Процесс над колчаковскими министрами. Часть III
Из сборника документов «Процесс над колчаковскими министрами. Май 1920».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПО ДЕЛУ ЧЛЕНОВ САМОЗВАНОГО И МЯТЕЖНОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА КОЛЧАКА И ИХ ВДОХНОВИТЕЛЕЙ (окончание)
После провозглашения Колчака Верховным правителем немедленно начинается насаждение внешних проявлений сброшенного в 1917 году царского самодержавия. Это полное сходство Колчака с самодержцем все более и более укрепляется. По его «повелению» министры слушают дела. Он чертит на журналах Совета министров: «Согласен», наподобие бывших царей. Во всех документах слова «Верховный правитель» начинают писаться сплошь прописными буквами, как писались при самодержавии слова «Государь Император». Он дает «рескрипт» на имя ушедшего [в отставку] Вологодского, под которым точь-в-точь как какой-нибудь Александр или Николай Романов подписывает: «дан 23 ноября 1919 г.». В телеграмме от 17 декабря 1919 г. он говорит о своих «прерогативах верховной власти»… На собраниях [Д. В.] Болдырев провозглашает: «Верховному правителю адмиралу Колчаку ура!». Точь-в-точь как в былые времена провозглашали «ура» Романову акимовы, щегловитовы, Марковы и пуришкевичи.
[Читать далее]Кстати здесь указать, что царем и его семьей необычайно интересуется не занимавшийся, по его словам, политикой колчаковский министр Морозов, в послужном списке которого, составленном в 1919 г., значится, что он имеет «Серебряную Медаль в Память в Бозе Почившего Императора Александра III» (все большими буквами) и что ему «согласно Высочайшего повеления, последовавшего в 21 день февраля 1913 г., предоставлено право ношения на груди Высочайше утвержденной в память 300-летия царствования дома Романовых светло-бронзовой медали». Морозов, который истратил 28 900 руб. на посылку некоего Шишкина в советскую Россию, очевидно для какой-то шпионской цели, чуть ли не на второй день после назначения его управляющим министерством юстиции, в первую очередь делает представление об отпуске 10 тыс. руб. на розыски семьи Николая Романова. И это представление, разумеется, удовлетворяется не только Морозовым, но и «социалистами» Шумиловским и Грациановым, а также Ларионовым и Молодых. После этого для столь же демократической цели расследования дела об убийстве Николая II отпускаются по просьбе министра юстиции еще три раза деньги: 25 тысяч, 25 тысяч и 319 500 р[ублей].
Но если в отношении внешних ритуалов Колчак только приближается к самодержавию, то внутренний строй его правления не только восстанавливает приемы царского режима, но оставляет их далеко позади себя в смысле жестокости и [кровожадности] подавления всех попыток широких народных масс сбросить с себя новое самодержавное иго. Эсер Вологодский еще 7 ноября [1918 г.] заявил, что Совет министров действует на основании царского учреждения Совета министров, при одобрении Краснова, Цеслинского и эсдеков Грацианова и Шумиловского. Степаненко еще 2 августа [1918 г.] докладывал, что на железной дороге он восстановил царских жандармов и охранку (или, как он их называет, особые отделы охраны, которые потом занимались расстрелами, и комиссии о рабочих и служащих).
После же воцарения Колчака назначаются главные начальники [краев] с правами генерал-губернаторов; восстанавливается повсюду царская охранка, и особым приобретением в ней считаются агенты, работавшие при царе; отменяется [государственная] монополия на продукты питания; объявляется свободная торговля; зато вводится другая монополия: восстанавливается царская водочная «монополька», начинается спаивание народа.
Но самые широкие [трудящиеся] массы не желают Колчака, не желают его сподвижников, желают вернуть свою советскую рабоче-крестьянскую власть. И начинается свирепая организация подавления восстаний трудового населения. Проводится целый ряд «законов» о смертной казни. И поручается вынесение приговоров офицерской тройке, именуемой военно-полевым или прифронтовым военно-полевым судом, который впоследствии, как достоверно доказано, выносил смертные приговоры после того, как уже охочие к убийству молодцы расстреливали несчастные жертвы. Для начала восстанавливается царский военно-морской устав 1869 г., где, кстати, царя везде заменяет Колчак, ибо везде в нем слова «высочайший» приказ заменяются приказом «Верховного правителя», точно так же как и слова «верховная власть» [везде] заменяются словами «Верховный правитель» (участвуют Цеслинский, Краснов, Степаненко, Шумиловский и Третьяк).
Затем, по желанию Колчака, предупрежденному еще раньше Шумиловским, Грациановым, Молодых, Ларионовым и Морозовым (в заседании 14 сентября 1918 г.), вводится смертная казнь в военное время и на театре военных действий (при участии Краснова, Шумиловского и эсера Преображенского). Через пять дней этого оказывается мало. Военно-полевым судам предоставляется право подвергать смертной казни за нарушение особых мер предосторожности, принятых вследствие военных обстоятельств или во время возмущения (с участием того же Шумиловского и Краснова). Возмущение народных масс против колчаковских насильников растет. И через несколько дней опять принимается постановление, что военно-окружные или прифронтовые военно-полевые суды в дни переживаемой смуты могут подвергать смертной казни за превышение и бездействие власти, за сопротивление распоряжениям пр[авительст]ва и неповиновение властям и т. д. (словом, можно убить любое нежелательное правительству лицо). Упорно не желают воевать против своих братьев насильно забираемые Колчаком солдаты. И в тот же день постановляется, что можно карать смертью за уклонение призываемых от регистрации, за уклонение и содействие уклонению от военной службы, за дезертирство и [за] укрывательство дезертиров, за неявку в срок на службу, за членовредительство и т. д. И под этим постановлением о всеобщем убийстве красуются подписи чуждых политики Морозова и Степаненко, эсера Преображенского и эсдека Шумиловского.
Через некоторое время и этого оказывается мало. По докладу министра юстиции дозволяется карать смертью и за хранение или ношение оружия, а также и за призыв к неповиновению закону или обязательному постановлению, за призыв железнодорожников бастовать, за возбуждение вражды между рабочими и хозяевами или между отдельными классами населения и т. д. (участвуют в этом деле Ларионов, Краснов и Преображенский).
Наряду с этим чуть ли не каждый день Совет колчаковских министров назначает особо усиленные пенсии всем полицейским приставам и исправникам по представлениям министра внутренних дел (в том числе и таким известным царским усмирителям, как бывший приамурский генерал-губернатор Гондатги и уфимский губернатор Башилов) и всем наиболее отличившимся при царе надзирателям и начальникам каторжных тюрем по представлениям министра юстиции. Воздавая должное царским полицейским и тюремщикам, колчаковские министры восстанавливают и порядки царские в тюрьмах и готовят клиентов для тюремщиков. Издается положение о лицах, опасных для государственного порядка по причастности к большевистскому бунту, начатому в 1917 году (участвуют Краснов, Шумиловский, Грацианов, Преображенский и Степаненко). Устанавливаются для заключенных смирительная рубашка, ручные и ножные оковы (по представлению министра юстиции, в заседании под председательством Морозова и при участии Грацианова, Введенского, Палечека, Жуковского, Ларионова и Писарева).
Выдаются денежные награды тюремщикам за подавление бунта в Тобольской каторжной тюрьме (Морозов, Жуковский и Степаненко участвуют).
Такие решения, такие приказы об убийствах и зверствах проводились в виде «законов» формально. Но законы эти и попустительство и подстрекательство высших властей привели к ужасам, равных которым не видел не только царизм, но и древнее варварство. Существует атаман Анненков, подчиненный Колчаку. Он заводит у себя «вагон смерти», где расстреливают лиц, не дающих достаточной мзды или подозреваемых в большевизме. Товарищ министра продовольствия Дмитриев, который, по показаниям свидетелей, «трезв никогда не был», «проводил все время в Семипалатинске в пьянстве, кутежах и картежной игре», отправляется для «расследования» деятельности Монгольской экспедиции. Он обвиняет ее членов в «большевизме», и участников этой экспедиции берут в «вагон смерти» Анненкова и расстреливают. Интересно отметить, что даже фигурировавший в роли военного министра Колчака организатор декабрьских расстрелов в Омске бывший командующий военным округом Матковский говорит о «разбойных элементах, находившихся в отряде Анненкова». Все знают об этих разбойных действиях Анненкова. Свидетель [3. Д.] Вульфсон показывает, что секретарь Дмитриева Догаев заявил ему: «[А. Л.] Горбунов (участник Монгольской экспедиции) арестован анненковцами, дело плохо, ибо те шутить не любят, а сразу вешают». Все знают это, и Анненков не только не предается суду, но сохраняет свой высокий пост.
Да и предание суду играет только роль комедии. Атаман Семенов занимается грабежами и убийствами, издает приказы, что будет вешать без суда за распространение ложных слухов. Для расследования его деятельности назначается чрезвычайная следственная комиссия. Но эта комиссия через некоторое время, не закончив работы, прекращает свою деятельность по приказу министра юстиции. Семенов не только остается неприкосновенным, но Колчак впоследствии передает ему всю военную власть.
Генерал Розанов издает приказы, которым мог бы позавидовать гунн Атилла. Не только издает эти приказы, но и осуществляет их. Он распоряжается расстреливать по десяти заложников за каждого «пострадавшего» чеха или белогвардейца. А эсер, председатель колчаковского Совета министров, выражает ему от всех министров благодарность за успешное подавление «мятежа» во Владивостоке.
Устраиваются специальные карательные экспедиции, где в экзекуции населения особенно отличаются приближенные, любимцы Колчака, помогавшие ему стать самодержцем: Волков, Красильников, Катанаев. Для иллюстрации того, как вели себя эти каратели, приведем показания крупного чиновника колчаковского «правительства», чиновника особых поручений IV класса, т. е. по царскому времени действительного статского советника, [В. И.] Шкляева, посланного для расследования. Шкляев показывает: «Бывший комиссар труда и около 50 его сотрудников по культурно-просветительной работе были задержаны контрразведкой при казачьем корпусе генерала Волкова в Петропавловске в здании народного дома, подвергнуты порке. Особенно много пострадало восставших и случайных жертв - стариков, женщин и детей в селе Мариинке, ввиду отданного генералом Волковым приказания большевиков расстреливать, имущество конфисковывать в казну, а дома их сжигать... Ворвавшиеся в Мариинку солдаты отряда капитана Ванягина сами определяли виновных, расстреливали их, бросали бомбы в дома, сжигали их, выбрасывали семьи расстрелянных на улицу и отбирали у них все. Сгорело тогда свыше 60 домов, погибло около 2 тыс. человек». Это - в одном селе.
Так же расстреливали и повсюду. По показанию бывшего товарища министра труда Третьяка «в городе (в самом Омске) шли расстрелы тысячами. Куломзино было истреблено». Тот же Шкляев, отправленный в Щегловский уезд [Томской губернии], застал там «убийства, грабежи, изнасилования, истязания и вымогательства, практиковавшиеся в течение более полугода».
Это была система колчаковского «управления», черным кошмаром раскинувшегося более чем на двадцать губерний Сибири, Урала и Приволжья и особенно усилившегося при начавшемся отступлении Колчака, когда вдобавок начался массовый расстрел содержащихся в тюрьмах. Было расстреляно, повешено, замучено, живыми зарыто в землю не одна сотня тысяч лиц, принадлежащих к трудящимся. По официальному сообщению, в одной Екатеринбургской губернии «колчаковскими властями расстреляно минимум 25 тысяч [человек]. В одних Кизеловских копях расстреляно и заживо погребено около 8 тысяч; в Тагильском и Надеждинском районах расстрелянных и замученных около 10 тысяч; в Екатеринбургском и других уездах не менее 8 тысяч. Перепорото около 10% двухмиллионного населения. Пороли мужчин, женщин и детей. Разорена вся беднота и все сочувствующие советской власти». Из Тюмени официально сообщают: «Количество убитых разными способами и поротых красноармейцев и рядовых обывателей и граждан совершенно не поддается никакому учету. 13 марта 1919 г., пользуясь восстанием мобилизованных в Тюмени, произведен массовый расстрел свыше 450 человек, в том числе более половины этого количества были выведены из тюрьмы». Из Семипалатинска официально сообщают: «Во время восстания в Усть-Каменогорской крепости в июле 1919 г. расстреляны 112 человек, в Павлодарской тюрьме заколоты 29 человек».
По данным, далеко не полным, центральной комиссии по восстановлению разрушенных хозяйств, только в некоторых губерниях Сибири сожжено около 10 тыс. домов, разрушено несколько десятков тыс[яч] хозяйств. Взорвано колчаковцами несколько сот[ен] мостов.
Пролитая колчаковцами кровь, произведенные ими разрушения не поддаются учету, тем более что колчаковское «правительство» командовало и над другими бунтовщическими шайками, сгруппировавшимися вокруг генералов: Деникина на юге, Юденича на северо-западе и Миллера на севере. Этим генералам отпускались десятки и сотни миллионов в золотой и бумажной валюте. Между прочим, в отпуске Юденичу 10 миллионов франков аванса участвовали Краснов, Шумиловский и Степаненко, в отпуске Деникину 72 миллионов [рублей] на образование особой дивизии сибиряков - Краснов, Шумиловский и Преображенский. Генералу Миллеру дается приказ держаться в Архангельске до последней возможности и не допускать амнистии до окончания гражданской войны. И этот приказ одобряется государственным контролером Красновым, эсером Преображенским и эсдеком Шумиловским.
Колчаковское правительство, состоящее из русских людей, проносится над трудовым населением России как уничтожающий смерч, неся повсюду смерть и разрушение...
Все эти зверства и ужасы проделывались, быть может, во имя какой-нибудь высокой (с их точки зрения) идеи? Бунтовщики против власти рабочих и крестьян восстали якобы против Брестского мира, по которому рабочие и крестьяне России обязались данью золотом германским насильникам и передачей под контроль германских насильников некоторых местностей, входивших некогда в состав насильнической царской России. Но эти бунтовщики отдали в распоряжение правительств иностранных капиталистов все железные дороги Сибири. Они предоставили им тысячи предприятий. Они переправили иностранным правительствам до 200 миллионов золота. Они содержали войска иностранных капиталистов. Они их бесплатно перевозили. Они совершали ничем не прикрытую измену, призывая каждый день на помощь против трудовых масс России иностранные войска. Даже убегая от свергающих их народных трудовых масс из Омска в Иркутск, они сносятся с японскими высшими властями об усилении г. Иркутск японскими воинскими частями, настойчиво уговаривают чехословацкие войска соединиться с ними и активно бороться против трудовых масс России, которых они называют большевиками. Просят содействия Японии для продвижения в Японию 2 000 пудов золота, которое задержано в Чите Семеновым. Умоляют японских империалистов об усилении количества японских войск в России, и в частности [о] посылке этих войск далее Байкала, на запад. И во всех этих мерах активное участие принимает не только Колчак и скрывшийся от суда председатель Совета министров эсер Вологодский, но и Краснов, Морозов, Ларионов, Василевский, Шумиловский и Ячевский.
Бунтовщики говорили, что они якобы восстают за демократию и общепредставительные учреждения. На самом же деле они арестовывают и убивают по требованию Колчака членов Учредительного собрания, они распускают земские представительные собрания, дают приказы о недопущении земских собраний, о высшей мере пресечения (!) против виновных деятелей представительных собраний. И во всем этом деятельное участие принимают, помимо скрывшегося эсера Вологодского, называющие себя эсдеками Грацианов и Шумиловский, представители юстиции Морозов и Малиновский, Краснов, Ячевский, Ларионов и Молодых.
Бунтовщики эти якобы стремились к установлению права и порядка. И действительно, они учредили комитет законности и порядка , который очень спешно опротестовал суровые меры против спекулянтов и истязателей, но в секретных предписаниях которого министр юстиции, в числе прочих членов комитета, требует полного истребления красных, одобряет порядки, введенные при усмирениях Николаем Кровавым в 1905-1907 гг. во многих губерниях России и давшие отличные результаты, предлагает однородные приемы борьбы с большевиками на фронте и с красными в тылу, указывая, что нетерпимы упущения воинских команд, которые вместо беспощадного истребления красных в некоторых случаях ограничиваются тем, что гонят их в смежные районы, не нанося им никаких ударов и лишь перемещая опасность.
Бунтовщики хотят якобы восстановить право, но в первые же дни успеха их бунтовщического восстания заявляющий, что он не занимался политикой и ни в чем не повинен, главноуправляющий почт и телеграфов Цеслинский, ранее вместе с генерал-губернатором Пильцем скрывавший от населения факт [Февральской] революции 1917 г., не только распоряжается уволить всех активных агентов советской власти, не только закрывает профессиональный журнал почтово-телеграфных служащих, но и заявляет, что хотя по закону все имеют право образовывать союзы, но на почтово-телеграфных служащих это не распространяется. Степаненко с Ларионовым ввели такие «правовые» порядки на железных дорогах, что представитель союза мастеров и рабочих Томской железной дороги в почтительном представлении министрам путей сообщения и труда не может удержаться, чтобы не написать: «Во имя чего приносятся эти жертвы рабочим и как они отражаются на правовом его положении, если можно без иронии говорить в настоящее время о праве и законе. Решительно все мастеровые и рабочие взяты под подозрение в большевизме, всякая попытка заявить о своем невыносимом положении рассматривается администрацией как большевистский мятеж и немедленно передается для ликвидации военными властями». Преображенский и Палечек установили в области просвещения право и порядок, которые были охарактеризованы представителем умереннейшей организации Сибземгора В. А. Игнатьевым так: с начала до конца политика, определенно ликвидирующая революционные завоевания в области народного образования. Ренегатство, спекуляция, интриганство были обычными спутниками этого министерства. Игнорирование общественности, недоверие к коллективным надшкольным органам было их тоном. На аресты, избиение и казни учащихся обезумевшими от реванша отбросами офицерства министерство вовсе не реагировало. Система подбора руководителей учебными заведениями воскресила систему самодержавия.
Это колчаковское правительство, которое бывший министр юстиции Патушинский, ушедший в отставку потому, что он «не хотел брать на себя ответственности за бесчинства атаманщины, хищения спекулянтов и саботаж вновь поднявших голову царских чиновников», назвал «руководителями самой черной реакции» и «бандой уголовных преступников и воров», - эта преступная шайка, именовавшая себя Российским правительством, преследовала одну цель: отдавая много иностранным правительствам, при их помощи вернуть старый строй, вернуть поместья - помещикам, заводы и фабрики - заводчикам и фабрикантам, возможность спекулировать и играть на бирже - банкирам. Оно сразу возвращает именья владельцам, производит денационализацию фабрик, заводов и пароходов. Но оно желает дать возможность и всем «беженцам» и другим своим близким расхищать в свою пользу достояние трудового народа, причем нередко и сами министры не прочь принять участие в этом «святом деле возрождения родины». Они внесли огромные разрушения, они разрушили мосты, расстроили железные дороги, угнали с огромными разрушениями и с затратой сотен миллионов подвижной состав с Приволжья и Урала в Сибирь и на Дальний Восток, они даже выдавали миллионы награды за такую «удачную эвакуацию». Но этого им было мало.
Они учреждают особое совещание по финансированию предприятий, и чуть ли не каждый день в Совете министров отпускаются десятки, а в общем - сотни миллионов разным акционерным компаниям. Они учреждают [Временный центральный] военно-промышленный комитет, в котором и при котором орудуют деятели «партии народной свободы» и Гришина-Алмазова. Хищения и растраты в этом комитете достигают, по удостоверению даже правительственной комиссии, невероятных размеров. Учреждается поэтому следственная комиссия. Но до суда дело не доходит. Ибо разве они могут судить? Они связаны круговой порукой. И подобно тому, как они не могли судить явных бандитов, атаманов и генералов Семеновых, Калмыковых, Анненковых, Розановых, Волковых и Красильниковых, творивших их дело, точно также не могут они судить хищников, воров, спекулянтов из их же среды. Явно крадет министр продовольствия Зефиров, но разве можно довести дело до суда, если потом придется по тем же причинам уже не местного, а международного воровства не доводить до суда дело министров финансов Михайлова и фон Гойера и иностранных дел Сукина. Как может судить других «правительство», которое открыто (правда, в закрытых заседаниях Совета министров) занимается воровством для себя и других, которое накануне бегства «Верховного правителя» в Иркутск, через три дня после того, как постановлено эвакуировать Омск, отпускает на перемещение в Омске канцелярии, управления домом, гаража и конвоя «Верховного правителя» 3 миллиона руб[лей] и 75 тысяч [рублей] на приобретение столовой для дома Верховного правителя. Как может судить других правительство, которое открыто переводит за границу [средства] на содержание шпионских организаций, именуемых посольствами и миссиями, на целый год вперед, на случай возможного перерыва его деятельности, т. е. свержения его восставшим трудовым народом, которое устраивает для себя [за границей] секретный фонд и дает своим членам японские иены по льготному курсу, т. е. взамен одного рубля - 30-50 рублей.
Наряду с расхищением денег путем субсидирования предприятий шло расхищение средств путем субсидирования клеветнической печати, на что отпускается в распоряжение лидера «партии народной свободы» Клафтона, изменившего советскому правительству, и организатору братства св[ятого] Гермогена и дружин Св[ятого] креста [Д. В.] Болдыреву десятки миллионов. На эти же средства содержатся за границей «благородные» клеветники: во Франции - Бурцев, которому поручается завязывать связи и в Германии, в Англии - Милюков, Струве и Дионео, а также ценные клеветнические организации в Пекине, Нью-Йорке, Токио и Стокгольме. Между прочим, Бурцеву за полгода 1919 г. переведено 500 000 франков, Милюкову, Струве, Дионео - 33 тысячи долларов, в Нью-Йорк - [А. И.] Заку и Башкирову - 28 тыс. долларов, в Токио - Митаревскому 15 тыс. долларов и 100 000 руб. и т. д.
Необходимо отметить последние дни существования этой преступной шайки, именовавшей себя Российским правительством. Здесь играли особую роль члены тройки, которым весь остальной «Совет министров» поручил вести переговоры с свергавшим их трудовым народом. В числе членов этой тройки находился, помимо Ларионова, и член монархическо-шпионской организации и «Национального центра» А. А. Червен-Водали, который пробрался через фронт от Деникина к Колчаку с тайными документами... Эта тройка от имени всего Совета министров, наподобие Гучкова и Шульгина, умолявших царя Николая отречься и передать власть [великому князю] Михаилу [Александровичу], умоляла Колчака отречься и передать «власть» Деникину, стремясь сохранить военные силы для продолжения нападения на рабочих и крестьян России. Эта тройка, действия которой одобрял весь «Совет министров», всячески стремилась оттянуть переговоры, вызывая на помощь японцев и зверские банды Семенова. Этой тройке, которую поддерживал весь «Совет министров», удалось перебросить на восток значительные силы сычевских банд, которые и по сие время несут смерть и разрушение трудящимся массам на Дальнем Востоке. Эта тройка во время переговоров настоятельно требовала изменнической отправки золотого запаса иностранным правительствам, пропуска на восток всех главарей бунтовщической шайки и всех вооруженных сил с целью, как они выражались, сохранения на востоке противобольшевистского государственного центра, т. е. с целью продления и сохранения того дела убийства и разрушения, которому они все время служили и от которого не собирались отказаться.
На основании изложенного, все перечисленные в начале этого заключения члены преступной бунтовщической шайки, называвшей себя Всероссийским, а потом Российским правительством, виновны: 1) в бунте и восстании, при помощи и поддержке иностранных правительств, против власти рабочих и крестьян с целью восстановить старый строй, 2) в организации истребительной вооруженной борьбы против советской власти, 3) в организации системы массовых и групповых убийств трудового населения, 4) в предательском призыве иностранных вооруженных сил против страны, к которой они принадлежали, 5) в организации массового разрушения достояния советской республики и имущества трудового населения и 6) в расхищении и передаче иностранным правительствам достояния советской республики.
И так как эти беспримерные в истории по своей тяжести, жестокости и разрушительному характеру контрреволюционные преступления названных лиц имеют не только общегосударственное, но и мировое значение, а все указанные здесь лица захвачены на территории Сибири, то все поименованные в начале этого заключения 24 лица подлежат суду чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском революционном комитете.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПО ДЕЛУ ЧЛЕНОВ САМОЗВАНОГО И МЯТЕЖНОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА КОЛЧАКА И ИХ ВДОХНОВИТЕЛЕЙ (окончание)
После провозглашения Колчака Верховным правителем немедленно начинается насаждение внешних проявлений сброшенного в 1917 году царского самодержавия. Это полное сходство Колчака с самодержцем все более и более укрепляется. По его «повелению» министры слушают дела. Он чертит на журналах Совета министров: «Согласен», наподобие бывших царей. Во всех документах слова «Верховный правитель» начинают писаться сплошь прописными буквами, как писались при самодержавии слова «Государь Император». Он дает «рескрипт» на имя ушедшего [в отставку] Вологодского, под которым точь-в-точь как какой-нибудь Александр или Николай Романов подписывает: «дан 23 ноября 1919 г.». В телеграмме от 17 декабря 1919 г. он говорит о своих «прерогативах верховной власти»… На собраниях [Д. В.] Болдырев провозглашает: «Верховному правителю адмиралу Колчаку ура!». Точь-в-точь как в былые времена провозглашали «ура» Романову акимовы, щегловитовы, Марковы и пуришкевичи.
[Читать далее]Кстати здесь указать, что царем и его семьей необычайно интересуется не занимавшийся, по его словам, политикой колчаковский министр Морозов, в послужном списке которого, составленном в 1919 г., значится, что он имеет «Серебряную Медаль в Память в Бозе Почившего Императора Александра III» (все большими буквами) и что ему «согласно Высочайшего повеления, последовавшего в 21 день февраля 1913 г., предоставлено право ношения на груди Высочайше утвержденной в память 300-летия царствования дома Романовых светло-бронзовой медали». Морозов, который истратил 28 900 руб. на посылку некоего Шишкина в советскую Россию, очевидно для какой-то шпионской цели, чуть ли не на второй день после назначения его управляющим министерством юстиции, в первую очередь делает представление об отпуске 10 тыс. руб. на розыски семьи Николая Романова. И это представление, разумеется, удовлетворяется не только Морозовым, но и «социалистами» Шумиловским и Грациановым, а также Ларионовым и Молодых. После этого для столь же демократической цели расследования дела об убийстве Николая II отпускаются по просьбе министра юстиции еще три раза деньги: 25 тысяч, 25 тысяч и 319 500 р[ублей].
Но если в отношении внешних ритуалов Колчак только приближается к самодержавию, то внутренний строй его правления не только восстанавливает приемы царского режима, но оставляет их далеко позади себя в смысле жестокости и [кровожадности] подавления всех попыток широких народных масс сбросить с себя новое самодержавное иго. Эсер Вологодский еще 7 ноября [1918 г.] заявил, что Совет министров действует на основании царского учреждения Совета министров, при одобрении Краснова, Цеслинского и эсдеков Грацианова и Шумиловского. Степаненко еще 2 августа [1918 г.] докладывал, что на железной дороге он восстановил царских жандармов и охранку (или, как он их называет, особые отделы охраны, которые потом занимались расстрелами, и комиссии о рабочих и служащих).
После же воцарения Колчака назначаются главные начальники [краев] с правами генерал-губернаторов; восстанавливается повсюду царская охранка, и особым приобретением в ней считаются агенты, работавшие при царе; отменяется [государственная] монополия на продукты питания; объявляется свободная торговля; зато вводится другая монополия: восстанавливается царская водочная «монополька», начинается спаивание народа.
Но самые широкие [трудящиеся] массы не желают Колчака, не желают его сподвижников, желают вернуть свою советскую рабоче-крестьянскую власть. И начинается свирепая организация подавления восстаний трудового населения. Проводится целый ряд «законов» о смертной казни. И поручается вынесение приговоров офицерской тройке, именуемой военно-полевым или прифронтовым военно-полевым судом, который впоследствии, как достоверно доказано, выносил смертные приговоры после того, как уже охочие к убийству молодцы расстреливали несчастные жертвы. Для начала восстанавливается царский военно-морской устав 1869 г., где, кстати, царя везде заменяет Колчак, ибо везде в нем слова «высочайший» приказ заменяются приказом «Верховного правителя», точно так же как и слова «верховная власть» [везде] заменяются словами «Верховный правитель» (участвуют Цеслинский, Краснов, Степаненко, Шумиловский и Третьяк).
Затем, по желанию Колчака, предупрежденному еще раньше Шумиловским, Грациановым, Молодых, Ларионовым и Морозовым (в заседании 14 сентября 1918 г.), вводится смертная казнь в военное время и на театре военных действий (при участии Краснова, Шумиловского и эсера Преображенского). Через пять дней этого оказывается мало. Военно-полевым судам предоставляется право подвергать смертной казни за нарушение особых мер предосторожности, принятых вследствие военных обстоятельств или во время возмущения (с участием того же Шумиловского и Краснова). Возмущение народных масс против колчаковских насильников растет. И через несколько дней опять принимается постановление, что военно-окружные или прифронтовые военно-полевые суды в дни переживаемой смуты могут подвергать смертной казни за превышение и бездействие власти, за сопротивление распоряжениям пр[авительст]ва и неповиновение властям и т. д. (словом, можно убить любое нежелательное правительству лицо). Упорно не желают воевать против своих братьев насильно забираемые Колчаком солдаты. И в тот же день постановляется, что можно карать смертью за уклонение призываемых от регистрации, за уклонение и содействие уклонению от военной службы, за дезертирство и [за] укрывательство дезертиров, за неявку в срок на службу, за членовредительство и т. д. И под этим постановлением о всеобщем убийстве красуются подписи чуждых политики Морозова и Степаненко, эсера Преображенского и эсдека Шумиловского.
Через некоторое время и этого оказывается мало. По докладу министра юстиции дозволяется карать смертью и за хранение или ношение оружия, а также и за призыв к неповиновению закону или обязательному постановлению, за призыв железнодорожников бастовать, за возбуждение вражды между рабочими и хозяевами или между отдельными классами населения и т. д. (участвуют в этом деле Ларионов, Краснов и Преображенский).
Наряду с этим чуть ли не каждый день Совет колчаковских министров назначает особо усиленные пенсии всем полицейским приставам и исправникам по представлениям министра внутренних дел (в том числе и таким известным царским усмирителям, как бывший приамурский генерал-губернатор Гондатги и уфимский губернатор Башилов) и всем наиболее отличившимся при царе надзирателям и начальникам каторжных тюрем по представлениям министра юстиции. Воздавая должное царским полицейским и тюремщикам, колчаковские министры восстанавливают и порядки царские в тюрьмах и готовят клиентов для тюремщиков. Издается положение о лицах, опасных для государственного порядка по причастности к большевистскому бунту, начатому в 1917 году (участвуют Краснов, Шумиловский, Грацианов, Преображенский и Степаненко). Устанавливаются для заключенных смирительная рубашка, ручные и ножные оковы (по представлению министра юстиции, в заседании под председательством Морозова и при участии Грацианова, Введенского, Палечека, Жуковского, Ларионова и Писарева).
Выдаются денежные награды тюремщикам за подавление бунта в Тобольской каторжной тюрьме (Морозов, Жуковский и Степаненко участвуют).
Такие решения, такие приказы об убийствах и зверствах проводились в виде «законов» формально. Но законы эти и попустительство и подстрекательство высших властей привели к ужасам, равных которым не видел не только царизм, но и древнее варварство. Существует атаман Анненков, подчиненный Колчаку. Он заводит у себя «вагон смерти», где расстреливают лиц, не дающих достаточной мзды или подозреваемых в большевизме. Товарищ министра продовольствия Дмитриев, который, по показаниям свидетелей, «трезв никогда не был», «проводил все время в Семипалатинске в пьянстве, кутежах и картежной игре», отправляется для «расследования» деятельности Монгольской экспедиции. Он обвиняет ее членов в «большевизме», и участников этой экспедиции берут в «вагон смерти» Анненкова и расстреливают. Интересно отметить, что даже фигурировавший в роли военного министра Колчака организатор декабрьских расстрелов в Омске бывший командующий военным округом Матковский говорит о «разбойных элементах, находившихся в отряде Анненкова». Все знают об этих разбойных действиях Анненкова. Свидетель [3. Д.] Вульфсон показывает, что секретарь Дмитриева Догаев заявил ему: «[А. Л.] Горбунов (участник Монгольской экспедиции) арестован анненковцами, дело плохо, ибо те шутить не любят, а сразу вешают». Все знают это, и Анненков не только не предается суду, но сохраняет свой высокий пост.
Да и предание суду играет только роль комедии. Атаман Семенов занимается грабежами и убийствами, издает приказы, что будет вешать без суда за распространение ложных слухов. Для расследования его деятельности назначается чрезвычайная следственная комиссия. Но эта комиссия через некоторое время, не закончив работы, прекращает свою деятельность по приказу министра юстиции. Семенов не только остается неприкосновенным, но Колчак впоследствии передает ему всю военную власть.
Генерал Розанов издает приказы, которым мог бы позавидовать гунн Атилла. Не только издает эти приказы, но и осуществляет их. Он распоряжается расстреливать по десяти заложников за каждого «пострадавшего» чеха или белогвардейца. А эсер, председатель колчаковского Совета министров, выражает ему от всех министров благодарность за успешное подавление «мятежа» во Владивостоке.
Устраиваются специальные карательные экспедиции, где в экзекуции населения особенно отличаются приближенные, любимцы Колчака, помогавшие ему стать самодержцем: Волков, Красильников, Катанаев. Для иллюстрации того, как вели себя эти каратели, приведем показания крупного чиновника колчаковского «правительства», чиновника особых поручений IV класса, т. е. по царскому времени действительного статского советника, [В. И.] Шкляева, посланного для расследования. Шкляев показывает: «Бывший комиссар труда и около 50 его сотрудников по культурно-просветительной работе были задержаны контрразведкой при казачьем корпусе генерала Волкова в Петропавловске в здании народного дома, подвергнуты порке. Особенно много пострадало восставших и случайных жертв - стариков, женщин и детей в селе Мариинке, ввиду отданного генералом Волковым приказания большевиков расстреливать, имущество конфисковывать в казну, а дома их сжигать... Ворвавшиеся в Мариинку солдаты отряда капитана Ванягина сами определяли виновных, расстреливали их, бросали бомбы в дома, сжигали их, выбрасывали семьи расстрелянных на улицу и отбирали у них все. Сгорело тогда свыше 60 домов, погибло около 2 тыс. человек». Это - в одном селе.
Так же расстреливали и повсюду. По показанию бывшего товарища министра труда Третьяка «в городе (в самом Омске) шли расстрелы тысячами. Куломзино было истреблено». Тот же Шкляев, отправленный в Щегловский уезд [Томской губернии], застал там «убийства, грабежи, изнасилования, истязания и вымогательства, практиковавшиеся в течение более полугода».
Это была система колчаковского «управления», черным кошмаром раскинувшегося более чем на двадцать губерний Сибири, Урала и Приволжья и особенно усилившегося при начавшемся отступлении Колчака, когда вдобавок начался массовый расстрел содержащихся в тюрьмах. Было расстреляно, повешено, замучено, живыми зарыто в землю не одна сотня тысяч лиц, принадлежащих к трудящимся. По официальному сообщению, в одной Екатеринбургской губернии «колчаковскими властями расстреляно минимум 25 тысяч [человек]. В одних Кизеловских копях расстреляно и заживо погребено около 8 тысяч; в Тагильском и Надеждинском районах расстрелянных и замученных около 10 тысяч; в Екатеринбургском и других уездах не менее 8 тысяч. Перепорото около 10% двухмиллионного населения. Пороли мужчин, женщин и детей. Разорена вся беднота и все сочувствующие советской власти». Из Тюмени официально сообщают: «Количество убитых разными способами и поротых красноармейцев и рядовых обывателей и граждан совершенно не поддается никакому учету. 13 марта 1919 г., пользуясь восстанием мобилизованных в Тюмени, произведен массовый расстрел свыше 450 человек, в том числе более половины этого количества были выведены из тюрьмы». Из Семипалатинска официально сообщают: «Во время восстания в Усть-Каменогорской крепости в июле 1919 г. расстреляны 112 человек, в Павлодарской тюрьме заколоты 29 человек».
По данным, далеко не полным, центральной комиссии по восстановлению разрушенных хозяйств, только в некоторых губерниях Сибири сожжено около 10 тыс. домов, разрушено несколько десятков тыс[яч] хозяйств. Взорвано колчаковцами несколько сот[ен] мостов.
Пролитая колчаковцами кровь, произведенные ими разрушения не поддаются учету, тем более что колчаковское «правительство» командовало и над другими бунтовщическими шайками, сгруппировавшимися вокруг генералов: Деникина на юге, Юденича на северо-западе и Миллера на севере. Этим генералам отпускались десятки и сотни миллионов в золотой и бумажной валюте. Между прочим, в отпуске Юденичу 10 миллионов франков аванса участвовали Краснов, Шумиловский и Степаненко, в отпуске Деникину 72 миллионов [рублей] на образование особой дивизии сибиряков - Краснов, Шумиловский и Преображенский. Генералу Миллеру дается приказ держаться в Архангельске до последней возможности и не допускать амнистии до окончания гражданской войны. И этот приказ одобряется государственным контролером Красновым, эсером Преображенским и эсдеком Шумиловским.
Колчаковское правительство, состоящее из русских людей, проносится над трудовым населением России как уничтожающий смерч, неся повсюду смерть и разрушение...
Все эти зверства и ужасы проделывались, быть может, во имя какой-нибудь высокой (с их точки зрения) идеи? Бунтовщики против власти рабочих и крестьян восстали якобы против Брестского мира, по которому рабочие и крестьяне России обязались данью золотом германским насильникам и передачей под контроль германских насильников некоторых местностей, входивших некогда в состав насильнической царской России. Но эти бунтовщики отдали в распоряжение правительств иностранных капиталистов все железные дороги Сибири. Они предоставили им тысячи предприятий. Они переправили иностранным правительствам до 200 миллионов золота. Они содержали войска иностранных капиталистов. Они их бесплатно перевозили. Они совершали ничем не прикрытую измену, призывая каждый день на помощь против трудовых масс России иностранные войска. Даже убегая от свергающих их народных трудовых масс из Омска в Иркутск, они сносятся с японскими высшими властями об усилении г. Иркутск японскими воинскими частями, настойчиво уговаривают чехословацкие войска соединиться с ними и активно бороться против трудовых масс России, которых они называют большевиками. Просят содействия Японии для продвижения в Японию 2 000 пудов золота, которое задержано в Чите Семеновым. Умоляют японских империалистов об усилении количества японских войск в России, и в частности [о] посылке этих войск далее Байкала, на запад. И во всех этих мерах активное участие принимает не только Колчак и скрывшийся от суда председатель Совета министров эсер Вологодский, но и Краснов, Морозов, Ларионов, Василевский, Шумиловский и Ячевский.
Бунтовщики говорили, что они якобы восстают за демократию и общепредставительные учреждения. На самом же деле они арестовывают и убивают по требованию Колчака членов Учредительного собрания, они распускают земские представительные собрания, дают приказы о недопущении земских собраний, о высшей мере пресечения (!) против виновных деятелей представительных собраний. И во всем этом деятельное участие принимают, помимо скрывшегося эсера Вологодского, называющие себя эсдеками Грацианов и Шумиловский, представители юстиции Морозов и Малиновский, Краснов, Ячевский, Ларионов и Молодых.
Бунтовщики эти якобы стремились к установлению права и порядка. И действительно, они учредили комитет законности и порядка , который очень спешно опротестовал суровые меры против спекулянтов и истязателей, но в секретных предписаниях которого министр юстиции, в числе прочих членов комитета, требует полного истребления красных, одобряет порядки, введенные при усмирениях Николаем Кровавым в 1905-1907 гг. во многих губерниях России и давшие отличные результаты, предлагает однородные приемы борьбы с большевиками на фронте и с красными в тылу, указывая, что нетерпимы упущения воинских команд, которые вместо беспощадного истребления красных в некоторых случаях ограничиваются тем, что гонят их в смежные районы, не нанося им никаких ударов и лишь перемещая опасность.
Бунтовщики хотят якобы восстановить право, но в первые же дни успеха их бунтовщического восстания заявляющий, что он не занимался политикой и ни в чем не повинен, главноуправляющий почт и телеграфов Цеслинский, ранее вместе с генерал-губернатором Пильцем скрывавший от населения факт [Февральской] революции 1917 г., не только распоряжается уволить всех активных агентов советской власти, не только закрывает профессиональный журнал почтово-телеграфных служащих, но и заявляет, что хотя по закону все имеют право образовывать союзы, но на почтово-телеграфных служащих это не распространяется. Степаненко с Ларионовым ввели такие «правовые» порядки на железных дорогах, что представитель союза мастеров и рабочих Томской железной дороги в почтительном представлении министрам путей сообщения и труда не может удержаться, чтобы не написать: «Во имя чего приносятся эти жертвы рабочим и как они отражаются на правовом его положении, если можно без иронии говорить в настоящее время о праве и законе. Решительно все мастеровые и рабочие взяты под подозрение в большевизме, всякая попытка заявить о своем невыносимом положении рассматривается администрацией как большевистский мятеж и немедленно передается для ликвидации военными властями». Преображенский и Палечек установили в области просвещения право и порядок, которые были охарактеризованы представителем умереннейшей организации Сибземгора В. А. Игнатьевым так: с начала до конца политика, определенно ликвидирующая революционные завоевания в области народного образования. Ренегатство, спекуляция, интриганство были обычными спутниками этого министерства. Игнорирование общественности, недоверие к коллективным надшкольным органам было их тоном. На аресты, избиение и казни учащихся обезумевшими от реванша отбросами офицерства министерство вовсе не реагировало. Система подбора руководителей учебными заведениями воскресила систему самодержавия.
Это колчаковское правительство, которое бывший министр юстиции Патушинский, ушедший в отставку потому, что он «не хотел брать на себя ответственности за бесчинства атаманщины, хищения спекулянтов и саботаж вновь поднявших голову царских чиновников», назвал «руководителями самой черной реакции» и «бандой уголовных преступников и воров», - эта преступная шайка, именовавшая себя Российским правительством, преследовала одну цель: отдавая много иностранным правительствам, при их помощи вернуть старый строй, вернуть поместья - помещикам, заводы и фабрики - заводчикам и фабрикантам, возможность спекулировать и играть на бирже - банкирам. Оно сразу возвращает именья владельцам, производит денационализацию фабрик, заводов и пароходов. Но оно желает дать возможность и всем «беженцам» и другим своим близким расхищать в свою пользу достояние трудового народа, причем нередко и сами министры не прочь принять участие в этом «святом деле возрождения родины». Они внесли огромные разрушения, они разрушили мосты, расстроили железные дороги, угнали с огромными разрушениями и с затратой сотен миллионов подвижной состав с Приволжья и Урала в Сибирь и на Дальний Восток, они даже выдавали миллионы награды за такую «удачную эвакуацию». Но этого им было мало.
Они учреждают особое совещание по финансированию предприятий, и чуть ли не каждый день в Совете министров отпускаются десятки, а в общем - сотни миллионов разным акционерным компаниям. Они учреждают [Временный центральный] военно-промышленный комитет, в котором и при котором орудуют деятели «партии народной свободы» и Гришина-Алмазова. Хищения и растраты в этом комитете достигают, по удостоверению даже правительственной комиссии, невероятных размеров. Учреждается поэтому следственная комиссия. Но до суда дело не доходит. Ибо разве они могут судить? Они связаны круговой порукой. И подобно тому, как они не могли судить явных бандитов, атаманов и генералов Семеновых, Калмыковых, Анненковых, Розановых, Волковых и Красильниковых, творивших их дело, точно также не могут они судить хищников, воров, спекулянтов из их же среды. Явно крадет министр продовольствия Зефиров, но разве можно довести дело до суда, если потом придется по тем же причинам уже не местного, а международного воровства не доводить до суда дело министров финансов Михайлова и фон Гойера и иностранных дел Сукина. Как может судить других «правительство», которое открыто (правда, в закрытых заседаниях Совета министров) занимается воровством для себя и других, которое накануне бегства «Верховного правителя» в Иркутск, через три дня после того, как постановлено эвакуировать Омск, отпускает на перемещение в Омске канцелярии, управления домом, гаража и конвоя «Верховного правителя» 3 миллиона руб[лей] и 75 тысяч [рублей] на приобретение столовой для дома Верховного правителя. Как может судить других правительство, которое открыто переводит за границу [средства] на содержание шпионских организаций, именуемых посольствами и миссиями, на целый год вперед, на случай возможного перерыва его деятельности, т. е. свержения его восставшим трудовым народом, которое устраивает для себя [за границей] секретный фонд и дает своим членам японские иены по льготному курсу, т. е. взамен одного рубля - 30-50 рублей.
Наряду с расхищением денег путем субсидирования предприятий шло расхищение средств путем субсидирования клеветнической печати, на что отпускается в распоряжение лидера «партии народной свободы» Клафтона, изменившего советскому правительству, и организатору братства св[ятого] Гермогена и дружин Св[ятого] креста [Д. В.] Болдыреву десятки миллионов. На эти же средства содержатся за границей «благородные» клеветники: во Франции - Бурцев, которому поручается завязывать связи и в Германии, в Англии - Милюков, Струве и Дионео, а также ценные клеветнические организации в Пекине, Нью-Йорке, Токио и Стокгольме. Между прочим, Бурцеву за полгода 1919 г. переведено 500 000 франков, Милюкову, Струве, Дионео - 33 тысячи долларов, в Нью-Йорк - [А. И.] Заку и Башкирову - 28 тыс. долларов, в Токио - Митаревскому 15 тыс. долларов и 100 000 руб. и т. д.
Необходимо отметить последние дни существования этой преступной шайки, именовавшей себя Российским правительством. Здесь играли особую роль члены тройки, которым весь остальной «Совет министров» поручил вести переговоры с свергавшим их трудовым народом. В числе членов этой тройки находился, помимо Ларионова, и член монархическо-шпионской организации и «Национального центра» А. А. Червен-Водали, который пробрался через фронт от Деникина к Колчаку с тайными документами... Эта тройка от имени всего Совета министров, наподобие Гучкова и Шульгина, умолявших царя Николая отречься и передать власть [великому князю] Михаилу [Александровичу], умоляла Колчака отречься и передать «власть» Деникину, стремясь сохранить военные силы для продолжения нападения на рабочих и крестьян России. Эта тройка, действия которой одобрял весь «Совет министров», всячески стремилась оттянуть переговоры, вызывая на помощь японцев и зверские банды Семенова. Этой тройке, которую поддерживал весь «Совет министров», удалось перебросить на восток значительные силы сычевских банд, которые и по сие время несут смерть и разрушение трудящимся массам на Дальнем Востоке. Эта тройка во время переговоров настоятельно требовала изменнической отправки золотого запаса иностранным правительствам, пропуска на восток всех главарей бунтовщической шайки и всех вооруженных сил с целью, как они выражались, сохранения на востоке противобольшевистского государственного центра, т. е. с целью продления и сохранения того дела убийства и разрушения, которому они все время служили и от которого не собирались отказаться.
На основании изложенного, все перечисленные в начале этого заключения члены преступной бунтовщической шайки, называвшей себя Всероссийским, а потом Российским правительством, виновны: 1) в бунте и восстании, при помощи и поддержке иностранных правительств, против власти рабочих и крестьян с целью восстановить старый строй, 2) в организации истребительной вооруженной борьбы против советской власти, 3) в организации системы массовых и групповых убийств трудового населения, 4) в предательском призыве иностранных вооруженных сил против страны, к которой они принадлежали, 5) в организации массового разрушения достояния советской республики и имущества трудового населения и 6) в расхищении и передаче иностранным правительствам достояния советской республики.
И так как эти беспримерные в истории по своей тяжести, жестокости и разрушительному характеру контрреволюционные преступления названных лиц имеют не только общегосударственное, но и мировое значение, а все указанные здесь лица захвачены на территории Сибири, то все поименованные в начале этого заключения 24 лица подлежат суду чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском революционном комитете.