Александр Вертинский об арабах и о Сталине
Из книги Александра Николаевича Вертинского «Дорогой длинною…».
Александрия
По базарам бегали голые по пояс толстые евнухи, предлагая всякий мелкий товар, вроде ножей, подтяжек, металлических портсигаров или янтарных мундштуков и бус. Иногда, впрочем, это были лотерейные билеты. О евнухах я читал только в сказках и был потрясён видом этих толстых женщин-мужчин.
В магазинах сидели необычайно спокойные и ленивые арабы и совсем не спешили торговать.
В одном из магазинов мне понравились чётки. Они висели довольно высоко, на третьей полке.
- Покажи мне эту нитку! - сказал я хозяину через проводника.
Хозяин поднял глаза вверх и, пробормотав что-то, продолжал курить кальян.
- Что он сказал? - спросил я проводника.
- Он сказал: «Если тебе нравится эта вещь, полезай сам на лестницу и достань её».
Это было совсем не похоже на Европу. Там приказчик сам закидывает вас товаром, предлагая купить.
Пришлось лезть самому. Чётки стоили очень дорого. Поторговавшись с ним, я решил их не покупать, твёрдо остановившись на предложенной ему цене. Но араб стоял на своём.
«Ну что ж, не надо!» - подумал я и, положив нитку на прилавок, повернулся, чтобы уйти.
Несколько фраз, брошенных мне вслед, заставили меня обернуться.
- Что он сказал? - спросил я проводника.
- Он сказал, чтобы ты полез на лестницу и повесил вещь туда, откуда ты её взял!
Я рассмеялся и кротко исполнил приказание.
«Какая восхитительная лень! - думал я. - Вот уж они никуда не торопятся. Не то что у нас в сумасшедшей Европе, где, если на секунду зазеваешься, переходя улицу, тебя переедет автомобиль или автобус. Здесь совсем другие темпы».
[Читать далее]
Яффа
…вечером мы с моим директором сидели в большом, довольно грязном арабском кафе. Он решил показать мне знаменитый танец живота, который так популярен в восточных странах.
Разукрашенный цветными фонариками зал шумел и кричал. Арабы говорят очень темпераментно, когда выпьют немного. Любые их разговоры кажутся постороннему наблюдателю скандалом... Струнный оркестр из затейливых восточных инструментов звучно и протяжно играл какую-то бесконечную мелодию с мерным постукиванием и звоном литавр и барабанов.
На сцену вышла очень толстая женщина, напоминавшая собой забинтованную бочку, и затянула песню на одной ноте. Живот её был голый. Она покачивала бёдрами и очень лениво раскачивала свой непомерно большой таз, точно большой маятник, который сразу не раскачаешь. Потоптавшись минут пятнадцать, она ушла. Ей аплодировали.
После неё вышла другая, ещё более толстая, похожая на цирковую лошадь, которой специально массируют зад для того, чтобы на ней эквилибристы-наездники могли свободней делать свои упражнения на ходу. Эта выла минут двадцать. Танцевала она ещё медленнее и ушла при более громких аплодисментах.
Наконец вышла третья, самая главная. У меня закружилась голова. Она была похожа на слона. Живот её напоминал вывалившееся тесто, а зад её был необозрим. Она еле двигалась от жира. Арабы аплодировали как сумасшедшие, вскакивая со своих мест.
- Это местная звезда! - сказал мне директор. - Кстати, я могу вас с ней познакомить. То, что она поёт, записано у нас на пластинках. Она ваша коллега. Тоже «стар» Колумбии. Их специально откармливают и выращивают для этого танца, как индюшек к празднику. Их массируют особыми способами, чтобы округлить их формы.
Директор почтительно аплодировал ей по окончании танца. Я испуганно отказался от знакомства.
Иерусалим
После концерта со мной познакомился человек, который имел там свою автомобильную контору. Он был русским и православным, и именно он взялся показать мне все святыни храмов Гроба Господня, а потом пригласил меня обедать к себе домой.
Каково же было моё изумление, когда, войдя, я увидел на стене его кабинета… огромный портрет Сталина! После всего того настроения, которое создаёт блуждание по пещерам и алтарям, после мистической полутьмы, запаха ладана, треска свечей и мерцания лампад - вдруг портрет Сталина…
«Так вот куда проникло влияние этого человека! - думал я. - В цитадель христианства! В колыбель старого мира!» Я был настолько поражён этим, что долго стоял с разинутым ртом, глядя на портрет.
Александрия
По базарам бегали голые по пояс толстые евнухи, предлагая всякий мелкий товар, вроде ножей, подтяжек, металлических портсигаров или янтарных мундштуков и бус. Иногда, впрочем, это были лотерейные билеты. О евнухах я читал только в сказках и был потрясён видом этих толстых женщин-мужчин.
В магазинах сидели необычайно спокойные и ленивые арабы и совсем не спешили торговать.
В одном из магазинов мне понравились чётки. Они висели довольно высоко, на третьей полке.
- Покажи мне эту нитку! - сказал я хозяину через проводника.
Хозяин поднял глаза вверх и, пробормотав что-то, продолжал курить кальян.
- Что он сказал? - спросил я проводника.
- Он сказал: «Если тебе нравится эта вещь, полезай сам на лестницу и достань её».
Это было совсем не похоже на Европу. Там приказчик сам закидывает вас товаром, предлагая купить.
Пришлось лезть самому. Чётки стоили очень дорого. Поторговавшись с ним, я решил их не покупать, твёрдо остановившись на предложенной ему цене. Но араб стоял на своём.
«Ну что ж, не надо!» - подумал я и, положив нитку на прилавок, повернулся, чтобы уйти.
Несколько фраз, брошенных мне вслед, заставили меня обернуться.
- Что он сказал? - спросил я проводника.
- Он сказал, чтобы ты полез на лестницу и повесил вещь туда, откуда ты её взял!
Я рассмеялся и кротко исполнил приказание.
«Какая восхитительная лень! - думал я. - Вот уж они никуда не торопятся. Не то что у нас в сумасшедшей Европе, где, если на секунду зазеваешься, переходя улицу, тебя переедет автомобиль или автобус. Здесь совсем другие темпы».
[Читать далее]
Яффа
…вечером мы с моим директором сидели в большом, довольно грязном арабском кафе. Он решил показать мне знаменитый танец живота, который так популярен в восточных странах.
Разукрашенный цветными фонариками зал шумел и кричал. Арабы говорят очень темпераментно, когда выпьют немного. Любые их разговоры кажутся постороннему наблюдателю скандалом... Струнный оркестр из затейливых восточных инструментов звучно и протяжно играл какую-то бесконечную мелодию с мерным постукиванием и звоном литавр и барабанов.
На сцену вышла очень толстая женщина, напоминавшая собой забинтованную бочку, и затянула песню на одной ноте. Живот её был голый. Она покачивала бёдрами и очень лениво раскачивала свой непомерно большой таз, точно большой маятник, который сразу не раскачаешь. Потоптавшись минут пятнадцать, она ушла. Ей аплодировали.
После неё вышла другая, ещё более толстая, похожая на цирковую лошадь, которой специально массируют зад для того, чтобы на ней эквилибристы-наездники могли свободней делать свои упражнения на ходу. Эта выла минут двадцать. Танцевала она ещё медленнее и ушла при более громких аплодисментах.
Наконец вышла третья, самая главная. У меня закружилась голова. Она была похожа на слона. Живот её напоминал вывалившееся тесто, а зад её был необозрим. Она еле двигалась от жира. Арабы аплодировали как сумасшедшие, вскакивая со своих мест.
- Это местная звезда! - сказал мне директор. - Кстати, я могу вас с ней познакомить. То, что она поёт, записано у нас на пластинках. Она ваша коллега. Тоже «стар» Колумбии. Их специально откармливают и выращивают для этого танца, как индюшек к празднику. Их массируют особыми способами, чтобы округлить их формы.
Директор почтительно аплодировал ей по окончании танца. Я испуганно отказался от знакомства.
Иерусалим
После концерта со мной познакомился человек, который имел там свою автомобильную контору. Он был русским и православным, и именно он взялся показать мне все святыни храмов Гроба Господня, а потом пригласил меня обедать к себе домой.
Каково же было моё изумление, когда, войдя, я увидел на стене его кабинета… огромный портрет Сталина! После всего того настроения, которое создаёт блуждание по пещерам и алтарям, после мистической полутьмы, запаха ладана, треска свечей и мерцания лампад - вдруг портрет Сталина…
«Так вот куда проникло влияние этого человека! - думал я. - В цитадель христианства! В колыбель старого мира!» Я был настолько поражён этим, что долго стоял с разинутым ртом, глядя на портрет.