Александров-Агентов о "Пражской весне"

[kibalchish75]

Из книги Андрея Михайловича Александрова-Агентова "От Коллонтай до Горбачева".

[Ознакомиться]


...когда к концу 1967 года положение внутри чехословацкого руководства сильно осложнилось и над Новотным стали сгущаться тучи, для Брежнева и других членов советского руководства это не было совсем неожиданным, но негативных настроений в массах, выразившихся в событиях «пражской весны», они не предвидели и не ожидали.
Ясно было, однако, что положение Новотного под угрозой: его могут сместить с непредсказуемыми по­литическими последствиями. Об этом предупреждали через совпосла наиболее близкие нам деятели (Ленарт, Биляк и др.).
И вот тогда Брежнев решился на шаг, необычный для его практики, но характерный для его веры в возможно­сти «личной дипломатии». В конце декабря 1967 года он неожиданно летит в Прагу, где, не теряя времени, при­ступает к прямым личным беседам поочередно со всеми наиболее видными и влиятельными членами чехословац­кого руководства с целью предотвратить кризис, при­мирить конфликтующих и «спасти» Новотного. Все пере­говоры шли один на один (в присутствии только совпосла и автора этих строк). И продолжались они 18 часов без перерыва - день, ночь, утро...
Это была попытка уговорить ведущих деятелей тог­дашнего Президиума ЦК не создавать угрозу стабиль­ности в партии и стране, не подвергать опасности ров­ный ход развития советско-чехословацкого сотрудни­чества. Большинство. собеседников настаивали на том, что Новотный более не в состоянии эффективно руко­водить партией и страной, не пользуется авторитетом. При этом характерно, что обвинения носили исключи­тельно личностный характер, об изменении курса внут­ренней и уж тем более внешней политики никто из собеседников, насколько я помню, даже не говорил. Жа­ловались на самоуправство и непокладистость Новот­ного, что, по их мнению, привело к созданию в стране социальной и межнациональной напряженности. Дубчек даже со слезами на глазах жаловался, что его, первого секретаря ЦК Компартии Словакии, много лет прожив­шего в СССР, Новотный отказался включить в состав делегации на празднование 60-летия Октября в Москве. А когда секретарю Президиума ЦК КПЧ Гендриху Брежнев прямо задал вопрос, кто, по его мнению, мог бы с успехом и достаточно авторитетно заменить Но­вотного на его постах (секретарском и президентском), Гендрих, не моргнув глазом, немедленно ответил: «Я». Когда он вышел, Брежнев только покачал головой и сплюнул.
Словом, 18-часовой переговорный марафон оказался практически безрезультатным. На сплочение чехословац­ких руководителей уговорить не удалось. Дело кончилось тем, что Брежнев, махнув рукой, сказал: «Поступайте, как хотите» и улетел в Москву. Это и предрешило судьбу Новотного, а также дальнейшее развитие событий.
Судя по всему, ни Брежнев, ни другие члены Полит­бюро ЦК КПСС не представляли себе всего размаха процесса, который уже начинал разъедать КПЧ и чехо­словацкое общество, глубины протеста против админи­стративно-бюрократического режима, утвердившегося в стране, а также организованности и активности анти­социалистических сил в стране (прежде всего значи­тельной части интеллигенции) и прочности их связей с Западом, особенно с социал-демократией.
Вскоре на пленуме ЦК КПЧ Новотный был осво­божден от обязанностей первого секретаря, сохранив на время лишь пост президента республики (в тех усло­виях в значительной степени формальный). Партию возглавил Александр Дубчек - идеалист, искренне, по-видимому, стремившийся к демократизации и гуманиза­ции сложившейся в Чехословакии системы (лозунг - «социализм с человеческим лицом»), но человек слабо­характерный, склонный к позерству, поддающийся лести, даже самой грубой. Его тут же окружила плотным кольцом когорта деятелей по сути буржуазно-либераль­ного толка, для которых социалистическая фразеоло­гия была лишь прикрытием, как и безудержное восхва­ление Дубчека (расклеенные по стране плакаты-портре­ты с надписями «Дубчек Саша - гордость наша!», «Дубчек - наш Ленин» и т. п.). Эти деятели (имена некото­рых я уже называл) развернули широкую и настой­чивую кампанию, охаивая весь политический курс ЧССР, ее внутреннюю и внешнюю политику, идеологию социа­лизма, распространяя в едва прикрытой, а то и совсем откровенной форме враждебность к Советскому Союзу. Все чаще звучали призывы политических деятелей и пе­чати к изменению внешней политики Чехословакии, к «нейтралитету», выходу из Варшавского Договора и даже вступлению в НАТО. Естественно, все это встре­чало одобрительные отклики и активную поддержку на Западе.
В такой обстановке Брежнев ясно понял, что методы «личной дипломатии» не годятся и ответственность за возникшее положение и дальнейший ход событий одному нести нельзя. И собственное Политбюро, и союзники по Варшавскому Договору требовали активной реакции.
Для советского руководства и его союзников начал­ся долгий, мучительный период поисков решения «чехо­словацкой проблемы». Вопрос о положении в Чехосло­вакии не сходил с повестки дня заседаний Политбюро и контактов с союзниками. И, конечно, контактов с Пра­гой.
Споры были долгие и горячие. Однажды мне при­шлось присутствовать на заседании, где коллективно, в составе примерно 15 человек (члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК, один-два заведующих отделами ЦК), создавался текст письма, задачей кото­рого было оказать «образумливающее» воздействие на руководство КПЧ. Это было ужасное зрелище! Текст писался несколько часов подряд, причем каждый стре­мился внести свою лепту, нередко противоречившую другим. Были «ястребы», были почти «голуби», были осто­рожные молчуны. Только одного не было - общего, еди­ного подхода к вопросу. И Брежнев в то время не был готов служить камертоном: он сам еще был растерян, вдумывался, прислушивался к мнениям других. И так потом происходило неоднократно.
По мере развития в Чехословакии процесса «либе­рализации» все настойчивее стали раздаваться голоса, призывавшие к вводу войск в ЧССР для приостановки этого опасного, как считали, процесса. Особенно настой­чиво требовали этого Ульбрихт и Гомулка, беспокоив­шиеся за безопасность своих стран в случае отпадения Чехословакии от союза. Были и у нас горячие головы, требовавшие «решительно вмешаться». На одном из таких заседаний (кажется, весной 1968 г.) присутство­вавший посол в ЧССР Червоненко прямо заявил: «Если мы пойдем на такую меру, как ввод войск, без должной политической подготовки, то чехословаки будут сопро­тивляться - и прольется кровь». Этого никто не хотел. Брежнев на протяжении ряда месяцев занимал крайне осторожную позицию. Однако во время одного заседания, сойдя с председательского места, подсел на минутку к Червоненко и сказал ему: «Если мы потеряем Чехо­словакию, я уйду с поста генерального секретаря!»
«Политическая подготовка», о которой говорил посол, а вернее, поиски какой-то взаимоприемлемой догово­ренности с дубчековским руководством КПЧ продолжа­лись долго - более полугода - в различных формах. Напомню здесь только о главных этапах.
В марте 1968 года в Дрездене, по инициативе руко­водства КПСС, состоялась встреча руководителей партий и правительств пяти стран: Болгарии, Венгрии, Польши, СССР и Чехословакии. С чехословацкой стороны участ­вовали Дубчек, Черник и др. (Румын не было, так как Чаушеску с самого начала отмежевался от всяких акций в отношении ЧССР, опасаясь, очевидно, что его постоян­ные разногласия с союзниками по многим вопросам могут обернуться чем-то похожим и против его режима.)
Гомулка, Ульбрихт, Живков активно выражали свою обеспокоенность событиями в Чехословакии, призывали принять меры к предотвращению угрозы принципиаль­ным основам социалистического строя. Брежнев их под­держал. Дубчек всячески старался успокоить своих собеседников, уверяя, что КПЧ надежно контролирует ход событий и выступает за сохранение союза со стра­нами социализма. В сообщении о встрече было сказано, что «в сложившейся ситуации особенно важное значе­ние имеет повышение бдительности в отношении агрес­сивных устремлений и подрывных действий империа­листических сил, направленных против стран социалис­тического содружества». Делегации, участвовавшие во встрече, заявили о своей решимости «принимать необ­ходимые меры и шаги для дальнейшего сплочения соци­алистических стран на основе марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма».
В общем же можно сказать, что встреча окончилась ничем. Стороны ни в чем не убедили друг друга и рас­стались с чувством взаимного недоверия. Это я хорошо помню, так как присутствовал на встрече и следил за всеми ее перипетиями.
Последующие месяцы события шли по нарастающей. Все более резкой и бесцеремонной становилась кампания в средствах массовой информации и на различных об­щественных форумах ЧССР, направленная против ГДР, Польши, против внешней и внутренней политики СССР, все более развязными становились выпады против совет­ских руководителей. В апреле была обнародована об­ширная «Программа действий КПЧ», намечавшая пути отхода от прежнего общественного и экономического курса, а в июле - якобы неофициальный, но обошедший всю страну «манифест» откровенно антисоциалистиче­ского содержания «Две тысячи слов». На сентябрь был намечен созыв чрезвычайного съезда КПЧ. Дело явно шло к закреплению отхода Чехословакии от социали­стического содружества. Сторонников дружбы с СССР в рядах КПЧ преследовали и всячески травили.
В этой обстановке был предпринят еще один полити­ческий шаг: собравшись в июле в Варшаве, делегации компартий Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши и СССР на­правили совместное письмо Центральному Комитету КПЧ. «Силы контрреволюции,- говорилось в письме,- поддерживаемые империалистическими центрами, раз­вернули широкое наступление на социалистический строй в Чехословакии, не встречая необходимого противодей­ствия со стороны партии и народной власти. Возникла угроза основам социализма в Чехословакии». Участники встречи выразили в заключение убеждение, что Компар­тия Чехословакии, ее рабочий класс, крестьянство и интеллигенция «примут необходимые меры, чтобы пре­градить путь реакции и силам контрреволюции, чтобы сохранить и упрочить социализм в Чехословакии».
Таким образом, язык, которым страны - участницы Варшавского Договора разговаривали с режимом Дубчека, становился все более жестким и угрожающим. Дело явно шло к той или иной форме вмешательства извне.
Видимо, примерно с этого времени и началась военно­техническая подготовка к возможному вводу войск, хотя политического решения на этот счет принято еще не было. Брежнев и ряд других членов Политбюро (Косы­гин, Суслов) продолжали колебаться.
В конце июля был предпринят еще один, совершенно необычный по своей форме, шаг: было решено пойти на «фронтальную» встречу полных составов двух политбю­ро - КПСС и КПЧ, чтобы в ходе прямого и откровен­ного обмена мнениями попытаться найти выход из воз­никшего положения. Так как ни одна из сторон не желала быть «вызванной» на территорию другой для по­добного объяснения, договорились встретиться на гра­нице. Переговоры происходили в маленьком здании желе­знодорожного клуба чехословацкой пограничной станции Чиерна-над-Тисой, а жили делегации в поездах - каж­дая по свою сторону границы. Нельзя сказать, чтобы внешняя обстановка этих продолжавшихся пять дней (с 28 июля по 1 августа) переговоров была особенно привлекательной. Маленький, душный зал, где еле-еле разместились за длинным столом участники бесед, душ­ные, жаркие купе в вагонах, деревянные будочки «удобств», построенные вдоль поездов... Да и внутренняя атмосфера переговоров была немногим лучше. Хотя со­ветская сторона практически ничего не требовала от своих партнеров, кроме прекращения антисоциалисти­ческой, антисоветской и «антиваршавской» кампании в ЧССР, Дубчек и его «команда», подогреваемые интен­сивной до предела пропагандой, развернутой (не без помощи и активного участия Запада) внутри Чехослова­кии, не склонны были быть особенно сговорчивыми. Ат­мосфера за столом постепенно накалялась. Обвинения и контробвинения сыпались с обеих сторон. Хотя Бреж­нев (как, впрочем, и Дубчек) держался спокойно, с обеих сторон нашлись запальчивые деятели, позволявшие себе и тяжелые обвинения, и грубость. С нашей стороны этим особенно отличались П. Е. Шелест и Н. В. Подгорный, у чехов - Ф. Кригель. Помню, в один из таких периодов я повстречал в фойе также вышедшего из зала Й. Ленарта (тогда он был секретарем ЦК КПЧ, а до недавнего времени - главой правительства ЧССР). Этот сдержан­ный, скромный человек, искренний друг СССР, был явно потрясен происходящим. Слабо улыбнувшись, он сказал мне: «Да, сейчас самое время подставить голову под кран с холодной водой». Когда накал страстей при­вел к прекращению переговоров и чехословацкая деле­гация демонстративно покинула зал, Леонид Ильич про­вел личную встречу с Дубчеком в его вагоне. В ходе длительной и, видимо, очень трудной беседы один на один удалось убедить чехословацкого руководителя завершить встречу в Чиерне в более или менее приличной форме, даже с опубликованием совместного коммюнике, в ко­тором говорилось о поисках путей дальнейшего развития и укрепления советско-чехословацких отношений.
Еще более существенным было то, что Дубчек дал согласие на продолжение переговоров, на этот раз с участием делегаций компартий Болгарии, Венгрии, ГДР и Польши.
Такие переговоры «шестерки» состоялись сразу же после Чиерны - 3 августа, и прошли они в столице Словакии Братиславе. Выступления делегаций ничего нового не принесли: та же критика со стороны пяте­рых союзников (особенно Ульбрихта) и те же объясне­ния и обещания чехословацкой стороны. Однако обста­новка, казалось, была более конструктивной. В течение одного дня было выработано (при самом активном учас­тии советской стороны) и принято всеми итоговое заяв­ление. Это очень любопытный документ. В нем можно найти все, в чем была заинтересована и та, и другая сто­рона. Там говорилось и о «дальнейшем развитии социа­листической демократии», и об «уважении суверенитета и национальной независимости» всех соцстран. Это долж­но было удовлетворить руководителей КПЧ. С другой стороны, в том же заявлении мы видим весьма много­значительную фразу о том, что «поддержка, укрепление и защита завоеваний социализма, достигнутых ценой героических усилий, самоотверженного труда каждого народа, являются общим интернациональным долгом всех социалистических стран». А это, согласитесь, вы­глядело как прямое оправдание возможности вмешатель­ства во внутренние дела, то есть того, чему предстояло произойти в отношении Чехословакии через какие-то две с небольшим недели. И этот текст был принят чехо­словаками.
Так кто же кого «переиграл» с этим компромиссным братиславским документом?
Примирение, к которому, я убежден, искренне стре­мился Брежнев, на поверку оказалось иллюзией. В тот же самый вечер, когда окончилась работа «шестерки», на одной из центральных площадей Братиславы был организован грандиозней митинг «в защиту Дубчека». Выступая с балкона перед десятками тысяч людей, Смрковский (председатель Национального собрания, член Президиума ЦК КПЧ) произнес истерическую речь, подогревая настроение масс против СССР и его союзни­ков, и для пущего эффекта разорвал на себе рубашку при свете мощных прожекторов.
А тем временем, если верить воспоминаниям П. Е. Шелеста, в тот же день в Братиславе представи­телями просоветски настроенных сил ЧССР ему было передано адресованное советскому руководству обраще­ние с призывом ввести в Чехословакию войска союзни­ков, чтобы не допустить крушения социалистического строя в этой стране. Мне лично этот документ видеть не довелось, но упоминания о нем я слышал неодно­кратно. Думаю, он послужил финальным импульсом к принятию давно уже назревшего решения о вводе войск. Дальнейший ход событий был уже предрешен, и посколь­ку в дни, последовавшие за Братиславой, с чехословац­кой стороны не было предпринято ровным счетом ни­чего, чтобы как-то смягчить, разрядить установившуюся в стране враждебную в отношении СССР и его союзни­ков атмосферу, Брежнев оставил свои колебания и в ночь с 20 на 21 августа акция по вводу войск Советского Союза, Польши, ГДР, Болгарии и Венгрии была осу­ществлена. Характерно, что Брежнев не пожелал фигу­рировать в качестве единственного руководителя этой операции с советской стороны: эту ночь он провел в зда­нии Генерального штаба ВС СССР вместе с А. Н. Косы­гиным и Н. В. Подгорным, наблюдая за всем ходом опе­рации.
Военно-технически она была проведена безупречно. За какие-то считанные часы через границы ЧССР сразу из нескольких стран по суше и по воздуху, совершенно неожиданно для окружающего мира, в том числе и для разведок НАТО, были переброшены сотни тысяч войск, оккупированы внешние аэродромы, прежде всего в Праге, оцеплены важнейшие объекты.
Но самое главное состоит в том, что не было пролито ни одной капли крови. Операция и задумывалась союз­никами как чисто политический шаг, но полной уверен­ности в том, как отреагируют чехословаки, не было. По­могло прямое обращение через совпосла в последний момент, за пару часов до высадки десанта, к старому другу Брежнева президенту ЧССР Людвику Свободе, поддержанное министром обороны М. Дзуром. Чехо­словацкие войска получили приказ не оказывать со­противления, подтвержденный затем руководством КПЧ.
Никаких действий против населения или администра­ции ЧССР вступившие в страну войска не предприни­мали. По договоренности с руководителями других стран - участниц акции был, однако, предпринят один существенный шаг: из-за боязни, что все-таки будет орга­низовано сопротивление, решили задержать и изолиро­вать Дубчека и наиболее активных его сторонников в руководстве (Черника, Смрковского, Кригеля и еще не­скольких человек, но, конечно, не Свободу). Задержан­ных доставили самолетами в различные пункты Польши и СССР и временно разместили там. Это, однако, продол­жалось недолго. Уже 23 августа в Москве начались офи­циальные переговоры советского руководства во главе с Брежневым и руководителей ЧССР, в том числе Свободы (прилетевшего из Праги), Дубчека, Черника и др. Тема переговоров - меры по постепенной нормализации поло­жения, недопущение эксцессов и столкновений. Соот­ветствующие договоренности были достигнуты, и уже вскоре начался процесс отвода войск. Было условлено, что немцы, поляки, болгары, венгры уйдут полностью, а в Чехословакии останется лишь небольшая часть (не­сколько десятков тысяч человек) советского континген­та, которая будет размещена не в центре страны, а в районе ее западной границы, причем ни в какой форме не будет вмешиваться во внутреннюю жизнь страны. Условия пребывания советских войск были оговорены специальным межправительственным соглашением, под­писанным в октябре.
Руководство страны, возглавляемое Свободой и Дуб­чеком, продолжало оставаться на своих местах, и лишь постепенно от него начали отпадать наиболее неприми­римые антисоветские элементы (типа Кригеля). Но об­щую тональность политики в отношении СССР и других государств - участников Варшавского Договора чехо­словакам пришлось, конечно, сменить. Враждебные вы­пады прекратились, призывов к выходу из ОВД больше не было слышно. А ведь это, если разобраться, именно то, чего прежде всего добивалось руководство КПСС в Дрездене, Чиерне, Братиславе.
В своей книге «Личность и эпоха» известный историк Р, А. Медведев приходит к выводу, что советские руко­водители, пойдя на ввод войск в Чехословакию, «в сущ­ности... потерпели крупнейшее политическое пораже­ние», поскольку им не удалось добиться замены дуб- чековского руководства в ЧССР новым, которое состояло бы из просоветских деятелей, а Дубчек и его коллеги были «восторженно» встречены в стране по возвращении из Москвы. Думаю, что такой вывод не бесспорен. И вот по каким причинам.
Конечно, вступление иностранных войск вызвало рез­ко отрицательную реакцию у значительной части насе­ления Чехословакии, и в этом смысле по чехословацко-советской дружбе был нанесен сильный удар, а СССР и его союзники, пойдя на такое вмешательство, осно­вательно скомпрометировали себя в международном пла­не. Недаром позже, в годы «перестройки», это вмеша­тельство было официально осуждено руководящими ор­ганами нашей страны.
С другой стороны, однако, надо помнить и обстанов­ку тех лет, когда происходили события, о которых идет речь: разгар «холодной войны», крайнее обострение от­ношений с Западом, в том числе из-за войны во Вьет­наме, конфликт с Китаем. В этих условиях согласиться с отходом Чехословакии в той или иной форме от союза социалистических государств и идти на риск развала это­го союза (как это и произошло двумя десятилетиями позднее, в совсем иной обстановке) для советского руко­водства было, конечно, немыслимо. И Брежнев решил то­гда эту проблему по-своему, по-брежневски - не путем организации «путча» или подавления народного движе­ния, а путем осторожного, ловкого маневрирования на протяжении примерно года, то есть до того времени, ког­да укрепило свои позиции новое руководство КПЧ во гла­ве с Г. Гусаком. В целом Брежнев выражал удовлетворе­ние тем, как прошла и завершилась «чехословацкая эпо­пея». С его точки зрения, в то время удалось отстоять го­сударственные интересы СССР и стабильность в Европе сравнительно недорогой ценой.
Как бы заключительной чертой, подведенной под че­хословацкими событиями, явился визит Брежнева в Пра­гу в мае 1970 года, подписание нового Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи с ЧССР, теплый прием советского лидера на массовом митинге во дворе Пражского Кремля.