Арсений Григорьевич Зверев об СССР
Из книги министра финансов СССР Арсения Григорьевича Зверева "Сталин и деньги".
Шла середина 1930 года...
Наша высшая школа тоже переживала в то время трудности, Если, как говорили тогда, «техника в период реконструкции решает всё», то постепенно на повестку дня вставал новый лозунг: «кадры решают всё». Откуда же взять эти кадры? Люди учились. Учились все, начиная с руководящих деятелей страны и кончая рабочими. Что касается высшей школы, то она должна была дать стране тысячи теоретически подготовленных высокообразованных специалистов, знатоков своего дела. Интеллигенции в Советском Союзе пока не хватало. Возникло ощутимое противоречие между большим размахом строительства и нехваткой знающих специалистов. К тому же значительная их часть являлась специалистами старого, буржуазного типа.
Многие из них честно работали и вносили важную лепту в общее дело борьбы за социализм. Другие же не рвали со стариной и действовали, как в дореволюционные времена, не поспевая в ногу с эпохой. А некоторые даже становились на путь вредительства, саботажа и антисоветской деятельности. В 1928-1930 годах были раскрыты контрреволюционные, состоявшие преимущественно из представителей прежней интеллигенции, организации в Донбассе («шахтинское дело»), золото-платиновой промышленности, на транспорте, в сфере снабжения, петлюровская организация. Затем состоялись судебные процессы над членами антисоветских «промышленной партии» (инженеры, хозяйственники, профессора), «трудовой крестьянской партии» (эсеровское подполье, кулацкие выходцы, агрономы, сельские учителя), меньшевистского «союзного бюро». Ряд «спецов», как их тогда называли, держась в стороне от активного противоборства с Советской властью, занимали выжидательную позицию или проповедовали буржуазные взгляды.
[Читать далее]Не составляла исключения и финансово-экономическая наука. Некоторые ученые-экономисты являлись в прошлом акционерами или прямыми совладельцами различных фирм и предприятий. Им была поэтому присуща своя система взглядов на народное хозяйство. Например, вопросы капиталовложений они решали с типично капиталистической позиции максимальной прибыли, даже путем хищнического использования природных богатств и рабочей силы...
Взгляды сторонников этих теоретиков в конце 20-х годов проникали в вузовские учебники, пособия и лекции. Стояла, однако, задача не только всесторонне разработать в противовес им теорию социалистических финансов, но и правильно обучить практиков финансового дела, тех, кому предстояло регулировать плановое хозяйство и заботиться об укреплении советского рубля. С этой целью была организована сеть финансово-экономических институтов и курсов. 1930 год явился в данном отношении годом коренной перестройки системы высшего образования как в целом, так и в финансовой сфере. Вводились новые программы и учебные планы, обогащенные марксистско-ленинскими теоретическими дисциплинами. При институтах шире и чаще, нежели раньше, образовывались рабочие факультеты...
Партия направила на обучение в вузы многих коммунистов и комсомольцев. «Партийная тысяча» фактически разрослась до десятков тысяч коммунистов, ставших студентами по большевистским путевкам. В результате вузовской реформы из институтов стало выходить все больше отличных работников - кредитников и финансистов, далеких от узкой специализации и вооруженных марксистско-ленинской методологией. Они обладали познаниями и в бюджетном деле, и в кредитном, и в сберегательном, и в налоговом. Я не раз встречал в последующие годы выпускников МФЭИ и других таких же вузов на разных участках народного хозяйства. Многие из них занимали высокие посты в министерствах, вузах, на предприятиях…
Первые полгода я занимался только учебой и не нес постоянной общественной нагрузки. Но зимой 1931 года меня избрали секретарем институтской партийной организации, а затем членом бюро Бауманского райкома ВКП(б)... Помимо напряженной учебы, дел в институтском парткоме и Бауманском райкоме оставалась еще и агитационно-пропагандистская работа на заводах и фабриках, которую вели все студенты. Если удавалось поспать 6 часов, то такие сутки считались хорошими и легкими. Нередко в течение многих недель мы спали по 5 и по 4 часа. Даже порой не верится, что в этих условиях мы шли почти не спотыкаясь. Тем не менее это факт! Наши дети и внуки иногда жалуются на загруженность. Честное слово, если бы кто-нибудь из нас располагал тогда возможностями нынешнего поколения, мы сочли бы себя счастливцами!
Итак, с 1931 года учение и партийная работа, то сочетаясь, то перемежаясь, были главным в моей жизни. В МФЭИ обучалось в то время 860 студентов, включая рабфаковцев. Из них более 700 являлись членами ВКП(б), в том числе 500 - парттысячниками. Среди профессорско-преподавательского состава коммунистов было свыше половины. В институтскую парторганизацию входило 16 первичных организаций, состоявших из 60 партгрупп. И одна из основных задач, которую все они ставили перед собой, заключалась в том, чтобы на третьем, решающем году пятилетки дать последний бой вылазкам внутрипартийной оппозиции. Разгромленная, она еще шевелилась и порою пыталась то там, то тут взять реванш. Особую ставку «левые» и «правые» делали на вузовскую молодежь. Как раз в МФЭИ уклонисты собирались организовать одно из своих выступлений: к нам явились с докладами К. Б. Радек и Е. А. Преображенский. Однако институтская парторганизация дала им отпор и не пожелала их слушать. Преображенский, до 1922 года являвшийся заместителем наркома финансов, надеялся, вероятно, опереться на поддержку со стороны некоторых своих прежних сотрудников, но его постигла неудача.
«Левые», несколько оживившись в связи с борьбой против кулачества и болтая, что это «их лозунг», собирались сделать ставку не только на студентов-горожан, но и на какую-то часть старых членов партии среди институтских преподавателей. А «правые» ориентировались в вузах на студентов из крестьян. Среди студентов МФЭИ тоже имелись выходцы из зажиточного и даже богатого крестьянства. Это обстоятельство предъявляло к нашей партийно-массовой и идеологической работе повышенные требования. Немало времени уделяли мы в связи с этим заслушиванию на партийных заседаниях докладов руководителей кафедр. Обычно докладам предшествовала тщательная проверка. Мы слушали лекции, внимательно читали учебные пособия, стараясь дать политическую оценку их содержанию. Случалось, партком предлагал освободить заведующих кафедрами. А однажды мы допустили явный перегиб, приняв сгоряча постановление о роспуске целой кафедры, которую возглавлял беспартийный ученый. К счастью, на дальнейшей его работе это не отразилось, и он впоследствии обогатил советскую экономическую науку многими полезными трудами.
В подобном отношении к профессуре проявлялись отчасти пережитки махаевщины. В. К. Махайский, польский анархо-синдикалист, «прославился» своими нападками на интеллигенцию. Он выдвинул теорию о том, что интеллигенция наряду с капиталистами и помещиками - это особый класс, который паразитирует на теле трудящихся. Капиталисты и помещики эксплуатируют рабочих и крестьян, опираясь на свою частную собственность, а интеллигенты - опираясь на свои знания. Социализм, дескать, типичная интеллигентская выдумка, одна из форм обмана трудящихся: «интеллектуалы» хотят построить такое общество, где они будут обладать монополией на науку, а трудящиеся - работать на них.
Партия резко критиковала «махаевщину» и боролась с ней. Постепенно неверные взгляды изживались, тем более что после разгрома внутрипартийной оппозиции, перестройки на новый лад старых специалистов и появления новой интеллигенции исчезла необходимость осуществлять прежний контроль над кафедрами...
…
Однажды поздно вечером, когда я был уже дома, раздался телефонный звонок. Звонили из ЦК ВКП(б). Мне предложили немедленно приехать в Кремль по вызову Генерального секретаря Центрального Комитета партии И. В. Сталина. И хотя мне незадолго до того рассказывали в горкоме партии, что И. В. Сталин интересовался моей работой, все равно вызов к нему был очень неожиданным.
Теряясь в догадках и предположениях, садился я в автомобиль. Главное, что меня заботило,- как вести себя, как держаться в кабинете Сталина? Раньше я видел его только на портретах либо издали во время торжественных заседаний и на трибуне Мавзолея на Красной площади. Никогда не думал, что придется по какому-то поводу встретиться с ним лично, и очень волновался...
Рядом со Сталиным, ни разу не присевшим, стояли еще несколько членов Политбюро, а меня хозяин кабинета усаживал, как гостя, на диван. Естественно, я не счел возможным говорить с ним сидя, хотя Сталин несколько раз затем повторял это свое приглашение. Так мы и простояли на протяжении всей беседы…
Каково же было мое удивление, когда я вдруг услышал от Сталина: «Мы хотим назначить вас председателем Правления Госбанка. Как вы на это смотрите?»…
Я поблагодарил за предложение и прямо заявил, что из меня председателя не получится: в системе банковской я никогда не работал, а пост чересчур ответственный. Как выяснилось, Сталин предварительно ознакомился с моим послужным списком и теперь заметил:
- Но вы окончили финансово-экономический институт, обладаете опытом партийной, советской, финансовой деятельности. Все это важно и нужно для работы в Госбанке.
Я почувствовал себя чрезвычайно неловко: не ценю, мол, оказываемого доверия, к тому же отнимаю время у руководителей партии и правительства. Тем не менее я продолжал отказываться, приводя, как мне казалось, убедительные аргументы. Я сказал, что учился в институте на финансовом факультете, где готовят экономистов, знакомых с бюджетом и финансовым планированием, но не с кредитно-банковским делом. Сталин в ответ начал высмеивать такое деление подготовки специалистов и заметил:
- И банковские, и финансовые работники проходят в основном одинаковые науки. Если и имеются различия, то только в деталях. На практике все это можно почерпнуть из ведомственных инструкций, да и работа сама научит.
Разговор затягивался. Мы касались и других вопросов. Наконец моей «мольбе» вняли и спросили, кто, на мой взгляд, годится на этот пост. Я попросил разрешения подумать и сообщить несколько имен в течение трех дней, что и было потом сделано. Но, судя по состоявшемуся затем назначению, обошлись без этих лиц. Вероятно, дело решили раньше. А в тот момент со мной распрощались, и только под конец беседы Сталин бросил реплику:
- Ведь вы около четырнадцати лет находились на финансовой работе?
Обдумывая эту фразу по дороге домой, я решил, что вопрос еще не исчерпан. Действительно, в сентябре 1937 года меня назначили заместителем народного комиссара финансов СССР.
…
…чтобы оптимизировать народное хозяйство, мы старались использовать и административные, и экономические методы решения задач…
Неприятным открытием для меня явилось то обстоятельство, что научные идеи, пока их исследовали и разрабатывали, съедали массу времени, следовательно, и средств. Постепенно я привык к этому, но вначале только ахал: три года разрабатывали конструкцию машин; год создавали опытный образец; год его испытывали, переделывали и «доводили»: год готовили техническую документацию; еще год переходили к освоению серийного выпуска таких машин. Итого - семь лет. Ну а если речь шла о сложном технологическом процессе, когда для его отработки требовались полупромышленные установки, могло не хватить и семи лет. Конечно, простенькие машины создавались гораздо быстрее. И все же цикл полного претворения в жизнь крупной научно-технической идеи обнимал, в среднем, как правило, до десяти лет. Утешало то, что мы обгоняли многие зарубежные страны, ибо мировая практика показывала тогда средний цикл 12-летним.
Здесь-то и выявлялось преимущество социалистического планового хозяйства, которое позволяло концентрировать средства в нужных обществу областях и направлениях вопреки чьей-то сугубо личной воле.
…
Советские труженики помогали Родине чем только могли. По их инициативе был образован Фонд обороны. Лишь до конца 1943 года в этот фонд поступило 1,2 миллиарда рублей, не считая натуральных взносов в виде продуктов, вещей, драгоценностей и т. д. Колхозник Ф. П. Головатый (Саратовская область) в 1942 году пожертвовал 10 тысяч рублей (напоминаю еще раз, что здесь исчисление ведется по курсу рубля после 1 января 1961 года), а через два года - еще 10 тысяч рублей. Колхозник И. П. Ботин (Чкаловская область) сдал в Фонд обороны 12 тысяч, Амир Кара-оглы Сулейманов (Азербайджан) - 25 тысяч, Кулам Баймагамбетов (Казахстан) - 32,5 тысячи, Оразбай Букенбаев (Казахстан) - 30 тысяч рублей.
Общая сумма поступлений по налогам и добровольным взносам в период войны составила 27 миллиардов рублей, то есть более 26,4 процента доходов госбюджета.
Что касается дара Ферапонта Петровича Головатого, пчеловода хутора Степной колхоза «Стахановец» Новопокровского района Саратовской области, то об этом стоит рассказать поподробнее. Осенью 1942 года он привез в Саратовский обком партии мешок с пачками денег и сказал, что отдаст их в Фонд обороны, на покупку самолета. Вопрос о том, кому вручить «персональный» боевой самолет, построенный на дар Ферапонта Головатого, решили в обкоме быстро, избрав кандидатуру командира авиационного истребительного полка, саратовца майора Б. Н. Еремина. Отважный летчик вместе с колхозником приехал на заводской аэродром. Там Головатый выбрал один из понравившихся ему истребителей…
А разве можно забыть, как в 1942-1943 годах колхозники ряда местностей в рекордно короткие сроки собирали средства на танковые колонны? За две недели тамбовцы внесли 40 миллионов рублей. Вслед за ними это патриотическое движение охватило других: ивановские крестьяне собрали 136 миллионов, московские -209 миллионов, ярославские - 131 миллион, горьковские- 204 миллиона, свердловские- 195 миллионов, разоренные войной калининские-160 миллионов. Узбекистан дал 365 миллионов, Азербайджан - 175 миллионов, Грузия - 276 миллионов, Казахстан - 470 миллионов рублей...
…
Что касается обращения немецких денег на временно оккупированной территории, то они не сумели вытеснить наш рубль. Вынужденно используя оккупационную марку, поскольку, естественно, выдачи зарплаты в рублях там не производилось, советские граждане берегли уцелевшие у них рубли. По многочисленным свидетельствам лиц, переживших оккупацию, если нужно было совершить на «черном рынке» важную покупку и продавец не хотел брать за товар немецкие марки, покупатель, оглянувшись, доверительно сообщал: «Заплачу советскими».
…
Широко известен подвиг начфина полка капитана В. Ступина. Следуя на передовую для выплаты бойцам денежного довольствия, он внезапно попал в фашистскую засаду, однако не растерялся и вступил в неравный бой. Будучи раненным несколько раз подряд, Ступин тем не менее мужественно продолжал поединок, убил трех врагов, а одного даже взял в плен и сумел доставить его по назначению. Начфин дивизии техник-интендант 1-го ранга А. Атласов во время наступления нашего соединения заметил в глубине вражеского расположения брошенные фашистами трофеи. Быстро осмотрев их, он обнаружил в полевой конторе немецкого банка крупные ценности.
Организовав под сильным обстрелом охрану трофеев, отважный и предприимчивый офицер передал затем государству ценностей на 370 тысяч рублей…
Каков же общий итог деятельности советских финансовых органов в военное время? Ответ может быть один: все военные потребности страны были обеспечены необходимыми средствами, а госбюджет СССР уже с 1944 года имел заметное превышение доходов над расходами. За этой короткой фразой - напряженнейший труд всего советского народа, в том числе финансовых работников.
…
Пришла долгожданная Победа. Великая Отечественная война осталась позади. Еще весною 1945 года началась перестройка народного хозяйства на мирный лад. Однако до капитуляции Германии и Японии эта задача решалась, естественно, лишь частично. И только осенью того же года советский народ в полной мере приступил к ликвидации последствий войны.
И снова, как в далекие годы после гражданской войны, мы могли рассчитывать только на свои собственные силы. Империалисты потирали руки, предвкушая большие барыши в результате предполагавшихся кредитов. Как-то вскоре после окончания войны мне пришлось быть на одной из встреч с представителями финансового мира буржуазных стран, состоявшейся за рубежом. Сидя обособленной группой, мы вели неофициальную беседу в большом варьете, куда я и сопровождавшие меня товарищи были приглашены на вечер. Выступал ансамбль русских певцов.
Бывшие белоэмигранты исполняли старинные романсы и песни, в том числе времен войны 1812 года. На сцене стояла шеренга разных по возрасту мужчин, одетых в неведомо откуда добытые мундиры образца прошлого столетия, и тихо подпевала мандолинам и аккордеону:
Ты помнить ли, товарищ неизменный
(Так прапорщик солдату говорил),
Ты помнить ли, как гром грозы военной
Святую Русь внезапно возмутил?
Но в зале шла речь о гораздо более недавней и более страшной грозе. Наши собеседники, разогретые выпитым, говорили достаточно откровенно: да, все знают о жертвах и усилиях Советского Союза; тем правильнее, с бизнесменской точки зрения, использовать сложившуюся ситуацию, чтобы обеспечить Западу мировое экономическое первенство; это неприлично, но что вы хотите - бизнес есть бизнес...
И вновь не оправдались расчеты господ с Запада.
…
Уже в ходе войны исподволь мы начали готовиться к послевоенной денежной реформе. Помню, как-то в конце 1943 года часов в пять утра мне на дачу позвонил И. В. Сталин. Вечером я вернулся из Казахстана. Глава правительства извинился за поздний (правильнее было бы сказать - ранний) звонок и добавил, что речь идет о чрезвычайно важном деле. Вопроса, который последовал, я никак не ожидал. Сталин поинтересовался, что думает Наркомат финансов по поводу послевоенной денежной реформы.
Я ответил, что уже размышлял об этом, но пока своими мыслями ни с кем не делился.
- А со мною можете поделиться?
- Конечно, товарищ Сталин!
- Я вас слушаю.
Последовал 40-минутный телефонный разговор. Я высказал две основные идеи: неизбежную частичную тяжесть от реформы, возникающую при обмене денег, переложить преимущественно на плечи тех, кто создал запасы денег спекулятивным путем; выпуская в обращение новые деньги, не торопиться и придержать определенную сумму, чтобы первоначально ощущался некоторый их недостаток, а у государства были созданы эмиссионные резервы. Сталин выслушал меня, а затем высказал свои соображения о социальных и хозяйственных основах будущего мероприятия. Мне стало ясно, что он не впервые думает о реформе. В конце разговора он предложил мне приехать на следующий день в ГКО.
На сей раз беседа была долгой. Очень тщательно рассматривалось каждое предложение. Так, например, были подробно проанализированы перспективы перехода производства на мирный лад.
…
С переходом к миру нужно было решать вопрос о снижении налогов военного времени.
Снова остро встал вопрос и о сельхозналоге. Опять потребовалось провести большое исследование, чтобы доказать необходимость его пересмотра. В центральном аппарате находились люди, которые были убеждены, что Министерство финансов заблуждается.
Сталин даже обвинил меня в недостаточной информированности относительно материального положения колхозников. Как-то он полушутя-полусерьезно сказал мне:
- Достаточно колхознику курицу продать, чтобы утешить Министерство финансов.
- К сожалению, товарищ Сталин, это далеко не так - некоторым колхозникам, чтобы уплатить налог, не хватило бы и коровы.
После этого я послал в ЦК партии сводку с фактическими данными. Цифры говорили сами за себя. Правительство приняло решение о снижении сельхозналога на одну треть.
Назрел вопрос о пересмотре налогов и в промышленности. Не раз случалось, что заводы, входившие в одну систему и даже расположенные рядом, платили разные налоги. После обстоятельного доклада в Совмине правительство навело порядок.
…
Вернусь к сельскохозяйственному налогу. В начале марта 1953 года специально созданная комиссия рассматривала справку о размерах подоходного налога с колхозов, налога на граждан, занимающихся сельским хозяйством, и отдельных местных налогов. Некоторые члены комиссии внесли тогда предложение отдельно ввести налог с оборота и налог на трудодни. Я возражал, поскольку налог с оборота и так существовал: он образовывался в основном из разницы в заготовительных и розничных ценах на сельскохозяйственную продукцию, с учетом стоимости ее переработки, а также с учетом прибыли, получаемой перерабатывающими предприятиями. Таким путем государству передавалась часть национального дохода, созданная колхозами и колхозниками. Тогда мне поручили составить справку о размерах налога с оборота по отдельным видам сельхозпродукции. Там значилось, что налог с оборота по зерну был равен 85 процентам, по мясу - 75 процентам и т. д.
Эти цифры вызвали сомнение. Справку показали Сталину. В разговоре со мной по телефону Сталин, не касаясь происхождения цифр, спросил, как я истолковываю природу налога с оборота. Я ответил, что налог родствен прибыли, одна из форм проявления прибавочного продукта. Слышу: «Верно». Новый вопрос: «А помните, до войны один член ЦК на заседании ЦК назвал налог с оборота акцизом?» Я помнил этот случай; Сталин тогда ответил, что у акциза иная экономическая природа. (Между прочим, Сталин, опираясь на свою исключительную память, часто проверял осведомленность других. Так однажды он по телефону спросил у меня, чему равна унция. Я пояснил, имея в виду унцию, которой в СССР пользовались в ювелирном деле. «А еще какие бывают унции?» Унций вообще-то четыре вида, они разнятся по весу, но насколько именно, я с ходу не смог сказать. Сталин прочитал мне тогда нотацию...).
Далее Сталин спросил: чем объясняется столь высокий процент налога с оборота по основным видам сельскохозяйственной продукции? Я отвечал, что здесь выявляется разница между заготовительными и розничными ценами, установленными правительством на сельхозпродукты. Следующий вопрос: для чего мы раздельно берем прибыль и налог с оборота и не лучше ли объединить эти платежи? Говорю, что если объединим, хотя бы в виде отчислений от прибыли, то в легкой и особенно в пищевой промышленности возникнет прибыль процентов в 150-200; исчезнет заинтересованность в снижении себестоимости, которое планируется в размере 1-3 процента в год, ибо прибыль будет и без того велика, но не в результате работы.
Опять слышу реплику: «Верно!» Так были затронуты многие коренные проблемы деятельности финансов, причем ни разу не упоминался вопрос о сельскохозяйственном налоге. По окончании беседы Сталин сказал: «До свидания» (редчайший случай: обычно он просто клал трубку).
Однако свидание уже не состоялось - через несколько дней И. В. Сталин скончался...
Заключая повествование о сельхозналоге, добавлю, что в запланированном тогда решении увеличение его не предусматривалось. Доходы по трудодням облагались в размере 1,5 миллиарда рублей (то есть по курсу 1961 года - 150 миллионов). Подоходный же налог взимался согласно имеющимся ставкам. Снимался и вопрос о пересмотре государственного страхования. Эти решения, как видим, соответствовали духу всей политики Советской власти по отношению к труженикам социалистической деревни. Вместо исчисления сельхозналога по прогрессивным ставкам на основе совокупного дохода (включая получаемое с садов, виноградников и от скота) были установлены твердые ставки налога с 0,01 гектара используемой в хозяйстве земли; более льготным стало и взимание подоходного налога.
Что отсюда вытекает? Советская власть упорно стремилась не допустить роста значения налогов для народного хозяйства и ориентировалась в основном на другие источники доходов. Особенно бросается это в глаза при сравнении с грабительской налоговой политикой буржуазных государств...