На фронте борьбы с нэпманской музыкой
Из сборника «Довести до конца борьбу с нэпманской музыкой».
Внимательное изучение вопроса с так называемом «легком жанре» в музыке дает чрезвычайно яркое представление о положении на музыкальном фронте. Поучительно оно и с другой стороны: оно показывает, до каких чудовищных извращений докатывается аппарат различных учреждений, проводящих музыкальную работу, в случае отсутствия твердого политического руководства последними.
Ответ на вопрос, что такое так называемый «легкий жанр», дает как опубликованная в № 3 журнала «Пролетарский музыкант» за 1930 г. анкета о нем, проведенная среди музыкантов, рабочих, искусствоведов и отдельных партийцев, так и специальные статьи по этому вопросу, печатавшиеся ранее в наших журналах.
«Легкий жанр в музыке, - пишет профессор Нейгауз, - это до сих пор в подавляющем большинстве случаев то же, что порнография в литературе».
[Читать далее]Ту же мысль проводит профессор Игумнов.
«Строительству музыкальной культуры необычайно препятствует развитие и распространение «цыганско»-фокстротного, так называемого «легкого жанра», по существу кабацкого и разлагающего психику слушающего».
Это мнение специалистов-музыкантов, художников-мастеров отнюдь не расходится с многочисленными отзывами о «легком жанре» передовых рабочих, партийцев, искусствоведов и общественных работников. По свидетельству одного из них, концерт из «легкого жанра» - «это море пошлых куплетов, вульгарных завываний, нахальных, чувственных движений»…
«Я решительно против кабацкой «цыганщины» (другое дело этнографическая и подлинно-цыганская музыка), я решительно против фокстротов, чарльстонов и т. п. музыкальных явлений, выросших в домах терпимости империалистического мира, на половой эксплуатации женщин трудовых слоев населения, я, наконец, решительно против той отвратительной музыкальной мешанины, которая подается у нас под наименованием «легкого жанра» и которая является продуктом того социального смердения, которое исходит от классовых врагов пролетариата в нашей стране, желающих пожить «вовсю» в течение тех кратких сроков, которые им оставила история», - пишет тов. Антонов-Саратовский.
«У нас имеется оппортунистическое направление, которое говорит, что напрасно делается попытка искоренения фокстрота в клубах. Мы-де стоим за радость, и у нас есть причины радоваться и танцевать. У нас есть молодые силы, которые одержали уже гигантские победы и которым предстоит еще одержать много побед. Почему же им не танцевать? Но вот вопрос - что им танцевать? Почему непременно, если танцевать, то только фокстрот? Я не вижу никаких данных для этого, и я приветствую попытку к созданию собственного пролетарского танца. В фокстроте основное от механизации, от притупленной эротики, от желания притупить чувство наркотизмом. Нам не это нужно, такая музыка нам не нужна» (А. В. Луначарский, «Пролетарский музыкант» 1929 г. № 4, стр. 19).
«Не цыганский народ определял содержание песен цыган-музыкантов и весь их стиль; это определяла среда, класс, политически стремившийся к господству, подавляющий и эксплуатировавший как русское крестьянство, так и живших в России цыган, т. е. прежде всего купечество и связанная с ним мелкая буржуазия.
Самодовольная, отупелая и сыто «легкая» музыка (т. н. шансонетка), завезенная к нам с Запада, естественно была излюбленнейшей в этой среде. Иногда же купчик «мяк», купчика тянуло к чувствительному романсу «с надрывом», к пьяным слезам, к «грустным глазам Востока», к церковщине. Он требовал от музыки отражения всех этих настроений, и цыганские музыканты принуждены были все это давать в своих песнях и давали» (Л. Лебединский).
Итак, сомнений быть не может: говоря словами профессора Нейгауза, «легкий жанр в музыке это до сих пор, в подавляющем большинстве случаев то же, что порнография в литературе».
Теперь спросим себя: можно ли представить себе, скажем, в литературе или в области изобразительного искусства издание, продажу, распространение, пропаганду через клубы, библиотеки и выставки открыто порнографической литературы, порнографических открыток, картин?
Об этом просто смешно говорить: в ЛИТО и ИЗО этот «жанр» (если только его можно так назвать) загнан в глубокое «подполье», и если он существует, то, во-первых, живет и распространяется нелегально по толкучим рынкам, притонам и ночным бульварам, во-вторых - захватывает и обслуживает очень небольшой круг людей.
Если же в литературе и промелькнет нечто, хотя бы отдаленно напоминающее порнографию, то это берется «в штыки» всей критикой, всей общественностью.
Как же обстояло дело с этим вопросом в области музыки?
Совершенно по-иному: порнографическая литература издавалась и распространялась в десятках, сотнях тысяч экземпляров, продавалась, исполнялась, насаждалась, объявлялась «революционной», «современной» и пр. и пр.
Казалось бы, что значительность вреда, нанесенного подобной политикой, всем настолько ясна, что вскрытие всех этих безобразнейших фактов должно было бы сопровождаться со стороны соответствующих учреждений быстрыми и решительными действиями, ставящими своей задачей немедленно ликвидировать прорыв. Но этого не произошло. Наоборот; целый ряд безобразнейших фактов, обнаруженных, например, при разборе дела издательства нэпачей от музыки «АМА» - замазан: ряд прямых злоупотреблений приблизительно тех же господ в авторских обществах… замазан; необходимость чистки авторских обществ от различных присосавшихся к нему бездарностей, авантюристов и лжекомпозиторов - замазывается; более этого - «под шумок» делается попытка отменить только что начавшийся курс на запрещение издания так называемого «легкого жанра»...
Прежде всего об издательстве «АМА». Что это было за издательство, и как оно организовалось? История его кратко такова: ввиду того, что в государственных издательствах, связанных с общественными организациями, профсоюзами и комсомолом, время от времени нарастала волна протеста против «легкого жанра», «цыганско»-фокстротная братия решила открыть свое издательство. Организовал его состоятельнейший частник (ибо до этого он много лет бесконтрольно хозяйничал в Музторге МОНО), нэпман Переселенцев. Для того, чтобы создать издательству «советскую» видимость, получить льготы по налогу, получать бумагу и т. д. - частная лавочка г-на Переселенцева была превращена в... общественную организацию - «Ассоциацию московских авторов» (АМА). Получить все льготы Переселенцеву удается (способности, обман, плюс совершенно очевидное взяточничество). Издательство наводняет рынок жуткой литературой. Не довольствуясь тем, что «милостивые» цензоры разрешают почти все, не соглашаясь с «дружеским» запрещением отдельных самых циничных и «смачных» произведений, гр-н Переселенцев печатает и продает их нелегально. Нэпач сорвался и попадает в тюрьму. Соответствующие инстанции проявляют при разборе дела самый отчаянный бюрократизм: их интересует всего-навсего формальный момент: «уполномоченный АМА гр. Переселенцев нарушил такой-то закон». Никто не вникает в суть дела, не придает ему общественного характера, широкой гласности. Всю компанию г. Переселенцева, соучастников обмана, организовавших лжеартель, дававших свои подписи, поставщиков и главных распространителей всей гнусной, безграмотной продукции… никто не беспокоит: ни суд, ни профсоюз, который должен был бы немедленно исключить их из своих рядов. Более того, вся компания «легкожанровиков» продолжает держать в своих руках композиторские секции авторских обществ, проделывая там подобные же дела. Так кончается первая глава печальной повести о «легком жанре».
Начинается новый бой вокруг композиторской секции МОДПИК. Композиторы ВАПМ находят и здесь грязь и коррупцию. В секции состоят «церковники». МОДПИК регулярно получает с церквей деньги за произведения, которые там исполняются. Фокстротчики и «цыганщики» тянут деньги с клубов даже за те произведения, которые запрещены или не исполняются: «своя рука - владыка». Картина, достойная кисти художника: настоящие паразиты - торговцы опиумом и алкоголем (с одной стороны - «церковники», с другой - «цыганщики» и фокстротчики) организованно отравляют массу своим товаром, да еще вытягивают из нее за это деньги. Несмотря на вскрытое безобразие, руководство долго не снимают. Фокстротчикам дают возможность заметать следы, организовывать контратаки и кампании через печать. Дело заканчивается заявлением - протестом против положения, сложившегося в МОДПИКе, 33 композиторов…
Начинается третья глава, фактически самое главное, решающее время «первого тура» борьбы.
И без того, как говорится, «по природе своей» наглый, а теперь и вовсе потерявший голову, музыкальный нэпач организует бешеную контратаку на фактически до этого ему совершенно неизвестную и им «непримечаемую» Ассоциацию пролетарских музыкантов, обливая ее ушатами грязи и базарной ругани.
Не говоря уже о практиках этого стиля - компо-зиторах и поэтах, в драку двинуты и его марксистские» теоретики, любители этого жанра по линии соваппарата, покровители внутри Всекодрамсоюза.
Одним словом, все, решительно все двинуто, шумит, кричит, «нажимает», звонит по телефону, рассылает «записочки», защищает и возмущается.
В результате появляется тенденция решить все дело «под шумок», тихо, путем телефонных звонков, записок, кабинетных совещаний. Аргументы, которые приводятся в пользу «мирного» (?) разрешения вопроса, крайне сумбурны и непонятны. Говорят что-то невнятное о «свободе творческих (?) направлений», о необходимости «воспитательной работы... с фокстротчиками», договариваются до чудовищных аналогий, вроде того, что «раз-де мы не ликвидируем нэпмана в городе, не ликвидируем частную торговлю, то должны допускать и всю эту музыку».
Трудно себе представить что-либо более неправильное и вредное, чем подобная аналогия.
Партия никогда не объявляла нэпа в области идеологии. Самая мысль об этом дика и недостойна коммуниста. Наоборот, вводя нэп, т. е. делая некоторую уступку крестьянству, вступая на путь временного «сотрудничества» с буржуазией, чрезвычайно условного (главным образом в области организационно-технической), партия специально подчеркивала, что именно в связи с этим еще более непримиримым должно стать отношение к буржуазной и мелкобуржуазной идеологии.
Кто думает иначе, кто думает, что после нэпа мы пошли (или должны были пойти) на уступки или сотрудничество с буржуазией в области идеологической - тот совершает крупнейшую политическую ошибку.
Нужно помнить, что именно Устрялов и меньшевики после введения нэпа изо всех сил старались доказать, что мы должны теперь будем сделать уступки и в области политической и идеологической, и ждали таковых. Поэтому требование проводить в области идеологической ту же тактику, что мы проводим во время нэпа в области экономической - в корне неправильно. Нельзя кроме того забывать, что в экономике тоже идет и никогда не прекращалась беспощадная борьба между социалистическим и капиталистическим секторами хозяйства: об этом просто смешно напоминать сейчас, в 1930 году.
Правда, проводящих подобную аналогию мы можем поблагодарить за одно: их аналогия с головой выдает тщательно (хотя и безуспешно) скрываемое «классовое происхождение» «легкого жанра», однако выводы, делаемые из аналогии, мы должны отбросить с негодованием.
Что же касается тенденции свести «нэпачей от музыки» к творческой группировке и нашу борьбу с ними к борьбе «творческих группировок» - то вряд ли этот трюк может кого-либо ввести в заблуждение: «легкий жанр» - это, прежде всего, классовая, нэпманская группировка в музыке и ни о каком «свободном» соревновании с ней не может быть и речи, ибо это означает легализацию и поддержку активной классово-враждебной идеологии.
В борьбе с «легким жанром» более всего нужно бояться примиренчества, либеральничанья, интеллигентского слюнтяйства, правого оппортунизма.
Враг калечит на наших глазах психику сотен тысяч рабочих и крестьян. Враг стремится повести их за собой. Эту попытку мы должны разоблачить и ликвидировать.
Продолжать и довести до конца борьбу с музыкальной пошлятиной!
Внимательное изучение вопроса с так называемом «легком жанре» в музыке дает чрезвычайно яркое представление о положении на музыкальном фронте. Поучительно оно и с другой стороны: оно показывает, до каких чудовищных извращений докатывается аппарат различных учреждений, проводящих музыкальную работу, в случае отсутствия твердого политического руководства последними.
Ответ на вопрос, что такое так называемый «легкий жанр», дает как опубликованная в № 3 журнала «Пролетарский музыкант» за 1930 г. анкета о нем, проведенная среди музыкантов, рабочих, искусствоведов и отдельных партийцев, так и специальные статьи по этому вопросу, печатавшиеся ранее в наших журналах.
«Легкий жанр в музыке, - пишет профессор Нейгауз, - это до сих пор в подавляющем большинстве случаев то же, что порнография в литературе».
[Читать далее]Ту же мысль проводит профессор Игумнов.
«Строительству музыкальной культуры необычайно препятствует развитие и распространение «цыганско»-фокстротного, так называемого «легкого жанра», по существу кабацкого и разлагающего психику слушающего».
Это мнение специалистов-музыкантов, художников-мастеров отнюдь не расходится с многочисленными отзывами о «легком жанре» передовых рабочих, партийцев, искусствоведов и общественных работников. По свидетельству одного из них, концерт из «легкого жанра» - «это море пошлых куплетов, вульгарных завываний, нахальных, чувственных движений»…
«Я решительно против кабацкой «цыганщины» (другое дело этнографическая и подлинно-цыганская музыка), я решительно против фокстротов, чарльстонов и т. п. музыкальных явлений, выросших в домах терпимости империалистического мира, на половой эксплуатации женщин трудовых слоев населения, я, наконец, решительно против той отвратительной музыкальной мешанины, которая подается у нас под наименованием «легкого жанра» и которая является продуктом того социального смердения, которое исходит от классовых врагов пролетариата в нашей стране, желающих пожить «вовсю» в течение тех кратких сроков, которые им оставила история», - пишет тов. Антонов-Саратовский.
«У нас имеется оппортунистическое направление, которое говорит, что напрасно делается попытка искоренения фокстрота в клубах. Мы-де стоим за радость, и у нас есть причины радоваться и танцевать. У нас есть молодые силы, которые одержали уже гигантские победы и которым предстоит еще одержать много побед. Почему же им не танцевать? Но вот вопрос - что им танцевать? Почему непременно, если танцевать, то только фокстрот? Я не вижу никаких данных для этого, и я приветствую попытку к созданию собственного пролетарского танца. В фокстроте основное от механизации, от притупленной эротики, от желания притупить чувство наркотизмом. Нам не это нужно, такая музыка нам не нужна» (А. В. Луначарский, «Пролетарский музыкант» 1929 г. № 4, стр. 19).
«Не цыганский народ определял содержание песен цыган-музыкантов и весь их стиль; это определяла среда, класс, политически стремившийся к господству, подавляющий и эксплуатировавший как русское крестьянство, так и живших в России цыган, т. е. прежде всего купечество и связанная с ним мелкая буржуазия.
Самодовольная, отупелая и сыто «легкая» музыка (т. н. шансонетка), завезенная к нам с Запада, естественно была излюбленнейшей в этой среде. Иногда же купчик «мяк», купчика тянуло к чувствительному романсу «с надрывом», к пьяным слезам, к «грустным глазам Востока», к церковщине. Он требовал от музыки отражения всех этих настроений, и цыганские музыканты принуждены были все это давать в своих песнях и давали» (Л. Лебединский).
Итак, сомнений быть не может: говоря словами профессора Нейгауза, «легкий жанр в музыке это до сих пор, в подавляющем большинстве случаев то же, что порнография в литературе».
Теперь спросим себя: можно ли представить себе, скажем, в литературе или в области изобразительного искусства издание, продажу, распространение, пропаганду через клубы, библиотеки и выставки открыто порнографической литературы, порнографических открыток, картин?
Об этом просто смешно говорить: в ЛИТО и ИЗО этот «жанр» (если только его можно так назвать) загнан в глубокое «подполье», и если он существует, то, во-первых, живет и распространяется нелегально по толкучим рынкам, притонам и ночным бульварам, во-вторых - захватывает и обслуживает очень небольшой круг людей.
Если же в литературе и промелькнет нечто, хотя бы отдаленно напоминающее порнографию, то это берется «в штыки» всей критикой, всей общественностью.
Как же обстояло дело с этим вопросом в области музыки?
Совершенно по-иному: порнографическая литература издавалась и распространялась в десятках, сотнях тысяч экземпляров, продавалась, исполнялась, насаждалась, объявлялась «революционной», «современной» и пр. и пр.
Казалось бы, что значительность вреда, нанесенного подобной политикой, всем настолько ясна, что вскрытие всех этих безобразнейших фактов должно было бы сопровождаться со стороны соответствующих учреждений быстрыми и решительными действиями, ставящими своей задачей немедленно ликвидировать прорыв. Но этого не произошло. Наоборот; целый ряд безобразнейших фактов, обнаруженных, например, при разборе дела издательства нэпачей от музыки «АМА» - замазан: ряд прямых злоупотреблений приблизительно тех же господ в авторских обществах… замазан; необходимость чистки авторских обществ от различных присосавшихся к нему бездарностей, авантюристов и лжекомпозиторов - замазывается; более этого - «под шумок» делается попытка отменить только что начавшийся курс на запрещение издания так называемого «легкого жанра»...
Прежде всего об издательстве «АМА». Что это было за издательство, и как оно организовалось? История его кратко такова: ввиду того, что в государственных издательствах, связанных с общественными организациями, профсоюзами и комсомолом, время от времени нарастала волна протеста против «легкого жанра», «цыганско»-фокстротная братия решила открыть свое издательство. Организовал его состоятельнейший частник (ибо до этого он много лет бесконтрольно хозяйничал в Музторге МОНО), нэпман Переселенцев. Для того, чтобы создать издательству «советскую» видимость, получить льготы по налогу, получать бумагу и т. д. - частная лавочка г-на Переселенцева была превращена в... общественную организацию - «Ассоциацию московских авторов» (АМА). Получить все льготы Переселенцеву удается (способности, обман, плюс совершенно очевидное взяточничество). Издательство наводняет рынок жуткой литературой. Не довольствуясь тем, что «милостивые» цензоры разрешают почти все, не соглашаясь с «дружеским» запрещением отдельных самых циничных и «смачных» произведений, гр-н Переселенцев печатает и продает их нелегально. Нэпач сорвался и попадает в тюрьму. Соответствующие инстанции проявляют при разборе дела самый отчаянный бюрократизм: их интересует всего-навсего формальный момент: «уполномоченный АМА гр. Переселенцев нарушил такой-то закон». Никто не вникает в суть дела, не придает ему общественного характера, широкой гласности. Всю компанию г. Переселенцева, соучастников обмана, организовавших лжеартель, дававших свои подписи, поставщиков и главных распространителей всей гнусной, безграмотной продукции… никто не беспокоит: ни суд, ни профсоюз, который должен был бы немедленно исключить их из своих рядов. Более того, вся компания «легкожанровиков» продолжает держать в своих руках композиторские секции авторских обществ, проделывая там подобные же дела. Так кончается первая глава печальной повести о «легком жанре».
Начинается новый бой вокруг композиторской секции МОДПИК. Композиторы ВАПМ находят и здесь грязь и коррупцию. В секции состоят «церковники». МОДПИК регулярно получает с церквей деньги за произведения, которые там исполняются. Фокстротчики и «цыганщики» тянут деньги с клубов даже за те произведения, которые запрещены или не исполняются: «своя рука - владыка». Картина, достойная кисти художника: настоящие паразиты - торговцы опиумом и алкоголем (с одной стороны - «церковники», с другой - «цыганщики» и фокстротчики) организованно отравляют массу своим товаром, да еще вытягивают из нее за это деньги. Несмотря на вскрытое безобразие, руководство долго не снимают. Фокстротчикам дают возможность заметать следы, организовывать контратаки и кампании через печать. Дело заканчивается заявлением - протестом против положения, сложившегося в МОДПИКе, 33 композиторов…
Начинается третья глава, фактически самое главное, решающее время «первого тура» борьбы.
И без того, как говорится, «по природе своей» наглый, а теперь и вовсе потерявший голову, музыкальный нэпач организует бешеную контратаку на фактически до этого ему совершенно неизвестную и им «непримечаемую» Ассоциацию пролетарских музыкантов, обливая ее ушатами грязи и базарной ругани.
Не говоря уже о практиках этого стиля - компо-зиторах и поэтах, в драку двинуты и его марксистские» теоретики, любители этого жанра по линии соваппарата, покровители внутри Всекодрамсоюза.
Одним словом, все, решительно все двинуто, шумит, кричит, «нажимает», звонит по телефону, рассылает «записочки», защищает и возмущается.
В результате появляется тенденция решить все дело «под шумок», тихо, путем телефонных звонков, записок, кабинетных совещаний. Аргументы, которые приводятся в пользу «мирного» (?) разрешения вопроса, крайне сумбурны и непонятны. Говорят что-то невнятное о «свободе творческих (?) направлений», о необходимости «воспитательной работы... с фокстротчиками», договариваются до чудовищных аналогий, вроде того, что «раз-де мы не ликвидируем нэпмана в городе, не ликвидируем частную торговлю, то должны допускать и всю эту музыку».
Трудно себе представить что-либо более неправильное и вредное, чем подобная аналогия.
Партия никогда не объявляла нэпа в области идеологии. Самая мысль об этом дика и недостойна коммуниста. Наоборот, вводя нэп, т. е. делая некоторую уступку крестьянству, вступая на путь временного «сотрудничества» с буржуазией, чрезвычайно условного (главным образом в области организационно-технической), партия специально подчеркивала, что именно в связи с этим еще более непримиримым должно стать отношение к буржуазной и мелкобуржуазной идеологии.
Кто думает иначе, кто думает, что после нэпа мы пошли (или должны были пойти) на уступки или сотрудничество с буржуазией в области идеологической - тот совершает крупнейшую политическую ошибку.
Нужно помнить, что именно Устрялов и меньшевики после введения нэпа изо всех сил старались доказать, что мы должны теперь будем сделать уступки и в области политической и идеологической, и ждали таковых. Поэтому требование проводить в области идеологической ту же тактику, что мы проводим во время нэпа в области экономической - в корне неправильно. Нельзя кроме того забывать, что в экономике тоже идет и никогда не прекращалась беспощадная борьба между социалистическим и капиталистическим секторами хозяйства: об этом просто смешно напоминать сейчас, в 1930 году.
Правда, проводящих подобную аналогию мы можем поблагодарить за одно: их аналогия с головой выдает тщательно (хотя и безуспешно) скрываемое «классовое происхождение» «легкого жанра», однако выводы, делаемые из аналогии, мы должны отбросить с негодованием.
Что же касается тенденции свести «нэпачей от музыки» к творческой группировке и нашу борьбу с ними к борьбе «творческих группировок» - то вряд ли этот трюк может кого-либо ввести в заблуждение: «легкий жанр» - это, прежде всего, классовая, нэпманская группировка в музыке и ни о каком «свободном» соревновании с ней не может быть и речи, ибо это означает легализацию и поддержку активной классово-враждебной идеологии.
В борьбе с «легким жанром» более всего нужно бояться примиренчества, либеральничанья, интеллигентского слюнтяйства, правого оппортунизма.
Враг калечит на наших глазах психику сотен тысяч рабочих и крестьян. Враг стремится повести их за собой. Эту попытку мы должны разоблачить и ликвидировать.
Продолжать и довести до конца борьбу с музыкальной пошлятиной!