И. Борисенко о белых
Из вышедшего в 1930 году учебного пособия «Советские республики на Северном Кавказе в 1918 году».
Основной силой, которая определила финал гражданской войны к концу 1918 г. и началу 1919 г., была, прежде всего, не поместная контрреволюция, а поддерживавший ее в решительные моменты иностранный империализм и осколки всероссийской контрреволюции в лице Доброволии, в свою очередь сумевшей окрепнуть только при помощи иностранной оккупации и интервенции. «Это переплетение иностранной интервенции с сословно-казачьей, кулацкой и буржуазно-националистической контрреволюцией сыграло первостепенную роль в истории белого движения» - правильно отмечает Кин в своей работе о деникинщине.
В самом деле - вот факты. Советы на Дону пали под ударами германского империализма. Без немецкой оккупации не было бы здесь той красновской атамановщины, которая представляла из себя победившую при помощи немцев казачью контрреволюцию. Недаром Деникин называл Краснова «немецким ставленником».
Но не только красновщины, а и деникинщины после разгрома Корнилова в апреле под Екатеринодаром не было бы в том виде, как она получилась к концу 1918 года, без германской оккупации, хотя Деникин и был формально и по существу против союза с немцами и за блок с Антантой. Логика борьбы сделала Деникина в 1918 году союзником срединных империй, как правильно указывает это в своем дневнике сподвижник будущего спасителя России - ген. Эрдели - еще 7 марта (старый стиль) до смерти Корнилова: «Силой обстоятельств мы придем к этому и сделаемся союзниками Германии, и это будет хорошо для России на первое время...»
[Читать далее]Ведь после разгрома Корнилова под Екатеринодаром вожди Доброволии доходили до мыслей о расформировании армии. Именно немцы в Донской области явились той силой, которая потянула осколки армии на север. Эрдели 9-го апреля заносит в дневник: «Мы сейчас около Ставропольской губернии и стремимся спуститься к Терской области... Притупилась цель общая, т. е. борьба с большевизмом... Смерть Корнилова подействовала угнетающе на всех. И теперь, если не разбегаются все, то потому что в одиночку и вразброд легче удравшим погибнуть и просто шкурный вопрос - держаться всем вместе». А 10-го апреля в Тихорецкой генерал уже записывает: «Знаю, что большинство офицерства, утомленное боями и невзгодами войны, уже и сейчас взирает на немецко-украинские войска, как на избавителей от ужасов гражданской войны, и сочувственную встречу я предвижу»... Таким образом, этот документ является прямым доказательством того, что и субъективно головка Доброволии отдавала себе ясный отчет в том, что они спасены были от распыления именно немецким империализмом. «Не дай бог, если бы они отсюда ушли, все мы полетели бы кувырком, так как все, что у большевиков против немцев, обратилось бы против нас» - такой вывод сделал этот генерал позже, когда добровольцы уже находились на стоянке у северной границы Ставропольской губернии.
Насколько представители этой армии, позже претендовавшие на восстановление «единой неделимой России», были деморализованы и совершенно потеряли веру в победу, показывает такая филиппика, занесенная Эрдели в свой дневник 3-го мая, после совещания, на котором генерал Алексеев докладывал о положении России и планах немцев на расчленение ее: «Теперь я вижу, что России действительно настал конец, нет ее, или жалкие куски великого целого остались. А Московское государство - жалкая насмешка... Какое безысходное горе, какое крушение лучших чувств гражданина и сына любимой родины. А, да чорт с ней, с этой родиной, дряблой и прогнившей...»
С такими настроениями, конечно, спасать Россию было не под силу. Да об этом в мае и не думали. «Не до жиру, быть бы живу» - вот основной тон настроений Добровольческой армии в первые недели пребывания ее «на отдыхе» у границы Ставрополья. Именно приход немцев и долгое увлечение Красной Кубанской армии немецким фронтом дало возможность уцелеть кадру корниловцев в организованном виде и окрепнуть. Но германский империализм сыграл такую роль не только потому, что он сковывал силы красных под Батайском и отвлекал их от кучки «странствующих музыкантов», как называл в то время добровольцев красновский генерал Денисов. Деникинщина через Донского атамана получала от немцев вооружение; только помощь немцев дала начало подведению под нее той материально-технической базы, без которой Доброволия не могла бы переформироваться. Недаром тот же Краснов, враждовавший с Деникиным, заявил на августовской сессии Донского Круга в ответ на обвинения в сношениях с немцами: «Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, Донской Атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии. Весь позор этого дела лежит на мне».
Наконец, нужно указать на отряд Дроздовского, прибывшего на Дон вместе с немцами и сформированный при их непосредственной помощи. Он, влившись в войска Деникина, являлся в них одной из наиболее крепких белых частей. Хотя до конца 1918 г. Деникин и не получал непосредственной помощи от союзников, своего главного патрона, только при содействии которого Доброволия смогла в 1919 г. перерасти из локального Северокавказского движения во Всероссийский оплот и центр контрреволюции, но и в 1918 году сначала моральную поддержку и обещания на будущее, а в конце года и реальную поддержку Деникин имел от Антанты. Так, посланный им в мае 1918 года в Москву генерал Б. Казанович для связи с буржуазией столицы и получения от нее финансовой поддержки, получил от французского посла обещание этой помощи. А в ноябре в Новороссийске уже стояла англо-французская эскадра и прибыл транспорт со снаряжением для Доброармии. Немецкая оккупация сменилась началом союзнической интервенции, открыто переплетавшейся с Российской белогвардейщиной в борьбе с большевиками. Следовательно, опираясь на эти факты, мы имеем полное право утверждать, что решающий удар Советским республикам на Северном Кавказе был нанесен не местной контрреволюцией, она была бы раздавлена силами революции, имевшимися в пределах Края, а слившимся потоком местной и Добровольческой армий, смогшим оправиться от первых неудач только под эгидой и с помощью, прямой и косвенной, иностранного империализма.
Поэтому, учитывая стремление Деникина преувеличивать значение Добровольческой армии, все же необходимо согласиться с следующим его выводом: «...взятие Екатеринодара Добровольческой армией не разрешало еще окончательно ни в стратегическом, ни в политическом отношении ее задачи на Кубани. Борьба с большевиками оказалась по-прежнему непосильной Кубанскому казачеству». Мы только должны добавить к этому, что и добровольцам она оказалась бы непосильной без немецкой оккупации и помощи союзников.
Основной силой, которая определила финал гражданской войны к концу 1918 г. и началу 1919 г., была, прежде всего, не поместная контрреволюция, а поддерживавший ее в решительные моменты иностранный империализм и осколки всероссийской контрреволюции в лице Доброволии, в свою очередь сумевшей окрепнуть только при помощи иностранной оккупации и интервенции. «Это переплетение иностранной интервенции с сословно-казачьей, кулацкой и буржуазно-националистической контрреволюцией сыграло первостепенную роль в истории белого движения» - правильно отмечает Кин в своей работе о деникинщине.
В самом деле - вот факты. Советы на Дону пали под ударами германского империализма. Без немецкой оккупации не было бы здесь той красновской атамановщины, которая представляла из себя победившую при помощи немцев казачью контрреволюцию. Недаром Деникин называл Краснова «немецким ставленником».
Но не только красновщины, а и деникинщины после разгрома Корнилова в апреле под Екатеринодаром не было бы в том виде, как она получилась к концу 1918 года, без германской оккупации, хотя Деникин и был формально и по существу против союза с немцами и за блок с Антантой. Логика борьбы сделала Деникина в 1918 году союзником срединных империй, как правильно указывает это в своем дневнике сподвижник будущего спасителя России - ген. Эрдели - еще 7 марта (старый стиль) до смерти Корнилова: «Силой обстоятельств мы придем к этому и сделаемся союзниками Германии, и это будет хорошо для России на первое время...»
[Читать далее]Ведь после разгрома Корнилова под Екатеринодаром вожди Доброволии доходили до мыслей о расформировании армии. Именно немцы в Донской области явились той силой, которая потянула осколки армии на север. Эрдели 9-го апреля заносит в дневник: «Мы сейчас около Ставропольской губернии и стремимся спуститься к Терской области... Притупилась цель общая, т. е. борьба с большевизмом... Смерть Корнилова подействовала угнетающе на всех. И теперь, если не разбегаются все, то потому что в одиночку и вразброд легче удравшим погибнуть и просто шкурный вопрос - держаться всем вместе». А 10-го апреля в Тихорецкой генерал уже записывает: «Знаю, что большинство офицерства, утомленное боями и невзгодами войны, уже и сейчас взирает на немецко-украинские войска, как на избавителей от ужасов гражданской войны, и сочувственную встречу я предвижу»... Таким образом, этот документ является прямым доказательством того, что и субъективно головка Доброволии отдавала себе ясный отчет в том, что они спасены были от распыления именно немецким империализмом. «Не дай бог, если бы они отсюда ушли, все мы полетели бы кувырком, так как все, что у большевиков против немцев, обратилось бы против нас» - такой вывод сделал этот генерал позже, когда добровольцы уже находились на стоянке у северной границы Ставропольской губернии.
Насколько представители этой армии, позже претендовавшие на восстановление «единой неделимой России», были деморализованы и совершенно потеряли веру в победу, показывает такая филиппика, занесенная Эрдели в свой дневник 3-го мая, после совещания, на котором генерал Алексеев докладывал о положении России и планах немцев на расчленение ее: «Теперь я вижу, что России действительно настал конец, нет ее, или жалкие куски великого целого остались. А Московское государство - жалкая насмешка... Какое безысходное горе, какое крушение лучших чувств гражданина и сына любимой родины. А, да чорт с ней, с этой родиной, дряблой и прогнившей...»
С такими настроениями, конечно, спасать Россию было не под силу. Да об этом в мае и не думали. «Не до жиру, быть бы живу» - вот основной тон настроений Добровольческой армии в первые недели пребывания ее «на отдыхе» у границы Ставрополья. Именно приход немцев и долгое увлечение Красной Кубанской армии немецким фронтом дало возможность уцелеть кадру корниловцев в организованном виде и окрепнуть. Но германский империализм сыграл такую роль не только потому, что он сковывал силы красных под Батайском и отвлекал их от кучки «странствующих музыкантов», как называл в то время добровольцев красновский генерал Денисов. Деникинщина через Донского атамана получала от немцев вооружение; только помощь немцев дала начало подведению под нее той материально-технической базы, без которой Доброволия не могла бы переформироваться. Недаром тот же Краснов, враждовавший с Деникиным, заявил на августовской сессии Донского Круга в ответ на обвинения в сношениях с немцами: «Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, Донской Атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии. Весь позор этого дела лежит на мне».
Наконец, нужно указать на отряд Дроздовского, прибывшего на Дон вместе с немцами и сформированный при их непосредственной помощи. Он, влившись в войска Деникина, являлся в них одной из наиболее крепких белых частей. Хотя до конца 1918 г. Деникин и не получал непосредственной помощи от союзников, своего главного патрона, только при содействии которого Доброволия смогла в 1919 г. перерасти из локального Северокавказского движения во Всероссийский оплот и центр контрреволюции, но и в 1918 году сначала моральную поддержку и обещания на будущее, а в конце года и реальную поддержку Деникин имел от Антанты. Так, посланный им в мае 1918 года в Москву генерал Б. Казанович для связи с буржуазией столицы и получения от нее финансовой поддержки, получил от французского посла обещание этой помощи. А в ноябре в Новороссийске уже стояла англо-французская эскадра и прибыл транспорт со снаряжением для Доброармии. Немецкая оккупация сменилась началом союзнической интервенции, открыто переплетавшейся с Российской белогвардейщиной в борьбе с большевиками. Следовательно, опираясь на эти факты, мы имеем полное право утверждать, что решающий удар Советским республикам на Северном Кавказе был нанесен не местной контрреволюцией, она была бы раздавлена силами революции, имевшимися в пределах Края, а слившимся потоком местной и Добровольческой армий, смогшим оправиться от первых неудач только под эгидой и с помощью, прямой и косвенной, иностранного империализма.
Поэтому, учитывая стремление Деникина преувеличивать значение Добровольческой армии, все же необходимо согласиться с следующим его выводом: «...взятие Екатеринодара Добровольческой армией не разрешало еще окончательно ни в стратегическом, ни в политическом отношении ее задачи на Кубани. Борьба с большевиками оказалась по-прежнему непосильной Кубанскому казачеству». Мы только должны добавить к этому, что и добровольцам она оказалась бы непосильной без немецкой оккупации и помощи союзников.