особенных прав и к заключению в арестантском отделении на 1 год.
Но затем Грин был высочайше помилован.
Таково прошлое варшавского инквизитора...
Что касается Сечки, то факт истязания его подтверждается. Сечка по освидетельствовании его тюремным врачом переведен в тюремную больницу. По словам лиц, видевших его после истязания, это совершенно разбитый нравственно и физически человек по временам с притупляющимся сознанием.
…мне удалось… добыть письменное показание товарища Сечки по страданиям, Кемпского...
«Нас отправили в полицейский арест. По дороге солдаты били нас прикладами. На другой день после нашего прихода в полицейский арест, начали нас слегка бить, на третий день больше, а четвертого ночью - так положительно истязали, и не только били, а и пытали. Сначала палками били; когда палки об нас поломали, били по подошвам, топтали ногами, прыгали на грудь. Сечку так ударили палкой, что кровь ухом пошла. Довели нас до потери сознания, под угрозой палки принуждали нас подписать протокол. Сечке, когда он попросил пить, дали спиртной воды. Выпив ее, он потерял сознание, начали показывать ему людей, которые будто бы приказывали совершать небывалые убийства, а он в беспамятстве свидетельствовал и подписывал всевозможные протоколы, почти ничего не понимая».
Вот как описывает Сечку очевидец:
- Сечка еще совершенно молодой человек, но совершенно разбитый и искалеченный пытками.
Истомленный нечеловеческими страданиями и наступившей бессонницей с окровавленным лицом, Сечка смотрит на окружающих тупым, граничащим с безумием взглядом. Он почти оглох. Говорит в нос, сильно хрипит и харкает кровью...
Без ужасного душевного содрогания нельзя и взглянуть на это полуживое, горькое доказательство так недавно дарованных свобод и неприкосновенности личности!
Еще недавно Сечка был полным жизни, цветущим человеком!
А теперь на его скорбном листке красноречиво значится: «Побои, нанесенные в сыскном отделении». Далее следует ужасное специальное медицинское описание:
«Вся спина и ягодицы в линейных свежих рубцах, местами покрыты струпьями, под левым глазом синяк, под правой мышкой и на правом плече кровоизлияние, в правом наружном слуховом проходе запекшаяся кровь, при зажиме носа слышится свист, что указывает на травматическое повреждение или разрыв барабанной перепонки. На ногах много струпьев и свежих рубцов, под левой лопаткой верхнего внутреннего угла свежий, глубокий рубец с отпадающим струпом. На голове и верхних конечностях много струпьев и свежих рубцов, в легких сухие хрипы и трение плевры, что указывает на травматический плеврит, бессонница, головная боль и боль по всему телу»...
Передаю показание Марчика, записанное со слов сестры его…
«…около трех недель тому назад я находился в арестном помещении при варшавской ратуше, где был допрошен чинами сыскного отделения, при этом допросе был подвергнут самым ужасным истязаниям: 4 ночи подряд меня били палками, прикладами ружей, шашкой, вырывали волосы с головы, прыгали со скамьи на грудь и, наконец, когда я, несмотря на все эти мучения, все-таки отказался дать показания относительно того, что было мне неизвестно, мне пригрозили вырыванием зубов, и предназначенные для этого щипцы оказались тут же в руках одного из сыщиков»...
Показание К. Миллер.
«Брат мой, Иван Моравский… был доставлен из цитадели в сыскное отделение вместе с двумя другими арестованными: Станиславов Марчиком (см. выше) и Александром Френховичем. По прибытии его в ратушу агенты, в числе 15 человек, заперлись с Моравским в камере, где один из них схватил его за волосы, другие же взяли под ноги и за ноги и в этом положении наносили ему ногами побои по бокам, одновременно нанося ему удары прикладом ружья в грудь и это продолжалось полчаса, пока Моравский не впал в обморок... Брат мой четыре ночи сряду был подвергаем таким мучениям…»
Б. Плохоцкий подвергся в сыскном отделении сначала побоям, повторявшимся каждые полчаса вплоть до вечера.
Затем повели к допросу:
«Взяли меня за руки и за ноги, лицом вверх, и палачи били меня сапогами по бокам, один из них прикладом бил по груди и животу, пока я не получил сильную рвоту. При таких пытках я на все вопросы отвечал утвердительно. При смене часовых приказали беречь только рот и глаза, а остальным пользоваться вволю. Велели мне стоять 2 часа у стены без движения, что в моем положении было прямо-таки невыносимым, зато часовой добросовестно бил меня прикладом. И это повторялось несколько раз. На третий день явился агент с вопросами: верую ли я в Бога? На мой вопрос зачем ему эти сведения - ударил меня несколько раз по лицу... Несколько дней после ареста, ночью, когда я спал, будили меня ударами ноги в бок и вопрошали: сплю ли я? Когда я ответил: «да!» - пан, разбудивший меня, еще раз ударил меня ногой и ушел. Часовые по приказанию агентов велели ходить только по двум доскам около стены... Когда я просил воды испить - отвечали: такая собака не должна пить воду. Приведенный в отчаяние таким обращением, я просил часового дать мне возможность лишить себя жизни, или чтобы они сами сократили мои мученья. Тот не согласился. Из других комнат долетали до меня крики и стоны…»
Показание Антона Отоцкого...
...«в бюро издевался над нами всякий, кому была только охота. Потом нас рассадили поодиночке, приставив к каждому по городовому со штыком и поручили каждому из них не давать нам покоя, бить и надоедать нам. Городовой бил меня то прикладом, то штыком, надоедал мне, хватал за волосы и бил головой о стенку, бил так, что вся голова покрылась шишками, уши были порваны и все лицо в кровоподтеках и царапинах...»
Далее «Грин и шпионы начали меня ругать последними словами и настаивать, чтобы им рассказать, где собираются и что делают те, кого я знаю... Когда я отказался дать показания, меня схватили шпионы один за волосы, другой за одну руку, третий за другую, двое за ноги, повернули спиной вверх, били прикладами, били по спине, так что я потерял сознание. Таким образом, несколько раз во время этого допроса меня били и бросали оземь, так что в конце концов я во всем сознался... Теперь не знаю, как говорить, я положительно оглупел, очень прошу товарищей пригласить ко мне адвоката, чтобы он согласился выслушать мое дело и защищать меня на суде, чтобы дал мне возможность ничего им не говорить, что возможно все так и было, но я ничего не помню, так как после побоев совершенно все забыл...
... В следственном бюро нас продержали 10 дней. Достаточно сказать, что в течение трех дней я ничего не ел и ничего в рот взять не мог, так как очень скулы у меня болели, и трое суток глаз не смыкал, потому что городовые, по поручению Грина, мешали мне спать…»
...
Тысячи арестованных административно-политических томятся в тюрьмах Польши в самых тяжелых условиях. Грязь, теснота, лишение воздуха - обычная обстановка.
Большинство числится за «администрацией» без объяснения причин ареста.
Иногда, когда нужно освободить жертву по болезни, невозможно добиться, за кем и за что числится заключенный. Так погиб в варшавской тюрьме чахоточный юноша Болеслав...
Среди заключенных «политических» я видел мальчугана лет 12-13, арестованного с прокламацией в руках.
...
Ратуш, марш и форты - вот три этапа, которые проходит административный арестованный в настоящее время (не считая участка в начале и в заключение массы других всевозможных мытарств). Ратуш, в сущности, полицейский арест, хорошо известное учреждение. В настоящее время отличается он необыкновенным наплывом арестованных, а также необыкновенной грязью. Грязь полицейского ареста в ратуше ни с чем несравнима. Пол в коридоре второго этажа поражающе грязен, подошвы прилипают. Когда впервые вступишь на пол, в особенности ночью впотьмах, кажется, что вступил в нечистоты. Днем можно убедиться, что весь пол покрыт толстым слоем мелкой массы. То же можно сказать и про пол в 6-ой камере и № 11, в остальных камерах этой массы нет, но пол в промежутках между нарами совершенно черный, а под нарами покрыт толстым слоем пыли, старыми бумагами, тряпками, коробочками и всевозможной рухлядью прежних жильцов. Грязь там противнее и опаснее ввиду того, что при нынешнем переполнении ареста третья часть арестованных спит на полу, причем не все могут спать на сенниках, необыкновенно грязных, постоянно валявшихся на полу и истоптанных грязными сапогами.
…нары разделены на две половины. Каждая половина предназначена для спанья на 10 заключенных, значит номер должен вмещать 20 чел. Между тем теперь в каждой камере сидит с лишком 40 человек, а в № 9 и 10 немножко больше 50 чел. в каждой. На нарах помещается не больше 24 челов.; когда спит 12 человек, то на спине нельзя лежать, и все лежат на боку, плотно прилегая друг к другу. Если поворачивается один, несколько других рядом лежащих тоже двигаются. Съежиться, поджать ноги совершенно нельзя. Если два соседа лежат повернувшись лицом друг к другу, они сильно ощущают дыхание друг друга. Остальные человек 18-30 должны поместиться на очень маленьком пространстве, причем на каждые 2 сенника приходится 5-6 человек (один сенник кладут под головы, а другой под ноги).
…оттого, что в этой камере есть два отверстия в коридор и двери клозета постоянно открыты, воздух в камере № 11 такой же, как и в клозете. Нары этой камеры рассчитаны на 70-75 душ, а в ней постоянно содержится 150, а во время большого прилива арестованных свыше 200. …когда я просидел ночь в этой камере (не имея где и на чем лечь) товарищи утешали меня, говоря:
- Хорошо, что попали, когда мало «народу» а то когда бывает тесно - хуже...
Пища в ратуше невозможная. Ничего, кроме горячей воды, раздаваемой 3 раза в день, употреблять нельзя. У кого нет чая, тот не может пользоваться и этой водой. Для воды единственной посудой служат миски. В этих мисках заваривают чай и пьют его без ложки, точно так же без ложки обедают. Очень отравляет пребывание в ратуше вид сумасшедших и слепых, которые там содержатся и на муки которых буквально невозможно глядеть.
Еще томят допросы Иванова и Константинова, которые бьют и по лицу и куда попало. Иванов и Константинов издеваются самым изысканным образом, напр., заставляют считать наносимые ими удары по лицу и предупреждают его, что будет считать до 15, 20, 25, причем оба удара идут на раз: в правую и левую сторону, правой и левой рукой. Ногами тоже бьют. Ночью тоже слышны крики допрашиваемых в т. назыв. отделении, где в следственной комнате держат допрашиваемых иногда по неделям, днем и ночью без сна, лежащих под постоянным наблюдением шпионов.
Вполне подходящим ко всему описанному является толстый, безусый начальник описываемой тюрьмы К...
…высылая заключенных не отдает им вещей и денег... При высылке не менее бесчеловечен, так напр., посадили меня в каретку, в которой сидели 2 женщины с грудными детьми и одна лежала па полу на сеннике, потому что была так больна, что нельзя ее было посадить. Это была старуха, взятая за попрошайничество, почти голая и босая, а ночь была морозная. Две сидящие женщины говорили мне, что эта третья не может двинуться, что внутренности опускаются, что испражняется под себя, что чувствовалось по запаху. Сами же они были одеты только в кофточки, а в платки завернули детей и лежали с открытыми грудями.
В Туккуме, где повстанцы латыши почти уничтожили отряд местных драгун, генерал Хорунженко произвел «усмирение» довольно мягко, за что и получил выговор от высшего начальства.
Зато в Тальсене взвинченный выговором генерал Хорунженко показал себя.
В Тальсене без разбору досталось и виновным и правым.
Тальсен обстреляли артиллерией, а затем кавалеристы вошли в город... Начались поджоги домов и стрельба на улицах. Производилась буквально охота на людей. О сопротивлении никто и не думал. Солдаты носились по городу, и стоило кому-нибудь из граждан появиться на улице, как его осыпали пулями.
[Читать далее]Треск ружейных выстрелов, вопли обезумевших от ужаса жителей, грандиозный пожар - море огня, изуродованные трупы на улицах и крики раненых - вот фон тальсенской трагедии.
Дома подозреваемых вожаков войска подожгли, но таких сомнительных домов было - по дружному показанию жителей - не более 5-6, тогда как сгорело 23 дома!..
На улицах оказалось до 25 трупов и 10 раненых. Некоторые улицы города и теперь еще представляют из себя обгорелые развалины.
К тушению пожара под страхом смерти никто не допускался...
Местный священник о. Цирен, рискуя своей жизнью, умолял солдат прекратить поджоги и не мешать тушению пожара, но драгуны отвечали:
- Нет, батюшка, мы мстим за Туккум!..
К генералу Хорунженко, находившемуся на горе перед городом, отправился воинский начальник, полицейские и депутаты от города. Генерала просили разрешить тушение пожара.
- Как, нахалы вы этакие!.. Вас надо расстрелять! Я приехал сюда душить, резать, а не тушить!.. - последовал ответ...
Мирным жителям, которые пожелают, было разрешено покинуть опальный город.
И вот жители - жертвы террора, побросав на произвол судьбы почти все свое имущество, направились к станции Стенден (верст 12 от Тальсена).
Изгнанники составили обоз - ленту в одну версту длиною...
Город же опустел и словно вымер... Кто не мог уехать в Стенден, Митаву или Виндаву, попрятались в ближайшем лесу.
В Стендене, на вокзале, генерал Хорунженко сказал огромной толпе жителей-беглецов характерную речь...
- Извините, господа! - так начал свою речь Хорунженко, - что я причинил вам небольшое (!) беспокойство. Я приехал в Туккум и когда вступил туда, увидел такую картину: лежит подполковник Миллер с распоротым животом и вывороченными внутренностями и с надписью на груди по-латышски. Дальше лежат трупы изуродованных драгун и в проволоке запутаны убитые лошади... Мы вступаем в город - раздаются выстрелы... Город мы оцепили… Народ сделался невежливым. Например: еду я из Туккума в Стенден. На ст. Перин остановка. На вокзале сидят несколько человек... - Ты что тут делаешь? (спрашиваем у одного). - Он говорит: - А ты кто такой? - Представьте себе - мне так говорит!.. Я позвал солдат и говорю: - Я покажу тебе, кто я такой!.. - И приказал расстрелять его. Другие бросились бежать. - Стой, куда бежите? - подозвал я их к себе и сказал: - Вы видели, что значит военная сила и какая власть в моих руках. Подите скажите об этом в городе и в деревне, что со всяким, кто не будет повиноваться властям, будет так же поступлено...
На страшном фоне тальсенского погрома выделяется факт дикого непостижимого убийства местного городского учителя Владимира Андреевича Казина...
…кто-то ему сказал, что в квартире полицейского чиновника Швельнина пожар и нужно бы спасти детей его. - Я пойду спасать - сказал Казин - меня знают и офицеры и солдаты и не тронут! - Действительно, Казин был знаком со всеми офицерами местного гарнизона и водил с ними компанию (в том числе и с вольноопределяющимся фон-Сиверсом). В политическом отношении Казин никакого подозрения не возбуждал, относясь к движению индифферентно. Итак, он отправился спасать детей, захватив попутно за руку маленькую девочку Расман, которую Казин хотел доставить в более безопасное место. Неподалеку от своего дома впереди шагах в 50-ти Казин увидел человека в солдатской фуражке, в котором он узнал барона фон-Сиверса. Фон-Сиверс стоял на пригорке на лесенке, ведущей в кирку, и взвел на Казина ружье.
- Что вы? что вы? - с ужасом закричал Казин. - Я православный, я учитель Казин, разве вы не узнаете меня?.. - и учитель инстинктивно оттолкнул в сторону от себя девочку.
Грянул выстрел. Казин, тяжело раненый, упал.
Крики Казина были услышаны женой его, которая высунувшись из окна своей лестницы, увидала лежащего на улице раненого муха, а поблизости стоял человек в солдатской фуражке, впоследствии оказавшийся фон-Сиверсом.
- Зачем ты стрелял? - закричала г-жа Казина.
Фон-Сиверс прицелился и в нее. К счастью Казиной, соседка ее, Якобсон, успела оттолкнуть ее в сторону. Грянул выстрел и пуля просвистела мимо женщин.
Г-жа Казина бросилась на улицу и подбежала к истекающему кровью мужу. Сюда же подошел инспектор городского училища.
Фон-Сиверс прицелился и в инспектора, но крики г-жи Казиной остановили его...
Впечатление г-жи Казиной такое, что фон-Сиверс был пьян...
Насколько известно в Тальсене загадочное дело это - по крайней мере гласно - суду не предано...
По рассказам очевидцев, фон-Сиверс вообще в этот день проявлял особенно энергичную деятельность. Он всюду появлялся с винтовкою в руке, стрелял и многим угрожал...
…
Куда бы ни занесла вас судьба - в Москву, центральные губернии, Прибалтийский край, Кавказ, Польшу и т. д. - всюду вы наткнетесь на царство террора, на разгул административного произвола с его ужасными проявлениями.
И первые впечатления мои из поездки по Царству Польскому также начинаются с описания этой тяжелой, переживаемой нами эпопеи «усмирения».
Начну свою грустную летопись пыток (да, пытки здесь безусловно процветают!) и репрессий и познакомлю вас с петицией, подписанной министру юстиции присяжными поверенными и их помощниками округа варшавской судебной палаты...
«…военное положение… применяется доселе с такими репрессиями, с таким уничтожением гражданской свободы, что им подавлена и общественная жизнь...
2-15 января сего года в городе Люблине был расстрелян без суда в силу лишь распоряжения временного люблинского военного генерал-губернатора работник Марковский, 17 лет, задержанный по обвинении в убийстве начальника железнодорожной станции. …расстреляны без суда шестнадцать лиц, а именно: Розенцвейг, 17 лет, Гольдштейн, 23 лет, Рыфкинд, 18 лет, Шаер, 19 лет, Пфеффер, 20 лет, Фарцейг, 18 лет, Крыштал, 18 лет, Бенрбейзер, 19 лет, Шпиро, 17 лет, Скуржа, 15 лет (!), Игальсон, 19 лет, Грауман, Пухач, Менделеевский и Блюменфельд - неизвестного нам возраста, по официальному сообщению - за «анархическую пропаганду, изготовление бомб, покушение с ними н грабежи».
Итак, без суда подвергнуты расстрелу, если считаться только с опубликованными фактами, 17 человек, в большинстве случаев несовершеннолетних... Смертная казнь для несовершеннолетних отменена уголовным уложением 1903 г. (ст. 55 и 57), а для не достигших 17 лет - и уложением о наказаниях 1885 г. ст. 139. Смертная казнь без суда скопом до такой степени недопустима по действующим законам, что даже объявляемый высочайший указ не может иметь силы в делах о лишении жизни (осн. гос. зак. изд. 1892 г. ст. 66 п. 2). Засим ясно, что никакой закон не оправдает казней, допущенных в данных случаях местными властями и вызывающих общи голос протеста против столь вопиющего превышения власти...
Итак, 17 лиц казнены вне закона и вопреки закону. Общество не знает, были ли они виновны и в чем именно; но общество знает, что не суд решал вопрос об их вине и наказании. Потому, какова бы ни была их вина, факт беззаконно совершенной над ними казни оскорбляет чувство справедливости и в корне подрывает элементарные понятия права. До чего доходит и до чего может дойти беззаконие при самопроизвольном толковали чрезвычайных полномочий военных властей, видно из обязательного постановления врем. келецкого военного генерал-губернатора…: в случае обнаружения у кого-либо оружия данное лицо будет подвергнуто смертной казни без суда; причем, если оружие окажется у детей, не достигших 14 лет, «смертная казнь постигнет их родителей или опекунов»…».
...
Относительно некоторых лиц… мне удалось получить свидетельские показания, проливающие свет на этот беззаконный расстрел...
- В январе с. г. подвергнут был расстрелу вместе с 5-ю другими юношами заграничный студент 19-летний X. Рыфкинд. О всех этих лицах, приговоренных к расстрелу (в числе 16), распоряжением Скалона без всякого суда сказано было в официальном сообщении, что все они были арестованы в конце декабря пр. г. и уличены в принадлежности к группе анархистов-коммунистов и в совершении ряда преступлений. По отношению к Рыфкинду сведения официального сообщения фактически ложны, и лживость их может быть еще теперь объективно установлена. Рыфкинд был арестован не в конце декабря, а в конце октября и провел в тюремном заключении целых 2½ месяца. Арестован он был на улице при вручении кому-то какой-то прокламации и обвинялся первоначально лишь в этом преступлении. Содержимый после ареста в Х-м павильоне варшавской крепости он был вскоре переведен в следственную тюрьму, где содержат только менее важных обвиняемых и где я с ним встретился. За два дня до своей смерти в 10 часов вечера Р. был вызван в канцелярию тюрьмы. Возвратившись оттуда через полчаса, он в крайне взволнованном состоянии сообщил нам, что его вызывал какой то офицер и сообщил ему, что на днях арестованы разные лица, что установлено на допросе участие Р. в изготовлении и перевозе взрывчатых веществ еще в августе м. прошлого года (т. е. до амнистии, в силу которой смертная казнь не может быть применена ни за какое преступление, совершенное до нее), что вследствие этого он будет предан полевому суду, который состоится через два дня. Когда Р. попросил, чтобы ему дали возможность взять себе для суда защитника, офицер ответил: «Зачем вам защитник - для вас готова веревка». - Мы… уведомили одного из варшавских присяжных поверенных, который однако не успел добиться свидания с Р. В канцелярии военно-окружного суда, куда этот прис. повер. немедленно обратился, ему категорически заявили, что Р. военным судом судиться не будет. Это нас отчасти успокоило - мы были настолько наивны, что считали военный суд худшим, что могло ожидать Р., - о возможности расстрела без суда мы тогда еще понятия не имели. Ночью со вторника на среду в 2 часа в тюрьму прибыл смотритель полицейского ареста Куракин с нарядом казаков… и сообщил Р., что последовало распоряжение о доставлении его на место приписки для освобождения под надзор полиции. Р. однако, предчувствуя недоброе, отказался идти, заявляя, что пойдет лишь утром. Его насильно увели. В канцелярии ему предъявили бумагу о переводе его в Х-й павильон крепости... Через несколько дней мы узнали по официальному сообщению в «Варш. Дневнике», что в 7 часов утра этой же ночи Р. был расстрелян...
Среди расстрелянных находился Шлер, единственной уликой против которого было то, что его фотографию нашли у другого из арестованных. Он вопреки официальному сообщению Скалона не только не был анархистом, но в качестве члена П. П. С. вел против анархистов идейную борьбу.
...
В Калише какой-то портной зазвал к себе в гости двоих солдат попить чайку. За разговорами портной начал будто бы убеждать солдат в недостатках современного государственного строя и проч. Выслушав портного, солдаты распрощались с ним и доложили о разговоре своему ротному командиру. Тот приказал немедленно арестовать портного, спросив при этом у солдат - кто был еще при разговоре. Солдаты отвечали, что был еще какой-то господин, но в разговор не вмешивался. - Вот хорошо бы поймать его - сказал ротный - постарайтесь, братцы! - Солдатам очень хотелось отличиться и они бродили по городу, выслеживая незнакомца.
И вот однажды из канцелярии губернатора выходит местный почтенный деятель адвокат Парчевский, бывший в канцелярии на каком-то совещании.
Момент... и Парчевский, стиснутый сильными руками, слышит:
- А, попался, сукин сын! - Изумленный адвокат тщетно доказывал солдатам, что тут, вероятно, недоразумение и т. д.
Его с ругательствами волокли к офицеру.
Здесь «недоразумение» не окончилось. Офицер только прикрикнул:
- Вешать таких надо! - и отправил Парчевского, будто бы опознанного солдатами за лицо, бывшее иногда у портного, под арест.
Под арестом адвокат Парчевский пробыл 24 часа и был освобожден лишь благодаря энергичному настоянию прокурора Скарятина.
При расследовании улик против Парчевского оказалось, что солдаты при предъявлении им целого ряда фотографий, среди которых была и карточка адвоката, на память не могли узнать его. Кроме того на вопросы следователя - тот ли именно это господин, который был у портного? - один солдат ответил:
- Не знаю. Признаться, я в лицо тогда не видал его...
Через некоторое время со стороны военных властей была опять попытка арестовать Парчевского, но тот бежал за границу, уведомив прокурора, что он не уклоняется от законного суда и всегда готов явиться, но не может подвергать себя пыткам произвола.
Впоследствии за полной несостоятельностью улик дело о Парчевском было прекращено… тем не менее г. Скарятин попал в число лиц неблагонадежных.
Второй повод еще более характерный.
Одним из арестованных калишской тюрьмы было заявлено прокурору Скарятину, что его подвергли там истязаниям.
Г. Скарятин пригласил врача и были констатированы на теле заявителя кровоподтеки и синяки - следы побоев.
Г. Скарятин решил возбудить дело.
Тогда начались пререкания с администрацией. Управляющий губернией прямо заявил прокурору Скарятину, что прокуратура не вправе вмешиваться в действия военных властей и сослался на ст. 12 прил. к ст. 23, II ч. I св. зак., говоря, что эта статья дает право администрации применять к преступникам какие угодно меры воздействия, т. е. даже и истязания (!)...
В результате несогласный с таким толкованием законов прокурор Скарятин удален генералом Скалоном от должности.
…
Видных мужей с опороченным прошлым у нас принято… назначать на высокие посты (ген. Алиханов, Меллер-Закомельский и tutti quanti) и ждать от них спасения отечества.
…Виктор Грин был приговорен варшавской судебной палатой за служебные мошенничества к лишению всех особенных прав и к заключению в арестантском отделении на 1 год.
Но затем Грин был высочайше помилован.
Таково прошлое варшавского инквизитора...
Что касается Сечки, то факт истязания его подтверждается. Сечка по освидетельствовании его тюремным врачом переведен в тюремную больницу. По словам лиц, видевших его после истязания, это совершенно разбитый нравственно и физически человек по временам с притупляющимся сознанием.
…мне удалось… добыть письменное показание товарища Сечки по страданиям, Кемпского...
«Нас отправили в полицейский арест. По дороге солдаты били нас прикладами. На другой день после нашего прихода в полицейский арест, начали нас слегка бить, на третий день больше, а четвертого ночью - так положительно истязали, и не только били, а и пытали. Сначала палками били; когда палки об нас поломали, били по подошвам, топтали ногами, прыгали на грудь. Сечку так ударили палкой, что кровь ухом пошла. Довели нас до потери сознания, под угрозой палки принуждали нас подписать протокол. Сечке, когда он попросил пить, дали спиртной воды. Выпив ее, он потерял сознание, начали показывать ему людей, которые будто бы приказывали совершать небывалые убийства, а он в беспамятстве свидетельствовал и подписывал всевозможные протоколы, почти ничего не понимая».
Вот как описывает Сечку очевидец:
- Сечка еще совершенно молодой человек, но совершенно разбитый и искалеченный пытками.
Истомленный нечеловеческими страданиями и наступившей бессонницей с окровавленным лицом, Сечка смотрит на окружающих тупым, граничащим с безумием взглядом. Он почти оглох. Говорит в нос, сильно хрипит и харкает кровью...
Без ужасного душевного содрогания нельзя и взглянуть на это полуживое, горькое доказательство так недавно дарованных свобод и неприкосновенности личности!
Еще недавно Сечка был полным жизни, цветущим человеком!
А теперь на его скорбном листке красноречиво значится: «Побои, нанесенные в сыскном отделении». Далее следует ужасное специальное медицинское описание:
«Вся спина и ягодицы в линейных свежих рубцах, местами покрыты струпьями, под левым глазом синяк, под правой мышкой и на правом плече кровоизлияние, в правом наружном слуховом проходе запекшаяся кровь, при зажиме носа слышится свист, что указывает на травматическое повреждение или разрыв барабанной перепонки. На ногах много струпьев и свежих рубцов, под левой лопаткой верхнего внутреннего угла свежий, глубокий рубец с отпадающим струпом. На голове и верхних конечностях много струпьев и свежих рубцов, в легких сухие хрипы и трение плевры, что указывает на травматический плеврит, бессонница, головная боль и боль по всему телу»...
Передаю показание Марчика, записанное со слов сестры его…
«…около трех недель тому назад я находился в арестном помещении при варшавской ратуше, где был допрошен чинами сыскного отделения, при этом допросе был подвергнут самым ужасным истязаниям: 4 ночи подряд меня били палками, прикладами ружей, шашкой, вырывали волосы с головы, прыгали со скамьи на грудь и, наконец, когда я, несмотря на все эти мучения, все-таки отказался дать показания относительно того, что было мне неизвестно, мне пригрозили вырыванием зубов, и предназначенные для этого щипцы оказались тут же в руках одного из сыщиков»...
Показание К. Миллер.
«Брат мой, Иван Моравский… был доставлен из цитадели в сыскное отделение вместе с двумя другими арестованными: Станиславов Марчиком (см. выше) и Александром Френховичем. По прибытии его в ратушу агенты, в числе 15 человек, заперлись с Моравским в камере, где один из них схватил его за волосы, другие же взяли под ноги и за ноги и в этом положении наносили ему ногами побои по бокам, одновременно нанося ему удары прикладом ружья в грудь и это продолжалось полчаса, пока Моравский не впал в обморок... Брат мой четыре ночи сряду был подвергаем таким мучениям…»
Б. Плохоцкий подвергся в сыскном отделении сначала побоям, повторявшимся каждые полчаса вплоть до вечера.
Затем повели к допросу:
«Взяли меня за руки и за ноги, лицом вверх, и палачи били меня сапогами по бокам, один из них прикладом бил по груди и животу, пока я не получил сильную рвоту. При таких пытках я на все вопросы отвечал утвердительно. При смене часовых приказали беречь только рот и глаза, а остальным пользоваться вволю. Велели мне стоять 2 часа у стены без движения, что в моем положении было прямо-таки невыносимым, зато часовой добросовестно бил меня прикладом. И это повторялось несколько раз. На третий день явился агент с вопросами: верую ли я в Бога? На мой вопрос зачем ему эти сведения - ударил меня несколько раз по лицу... Несколько дней после ареста, ночью, когда я спал, будили меня ударами ноги в бок и вопрошали: сплю ли я? Когда я ответил: «да!» - пан, разбудивший меня, еще раз ударил меня ногой и ушел. Часовые по приказанию агентов велели ходить только по двум доскам около стены... Когда я просил воды испить - отвечали: такая собака не должна пить воду. Приведенный в отчаяние таким обращением, я просил часового дать мне возможность лишить себя жизни, или чтобы они сами сократили мои мученья. Тот не согласился. Из других комнат долетали до меня крики и стоны…»
Показание Антона Отоцкого...
...«в бюро издевался над нами всякий, кому была только охота. Потом нас рассадили поодиночке, приставив к каждому по городовому со штыком и поручили каждому из них не давать нам покоя, бить и надоедать нам. Городовой бил меня то прикладом, то штыком, надоедал мне, хватал за волосы и бил головой о стенку, бил так, что вся голова покрылась шишками, уши были порваны и все лицо в кровоподтеках и царапинах...»
Далее «Грин и шпионы начали меня ругать последними словами и настаивать, чтобы им рассказать, где собираются и что делают те, кого я знаю... Когда я отказался дать показания, меня схватили шпионы один за волосы, другой за одну руку, третий за другую, двое за ноги, повернули спиной вверх, били прикладами, били по спине, так что я потерял сознание. Таким образом, несколько раз во время этого допроса меня били и бросали оземь, так что в конце концов я во всем сознался... Теперь не знаю, как говорить, я положительно оглупел, очень прошу товарищей пригласить ко мне адвоката, чтобы он согласился выслушать мое дело и защищать меня на суде, чтобы дал мне возможность ничего им не говорить, что возможно все так и было, но я ничего не помню, так как после побоев совершенно все забыл...
... В следственном бюро нас продержали 10 дней. Достаточно сказать, что в течение трех дней я ничего не ел и ничего в рот взять не мог, так как очень скулы у меня болели, и трое суток глаз не смыкал, потому что городовые, по поручению Грина, мешали мне спать…»
...
Тысячи арестованных административно-политических томятся в тюрьмах Польши в самых тяжелых условиях. Грязь, теснота, лишение воздуха - обычная обстановка.
Большинство числится за «администрацией» без объяснения причин ареста.
Иногда, когда нужно освободить жертву по болезни, невозможно добиться, за кем и за что числится заключенный. Так погиб в варшавской тюрьме чахоточный юноша Болеслав...
Среди заключенных «политических» я видел мальчугана лет 12-13, арестованного с прокламацией в руках.
...
Ратуш, марш и форты - вот три этапа, которые проходит административный арестованный в настоящее время (не считая участка в начале и в заключение массы других всевозможных мытарств). Ратуш, в сущности, полицейский арест, хорошо известное учреждение. В настоящее время отличается он необыкновенным наплывом арестованных, а также необыкновенной грязью. Грязь полицейского ареста в ратуше ни с чем несравнима. Пол в коридоре второго этажа поражающе грязен, подошвы прилипают. Когда впервые вступишь на пол, в особенности ночью впотьмах, кажется, что вступил в нечистоты. Днем можно убедиться, что весь пол покрыт толстым слоем мелкой массы. То же можно сказать и про пол в 6-ой камере и № 11, в остальных камерах этой массы нет, но пол в промежутках между нарами совершенно черный, а под нарами покрыт толстым слоем пыли, старыми бумагами, тряпками, коробочками и всевозможной рухлядью прежних жильцов. Грязь там противнее и опаснее ввиду того, что при нынешнем переполнении ареста третья часть арестованных спит на полу, причем не все могут спать на сенниках, необыкновенно грязных, постоянно валявшихся на полу и истоптанных грязными сапогами.
…нары разделены на две половины. Каждая половина предназначена для спанья на 10 заключенных, значит номер должен вмещать 20 чел. Между тем теперь в каждой камере сидит с лишком 40 человек, а в № 9 и 10 немножко больше 50 чел. в каждой. На нарах помещается не больше 24 челов.; когда спит 12 человек, то на спине нельзя лежать, и все лежат на боку, плотно прилегая друг к другу. Если поворачивается один, несколько других рядом лежащих тоже двигаются. Съежиться, поджать ноги совершенно нельзя. Если два соседа лежат повернувшись лицом друг к другу, они сильно ощущают дыхание друг друга. Остальные человек 18-30 должны поместиться на очень маленьком пространстве, причем на каждые 2 сенника приходится 5-6 человек (один сенник кладут под головы, а другой под ноги).
…оттого, что в этой камере есть два отверстия в коридор и двери клозета постоянно открыты, воздух в камере № 11 такой же, как и в клозете. Нары этой камеры рассчитаны на 70-75 душ, а в ней постоянно содержится 150, а во время большого прилива арестованных свыше 200. …когда я просидел ночь в этой камере (не имея где и на чем лечь) товарищи утешали меня, говоря:
- Хорошо, что попали, когда мало «народу» а то когда бывает тесно - хуже...
Пища в ратуше невозможная. Ничего, кроме горячей воды, раздаваемой 3 раза в день, употреблять нельзя. У кого нет чая, тот не может пользоваться и этой водой. Для воды единственной посудой служат миски. В этих мисках заваривают чай и пьют его без ложки, точно так же без ложки обедают. Очень отравляет пребывание в ратуше вид сумасшедших и слепых, которые там содержатся и на муки которых буквально невозможно глядеть.
Еще томят допросы Иванова и Константинова, которые бьют и по лицу и куда попало. Иванов и Константинов издеваются самым изысканным образом, напр., заставляют считать наносимые ими удары по лицу и предупреждают его, что будет считать до 15, 20, 25, причем оба удара идут на раз: в правую и левую сторону, правой и левой рукой. Ногами тоже бьют. Ночью тоже слышны крики допрашиваемых в т. назыв. отделении, где в следственной комнате держат допрашиваемых иногда по неделям, днем и ночью без сна, лежащих под постоянным наблюдением шпионов.
Вполне подходящим ко всему описанному является толстый, безусый начальник описываемой тюрьмы К...
…высылая заключенных не отдает им вещей и денег... При высылке не менее бесчеловечен, так напр., посадили меня в каретку, в которой сидели 2 женщины с грудными детьми и одна лежала па полу на сеннике, потому что была так больна, что нельзя ее было посадить. Это была старуха, взятая за попрошайничество, почти голая и босая, а ночь была морозная. Две сидящие женщины говорили мне, что эта третья не может двинуться, что внутренности опускаются, что испражняется под себя, что чувствовалось по запаху. Сами же они были одеты только в кофточки, а в платки завернули детей и лежали с открытыми грудями.