Александр Майсурян о Марии Бочкарёвой
Взято у maysuryan
16 мая исполняется ровно сто лет со дня расстрела поручика Марии Бочкарёвой (1889-1920) - одной из первых русских женщин-офицеров и характерного персонажа недолгой "февральской" эпохи. Её жизнь многое позволяет понять об участи простых женщин в "России, Которую Мы Потеряли". Впрочем, обо всём по порядку.
Мария Бочкарева была от рождения простой крестьянской девушкой. Русское общество начала ХХ века отводило женщине из простонародья строго определённое место. Царём и богом для неё являлся глава семьи, мужчина, священным орудием его власти - кулак. Но если миллионы других женщин как-то стерпелись с этой всеобщей участью, то Мария - в силу необычности её натуры - сносить её не пожелала. Это и определило её судьбу. Родилась Мария Леонтьевна Фролкова в июле 1889 года. Чтобы избавиться от каждодневных побоев отца, она очень рано - в пятнадцать лет - вышла замуж. Но и с мужем, Афанасием Бочкаревым, ей жилось не легче. Она вспоминала: "Умственная неразвитость Афанасия была сущим наказанием. Но ещё большим несчастьем для меня было его пьянство с тяжёлыми запоями. У него вошло в привычку избивать меня, и это делало его совершенно несносным... Наконец я решилась убежать от Афанасия".[Читать далее]
Какое-то время после бегства Мария работала асфальтоукладчицей, потом - прислугой у хозяйки публичного дома. (Мог ли кто-нибудь тогда вообразить, что спустя несколько лет эту женщину сочтут за честь принимать президент США и английский король?) Затем она влюбилась в разбойника Якова Бука и стала его верной подругой. Увы, вскоре Яков оказался в тюрьме. Мария ходила заступаться за мужа перед якутским губернатором Крафтом. "Это был высокий, прямой и статный чернобородый мужчина среднего возраста. Он с серьёзным участием выслушал мою историю... Подумав, попросил пройти с ним в его квартиру, где усадил меня за стол и, налив два бокала вина, пригласил выпить с ним... Он вдруг придвинулся ко мне, положил мне руки на плечи и снял с меня пальто. Прежде чем я успела опомниться от удивления, он схватил мою руку и стал её целовать. Ни один мужчина прежде не целовал мне руку, и я решила, что подобный приём должен означать не что иное, как неприличные намерения. Испуганная и возмущённая, я вскочила.
- Я дам тебе тысячу рублей... и оставлю твоего мужа в Якутске, если ты согласишься стать моей, - говорил губернатор, пытаясь успокоить меня.
Я потеряла контроль над собой:
- Негодяи! Звери! Все вы, мужики, одинаковы! Все-все-все! Хоть благородные, хоть низкого звания - все вы бессовестные сволочи!
И, схватив своё пальто, я выбежала из этого дома...".
Однако Яков сильно расстроился, узнав, что хлопоты Марии не увенчались успехом и теперь его сошлют ещё дальше на север. "Я слышал, что ты не очень хорошо просила", - попрекнул он жену. Тогда Мария снова пошла в губернаторский дом и на этот раз уступила домогательствам хозяина... После этой истории Яков стал сильно ревновать свою супругу. Угрожал ей, и один раз даже попытался убить.
Тем временем наступила осень 1914 года, и в мире начались большие события - вспыхнула "Великая война", Первая мировая. "Покинуть Яшу ради собственного блага казалось мне почти немыслимым, - вспоминала Мария. - Но оставить его и пойти на фронт во имя бескорыстного самопожертвования - нечто совершенно иное... Моё сердце рвалось туда - в кипящий котел войны, чтобы принять крещение в огне и закалиться в лаве. Мною овладел дух самопожертвования. Моя страна звала меня. И какая-то непреодолимая внутренняя сила толкала вперёд...".
Тайно уехав в Томск, где жили её родители, Мария явилась в местную воинскую часть.
- Хочу поступить на военную службу, - объявила она.
"Дежурный... громко рассмеялся и позвал других военных.
- Поглядите-ка, вот баба хочет поступить на военную службу! - со смехом объявил он, показывая на меня пальцем. Раздался всеобщий хохот.
- Ха-ха-ха! - галдели они хором...".
Но Мария упорствовала в своём намерении. Командир части ласково объяснил ей: "Женщины не созданы для войны". Предложил стать сестрой милосердия. "Я отвергла это предложение. Я так много слышала разных рассказов о поведении женщин в тыловых службах, что стала презирать их". Тогда командир предложил Марии послать телеграмму самому государю-императору Николаю II - только он мог позволить принять женщину на службу. Мария послала телеграмму... И случилось чудо: пришёл личный ответ от царя, который разрешил Марии стать солдатом. "В меня сам царь поверил", - говорила она потом с гордостью. "Душа моя ликовала... Я была так рада, - вспоминала она, - так счастлива, так полна восторга. Это был самый счастливый момент в моей жизни". Впервые она почувствовала себя свободной. Правда, теперь её ожидал фронт - мир смерти и убийства, но он казался ей почти что раем по сравнению с патриархальным мирком, из которого она с таким трудом сумела вырваться. Здесь, на фронте, царили совсем иные отношения между людьми.
Свой первый бой Мария описывала в поэтических выражениях: "Так много людей падало вокруг нас, словно спелая пшеница, скошенная гигантским серпом, которым двигала невидимая рука самого Сатаны". А потом, когда сражение утихло, Мария услышала доносящиеся с поля боя голоса раненых: "Они.. были настолько жалостны, что напоминали голоса обиженных детей. Мне казалось, что в темноте я вижу знакомые лица... добрых ребят, которые так нежно заботились обо мне, устраивали мне удобное место в переполненной людьми теплушке... Могла ли я остаться безразличной к этим призывам?". И Мария под огнём вытащила с поля боя, спасла пятьдесят раненых. За этот подвиг её в первый раз представили к Георгиевскому кресту...
Мария жила обычной жизнью рядового воина, ходила в штыковые атаки, разделяла все нехитрые солдатские радости и развлечения. Один раз товарищи по оружию пригласили её в публичный дом. Мария пошла туда и даже уединилась с одной из девушек (правда, в её собственном описании, это посещение выглядит совершенно невинно). Другой раз Мария стала "в шутку" ухаживать за какой-то деревенской женщиной. "Сказав ей несколько приятных комплиментов, я дала понять, что она меня очаровала". Затем попыталась поцеловать её. Женщина схватила полено и, сыпля проклятиями, закричала:
- А ну, вон отсюда!.. Далась вам бедная баба!
- Эх ты, глупая женщина, - отвечала Бочкарёва. - Да я сама крестьянская девка.
"Однако, чтобы урезонить её, требовалось нечто большее, чем слова, и мне пришлось расстегнуть шинель.
- Господи Иисусе! - сказала женщина и перекрестилась. - И верно, баба.
И сердце у неё тотчас оттаяло, а голос стал ласковым".
К февралю 1917 года Мария была уже несколько раз ранена в боях, грудь её украшал полный бант Георгиевских крестов и три медали: две серебряные и золотая. Но тут грянуло новое потрясение - разразилась революция, царя сбросили, и фронт начал постепенно разваливаться. Солдаты не желали больше воевать, им хотелось поскорее домой. Марию это безмерно огорчало... Она отправилась в Петроград и высказала шокирующую по тем временам идею: создать женский добровольческий батальон - "команду смерти". Если мужчины не желают драться с врагом, так пусть женщины подадут им пример!
Идея Бочкаревой нашла неожиданную поддержку у военного министра Керенского и других руководителей страны. Марию назначили командиром первого женского батальона смерти. На призыв "девы смерти", как её прозвали, откликнулись тысячи женщин. Она обратилась к новобранцам с проникновенной речью:
- Женщины по своей природе беспечны. Но если они обрекают себя на жертву, то могут спасти свою родину и ласковым словом, и любящим сердцем, и геройским поступком...
Журналист Б. Любчев в те дни так описывал её облик: "Ко мне подходит плотный широкоплечий невысокий солдат, украшенный георгиевскими медалями и крестами. Это - Бочкарёва. Два года военно-походной жизни сильно обветрили её лицо и придали ему много мужественных черт. Даже в непосредственной близости трудно узнать в этом крепко сложенном и коренастом солдате женщину. И голос у неё мужской, и манеры, и посадки мужские...
- Подготовлен ли Ваш баталион ко всем трудностям боевой, окопной жизни? - спрашиваю я.
- Да, вполне. Я сейчас завел (Бочкарева говорит в мужском роде: я завёл, я решил, я пошёл) железную дисциплину. Никому я не даю никакого отпуска и никто не может выйти из казармы, все находятся в самом строгом повиновении и не смеют не то что возражать мне, но даже и пикнуть; спят они на голых досках... Представьте, на 250 человек нашлась одна или две, которые бунтуют, недовольны дисциплиной... заводят флирт и т. п. ... Не иначе, как большевички".
Автор очерка писал: "Все солдаты "женского батальона смерти" обстрижены. Вновь прибывающие направляются к парикмахеру, где не только срезают косы, но и стригутся под машинку... Зеркал ни больших, ни маленьких нигде не видно...
- Я кокетства у себя не допущу! - заявляет Бочкарева".
"Как только я замечала, - вспоминала она, - что девушка кокетничает с инструктором, ведёт себя легкомысленно... я тут же приказывала ей сдать форму и отправляться домой... Несколько раз я прибегала к пощёчинам в качестве наказания за дурное поведение".
За эти пощечины Бочкарева получила суровый разнос от самого Керенского, но уступать не пожелала. Яростно хлопнула кулаком по столу министра, а вернувшись в батальон, объявила:
- Я уезжаю домой.
"Девушки в слезах бросились к моим ногам. Они плакали и умоляли меня остаться.
- Мы вас любим. Мы будем с вами до конца, - со слезами на глазах говорили они. - Можете наказывать нас, даже бить, если хотите... но только не бросайте нас. Ради вас мы готовы на всё...
Обхватив мои ноги, они обнимали, целовали меня, клялись в любви и преданности... Они казались мне детьми, моими собственными детьми, и я ощущала себя их заботливой нежной матерью".
Главнокомандующий войсками Петроградского военного округа генерал П. Половцев писал: "Бочкарёва меня приглашает на смотр. Потеха замечательная. Хорошо отчеканенный рапорт дежурной девицы один чего стоит, а в казарме "штатская одежда" и шляпки с перьями, висящие на стене против каждой койки, производят оригинальное впечатление. Зато строевой смотр проходит на 12 баллов. Удивительные молодцы женщины, когда зададутся определенной целью... 4-й взвод, где собрались более интеллигентные особы, жалуется, что Бочкарёва слишком груба и бьёт морды, как заправский вахмистр старого режима. Слухи об её зверствах доходят даже до Керенского... Стараюсь немного её укротить, но она свирепа и, выразительно помахивая кулаком, говорит, что недовольные пускай убираются вон, что она желает иметь дисциплинированную часть".
Разумеется, печать того времени вдоволь натешилась над самой идеей "женских батальонов". На одном сатирическом рисунке, например, штатский мужчина укорял даму:
- И вам не стыдно в такое время болтаться в тылу, когда ваши сёстры проливают кровь на фронте!
На другой карикатуре дезертир заливался слезами, провожая жену на фронт:
- Матушка ты моя, кормилица... На кого ты меня покидаешь...
Та сурово отвечала ему:
- Не плачь, Микита, не надрывай мово сердца... Уж как-нибудь один по мужскому делу справишься. Доля уж у вас такая...
Батальон Бочкарёвой отправился на фронт, где сражался с неприятелем, нёс потери. Но вскоре выяснилось, что главную опасность для него представляет вовсе не противник, а собственные солдаты-мужчины. Их нежелание воевать было столь велико, что подчинённые Бочкарёвой навлекали на себя не только насмешки, но и открытую ненависть.
На фронте непримиримость Бочкаревой к флирту её "солдатиков" с мужчинами стала еще более яростной. Во время отчаянного боя произошёл такой случай. "Я натолкнулась на парочку, прятавшуюся за стволом дерева. Это была девчонка из моего батальона и какой-то солдат. Они занимались любовью!.. Рассудок отказывался воспринимать такое в тот момент, когда нас, как крыс, загнали в капкан врага. Во мне всё бурлило. Вихрем налетела я на эту парочку и проткнула девку штыком. А солдат бросился наутёк, прежде чем я сумела его прикончить, и скрылся".
После Октября ярость солдат обрушилась на женский батальон. Двадцать девушек погибли - их буквально разорвали на куски, остальные во главе с Бочкарёвой сумели спастись. И она распустила своих "солдатиков". "Я расцеловала своих девчат на прощание, мы пожелали друг другу счастья... Вероятно, наивно было думать, что горстка женщин сможет спасти армию от развала... Но у мужчин стыда не было".
В Петрограде Марию приняли Ленин и Троцкий, они уговаривали её поступить на службу к большевикам. Но она отклонила их предложения... В апреле 1918 года Бочкарёва отправилась в Америку, затем в Англию - искать помощи у западных союзников против немцев и большевиков. В Вашингтоне её принял президент США Вудро Вильсон, в Лондоне - военный министр Уинстон Черчилль и английский король Георг V. Последнюю встречу она описывала так: "Вошла в зал, и через несколько минут распахнулась дверь и вошёл король Англии. Он имел большое сходство с царём Николаем II. Я пошла навстречу королю. Он мне сказал, что он очень рад видеть вторую Жанну д'Арк...". А когда Мария гуляла по 5-й авеню в Нью-Йорке, вокруг собирались целые толпы изумленных зевак. Фантастическое для той эпохи зрелище: женщина в офицерской форме, да ещё при орденах!
Вернувшись на родину, Мария по просьбе адмирала Колчака сформировала "женский санитарный отряд имени поручика Бочкарёвой". Вполне естественно, что после разгрома белогвардейцев в январе 1920 года её арестовали. Сибирские чекисты вначале колебались, как поступить со знаменитой землячкой? - и решили отправить её в Москву. Однако в дело вмешался более крупный начальник, который счёл, что сомневаться тут нечего, и вынес решение: "расстрелять". 16 мая 1920 года приговор был исполнен...
Подводя итог этой необычной биографии, стоит всё же указать, что у "русской Жанны д'Арк" было существенное отличие от её французской "предшественницы": настоящая Жанна боролась с иностранными захватчиками своей страны. А Мария Бочкарёва, наоборот, звала на свою родину иностранных солдат: англичан, американцев... За что и поплатилась.