А. Зюзин: В панском плену (приключения разведчика)
Из сборника «Боевые дни. Очерки и воспоминания комсомольцев - участников гражданской войны».
Вот уже целых три дня, как наша бригада (остатки) измученная голодом, холодом, шагает по 40-50 верст в сутки. Мы отступаем. Иссякли последние силы, нет военных припасов. Кавалерия врага наступает все ближе и ближе. Треск пулеметов, рев орудий не смолкают, сплетая над нами сеть тугую и страшную.
Впереди смятение - в голову бригады врезалась кавалерия и берет в обхват.
- Стуй, пся крев, карабины давай!!! - кричат разъяренные познанцы, известные на всем западном фронте своим зверством.
О сопротивлении не могло быть и речи. Мы побросали оружие. Через несколько минут нас поставили в две шеренги. После этого перед фронтом проскакал офицер, отдавая приказание:
- Жиды и латыши, зараз до мне!..
Сейчас же к шеренгам подбежали капралы и стали выводить всех «подходящих» и всех остальных с татуировками советских эмблем на груди и руках.
Возились с нами долго, упорно выискивая большевиков. После отвратительных издевательств и мародерства некоторых раздели почти донага, разделили на две группы и погнали в глубь Польши.
Лил дождь, быстро образовавший потоки и превративший дорогу в черное месиво. До костей пронизывал холодный северный ветер, нахлестывая по голому телу. Все, несмотря на грязь, шли быстро, боясь не отстать и не подвергнуться участи товарищей, расстрелянных по дороге за медлительность.[Читать далее]
Седлец. Остановка. Наша партия получает обед: заплесневевшая булка, два фунта прокисшего мармелада и вода. Многих отправил этот обед на тот свет. В тот же день, с закатом солнца, нас погнали дальше. По пути к лагерю, в котором предстояло пробыть до 2-х лет, мы останавливались в Варшаве, Лодзи; нас водили напоказ по улицам. Посмотреть на странных зверей - большевиков - выбегала вся буржуазия. Неистовствуя, они плевали пленным в лицо, били тростями, истерически вскрикивая:
- Цо, взели Варшаве?!
- Мы вшисцы пуйдзем большевикам кренциць гловы! - кричала панская молодежь, злобно размахивая кулаками. Дети-белоручки, проходя мимо нас, прятались за юбку матери и испуганно спрашивали:
- Мамо, а гдзе-сом у большевикув роги?
Измученные, потерявшие человеческий облик, мы все же были в тысячу раз человечней этих звероподобных «победителей».
Но вот и лагерь. Это бесчисленное множество длинных невысоких бараков, вдоль и поперек оплетенных проволокой. К нашему приходу здесь находилось до 10 тысяч пленных. Невдалеке раскинулось громадное кладбище. Выросло ли оно за существование лагеря, или лагерь построили для удобства ближе к нему, не знаю.
Темной безжизненной лавой вылилась на платформу наша партия.
- Ведите их в баню, - командует длинноногий сержант с рыжими бакенбардами.
...земля покрывалась холодным снежным саваном; крыши бараков окутались белыми покрывалами. В такой обстановке баня не вызывала никаких приятных ощущений. Нас всех поставили в цепь и партиями, по пятьдесят человек, стали пропускать в баню. Распарившись, босиком, без верхней одежды выходили мы на улицу, где снова выстраивались, дрожа от озноба. Нужно было дожидаться, пока вымоются все.
После такой бани многие отправились на кладбище, а большая часть осталась на всю жизнь калеками, пообморозив пятки, пальцы и колени.
Наконец всех нас разделили по баракам, снабдили деревянными колодками, фунтов по 10-15 пара, дали с умерших пленных добавочную одежду. С этих пор началась наша «трудовая» жизнь. Нас стали гонять на разные работы: выгружать уголь, таскать балки, возить «золото» на помещичьи земли, возить воду, запрягая по десять-двенадцать человек в сорокаведерную бочку.
И так изо дня в день.
Каждый день, рано утром, в барак влетал капрал и кричал: «Бачность!» Все пулей должны были вылетать на улицу и выстраиваться. После этого устраивался обычный мордобой. Полуживые пленные стучат от холода зубами, это всегда нервирует капрала и он с криком: «Цо стукашь зембами, до холеры?!» бьет ближайшего по челюсти. После такого «подтягивания» гнали на станцию или на помещичьи земли. К вечеру, по окончании работы, нас пригоняли обратно в бараки, делали перекличку и мы ложились спать. Нечего было мечтать о соломе, о теплом одеяле.
Довольно часто мы подвергались и «духовной» работе. По баракам ходили представители белых генералов и призывали нас стать на защиту родины-России. Какие золотые горы они нам ни сулили, как ни уговаривали - за все время к ним, кроме небольшой части ребят (с мыслью получить обмундирование и удрать к красным) да нескольких офицеров, мобилизованных красными в России, никто не пошел.
Жизнь лагеря замирала с каждым месяцем.
Как и следовало ожидать, начали свирепствовать заразные болезни, особенно дизентерия. Я не избег общей участи и заболел. Не успел я как следует оправиться от болезни, как меня заставили работать санитаром. Работать пришлось еще больше в самой невыносимой обстановке. Я выбивался из сил и все же успевал помочь лишь немногим. Больных было около сотни, вся эта масса стонала, кричала, умоляла. Даже здоровый человек растерялся бы в такой обстановке. А у меня просто не хватало сил.
К вечеру по всем баракам умирало по несколько десятков человек.
Ночью трупы вытаскивали в мертвецкую, где они были навалены как дрова. Никакие проклятия, ни бесчисленные смерти не смущали польских панов. Для них мертвеющий лагерь был очевидно в порядке вещей.
Помню неизгладимый случай.
Я дежурил ночью в бараке. Около десяти человек было при смерти. Особенно запомнился один молодой парень - московский рабочий. Он сильно бился и в бреду беспрерывно кричал:
- Рота... по бандитам - пли!!
- Рота!!!!
- Рота - пли!!
Через час он замолк.
Пришедший дежурный польский врач приказал отнести его в погребальню. Положив парня на носилки, я и еще один санитар пошли. Войдя в погребальню, мы поправили падавшую кучу трупов и, раскачав немного, бросили умершего парня на груду мертвецов. Потушив свет, мы направились обратно. Придя в барак, я сел за стол и мысленно перекинулся в далекую Советскую республику, в свой уком.
Но вдруг послышался стук в дверь.
- Кто там? Входите! - кричу я.
Никакого ответа. Быстро подхожу к двери и отворяю ее настежь. И тут же останавливаюсь в испуге. Передо мной на четвереньках с бледным лицом, онемевшими зрачками стоял парень, которого мы несколько минут назад отнесли в мертвецкую. Увидев свет, он обессиленный свалился у моих ног. Бедняга не дожил и до утра - кошмар мертвецкой доканал его окончательно.