Юлиан Мархлевский о польско-советской войне
Из книги Юлиана Юзефовича Мархлевского «Война и мир между буржуазной Польшей и пролетарской Россией».
В январе 1919 г. польские жандармы совершили гнуснейшее убийство нескольких членов миссии русского Красного Креста, отправленной при посредстве датского Красного Креста в Варшаву для помощи русским пленным, возвращающимся из Германии через Польшу в Россию. Во главе миссии стоял незабвенный товарищ Бронислав Весоловский, один из наиболее светлых, благородных представителей польского революционного движения, любимец варшавских рабочих. Членами миссии были, исключая тов. Альтера, люди, имеющие очень мало общего с коммунизмом и желавшие только служить гуманным целям - помогать пленным.
[Читать далее]
Миссию в Варшаве сначала приняли, но когда варшавские рабочие выразили ей свои симпатии, ее отослали назад, несмотря на то, что гг. Морачевский и Пилсудский не могли упрекнуть ее ни в каких выступлениях, враждебных варшавскому правительству.
Общеизвестно, что члены обществ Красного Креста во всем цивилизованном мире пользуются неприкосновенностью. Таким образом, польское правительство, высылая миссию, обязано было позаботиться о полной ее безопасности. На деле же конвоирующие миссию жандармы зверски убили ее в окрестностях Лап. Жертвами этого гнусного преступления, навсегда позорящего правительство гг. Морачевского и Пилсудского, пали: Бронислав Весоловский, доктор Клоцман, гражданка Альтер и Айваз. Пятый член миссии, тов. Альтер, был подстрелен и спасся только благодаря тому, что палачи приняли его за мертвого. При помощи местных крестьян он добрался до постов Красной армии, благодаря чему о преступлении стало известно.
В марте 1920 г. виновников этого преступления судил военный суд в Варшаве. К ответственности привлекли несколько второстепенных фигур: поручика Антоновского, поручика Левицкого, прапорщиков Шиндлера и Лясоцкого, рядовых Альбича, Левицко и Коско. Процесс этот был одним грандиозным скандалом. Подлых палачей, хладнокровно убивающих беззащитных, репортеры и защитнпки представляли народными героями, а варшавские истерички забрасывали цветами этих выродков, убивающих женщин, издевающихся над трупами, ограбляющих свои жертвы. Преступники встретили милостивых судей. К рабочим, подозреваемым в выступлениях против эксплуататорского государства, военный суд применяет самые дикие наказания на основании суровейших параграфов царского кодекса. Да что говорить об этом! Военный суд варварски наказывает за одну только принадлежность к коммунистической партии. И вот этот самый суд приговорил убийц членов миссии Красного Креста к заключению в тюрьме от 1 года до 1 года 6 месяцев и временно оставил их на свободе, т. е. освободил от всякого наказания. Такая мягкость военного суда вызывает подозрение, что военное командование имеет тайные причины щадить убийц, избегая раскрытия всей правды.
…
…лакеи польской буржуазии «считают фикцией утверждение, что трудящиеся массы Литвы и Белоруссии выразили свою волю созданием советской республики», находящейся в федеративных отношениях с Россией, ибо «никакого народного голосования в Литве и Белоруссии не было». Карл Маркс некогда говорил о парламентарном кретинизме. Кретинизм вождей П. П. С. зашел так далеко, что они не представляют себе другой формы выражения воли народа, как посредством голосования. Но для нас уже давно стало ясно, что голосование, при котором буржуазия имеет в своем распоряжении прессу, тысячи оплачиваемых агитаторов, весь аппарат школы, церкви, учреждений и кроме того пользуется перевесом, какой ей дает экономическое господство, - что такое голосование никогда не может отразить воли трудящихся масс. Напротив, форма рабочих и крестьянских Советов, при которой рабочие и крестьяне в своем кругу решают все вопросы, затрагивающие их интересы, делает рабочие массы независимыми и дает свободное выражение их стремлениям.
…
Польская армия продвигалась вперед, так как советская Россия, вынужденная напрягать все свои силы для обороны других фронтов, не могла защищать свой западный фронт. Тем временем произошло некоторое изменение в политическом положении и в настроении политических кругов Варшавы, так как в июне 1919 г. правительства Антанты официально признали Колчака «верховным правителем» России. В Варшаве поняли, что победа этого контрреволюционера не обещает Польше ничего хорошего, так как она знаменовала бы возврат России к империализму; а в таком случае правительства Англии и Франции без колебаний пожертвовали бы Польшей.
Пользуясь этими настроениями, пишущий эти строки… обратился к польским правящим сферам, предлагая свои услуги для того, чтобы достигнуть соглашения и положить конец войне. На это посредничество было выражено согласие, и, снесшись с советским правительством, я уже в июле мог сообщить доверенному г. Пилсудского (им снова был г. Венцковский), что советское правительство готово на широкие уступки, что вопрос границ не представит никаких затруднений, что касается формы голосования, то советское правительство и здесь пойдет на уступки и согласится, чтобы по вопросу о принадлежности к Польше или советской республике голосовало все население спорных земель.
Ответ гласил, что польское правительство в данное время не может приступить к официальным переговорам.
Г. Венцковский в частных разговорах очень подчеркивал: «в данное время» и достаточно ясно давал понять, что зависимость «независимой» Польши от Антанты не позволяет сделать этот шаг.
…
Я поехал во главе Миссии «Российского о-ва Красного Креста». Знаменитое «польское гостеприимство» проявилось в том, что нас поместили в совершенно скандальных условиях, в плохоньком американском поезде, в пустыне, среди Пинских болот, на маленькой железнодорожной станции Микашевичи. Господ делегатов польского о-ва Красного Креста эти неудобства, очевидно, очень мучили, и, вероятно, именно это обстоятельство так отразилось на их трудоспособности, что на очень простой вопрос обмена пришлось потерять два месяца. Позицию этих господ лучше всего рисует то, что они усиленно хлопотали об обмене разных задержанных в России лиц из буржуазных сфер. Но зато вовсе не торопились разрешить вопрос о возвращении на родину серых беженских масс. Благодаря этому после заключения договоров относительно заложников и гражданских пленных, они стали саботировать дальнейшую работу и 12 декабря разъехались.
Результатом этих договоров явилось то, что Советская Россия выслала в Польшу несколько сот гражданских пленных, в Польше же освободили и выслали в Россию только несколько десятков незаконно заключенных коммунистов. Зато в Минске нашелся некий польский капитан Карлович, который вместо перечисленных в списке лиц высылал под флагом Красного Креста проституток, воров и военных шпионов. Польские военные власти с первой минуты саботировали обмен пленными, пускаясь на всевозможные выдумки. Характерно для «правопорядочной» Польши, что в то время, как Россия, голодная и обнищавшая, высылала гражданских пленных в количестве большем, чем требовал договор, и давала им прекрасные поезда, Польша высылала своих пленных, преимущественно польских граждан, в нетопленных, неряшливых вагонах, и что эти пленные по дороге подвергались истязаниям польских жандармов, а затем следующая картинка: привезенные из России пленные тотчас же на границе были обворованы возлюбленными земляками, защитниками отечества (этот вопрос был поднят в Варшавском сейме).
В конце концов польские военные власти сорвали соглашение, так как не исполнили договора о перемирии на отрезке фронта под Борисовым, единственным местом, где мог происходить обмен.
...
22 декабря 1919 г. народный комиссар иностранных дел посылает в Варшаву телеграмму, в которой ясно и формально предлагает начать мирные переговоры.
Г. Патек промолчал.
Оставление без ответа русских нот и скрывание их от польского общества было уже упрочившимся обычаем в польской дипломатии Г. Патек не заметил только, что условия несколько изменились, что блокада России настолько прорвана, что в Копенгагене уже находится представитель России тов. Литвинов; через его посредство нота попала во всю европейскую прессу и стала известной в Варшаве. Молчание таким образом компрометировало польское правительство и делало его смешным. Но г. Патек не знал, что сказать, и упорно молчал.
28 января 1920 г. Совет Народных Комиссаров обратился к польскому правительству и польскому народу с торжественным заявлением, в котором подтверждал свою готовность начать мирные переговоры, обязуясь не продвигать своих войск за уже занятую линию, и констатировал, что советское правительство не заключало и не заключит с Германией договоров, способных причинить ущерб Польше.
Г. Патек упорно молчал.
2 февраля 1920 года Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов (самая важная государственная инстанция в советской республике) подтверждает заявление народных комиссаров и торжественно призывает к миру.
Г. Патек, наконец, заговорил: 4 февраля он посылает телеграфное извещение, что получил заявление народных комиссаров, и обещает ответ.
Но ответ, очевидно, как-то не клеился у г. министра «независимой» Польши, так как он ездил за советами и в Париж и в Лондон. Прошло 54 дня - больше времени, чем нужно самой глупой гусыне, чтобы высидеть яйцо, наконец, 27 марта г. Патек заговорил.
В своем ответе он самодержавно диктует: переговоры должны начаться 10 апреля: происходить они. должны в Борисове; дабы представители России могли прибыть, будет устроено на 24 часа перемирие.
Наглый тон этой ноты требовал, собственно говоря, оставления ее совсем без ответа. Однако же тов. Чичерин немедленно посылает любезный ответ, в котором объясняет г. Патеку (дипломатическая карьера которого за этот промежуток времени была озарена тем, что в лондонском посольстве на балу у ясновельможной панн княгини Сапега он дивно дирижировал танцами) невозможность такой постановки вопроса. Если решаться на мир, то следует немедленно прекратить кровопролитие на всем фронте, заключая полное перемирие. Далее он указывает, что Борисов, находящийся на самом фронте, вероятно, мало подходит для мирных переговоров, и что было бы удобнее вести их в нейтральном месте, например, в одном из городов Эстонии.
Г. Патек раздумывает четыре дня и отвечает, что польское правительство на перемирие не согласится и вести переговоры где-нибудь в другом месте, а не в Борисове, не желает.
Немедленный ответ Чичерина ставит точку над i: настаивание на переговорах в Борисове «свидетельствует о каких-то тайных стратегических намерениях», а именно поэтому Советская Россия может согласиться на Борисов только в том случае, если будет заключено перемирие; если последнее условие не будет принято, переговоры можно вести всюду, только не в Борисове.
Г. Патек раздумывает пять дней и, цепляясь за Борисов, как пьяный за забор, ставит ультиматум: или в Борисове, или нигде. Тов. Чичерин немедленно отвечает 28 апреля, констатируя, что польское правительство таким образом сорвало переговоры, и одновременно сообщает об этом всем правительствам Антанты, объясняя положение дел.
…
После тяжких боев под Полоцком и под Березиной польская армия была разбита и принуждена к поспешному отступлению. Тогда-то оказалось, что молодой польский солдат побеждал, пока на польской стороне был значительный численный перевес, а также перевес технических средств, в особенности артиллерии. Но когда, управившись с Деникиным, Красная армия усилилась, польская армия не выдержала натиска... В польских полках началась скандальная дезорганизация, дезертирство приняло колоссальные размеры. В погоне за неприятелем Красная армия докатилась до Вислы и угрожала Варшаве.
Таким образом, этот поход на Варшаву был следствием контрреволюционных и захватнических планов польской политики, а не результатом стремления к «насаждению коммунизма посредством русских штыков». Советская Россия жаждала мира, стремилась к нему, добивалась его. Она не колебалась перед заключением мира с буржуазными государствами, ибо ведь заключила же мир с Эстонией, Латвией, Литвой, Финляндией, Грузией, не навязывая этим странам советского режима штыками. Она готова была заключить мир и с буржуазной Польшей, готова была даже, как мы видели, дорогой ценой купить этот мир, добивалась его всеми силами. Но если буржуазное польское правительство отклоняло все мирные предложения, необходимо было принудить его к миру вооруженной силой. Если же в силу военной необходимости Красная армия должна была вступить на польские земли, то из этого вытекали социальные и политические последствия. Этими последствиями было введение системы Советов.
Война имеет свою внутреннюю логику. Она не состоит исключительно из кровавых сражений борющихся друг с другом армий, но одновременно требует целого ряда хозяйственных и административных мер. Когда война ведется между двумя государствами одного и того же социального типа, напр., между капиталистическими государствами, вступающая на территорию противника армия создает «оккупационную власть» в административных целях. Конечно, при этом капиталистический строй сохраняется, но политические отношения подвергаются радикальным изменениям (так было во время германской оккупации в Польше, Бельгии, Сербии и т. д.). Иначе обстоит дело, когда война ведется между двумя государствами различных социальных типов. В таком случае армия, вступающая на территорию противника, вводя гражданскую администрацию по типу своего государства, в силу необходимости разрушает существующий в оккупированной стране социальный строй. Когда в конце XVIII и в начале XIX века войска революционной Франции вели войну против коалиции контрреволюционных государств и должны были для защиты революции вступить в Италию, области Австрии, Пруссию и Испанию, они разрушали старый строй, уничтожали крепостное право, разгоняли сословные представительства, «выметали пыль веков» и вводили буржуазный строй, покоящийся на «равенстве перед законом». Точно так же в колониальных войнах последнего времени французская и английская армии, вступая в азиатские страны, разрушали местный строй.
Красная армия пролетарского государства, вступая в буржуазную Польшу, разрушала буржуазный строй и выметала сор капитализма: уничтожала права собственности фабрикантов и аграриев, вводила систему Советов крестьянских и рабочих депутатов, стремилась передать рабочим вырванную у буржуазии власть. Иначе быть не могло. Солдат революции, уничтоживший у себя дома господство аграриев и буржуазии, не мог в Польше являться силой, поддерживающей строй, при котором господствуют буржуазия и аграрии.
…в момент вступления Красной армии в Польшу возник временный польский революционный комитет, задачей которого было содействие польским рабочим и крестьянам в проведении советской системы...
Было ошибкой, что этот комитет возник слишком поздно, но это объясняется тем, что военные события развивались с молниеносной быстротой. Но той же причине слишком поздно мобилизовали находящихся в России тов. поляков - коммунистов... Отсутствие этих польских товарищей было причиной того, что при вступлении Красной армии в польские земли было сделано довольно много ошибок.
Следует отметить, что Красная армия, которой до сих пор приходилось освобождать обширные русские области из-под господства контрреволюционеров, создала целый аппарат для возобновления или введения советской системы. …если бы товарищи-поляки были на местах, они бы руководили этой деятельностью, но при быстром продвижении армии они слишком поздно попадали в военные части. Что касается находящихся в армии русских товарищей, то они, совершенно незнакомые с польскими условиями, неизбежно совершали многочисленные ошибки, не всегда умели снискать себе доверие рабочих и крестьян, не всегда удачно разрешали задание момента.
Притом положение, вследствие, создавшихся стратегических условий, было очень тяжелым: польская армия, отступая, разрушала все средства сообщения. Не только разрушала железные дороги, но жгла мосты на шоссе, уничтожала плотины. Ввиду этого Красная армия продвигалась вперед почти без обозов. Большие запасы продовольствия, приготовленного для армии, не могли быть подвезены, армии приходилось питаться, реквизируя продукты по деревням, а вдобавок, вследствие разрушения железной дороги, перевозить реквизированные запасы на подводах. Помещики, уезжая, почти повсеместно угнали лошадей, поэтому приходилось брать подводы у крестьян. Было время самой горячей работы по уборке хлеба, и потому эта повинность была в особенности тяжела для крестьян.
Когда армия вынуждается производить реквизиции, дисциплина обыкновенно ослабляется и злоупотребления становятся неизбежными.
Когда голодный отряд входит в деревню или местечко и начинается забота о пище, дело не может обойтись без того, чтобы отдельный солдат не превысил власти, реквизируя на собственный риск и страх. То же самое с одеждой, бельем и обувью. Армия шла форсированным маршем, без отдыха, обозы не поспевали за ней, солдат не имел возможности выстирать себе рубашку, сапоги изодрал в походе; наконец, попадает на квартиру в деревенскую хату или городской дом; он знает, что скоро опять двинется вперед. В таких условиях он берет, что попадется под руку - белье, обувь и т. д. Это - грабеж. Конечно. Но бросить камнем в этого солдата имеет право только тот, кто сам без греха, кто сам в подобных условиях не поступил бы так же.
«Война - это война». Война - это великое, чудовищное преступление, состоящее из миллиона мелких преступлений и злоупотреблений; «коммунистического» способа ведения ее нет и быть не может.
Итак, несомненно, что гражданское население, а в особенности крестьянство, значительно пострадало от этой войны. Кто причинил ему больше вреда: польская ли армия, которая, по вполне достоверным сведениям, в собственной стране мародерствовала, грабила, издевалась над населением и производила разрушения, или Красная армия, это - еще большой вопрос.
Ответственность за эти страдания, за разорение страны, за все неразлучные с войной несчастья падает исключительно на польское буржуазное правительство и в первую голову на г. Пилсудского.
Ибо, повторяем еще раз, Польша могла иметь мир, прежде чем Красная армия стала наступать на нее, но она не желала этого мира.
...
Поход Красной армии на Варшаву оказался стратегической ошибкой. Она была разбита вооруженной силой Польши... Политически это наступление все же имело последствия: теперь, наконец, польское правительство согласилось на серьезные мирные переговоры, согласилось, вопреки ясной и резко выраженной воле своего повелителя - французского правительства.
…
Трактат о перемирии в самом начале был нарушен польским верховным командованием. Ибо этот трактат гласит, что тотчас по его подписании и ратификации войска обеих сторон отступят от намеченной границы на 15 километров: таким образом создастся нейтральная полоса в 30 км ширины, отделяющая обе армии. Но Польша лживо заявила, что отряды «атамана» Петлюры и «генерала» Булак-Балаховича, брошенные против России и Украйны, не являются составной частью вооруженных сил Польши. Это утверждение было наглой ложью, так как ни Петлюра, ни Балахович ни одного дня не могли бы существовать без непосредственной поддержки польского командования. Намерения были подлы и совершенно ясны. В случае удачи эти банды должны были вызвать на территориях Белоруссии и Украйны контрреволюционные восстания, которые захватили бы, быть может, Киев и Смоленск, а тогда Пилсудский имел бы в контрреволюционерах союзников и подписанный трактат был бы сорван. К счастью, это не удалось: местное население и не думало поддерживать эти разбойничьи банды, а геройское самоотвержение Красной армии доставило советской республике неожиданно быструю победу над контрреволюционной армией Врангеля. Благодаря этому банды Петлюры и Балаховича были быстро разгромлены Красной армией.
Но даже те отряды польской армии, от которых было невозможно отречься, не все были отозваны: в Волынской губернии еще 14 ноября, т. е. спустя месяц после подписания трактата, польские полки находились далеко на восток от пограничной линии. Это промедление, являющееся прямым нарушением трактата, объясняется очень просто: эти полки должны были остаться на своих позициях, чтобы охранять фланги Петлюры. Не принимая активного участия в борьбе, они все же имели значение в военных операциях, так как Красная армия, чтобы ударить со всех сторон на петлюровские банды, чтобы окружить их, должна была бы пройти пространства, занятые этими полками. Только энергичный протест представителей советской республики в Риге, подкрепленный разгромом Врангеля, положил конец этой авантюре.
Кроме окончательного дискредитирования польских дипломатов, это подлое вероломство, организатором которого, конечно, является сам профессиональный предатель г. Пилсудский, имело то печально последствие, что разбойничьи банды вырезали в истекающей кровью стране тысячи людей; они устраивали еврейские погромы и издевались над всем населением.
Герой пепеэсовской стаи выступает здесь вдобавок в особенной роли. Контрреволюционеры Петлюра и Балахович, конечно, мерзавцы (особенно о последнем из них даже в русских белогвардейских кругах говорят только с презрением); но как выглядит польский «народный герой», который заключал с этими мерзавцами союзы, толкал их на авантюры, чтобы в конце концов позорно их предать?
Ввиду вероломства польского командования советские республики имели все основания считать трактат нарушенным. Теперь, после разгрома Врангеля и освобождения всей огромной армии, возобновление войны гарантировало бы верную победу. Но советские республики не сделали этого, потому что они искренне жаждут мира.
В январе 1919 г. польские жандармы совершили гнуснейшее убийство нескольких членов миссии русского Красного Креста, отправленной при посредстве датского Красного Креста в Варшаву для помощи русским пленным, возвращающимся из Германии через Польшу в Россию. Во главе миссии стоял незабвенный товарищ Бронислав Весоловский, один из наиболее светлых, благородных представителей польского революционного движения, любимец варшавских рабочих. Членами миссии были, исключая тов. Альтера, люди, имеющие очень мало общего с коммунизмом и желавшие только служить гуманным целям - помогать пленным.
[Читать далее]
Миссию в Варшаве сначала приняли, но когда варшавские рабочие выразили ей свои симпатии, ее отослали назад, несмотря на то, что гг. Морачевский и Пилсудский не могли упрекнуть ее ни в каких выступлениях, враждебных варшавскому правительству.
Общеизвестно, что члены обществ Красного Креста во всем цивилизованном мире пользуются неприкосновенностью. Таким образом, польское правительство, высылая миссию, обязано было позаботиться о полной ее безопасности. На деле же конвоирующие миссию жандармы зверски убили ее в окрестностях Лап. Жертвами этого гнусного преступления, навсегда позорящего правительство гг. Морачевского и Пилсудского, пали: Бронислав Весоловский, доктор Клоцман, гражданка Альтер и Айваз. Пятый член миссии, тов. Альтер, был подстрелен и спасся только благодаря тому, что палачи приняли его за мертвого. При помощи местных крестьян он добрался до постов Красной армии, благодаря чему о преступлении стало известно.
В марте 1920 г. виновников этого преступления судил военный суд в Варшаве. К ответственности привлекли несколько второстепенных фигур: поручика Антоновского, поручика Левицкого, прапорщиков Шиндлера и Лясоцкого, рядовых Альбича, Левицко и Коско. Процесс этот был одним грандиозным скандалом. Подлых палачей, хладнокровно убивающих беззащитных, репортеры и защитнпки представляли народными героями, а варшавские истерички забрасывали цветами этих выродков, убивающих женщин, издевающихся над трупами, ограбляющих свои жертвы. Преступники встретили милостивых судей. К рабочим, подозреваемым в выступлениях против эксплуататорского государства, военный суд применяет самые дикие наказания на основании суровейших параграфов царского кодекса. Да что говорить об этом! Военный суд варварски наказывает за одну только принадлежность к коммунистической партии. И вот этот самый суд приговорил убийц членов миссии Красного Креста к заключению в тюрьме от 1 года до 1 года 6 месяцев и временно оставил их на свободе, т. е. освободил от всякого наказания. Такая мягкость военного суда вызывает подозрение, что военное командование имеет тайные причины щадить убийц, избегая раскрытия всей правды.
…
…лакеи польской буржуазии «считают фикцией утверждение, что трудящиеся массы Литвы и Белоруссии выразили свою волю созданием советской республики», находящейся в федеративных отношениях с Россией, ибо «никакого народного голосования в Литве и Белоруссии не было». Карл Маркс некогда говорил о парламентарном кретинизме. Кретинизм вождей П. П. С. зашел так далеко, что они не представляют себе другой формы выражения воли народа, как посредством голосования. Но для нас уже давно стало ясно, что голосование, при котором буржуазия имеет в своем распоряжении прессу, тысячи оплачиваемых агитаторов, весь аппарат школы, церкви, учреждений и кроме того пользуется перевесом, какой ей дает экономическое господство, - что такое голосование никогда не может отразить воли трудящихся масс. Напротив, форма рабочих и крестьянских Советов, при которой рабочие и крестьяне в своем кругу решают все вопросы, затрагивающие их интересы, делает рабочие массы независимыми и дает свободное выражение их стремлениям.
…
Польская армия продвигалась вперед, так как советская Россия, вынужденная напрягать все свои силы для обороны других фронтов, не могла защищать свой западный фронт. Тем временем произошло некоторое изменение в политическом положении и в настроении политических кругов Варшавы, так как в июне 1919 г. правительства Антанты официально признали Колчака «верховным правителем» России. В Варшаве поняли, что победа этого контрреволюционера не обещает Польше ничего хорошего, так как она знаменовала бы возврат России к империализму; а в таком случае правительства Англии и Франции без колебаний пожертвовали бы Польшей.
Пользуясь этими настроениями, пишущий эти строки… обратился к польским правящим сферам, предлагая свои услуги для того, чтобы достигнуть соглашения и положить конец войне. На это посредничество было выражено согласие, и, снесшись с советским правительством, я уже в июле мог сообщить доверенному г. Пилсудского (им снова был г. Венцковский), что советское правительство готово на широкие уступки, что вопрос границ не представит никаких затруднений, что касается формы голосования, то советское правительство и здесь пойдет на уступки и согласится, чтобы по вопросу о принадлежности к Польше или советской республике голосовало все население спорных земель.
Ответ гласил, что польское правительство в данное время не может приступить к официальным переговорам.
Г. Венцковский в частных разговорах очень подчеркивал: «в данное время» и достаточно ясно давал понять, что зависимость «независимой» Польши от Антанты не позволяет сделать этот шаг.
…
Я поехал во главе Миссии «Российского о-ва Красного Креста». Знаменитое «польское гостеприимство» проявилось в том, что нас поместили в совершенно скандальных условиях, в плохоньком американском поезде, в пустыне, среди Пинских болот, на маленькой железнодорожной станции Микашевичи. Господ делегатов польского о-ва Красного Креста эти неудобства, очевидно, очень мучили, и, вероятно, именно это обстоятельство так отразилось на их трудоспособности, что на очень простой вопрос обмена пришлось потерять два месяца. Позицию этих господ лучше всего рисует то, что они усиленно хлопотали об обмене разных задержанных в России лиц из буржуазных сфер. Но зато вовсе не торопились разрешить вопрос о возвращении на родину серых беженских масс. Благодаря этому после заключения договоров относительно заложников и гражданских пленных, они стали саботировать дальнейшую работу и 12 декабря разъехались.
Результатом этих договоров явилось то, что Советская Россия выслала в Польшу несколько сот гражданских пленных, в Польше же освободили и выслали в Россию только несколько десятков незаконно заключенных коммунистов. Зато в Минске нашелся некий польский капитан Карлович, который вместо перечисленных в списке лиц высылал под флагом Красного Креста проституток, воров и военных шпионов. Польские военные власти с первой минуты саботировали обмен пленными, пускаясь на всевозможные выдумки. Характерно для «правопорядочной» Польши, что в то время, как Россия, голодная и обнищавшая, высылала гражданских пленных в количестве большем, чем требовал договор, и давала им прекрасные поезда, Польша высылала своих пленных, преимущественно польских граждан, в нетопленных, неряшливых вагонах, и что эти пленные по дороге подвергались истязаниям польских жандармов, а затем следующая картинка: привезенные из России пленные тотчас же на границе были обворованы возлюбленными земляками, защитниками отечества (этот вопрос был поднят в Варшавском сейме).
В конце концов польские военные власти сорвали соглашение, так как не исполнили договора о перемирии на отрезке фронта под Борисовым, единственным местом, где мог происходить обмен.
...
22 декабря 1919 г. народный комиссар иностранных дел посылает в Варшаву телеграмму, в которой ясно и формально предлагает начать мирные переговоры.
Г. Патек промолчал.
Оставление без ответа русских нот и скрывание их от польского общества было уже упрочившимся обычаем в польской дипломатии Г. Патек не заметил только, что условия несколько изменились, что блокада России настолько прорвана, что в Копенгагене уже находится представитель России тов. Литвинов; через его посредство нота попала во всю европейскую прессу и стала известной в Варшаве. Молчание таким образом компрометировало польское правительство и делало его смешным. Но г. Патек не знал, что сказать, и упорно молчал.
28 января 1920 г. Совет Народных Комиссаров обратился к польскому правительству и польскому народу с торжественным заявлением, в котором подтверждал свою готовность начать мирные переговоры, обязуясь не продвигать своих войск за уже занятую линию, и констатировал, что советское правительство не заключало и не заключит с Германией договоров, способных причинить ущерб Польше.
Г. Патек упорно молчал.
2 февраля 1920 года Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов (самая важная государственная инстанция в советской республике) подтверждает заявление народных комиссаров и торжественно призывает к миру.
Г. Патек, наконец, заговорил: 4 февраля он посылает телеграфное извещение, что получил заявление народных комиссаров, и обещает ответ.
Но ответ, очевидно, как-то не клеился у г. министра «независимой» Польши, так как он ездил за советами и в Париж и в Лондон. Прошло 54 дня - больше времени, чем нужно самой глупой гусыне, чтобы высидеть яйцо, наконец, 27 марта г. Патек заговорил.
В своем ответе он самодержавно диктует: переговоры должны начаться 10 апреля: происходить они. должны в Борисове; дабы представители России могли прибыть, будет устроено на 24 часа перемирие.
Наглый тон этой ноты требовал, собственно говоря, оставления ее совсем без ответа. Однако же тов. Чичерин немедленно посылает любезный ответ, в котором объясняет г. Патеку (дипломатическая карьера которого за этот промежуток времени была озарена тем, что в лондонском посольстве на балу у ясновельможной панн княгини Сапега он дивно дирижировал танцами) невозможность такой постановки вопроса. Если решаться на мир, то следует немедленно прекратить кровопролитие на всем фронте, заключая полное перемирие. Далее он указывает, что Борисов, находящийся на самом фронте, вероятно, мало подходит для мирных переговоров, и что было бы удобнее вести их в нейтральном месте, например, в одном из городов Эстонии.
Г. Патек раздумывает четыре дня и отвечает, что польское правительство на перемирие не согласится и вести переговоры где-нибудь в другом месте, а не в Борисове, не желает.
Немедленный ответ Чичерина ставит точку над i: настаивание на переговорах в Борисове «свидетельствует о каких-то тайных стратегических намерениях», а именно поэтому Советская Россия может согласиться на Борисов только в том случае, если будет заключено перемирие; если последнее условие не будет принято, переговоры можно вести всюду, только не в Борисове.
Г. Патек раздумывает пять дней и, цепляясь за Борисов, как пьяный за забор, ставит ультиматум: или в Борисове, или нигде. Тов. Чичерин немедленно отвечает 28 апреля, констатируя, что польское правительство таким образом сорвало переговоры, и одновременно сообщает об этом всем правительствам Антанты, объясняя положение дел.
…
После тяжких боев под Полоцком и под Березиной польская армия была разбита и принуждена к поспешному отступлению. Тогда-то оказалось, что молодой польский солдат побеждал, пока на польской стороне был значительный численный перевес, а также перевес технических средств, в особенности артиллерии. Но когда, управившись с Деникиным, Красная армия усилилась, польская армия не выдержала натиска... В польских полках началась скандальная дезорганизация, дезертирство приняло колоссальные размеры. В погоне за неприятелем Красная армия докатилась до Вислы и угрожала Варшаве.
Таким образом, этот поход на Варшаву был следствием контрреволюционных и захватнических планов польской политики, а не результатом стремления к «насаждению коммунизма посредством русских штыков». Советская Россия жаждала мира, стремилась к нему, добивалась его. Она не колебалась перед заключением мира с буржуазными государствами, ибо ведь заключила же мир с Эстонией, Латвией, Литвой, Финляндией, Грузией, не навязывая этим странам советского режима штыками. Она готова была заключить мир и с буржуазной Польшей, готова была даже, как мы видели, дорогой ценой купить этот мир, добивалась его всеми силами. Но если буржуазное польское правительство отклоняло все мирные предложения, необходимо было принудить его к миру вооруженной силой. Если же в силу военной необходимости Красная армия должна была вступить на польские земли, то из этого вытекали социальные и политические последствия. Этими последствиями было введение системы Советов.
Война имеет свою внутреннюю логику. Она не состоит исключительно из кровавых сражений борющихся друг с другом армий, но одновременно требует целого ряда хозяйственных и административных мер. Когда война ведется между двумя государствами одного и того же социального типа, напр., между капиталистическими государствами, вступающая на территорию противника армия создает «оккупационную власть» в административных целях. Конечно, при этом капиталистический строй сохраняется, но политические отношения подвергаются радикальным изменениям (так было во время германской оккупации в Польше, Бельгии, Сербии и т. д.). Иначе обстоит дело, когда война ведется между двумя государствами различных социальных типов. В таком случае армия, вступающая на территорию противника, вводя гражданскую администрацию по типу своего государства, в силу необходимости разрушает существующий в оккупированной стране социальный строй. Когда в конце XVIII и в начале XIX века войска революционной Франции вели войну против коалиции контрреволюционных государств и должны были для защиты революции вступить в Италию, области Австрии, Пруссию и Испанию, они разрушали старый строй, уничтожали крепостное право, разгоняли сословные представительства, «выметали пыль веков» и вводили буржуазный строй, покоящийся на «равенстве перед законом». Точно так же в колониальных войнах последнего времени французская и английская армии, вступая в азиатские страны, разрушали местный строй.
Красная армия пролетарского государства, вступая в буржуазную Польшу, разрушала буржуазный строй и выметала сор капитализма: уничтожала права собственности фабрикантов и аграриев, вводила систему Советов крестьянских и рабочих депутатов, стремилась передать рабочим вырванную у буржуазии власть. Иначе быть не могло. Солдат революции, уничтоживший у себя дома господство аграриев и буржуазии, не мог в Польше являться силой, поддерживающей строй, при котором господствуют буржуазия и аграрии.
…в момент вступления Красной армии в Польшу возник временный польский революционный комитет, задачей которого было содействие польским рабочим и крестьянам в проведении советской системы...
Было ошибкой, что этот комитет возник слишком поздно, но это объясняется тем, что военные события развивались с молниеносной быстротой. Но той же причине слишком поздно мобилизовали находящихся в России тов. поляков - коммунистов... Отсутствие этих польских товарищей было причиной того, что при вступлении Красной армии в польские земли было сделано довольно много ошибок.
Следует отметить, что Красная армия, которой до сих пор приходилось освобождать обширные русские области из-под господства контрреволюционеров, создала целый аппарат для возобновления или введения советской системы. …если бы товарищи-поляки были на местах, они бы руководили этой деятельностью, но при быстром продвижении армии они слишком поздно попадали в военные части. Что касается находящихся в армии русских товарищей, то они, совершенно незнакомые с польскими условиями, неизбежно совершали многочисленные ошибки, не всегда умели снискать себе доверие рабочих и крестьян, не всегда удачно разрешали задание момента.
Притом положение, вследствие, создавшихся стратегических условий, было очень тяжелым: польская армия, отступая, разрушала все средства сообщения. Не только разрушала железные дороги, но жгла мосты на шоссе, уничтожала плотины. Ввиду этого Красная армия продвигалась вперед почти без обозов. Большие запасы продовольствия, приготовленного для армии, не могли быть подвезены, армии приходилось питаться, реквизируя продукты по деревням, а вдобавок, вследствие разрушения железной дороги, перевозить реквизированные запасы на подводах. Помещики, уезжая, почти повсеместно угнали лошадей, поэтому приходилось брать подводы у крестьян. Было время самой горячей работы по уборке хлеба, и потому эта повинность была в особенности тяжела для крестьян.
Когда армия вынуждается производить реквизиции, дисциплина обыкновенно ослабляется и злоупотребления становятся неизбежными.
Когда голодный отряд входит в деревню или местечко и начинается забота о пище, дело не может обойтись без того, чтобы отдельный солдат не превысил власти, реквизируя на собственный риск и страх. То же самое с одеждой, бельем и обувью. Армия шла форсированным маршем, без отдыха, обозы не поспевали за ней, солдат не имел возможности выстирать себе рубашку, сапоги изодрал в походе; наконец, попадает на квартиру в деревенскую хату или городской дом; он знает, что скоро опять двинется вперед. В таких условиях он берет, что попадется под руку - белье, обувь и т. д. Это - грабеж. Конечно. Но бросить камнем в этого солдата имеет право только тот, кто сам без греха, кто сам в подобных условиях не поступил бы так же.
«Война - это война». Война - это великое, чудовищное преступление, состоящее из миллиона мелких преступлений и злоупотреблений; «коммунистического» способа ведения ее нет и быть не может.
Итак, несомненно, что гражданское население, а в особенности крестьянство, значительно пострадало от этой войны. Кто причинил ему больше вреда: польская ли армия, которая, по вполне достоверным сведениям, в собственной стране мародерствовала, грабила, издевалась над населением и производила разрушения, или Красная армия, это - еще большой вопрос.
Ответственность за эти страдания, за разорение страны, за все неразлучные с войной несчастья падает исключительно на польское буржуазное правительство и в первую голову на г. Пилсудского.
Ибо, повторяем еще раз, Польша могла иметь мир, прежде чем Красная армия стала наступать на нее, но она не желала этого мира.
...
Поход Красной армии на Варшаву оказался стратегической ошибкой. Она была разбита вооруженной силой Польши... Политически это наступление все же имело последствия: теперь, наконец, польское правительство согласилось на серьезные мирные переговоры, согласилось, вопреки ясной и резко выраженной воле своего повелителя - французского правительства.
…
Трактат о перемирии в самом начале был нарушен польским верховным командованием. Ибо этот трактат гласит, что тотчас по его подписании и ратификации войска обеих сторон отступят от намеченной границы на 15 километров: таким образом создастся нейтральная полоса в 30 км ширины, отделяющая обе армии. Но Польша лживо заявила, что отряды «атамана» Петлюры и «генерала» Булак-Балаховича, брошенные против России и Украйны, не являются составной частью вооруженных сил Польши. Это утверждение было наглой ложью, так как ни Петлюра, ни Балахович ни одного дня не могли бы существовать без непосредственной поддержки польского командования. Намерения были подлы и совершенно ясны. В случае удачи эти банды должны были вызвать на территориях Белоруссии и Украйны контрреволюционные восстания, которые захватили бы, быть может, Киев и Смоленск, а тогда Пилсудский имел бы в контрреволюционерах союзников и подписанный трактат был бы сорван. К счастью, это не удалось: местное население и не думало поддерживать эти разбойничьи банды, а геройское самоотвержение Красной армии доставило советской республике неожиданно быструю победу над контрреволюционной армией Врангеля. Благодаря этому банды Петлюры и Балаховича были быстро разгромлены Красной армией.
Но даже те отряды польской армии, от которых было невозможно отречься, не все были отозваны: в Волынской губернии еще 14 ноября, т. е. спустя месяц после подписания трактата, польские полки находились далеко на восток от пограничной линии. Это промедление, являющееся прямым нарушением трактата, объясняется очень просто: эти полки должны были остаться на своих позициях, чтобы охранять фланги Петлюры. Не принимая активного участия в борьбе, они все же имели значение в военных операциях, так как Красная армия, чтобы ударить со всех сторон на петлюровские банды, чтобы окружить их, должна была бы пройти пространства, занятые этими полками. Только энергичный протест представителей советской республики в Риге, подкрепленный разгромом Врангеля, положил конец этой авантюре.
Кроме окончательного дискредитирования польских дипломатов, это подлое вероломство, организатором которого, конечно, является сам профессиональный предатель г. Пилсудский, имело то печально последствие, что разбойничьи банды вырезали в истекающей кровью стране тысячи людей; они устраивали еврейские погромы и издевались над всем населением.
Герой пепеэсовской стаи выступает здесь вдобавок в особенной роли. Контрреволюционеры Петлюра и Балахович, конечно, мерзавцы (особенно о последнем из них даже в русских белогвардейских кругах говорят только с презрением); но как выглядит польский «народный герой», который заключал с этими мерзавцами союзы, толкал их на авантюры, чтобы в конце концов позорно их предать?
Ввиду вероломства польского командования советские республики имели все основания считать трактат нарушенным. Теперь, после разгрома Врангеля и освобождения всей огромной армии, возобновление войны гарантировало бы верную победу. Но советские республики не сделали этого, потому что они искренне жаждут мира.