Геннадий Соболев об июльском выступлении. Часть IV
Из книги Геннадия Леонтьевича Соболева "Тайный союзник. Русская революция и Германия".
С конца 80-х годов исследователи получили, наконец, возможность познакомиться с материалами следственной комиссии и, в свою очередь, познакомить с ними общественность. Теперь мы знаем, что содержащиеся в первом томе делопроизводства показания прапорщика Ермоленко добавляют мало что нового к тому, что было опубликовано в печати в 1917 г. А его утверждение, что он видел, как Ленин «выходил из германской разведки», вряд ли можно сегодня воспринимать серьезно, хотя тогда, в 1917 г., оно было положено в основу обвинения против большевиков. Как пишет о показаниях Ермоленко современный американский историк А. Рабинович, «он ничем не подкрепил свое заявление, и даже при очень богатом воображении его нельзя назвать надежным источником». Специально изучавший материалы следственной комиссии Г. И. Злоказов пришел к выводу, что «Ермоленко был психически не вполне здоров и его показания носили путанный и малоправдоподобный характер».
[Читать далее]Знакомясь с кругом лиц, дававших свидетельские показания по делу об июльских событиях в Петрограде, нельзя не обратить внимания на то, что это были по преимуществу политические противники большевиков либо преследовавшие их по долгу службы. Товарищ министра внутренних дел С. П. Белецкий мог бы много рассказать о большевиках на основании собственного опыта борьбы с ними в качестве директора Департамента полиции, но предпочел в данном случае сослаться на агента царской охранки Р. Малиновского, доносившего в 1913 г., что «Ленин пользуется таким широким покровительством и доверием со стороны австрийского правительства, что в этом отношении его, Ленина, ручательства или даже простого удостоверения личности того или другого приезжающего из России эмигранта вполне достаточно, чтобы освободить это лицо от всяких подозрений или каких-либо наблюдений со стороны австрийского правительства». Правда, тогда непонятно, почему в 1914 г. Ленину самому потребовалось «ручательство» В. Адлера, чтобы выбраться из Австро-Венгрии.
В начале августа 1917 г. дал свои показания следственной комиссии в качестве свидетеля бывший начальник Петроградского охранного отделения К. И. Глобачев. Как пишет в своих воспоминаниях Глобачев, он выразил «полное недоумение по этому поводу, как я могу быть свидетелем заговора большевиков, когда содержусь уже пять месяцев под стражей. Оказывается, что Керенский и вся его клика решили придать выступлению большевиков характер контрреволюции, связав его с бывшим царским правительством и монархическими кругами, которых, кстати сказать, в то время и не было. Между прочим мне был задан вопрос, правда ли, что Ленин был секретным сотрудником Охранного отделения, на что я ответил, что, к сожалению, он таковым не был. Последовал второй вопрос: “А ведь Ленин во время войны приезжал в Петербург и виделся с вами”. На это я ответил, что если б Ленин приехал, то, конечно, был бы арестован, тем более что во время войны только большевики проявляли кое-какую жизненность, чего нельзя сказать о других революционных партиях. Тогда последовал вопрос: “Если Ленин не был сотрудником Охранного отделения, то, может быть, он был сотрудником Департамента полиции?” На это я ответил, что может быть - сотрудники Департамента полиции мне неизвестны; но я лично не думаю, чтобы Ленин был таковым». В протоколе допроса Глобачева его ответ звучал следующим образом: «Я категорически удостоверяю, что за мое время Ленин ни в какой связи с охранным отделением не состоял, а равно мне неизвестно, чтобы такая связь существовала ранее и чтобы он оказал какое-либо влияние на забастовку, имевшую место на петроградских фабриках и заводах непосредственно перед войной. Такими сведениями, чтобы Ленин работал в России во вред ей на германские деньги, охранное отделение, по крайней мере во время моего служения, не располагало». Как видно из этого, бывший начальник Петроградского охранного отделения, будучи противником большевиков, не в пример некоторым современным историкам, не поддался соблазну политической конъюнктуры.
Бывший начальник контрразведывательного отделения при Главном управлении Генерального штаба Н. М. Медведев в своих показаниях сообщил следствию, что Парвус - немецкий агент, который, имея давние связи с русскими социал-демократами, систематически информирует Германию о положении в России. Не приводя никаких фактов, он также утверждал, что именно через Парвуса германское правительство «снабжает деньгами все органы крайних направлений, могущие в том или ином виде вредить военной мощи России».
Большой интерес представляют свидетельские показания лидеров меньшевиков, еще не так давно состоявших вместе с большевиками в одной партии - РСДРП, а теперь соперничавших за рабочие и солдатские массы. Ф. И. Дан, признавая органическую связь июльских событий с экономической разрухой в стране, видел вину большевиков в том, что они не разъясняли массам «неизбежности их страданий, пока не будет закончена война и не будет восстановлено разрушенное ею народное хозяйство». Обвиняя большевиков в том, что они «демагогически использовали народное недовольство», он в то же время считал, что нет оснований для их обвинения в «уголовных деяниях» или в «германском шпионаже». Вместе с тем Дан не исключал, что к июльским событиям в Петрограде могла быть причастна германская агентура. Другой лидер меньшевиков Б. О. Богданов был склонен считать июльское выступление вооруженным восстанием и одновременно выражал сомнения в этом: ведь демонстранты «могли нас свергнуть, хотя бы на 1-2 дня, могли свергнуть в эти дни и Временное правительство и не сделали ни того, ни другого...».
В сентябре 1917 г. свои показания по делу «о вооруженном выступлении 3-5 июля в Петрограде» давал Г. В. Плеханов, который, как известно, особенно резко выступил против провозглашенного Лениным в апреле 1917 г. курса на социалистическую революцию. В своих показаниях Плеханов упрекал Ленина в «неразборчивости», которая, по его мнению, позволяла ему допускать, что он «для интересов своей партии мог воспользоваться средствами, заведомо для него идущими из Германии». При этом Плеханов исключал «всякую мысль о каких-либо личных корыстных намерениях Ленина». Отвечая на вопрос, почему Германия могла оказывать Ленину финансовую помощь, Плеханов находил ответ в том, что «тактика ленинская была до последней степени выгодна, крайне ослабляя боеспособность русской армии». Однако он подчеркивал, что он говорит об этом «только в пределах психологической возможности» и не знает «ни одного факта, который бы доказывал, что психологическая возможность перешла в преступное действие».
Среди допрошенных следственной комиссией нельзя не заметить показания Г. А. Алексинского, выступившего в июльские дни, как уже говорилось выше, с гневными обвинениями большевиков в государственной измене. Алексинский в первую очередь рассказал о своих заслугах в разоблачении Парвуса как «агента-провокатора», состоявшего на службе «у турецкого и австрийского генеральных штабов, которые поручали ему, Парвусу, устроить революцию в России». Правда, ни одного факта в подтверждение своей убежденности в этом он привести не мог. Касаясь личности Ленина, Алексинский заявил, что по приезде за границу он разочаровался в Ленине, поскольку убедился в том, что «он не разборчив по отношению к источникам денежных средств для своей политической работы».
Оценивая собранные следствием материалы, необходимо ответить на вопрос о том, в какой степени они подтверждают выдвинутые против Ленина и других руководителей большевистской партии обвинения. Сама следственная комиссия на этот вопрос официально так и не ответила, поскольку в силу целого ряда причин дело не было доведено до конца. Ведущую роль в расследовании играл судебный следователь по особо важным делам Петроградского окружного суда П. А. Александров, имевший большой опыт борьбы с германским шпионажем. Именно он предъявил в 1910 г. барону Э. П. Унгерну-Штернбергу обвинение за «продажу агентам Австро-Венгрии и Германии секретных сведений, касающихся внешней обороны России». Но с делом против большевиков не по вине Александрова вышло по-другому, и ему позднее, в 1939 г. пришлось самому давать показания органам НКВД... Находясь в следственной тюрьме НКВД, Александров сделал тогда следующее заявление: «Главными моментами-уликами были выдвинуты дознанием три: участие германского капитала в издании газеты “Правда”, получение денег от Германии Лениным с целью шпионажа и наличие базы для шпионажа - Стокгольм. Приняв эти улики, я проверил и установил неосновательность этих улик. Следствие установило необоснованность обвинения». Так ли было это на самом деле, теперь уже никто точно сказать не может, поскольку следователь Александров был все же позднее расстрелян, а нам достались весьма неубедительные материалы следственной комиссии и довольно противоречивые суждения современников и историков. П. Н. Милюков, например, в своей «Истории второй русской революции» утверждал, что «факт подкупа влиятельных вождей революции германскими деньгами был установлен официально следственной властью», но при этом ни на что не ссылался. С. П. Мельгунов считал, что «не столько по соображениям беспристрастия и глубочайшего объективизма, сколько по мотивам революционной тактики ликвидировалось дело о “государственной измене” большевиков: после корниловского мятежа они получили окончательную амнистию».
Весьма диалектическую точку зрения высказал по этому вопросу Д. А. Волкогонов, больше чем кто-либо из современных авторов интересовавшийся этой проблемой. С одной стороны, он отмечает, что «начавшееся следствие быстро собрало 21 том доказательств связей большевистской партии с германскими властями. Но затем дело стало глохнуть. Керенский видел в то время главную опасность справа, а не слева и в складывающейся обстановке рассчитывал в определенной ситуации на поддержку большевиков». С другой стороны, Волкогонов далее пишет: «Следствие пыталось создать версию прямого подкупа Ленина и его соратников немецкими разведывательными службами. Это, судя по материалам, которыми мы располагаем, маловероятно». Если собранных следствием «доказательств связей большевистской партии с германскими властями» не хватает для обоснования версии прямого подкупа Ленина и его соратников, необходимо дать объективную оценку этим материалам.
Следственной комиссии не удалось документально подтвердить и версию об участии германского капитала в издании «Правды», хотя в ее распоряжении оказались захваченные в результате разгрома редакции и типографии, где печаталась «Правда», многие финансовые документы. Как уже отмечалось, обвинения в том, что «Правда» издается на немецкие деньги, появились в печати сразу же после возвращения Ленина в Петроград в апреле 1917 г., а после июльских событий политические противники большевиков приняли эти обвинения за очевидный факт, а те, кто ранее их отвергал, теперь засомневались…
В распоряжении следственной комиссии оказались не только финансовые документы, но и арестованный контрразведкой главный финансовый распорядитель «Правды» и заведующий ее издательством К. М. Шведчиков. После физической обработки арестованного следствие приступило к психологической, задавая ему в течение нескольких дней один и тот же вопрос: «Откуда брались деньги на издание Правды?». Шведчиков, в свою очередь, упорно стоял на том, что все финансирование шло по открытым, легальным и юридически законным источникам, о чем постоянно сообщалось на страницах «Правды» Оперируя данными расходов по изданию газеты и доходов от ее реализации, он доказывал следствию, что при издании «Правды» не только не было убытков, но и получался определенный доход. Шведчиков показал, что месячные расходы на издание «Правды» составляли в среднем 100 тыс. руб. и расписал их по статьям (от набора до доставки), в то время как реализация тиража, например, в июне 1917 г. дала 150 тыс. руб. (в июне месячный тираж «Правды» составил 2 млн 262 тыс. экземпляров, которые поступили индивидуальным подписчикам и в розничную продажу по оптовой цене 6 коп. за экземпляр). Шведчиков не скрывал, что «Правда» имеет свой фонд, но он состоит не из немецких денег, а из пожертвований рабочих и солдат, собравших более 140 тыс. руб. только на приобретение типографии. После пяти допросов следствие было вынуждено освободить Шведчикова, не предъявив ему никаких обвинений.
Следственной комиссии предстояло также выяснить, насколько обоснованна предложенная контрразведкой и подхваченная прессой версия о том, что основным каналом для перевода «немецких денег» большевикам в Петроград до июльских событий служила экспортно-импортная фирма Парвуса, директором-распорядителем которой был Я. С. Ганецкий, юрисконсультом М. Ю. Козловский, одним из основных партнеров В. В. Боровский, а финансовым агентом Е. М. Суменсон. Основным доказательством этой версии были перехваченные телеграммы между Стокгольмом и Петроградом, которые, как уже отмечалось, контрразведка сразу же квалифицировала как «закодированные» и имевшие целью скрыть их подлинное содержание политического и финансового характера. Напомним, что прокурор Петроградской судебной палаты Н. С. Каринский в своем постановлении от 21 июля 1917 г. уже прямо утверждал, что хотя телеграфная переписка «имеет своим содержанием указания на какие-то сделки, высылку разных товаров и денежные операции, тем не менее представляется достаточно основательным заключить, что эта переписка прикрывает собою сношения шпионского характера». Такое направление обвинения избавляло следственную комиссию от кропотливой работы по анализу и проверке подлинного содержания имевшихся в ее распоряжении телеграмм.
Тем не менее следственная комиссия имела возможность докопаться до реального содержания телеграфной переписки, поскольку в ее руках оказались два основных обвиняемых по этому делу - М. Ю. Козловский и Е. М. Суменсон. Именно они были названы главными получателями немецких денег, предназначенных для большевистской партии. Имя Суменсон впервые попало на страницы петроградских газет вместе с именами Ганецкого и Козловского 5 июля 1917 г. До этого никто, кроме связанных с нею деловыми отношениями, не подозревал о ее существовании - незаметной служащей варшавской конторы Фабиана Клингслянда, переселившейся в 1915 г. в Петроград и ставшей здесь доверенным лицом не только своей прежней конторы, но и фирмы Парвуса - Ганецкого. Поэтому Ленин был вполне искренен, когда в письме в редакцию «Новой жизни» писал: «Припутывают имя какой-то Суменсон, с которой мы не только никогда дел не имели, но которой никогда и в глаза не видели». Ганецкий, который имел с Суменсон дела, в своих показаниях в комиссию ЦК РСДРП(б) писал: «Госпожа Суменсон является поверенной фирмы Клингслянда, совладельцем которой является мой брат. Фирма эта занялась продажей медикаментов нашей фирмы в России. Я Суменсон раньше не знал. Она типичная буржуйка, абсолютно никакого отношения ни к какой политической партии никогда не имела. Как поверенная своей фирмы она честно исполняла свои обязанности и стала невинной жертвой во всей этой клевете».
На допросе у следователя Александрова Суменсон сразу же заявила, что «не признает себя виновной ни в каких отношениях с неприятелем». Но, рассказывая о своей деятельности в Петрограде, она была достаточно откровенна, и ее показания имели первостепенное значение для понимания реального содержания телеграфной переписки между Стокгольмом и Петроградом. Отвечая на вопрос о происхождении денежных сумм, упоминавшихся в телеграммах, Суменсон поясняла: «Денежные переводы были не за каждую продажу товара, а периодически. Все эти операции шли с начала 1916 года. При этом должна объяснить о несоответствии размеров сумм, мною внесенных, с теми ценами на товар, которые были назначаемы Я. Фюрстенбергом. Он назначал прямо чудовищные цены...». Как видно, Ганецкий, он же Фюрстенберг, был достойным учеником Парвуса по бизнесу и, несмотря на свою принадлежность к большевикам, действовал как заядлый спекулянт и эксплуататор. Суменсон также признала, что по распоряжению Ганецкого выдавала в Петрограде деньги М. Ю. Козловскому без расписок. С начала 1916 г. и по март 1917 г., по ее данным, «ему было передано всего от 15 до 20 тыс. рублей». В связи с этим нельзя не заметить, что начальник петроградской контрразведки В. В. Никитин в вышедшей в 1957 г. в Париже книге «Роковые годы» исказил показания Суменсон и тем самым дезинформировал тех, кто обращался к его книге как к авторитетному источнику. Он, в частности, сообщал, что «из писем, отобранных у Суменсон, можно было заключить, что Ганецкий переводил деньги Суменсон под видом средств, необходимых для торговли и главным образом аптекарскими товарами. Прикрываться коммерческой перепиской - обычный прием шпионов. Но было особенно характерно, что Суменсон даже и не пыталась прятаться за коммерческий код, а сразу созналась, что никакого аптекарского склада у нее не было, и вообще никакой торговлей она не занималась». Но это совсем не соответствует тому, что показала на допросе сама Суменсон. «Передернул» Никитин и по поводу выдачи денег Козловскому, которому, якобы по свидетельству Суменсон, она была обязана по распоряжениям Ганецкого выдавать деньги, «какие бы суммы он ни потребовал». На самом деле, как установила следственная комиссия, Козловскому было выплачено фирмой Ганецкого в 1916-1917 гг. 25 424 руб. за услуги юрисконсульта. Как мне кажется, в данном случае Никитина подвела не память, а версия, предложенная французской разведкой в июне 1917 г. и с готовностью принятая им. В свою очередь, Никитин подвел многих историков, черпавших и продолжающих черпать из его книги доказательства в пользу этой версии.
Впрочем тогда, в июле-августе 1917 г., в обстановке антигерманской истерии и шпиономании, в виновности большевиков как агентов Германии не сомневался никто - начиная с обывателя и кончая Генеральным штабом русской армии…
11 июля в «Живом слове» появилась информация о том, что Ленин укрывается в Кронштадте «на одном из броненосцев, где большинство команды его последователи»… Предполагать, что Ленин находился именно в Кронштадте, давало и напечатанное 15 июля в кронштадтской газете «Пролетарское дело» письмо Ленина, в котором он разъяснял, почему он решил не отдаваться в руки властей... Видимо, это дало пищу фантазии журналиста Оссендовского, утверждавшего тогда, что «после бегства из Петрограда Ленин, Дыбенко, Раскольников, Ильин и Зиновьев учредили Пролетарское правительство в Кронштадте, развернувшееся затем в Совет Народных Комиссаров». Более того, эта тема вдохновила талантливого мистификатора на создание ряда «документов», назначение которых состояло в том, чтобы доказать, что Ленин получал деньги от немцев прямо в Кронштадт. Увы, современные искатели «германского следа» в Российской революции охотно поверили в эту небылицу, присутствующую и в «Документах Сиссона», и в «Документах Никифоровой», но для пущей убедительности они предпочитают ссылаться при этом на якобы перехваченные российской контрразведкой документы, которые, как уже отмечалось, были сфабрикованы и растиражированы еще в 1917-1918 гг. Так поступает, например, А. А. Арутюнов, который пишет: «За действием Ленина пристально наблюдала немецкая агентура. Она объективно доносила в Берлин о ходе подготовки большевистского выступления в Петрограде. Удовлетворенные активными делами Ленина, власти Германии решили незамедлительно пополнить его кубышку...». И далее он приводит в подтверждение «документ» от 18 июня 1917 г. из «Сводки российской контрразведки» о том, что со счета «Дисконто-Гезельшафт» списано на счет Ленина в Кронштадте 315 тыс. марок. Если бы «известный ученый-историк» работал не только с секретными документами, но и с общедоступной литературой, то он бы знал, что подложность этого «документа», изготовленного Оссендовским на продажу Сиссону, теперь не подлежит сомнению. Тогда же автор «документа», выдавая его за подлинный, комментировал его следующим образом: «Вот как на немецкие денежки готовилось июльское выступление большевиков в Петрограде».
То, что не выяснила следственная комиссия Временного правительства и искусно запутал петроградский журналист Ф. Оссендовский, в наше время мастерски распутал американский историк С. Ляндрес, который впервые изучил весь комплекс телеграфной переписки между Стокгольмом и Петроградом, перехваченной французской разведкой и петроградской контрразведкой. Выступая в январе 1993 г. на научной конференции - «Россия в 1917 году. Новые подходы и взгляды», организованной кафедрой русской истории Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена, Ляндрес познакомил историков с первыми итогами своего исследования. Они были достаточно сенсационными, поскольку американский историк утверждал, что «содержание телеграмм не только не служило прикрытием перевода немецких денег большевикам, но и вообще денежных переводов, осуществлявшихся якобы в направлении Стокгольм-Петроград, не существовало. Соответственно основанные на телеграммах июльские обвинения большевистских лидеров в получении “немецких денег” через торговое предприятие Парвуса-Ганецкого следует считать недоказанными». Убедительное обоснование этого принципиального вывода было дано Ляндресом в вышедшей в 1995 г. в США книге «К пересмотру проблемы германского золота большевиков».
Американский историк открыл для изучения все 66 телеграмм, опубликованных в 1917 г. в России в еженедельнике «Без лишних слов» и газете «Русская воля», о чем большинство историков даже не подозревали, а некоторые из них и сегодня отправляются в американские архивы, чтобы обнаружить их в фондах русских эмигрантов. В результате источниковедческого анализа этих телеграмм американский историк пришел к чрезвычайно важному выводу о том, что их содержание не подтверждает июльские обвинения в адрес большевиков. «В действительности, - пишет он, - телеграммы не содержат свидетельств о переводе каких-либо капиталов из Стокгольма в Петроград». С. Ляндрес отвергает предположения о закодированном характере корреспонденции между Стокгольмом и Петроградом, настаивает на том, что деятельность фирмы Парвуса Ганецкого носила «чисто коммерческий характер». Упоминающиеся в этих телеграммах переводы огромных по тем временам сумм денег - до 100 тыс. руб., подчеркивает он, представляли собой плату за товары, экспортированные фирмой Парвуса-Ганецкого из Стокгольма в Петроград. «Товары направлялись в Петроград, а вырученные за них деньги - в Стокгольм, но никогда эти средства не шли в противоположном направлении». Ляндрес раскрыл механизм взаимоотношений между экспортно-импортной фирмой Парвуса-Ганецкого в Стокгольме и ее финансовым агентом в Петрограде и тем самым снял завесу таинственности и секретности, которая создавалась вокруг нее начиная с 1917 г. Он показал, что Суменсон действительно занималась получением и распределением между перекупщиками на российском рынке поставляемых через Скандинавию товаров. Плата за импортируемую продукцию переводилась перекупщиками на текущие счета Суменсон в петроградских банках, а она, в свою очередь, переводила ее фирме в Стокгольм на счета в «Ниа-Банкен». В связи с этим вряд ли теперь можно говорить о германском происхождении тех 2 млн руб., которые, по сведениям следствия, прошли по счетам Суменсон в Русско-Азиатском, Сибирском, Азовско-Донском и других банках…
Из всего комплекса телеграфной переписки, попавшей в поле зрения контрразведки, наиболее подозрительной, пожалуй, была одна из последних телеграмм, посланная 5 июля 1917 г. Суменсон из Петрограда незадолго до ее ареста: «НЕСТЛЕ не присылает муки. Хлопочите. СУМЕНСОН». Она трактовалась как закодированное сообщение, связанное с получением немецких денег в Петрограде, и следствием, и затем некоторыми историками. Такое толкование возможно только в том случае, если не принимать во внимание тот факт, что с конца 1915 г. скандинавская фирма Парвуса-Ганецкого действительно была посредником по доставке и продаже в России продукции швейцарской пищевой фирмы «Нестле». До войны представителем «Нестле» в России была варшавская агентурная контора Клингслянда, совладельцем которой был его зять, старший брат Я. С. Фюрстенберга-Ганецкого- Генрих. Когда прямые контакты со Швейцарией были нарушены из-за захвата немцами Варшавы, посредником «Нестле» в ее операциях в России стала фирма Парвуса-Ганецкого, а Суменсон, служившая у Клингслянда еще до войны, переселилась в 1915 г. в Петроград как доверенное лицо, отвечавшее за получение и распределение между перекупщиками на российском рынке поставляемых через Скандинавию товаров (медикаментов, карандашей и т. п.), в том числе и детской молочной муки «Нестле».
С конца 80-х годов исследователи получили, наконец, возможность познакомиться с материалами следственной комиссии и, в свою очередь, познакомить с ними общественность. Теперь мы знаем, что содержащиеся в первом томе делопроизводства показания прапорщика Ермоленко добавляют мало что нового к тому, что было опубликовано в печати в 1917 г. А его утверждение, что он видел, как Ленин «выходил из германской разведки», вряд ли можно сегодня воспринимать серьезно, хотя тогда, в 1917 г., оно было положено в основу обвинения против большевиков. Как пишет о показаниях Ермоленко современный американский историк А. Рабинович, «он ничем не подкрепил свое заявление, и даже при очень богатом воображении его нельзя назвать надежным источником». Специально изучавший материалы следственной комиссии Г. И. Злоказов пришел к выводу, что «Ермоленко был психически не вполне здоров и его показания носили путанный и малоправдоподобный характер».
[Читать далее]Знакомясь с кругом лиц, дававших свидетельские показания по делу об июльских событиях в Петрограде, нельзя не обратить внимания на то, что это были по преимуществу политические противники большевиков либо преследовавшие их по долгу службы. Товарищ министра внутренних дел С. П. Белецкий мог бы много рассказать о большевиках на основании собственного опыта борьбы с ними в качестве директора Департамента полиции, но предпочел в данном случае сослаться на агента царской охранки Р. Малиновского, доносившего в 1913 г., что «Ленин пользуется таким широким покровительством и доверием со стороны австрийского правительства, что в этом отношении его, Ленина, ручательства или даже простого удостоверения личности того или другого приезжающего из России эмигранта вполне достаточно, чтобы освободить это лицо от всяких подозрений или каких-либо наблюдений со стороны австрийского правительства». Правда, тогда непонятно, почему в 1914 г. Ленину самому потребовалось «ручательство» В. Адлера, чтобы выбраться из Австро-Венгрии.
В начале августа 1917 г. дал свои показания следственной комиссии в качестве свидетеля бывший начальник Петроградского охранного отделения К. И. Глобачев. Как пишет в своих воспоминаниях Глобачев, он выразил «полное недоумение по этому поводу, как я могу быть свидетелем заговора большевиков, когда содержусь уже пять месяцев под стражей. Оказывается, что Керенский и вся его клика решили придать выступлению большевиков характер контрреволюции, связав его с бывшим царским правительством и монархическими кругами, которых, кстати сказать, в то время и не было. Между прочим мне был задан вопрос, правда ли, что Ленин был секретным сотрудником Охранного отделения, на что я ответил, что, к сожалению, он таковым не был. Последовал второй вопрос: “А ведь Ленин во время войны приезжал в Петербург и виделся с вами”. На это я ответил, что если б Ленин приехал, то, конечно, был бы арестован, тем более что во время войны только большевики проявляли кое-какую жизненность, чего нельзя сказать о других революционных партиях. Тогда последовал вопрос: “Если Ленин не был сотрудником Охранного отделения, то, может быть, он был сотрудником Департамента полиции?” На это я ответил, что может быть - сотрудники Департамента полиции мне неизвестны; но я лично не думаю, чтобы Ленин был таковым». В протоколе допроса Глобачева его ответ звучал следующим образом: «Я категорически удостоверяю, что за мое время Ленин ни в какой связи с охранным отделением не состоял, а равно мне неизвестно, чтобы такая связь существовала ранее и чтобы он оказал какое-либо влияние на забастовку, имевшую место на петроградских фабриках и заводах непосредственно перед войной. Такими сведениями, чтобы Ленин работал в России во вред ей на германские деньги, охранное отделение, по крайней мере во время моего служения, не располагало». Как видно из этого, бывший начальник Петроградского охранного отделения, будучи противником большевиков, не в пример некоторым современным историкам, не поддался соблазну политической конъюнктуры.
Бывший начальник контрразведывательного отделения при Главном управлении Генерального штаба Н. М. Медведев в своих показаниях сообщил следствию, что Парвус - немецкий агент, который, имея давние связи с русскими социал-демократами, систематически информирует Германию о положении в России. Не приводя никаких фактов, он также утверждал, что именно через Парвуса германское правительство «снабжает деньгами все органы крайних направлений, могущие в том или ином виде вредить военной мощи России».
Большой интерес представляют свидетельские показания лидеров меньшевиков, еще не так давно состоявших вместе с большевиками в одной партии - РСДРП, а теперь соперничавших за рабочие и солдатские массы. Ф. И. Дан, признавая органическую связь июльских событий с экономической разрухой в стране, видел вину большевиков в том, что они не разъясняли массам «неизбежности их страданий, пока не будет закончена война и не будет восстановлено разрушенное ею народное хозяйство». Обвиняя большевиков в том, что они «демагогически использовали народное недовольство», он в то же время считал, что нет оснований для их обвинения в «уголовных деяниях» или в «германском шпионаже». Вместе с тем Дан не исключал, что к июльским событиям в Петрограде могла быть причастна германская агентура. Другой лидер меньшевиков Б. О. Богданов был склонен считать июльское выступление вооруженным восстанием и одновременно выражал сомнения в этом: ведь демонстранты «могли нас свергнуть, хотя бы на 1-2 дня, могли свергнуть в эти дни и Временное правительство и не сделали ни того, ни другого...».
В сентябре 1917 г. свои показания по делу «о вооруженном выступлении 3-5 июля в Петрограде» давал Г. В. Плеханов, который, как известно, особенно резко выступил против провозглашенного Лениным в апреле 1917 г. курса на социалистическую революцию. В своих показаниях Плеханов упрекал Ленина в «неразборчивости», которая, по его мнению, позволяла ему допускать, что он «для интересов своей партии мог воспользоваться средствами, заведомо для него идущими из Германии». При этом Плеханов исключал «всякую мысль о каких-либо личных корыстных намерениях Ленина». Отвечая на вопрос, почему Германия могла оказывать Ленину финансовую помощь, Плеханов находил ответ в том, что «тактика ленинская была до последней степени выгодна, крайне ослабляя боеспособность русской армии». Однако он подчеркивал, что он говорит об этом «только в пределах психологической возможности» и не знает «ни одного факта, который бы доказывал, что психологическая возможность перешла в преступное действие».
Среди допрошенных следственной комиссией нельзя не заметить показания Г. А. Алексинского, выступившего в июльские дни, как уже говорилось выше, с гневными обвинениями большевиков в государственной измене. Алексинский в первую очередь рассказал о своих заслугах в разоблачении Парвуса как «агента-провокатора», состоявшего на службе «у турецкого и австрийского генеральных штабов, которые поручали ему, Парвусу, устроить революцию в России». Правда, ни одного факта в подтверждение своей убежденности в этом он привести не мог. Касаясь личности Ленина, Алексинский заявил, что по приезде за границу он разочаровался в Ленине, поскольку убедился в том, что «он не разборчив по отношению к источникам денежных средств для своей политической работы».
Оценивая собранные следствием материалы, необходимо ответить на вопрос о том, в какой степени они подтверждают выдвинутые против Ленина и других руководителей большевистской партии обвинения. Сама следственная комиссия на этот вопрос официально так и не ответила, поскольку в силу целого ряда причин дело не было доведено до конца. Ведущую роль в расследовании играл судебный следователь по особо важным делам Петроградского окружного суда П. А. Александров, имевший большой опыт борьбы с германским шпионажем. Именно он предъявил в 1910 г. барону Э. П. Унгерну-Штернбергу обвинение за «продажу агентам Австро-Венгрии и Германии секретных сведений, касающихся внешней обороны России». Но с делом против большевиков не по вине Александрова вышло по-другому, и ему позднее, в 1939 г. пришлось самому давать показания органам НКВД... Находясь в следственной тюрьме НКВД, Александров сделал тогда следующее заявление: «Главными моментами-уликами были выдвинуты дознанием три: участие германского капитала в издании газеты “Правда”, получение денег от Германии Лениным с целью шпионажа и наличие базы для шпионажа - Стокгольм. Приняв эти улики, я проверил и установил неосновательность этих улик. Следствие установило необоснованность обвинения». Так ли было это на самом деле, теперь уже никто точно сказать не может, поскольку следователь Александров был все же позднее расстрелян, а нам достались весьма неубедительные материалы следственной комиссии и довольно противоречивые суждения современников и историков. П. Н. Милюков, например, в своей «Истории второй русской революции» утверждал, что «факт подкупа влиятельных вождей революции германскими деньгами был установлен официально следственной властью», но при этом ни на что не ссылался. С. П. Мельгунов считал, что «не столько по соображениям беспристрастия и глубочайшего объективизма, сколько по мотивам революционной тактики ликвидировалось дело о “государственной измене” большевиков: после корниловского мятежа они получили окончательную амнистию».
Весьма диалектическую точку зрения высказал по этому вопросу Д. А. Волкогонов, больше чем кто-либо из современных авторов интересовавшийся этой проблемой. С одной стороны, он отмечает, что «начавшееся следствие быстро собрало 21 том доказательств связей большевистской партии с германскими властями. Но затем дело стало глохнуть. Керенский видел в то время главную опасность справа, а не слева и в складывающейся обстановке рассчитывал в определенной ситуации на поддержку большевиков». С другой стороны, Волкогонов далее пишет: «Следствие пыталось создать версию прямого подкупа Ленина и его соратников немецкими разведывательными службами. Это, судя по материалам, которыми мы располагаем, маловероятно». Если собранных следствием «доказательств связей большевистской партии с германскими властями» не хватает для обоснования версии прямого подкупа Ленина и его соратников, необходимо дать объективную оценку этим материалам.
Следственной комиссии не удалось документально подтвердить и версию об участии германского капитала в издании «Правды», хотя в ее распоряжении оказались захваченные в результате разгрома редакции и типографии, где печаталась «Правда», многие финансовые документы. Как уже отмечалось, обвинения в том, что «Правда» издается на немецкие деньги, появились в печати сразу же после возвращения Ленина в Петроград в апреле 1917 г., а после июльских событий политические противники большевиков приняли эти обвинения за очевидный факт, а те, кто ранее их отвергал, теперь засомневались…
В распоряжении следственной комиссии оказались не только финансовые документы, но и арестованный контрразведкой главный финансовый распорядитель «Правды» и заведующий ее издательством К. М. Шведчиков. После физической обработки арестованного следствие приступило к психологической, задавая ему в течение нескольких дней один и тот же вопрос: «Откуда брались деньги на издание Правды?». Шведчиков, в свою очередь, упорно стоял на том, что все финансирование шло по открытым, легальным и юридически законным источникам, о чем постоянно сообщалось на страницах «Правды» Оперируя данными расходов по изданию газеты и доходов от ее реализации, он доказывал следствию, что при издании «Правды» не только не было убытков, но и получался определенный доход. Шведчиков показал, что месячные расходы на издание «Правды» составляли в среднем 100 тыс. руб. и расписал их по статьям (от набора до доставки), в то время как реализация тиража, например, в июне 1917 г. дала 150 тыс. руб. (в июне месячный тираж «Правды» составил 2 млн 262 тыс. экземпляров, которые поступили индивидуальным подписчикам и в розничную продажу по оптовой цене 6 коп. за экземпляр). Шведчиков не скрывал, что «Правда» имеет свой фонд, но он состоит не из немецких денег, а из пожертвований рабочих и солдат, собравших более 140 тыс. руб. только на приобретение типографии. После пяти допросов следствие было вынуждено освободить Шведчикова, не предъявив ему никаких обвинений.
Следственной комиссии предстояло также выяснить, насколько обоснованна предложенная контрразведкой и подхваченная прессой версия о том, что основным каналом для перевода «немецких денег» большевикам в Петроград до июльских событий служила экспортно-импортная фирма Парвуса, директором-распорядителем которой был Я. С. Ганецкий, юрисконсультом М. Ю. Козловский, одним из основных партнеров В. В. Боровский, а финансовым агентом Е. М. Суменсон. Основным доказательством этой версии были перехваченные телеграммы между Стокгольмом и Петроградом, которые, как уже отмечалось, контрразведка сразу же квалифицировала как «закодированные» и имевшие целью скрыть их подлинное содержание политического и финансового характера. Напомним, что прокурор Петроградской судебной палаты Н. С. Каринский в своем постановлении от 21 июля 1917 г. уже прямо утверждал, что хотя телеграфная переписка «имеет своим содержанием указания на какие-то сделки, высылку разных товаров и денежные операции, тем не менее представляется достаточно основательным заключить, что эта переписка прикрывает собою сношения шпионского характера». Такое направление обвинения избавляло следственную комиссию от кропотливой работы по анализу и проверке подлинного содержания имевшихся в ее распоряжении телеграмм.
Тем не менее следственная комиссия имела возможность докопаться до реального содержания телеграфной переписки, поскольку в ее руках оказались два основных обвиняемых по этому делу - М. Ю. Козловский и Е. М. Суменсон. Именно они были названы главными получателями немецких денег, предназначенных для большевистской партии. Имя Суменсон впервые попало на страницы петроградских газет вместе с именами Ганецкого и Козловского 5 июля 1917 г. До этого никто, кроме связанных с нею деловыми отношениями, не подозревал о ее существовании - незаметной служащей варшавской конторы Фабиана Клингслянда, переселившейся в 1915 г. в Петроград и ставшей здесь доверенным лицом не только своей прежней конторы, но и фирмы Парвуса - Ганецкого. Поэтому Ленин был вполне искренен, когда в письме в редакцию «Новой жизни» писал: «Припутывают имя какой-то Суменсон, с которой мы не только никогда дел не имели, но которой никогда и в глаза не видели». Ганецкий, который имел с Суменсон дела, в своих показаниях в комиссию ЦК РСДРП(б) писал: «Госпожа Суменсон является поверенной фирмы Клингслянда, совладельцем которой является мой брат. Фирма эта занялась продажей медикаментов нашей фирмы в России. Я Суменсон раньше не знал. Она типичная буржуйка, абсолютно никакого отношения ни к какой политической партии никогда не имела. Как поверенная своей фирмы она честно исполняла свои обязанности и стала невинной жертвой во всей этой клевете».
На допросе у следователя Александрова Суменсон сразу же заявила, что «не признает себя виновной ни в каких отношениях с неприятелем». Но, рассказывая о своей деятельности в Петрограде, она была достаточно откровенна, и ее показания имели первостепенное значение для понимания реального содержания телеграфной переписки между Стокгольмом и Петроградом. Отвечая на вопрос о происхождении денежных сумм, упоминавшихся в телеграммах, Суменсон поясняла: «Денежные переводы были не за каждую продажу товара, а периодически. Все эти операции шли с начала 1916 года. При этом должна объяснить о несоответствии размеров сумм, мною внесенных, с теми ценами на товар, которые были назначаемы Я. Фюрстенбергом. Он назначал прямо чудовищные цены...». Как видно, Ганецкий, он же Фюрстенберг, был достойным учеником Парвуса по бизнесу и, несмотря на свою принадлежность к большевикам, действовал как заядлый спекулянт и эксплуататор. Суменсон также признала, что по распоряжению Ганецкого выдавала в Петрограде деньги М. Ю. Козловскому без расписок. С начала 1916 г. и по март 1917 г., по ее данным, «ему было передано всего от 15 до 20 тыс. рублей». В связи с этим нельзя не заметить, что начальник петроградской контрразведки В. В. Никитин в вышедшей в 1957 г. в Париже книге «Роковые годы» исказил показания Суменсон и тем самым дезинформировал тех, кто обращался к его книге как к авторитетному источнику. Он, в частности, сообщал, что «из писем, отобранных у Суменсон, можно было заключить, что Ганецкий переводил деньги Суменсон под видом средств, необходимых для торговли и главным образом аптекарскими товарами. Прикрываться коммерческой перепиской - обычный прием шпионов. Но было особенно характерно, что Суменсон даже и не пыталась прятаться за коммерческий код, а сразу созналась, что никакого аптекарского склада у нее не было, и вообще никакой торговлей она не занималась». Но это совсем не соответствует тому, что показала на допросе сама Суменсон. «Передернул» Никитин и по поводу выдачи денег Козловскому, которому, якобы по свидетельству Суменсон, она была обязана по распоряжениям Ганецкого выдавать деньги, «какие бы суммы он ни потребовал». На самом деле, как установила следственная комиссия, Козловскому было выплачено фирмой Ганецкого в 1916-1917 гг. 25 424 руб. за услуги юрисконсульта. Как мне кажется, в данном случае Никитина подвела не память, а версия, предложенная французской разведкой в июне 1917 г. и с готовностью принятая им. В свою очередь, Никитин подвел многих историков, черпавших и продолжающих черпать из его книги доказательства в пользу этой версии.
Впрочем тогда, в июле-августе 1917 г., в обстановке антигерманской истерии и шпиономании, в виновности большевиков как агентов Германии не сомневался никто - начиная с обывателя и кончая Генеральным штабом русской армии…
11 июля в «Живом слове» появилась информация о том, что Ленин укрывается в Кронштадте «на одном из броненосцев, где большинство команды его последователи»… Предполагать, что Ленин находился именно в Кронштадте, давало и напечатанное 15 июля в кронштадтской газете «Пролетарское дело» письмо Ленина, в котором он разъяснял, почему он решил не отдаваться в руки властей... Видимо, это дало пищу фантазии журналиста Оссендовского, утверждавшего тогда, что «после бегства из Петрограда Ленин, Дыбенко, Раскольников, Ильин и Зиновьев учредили Пролетарское правительство в Кронштадте, развернувшееся затем в Совет Народных Комиссаров». Более того, эта тема вдохновила талантливого мистификатора на создание ряда «документов», назначение которых состояло в том, чтобы доказать, что Ленин получал деньги от немцев прямо в Кронштадт. Увы, современные искатели «германского следа» в Российской революции охотно поверили в эту небылицу, присутствующую и в «Документах Сиссона», и в «Документах Никифоровой», но для пущей убедительности они предпочитают ссылаться при этом на якобы перехваченные российской контрразведкой документы, которые, как уже отмечалось, были сфабрикованы и растиражированы еще в 1917-1918 гг. Так поступает, например, А. А. Арутюнов, который пишет: «За действием Ленина пристально наблюдала немецкая агентура. Она объективно доносила в Берлин о ходе подготовки большевистского выступления в Петрограде. Удовлетворенные активными делами Ленина, власти Германии решили незамедлительно пополнить его кубышку...». И далее он приводит в подтверждение «документ» от 18 июня 1917 г. из «Сводки российской контрразведки» о том, что со счета «Дисконто-Гезельшафт» списано на счет Ленина в Кронштадте 315 тыс. марок. Если бы «известный ученый-историк» работал не только с секретными документами, но и с общедоступной литературой, то он бы знал, что подложность этого «документа», изготовленного Оссендовским на продажу Сиссону, теперь не подлежит сомнению. Тогда же автор «документа», выдавая его за подлинный, комментировал его следующим образом: «Вот как на немецкие денежки готовилось июльское выступление большевиков в Петрограде».
То, что не выяснила следственная комиссия Временного правительства и искусно запутал петроградский журналист Ф. Оссендовский, в наше время мастерски распутал американский историк С. Ляндрес, который впервые изучил весь комплекс телеграфной переписки между Стокгольмом и Петроградом, перехваченной французской разведкой и петроградской контрразведкой. Выступая в январе 1993 г. на научной конференции - «Россия в 1917 году. Новые подходы и взгляды», организованной кафедрой русской истории Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена, Ляндрес познакомил историков с первыми итогами своего исследования. Они были достаточно сенсационными, поскольку американский историк утверждал, что «содержание телеграмм не только не служило прикрытием перевода немецких денег большевикам, но и вообще денежных переводов, осуществлявшихся якобы в направлении Стокгольм-Петроград, не существовало. Соответственно основанные на телеграммах июльские обвинения большевистских лидеров в получении “немецких денег” через торговое предприятие Парвуса-Ганецкого следует считать недоказанными». Убедительное обоснование этого принципиального вывода было дано Ляндресом в вышедшей в 1995 г. в США книге «К пересмотру проблемы германского золота большевиков».
Американский историк открыл для изучения все 66 телеграмм, опубликованных в 1917 г. в России в еженедельнике «Без лишних слов» и газете «Русская воля», о чем большинство историков даже не подозревали, а некоторые из них и сегодня отправляются в американские архивы, чтобы обнаружить их в фондах русских эмигрантов. В результате источниковедческого анализа этих телеграмм американский историк пришел к чрезвычайно важному выводу о том, что их содержание не подтверждает июльские обвинения в адрес большевиков. «В действительности, - пишет он, - телеграммы не содержат свидетельств о переводе каких-либо капиталов из Стокгольма в Петроград». С. Ляндрес отвергает предположения о закодированном характере корреспонденции между Стокгольмом и Петроградом, настаивает на том, что деятельность фирмы Парвуса Ганецкого носила «чисто коммерческий характер». Упоминающиеся в этих телеграммах переводы огромных по тем временам сумм денег - до 100 тыс. руб., подчеркивает он, представляли собой плату за товары, экспортированные фирмой Парвуса-Ганецкого из Стокгольма в Петроград. «Товары направлялись в Петроград, а вырученные за них деньги - в Стокгольм, но никогда эти средства не шли в противоположном направлении». Ляндрес раскрыл механизм взаимоотношений между экспортно-импортной фирмой Парвуса-Ганецкого в Стокгольме и ее финансовым агентом в Петрограде и тем самым снял завесу таинственности и секретности, которая создавалась вокруг нее начиная с 1917 г. Он показал, что Суменсон действительно занималась получением и распределением между перекупщиками на российском рынке поставляемых через Скандинавию товаров. Плата за импортируемую продукцию переводилась перекупщиками на текущие счета Суменсон в петроградских банках, а она, в свою очередь, переводила ее фирме в Стокгольм на счета в «Ниа-Банкен». В связи с этим вряд ли теперь можно говорить о германском происхождении тех 2 млн руб., которые, по сведениям следствия, прошли по счетам Суменсон в Русско-Азиатском, Сибирском, Азовско-Донском и других банках…
Из всего комплекса телеграфной переписки, попавшей в поле зрения контрразведки, наиболее подозрительной, пожалуй, была одна из последних телеграмм, посланная 5 июля 1917 г. Суменсон из Петрограда незадолго до ее ареста: «НЕСТЛЕ не присылает муки. Хлопочите. СУМЕНСОН». Она трактовалась как закодированное сообщение, связанное с получением немецких денег в Петрограде, и следствием, и затем некоторыми историками. Такое толкование возможно только в том случае, если не принимать во внимание тот факт, что с конца 1915 г. скандинавская фирма Парвуса-Ганецкого действительно была посредником по доставке и продаже в России продукции швейцарской пищевой фирмы «Нестле». До войны представителем «Нестле» в России была варшавская агентурная контора Клингслянда, совладельцем которой был его зять, старший брат Я. С. Фюрстенберга-Ганецкого- Генрих. Когда прямые контакты со Швейцарией были нарушены из-за захвата немцами Варшавы, посредником «Нестле» в ее операциях в России стала фирма Парвуса-Ганецкого, а Суменсон, служившая у Клингслянда еще до войны, переселилась в 1915 г. в Петроград как доверенное лицо, отвечавшее за получение и распределение между перекупщиками на российском рынке поставляемых через Скандинавию товаров (медикаментов, карандашей и т. п.), в том числе и детской молочной муки «Нестле».