Майкл Карлей о предвоенной ситуации. Часть IV
Из книги Майкла Карлея "1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны".
Оппозиция Невилла Чемберлена альянсу с Советским Союзом была решающим фактором провала трехсторонних переговоров летом 1939 года и внесла немалый вклад в приближение Второй мировой войны.
…в своем дневнике Майский писал, что у Британии есть возможность либо заключить альянс с Советским Союзом, либо потерпеть поражение в войне с Германией. Но Чемберлен все еще не мог психологически переварить идею альянса с Советами, «ибо он раз и навсегда отбросил бы его в антигерманский лагерь и поставил бы крест над всякими проектами возрождения "appeasement". Поэтому Чемберлен торгуется с нами, как цыган, и снова и снова пытается подсунуть нам испорченную лошадь вместо здоровой.
…
22 мая Германия и Италия подписали «Пакт Стали», по которому оба правительства обязывались поддерживать друг друга в случае войны. На следующий день Гитлер собрал своих генералов, чтобы сказать им, что атакует Польшу при первой же возможности. И повторения чешской волокиты уже не будет.
25 мая британское правительство, с французским на буксире, предложило Советскому Союзу пакт об ограниченной взаимопомощи. Вступление его в силу зависело от согласия третьих стран, над которыми нависала угроза, и само оно было выдержано вполне в духе дискредитировавшей себя Лиги Наций. Чемберлен так объяснял своей сестре эту стратегию:
«…сложилась идея, которая и была впоследствии принята. По существу она дает русским то, чего они хотят, но по форме и изложению старается не создавать даже мысли об альянсе, заменяя его декларацией о наших намерениях…»
[Читать далее]Общественное мнение тоже оставалось важным фактором в политических расчетах Лондона и Парижа. Совершенно независимо от забот Чемберлена с британской прессой и палатой общин, Бонне был тоже озабочен и отмечал: «Сейчас в общественном мнении Франции и Британии складывается такое мощное движение в защиту соглашения с СССР, и во всем мире, включая Францию, среди громадного количества людей, даже самых умеренных взглядов, так крепнет убежденность, что именно от этого зависят судьбы мира, что в случае провала переговоров необходимо любой ценой возложить вину за это на Советский Союз». Это мнение разделял даже Сидс в Москве, и он открыто говорил Потемкину, что если переговоры не будут успешными, «то будет невозможно обвинить в этом» британское правительство.
Чемберлен думал, что его трюк с Лигой Наций сработает и тогда советскому правительству будет трудно отказаться от предложенного. Но Молотов, которого можно назвать кем угодно, только не дураком, мгновенно раскусил стратегию премьер-министра: она стремилась свести значение предполагаемого альянса к «клочку бумаги». С этим же нечаянно соглашался и Ченнон: «...наши новые обязательства не значат ничего... этот альянс [основанный на Женевских соглашениях] настолько непрочен, нереалистичен и лишен какой-либо практической ценности, что способен вызвать у нацистов только усмешку».
На довольно бурной встрече с Пайяром и Сидсом 27 мая Молотов обвинил французское и британское правительства, ни много ни мало, в предательстве. И кто, прочитав приведенные выше признания Чемберлена сестре, рискнет сказать, что комиссар был неправ? В англо-французских предложениях не содержится никакого плана мероприятий, говорил Молотов, по оказанию эффективной взаимной помощи в случае войны. Эти предложения вообще наводят на мысль, что Британия и Франция на самом деле вовсе не заинтересованы в альянсе. Потом он обратился к ссылкам на Лигу Наций. СССР не был против Лиги Наций, замечал Молотов, но механизмы взаимопомощи, предусмотренные Лигой для защиты от агрессора были ниже всякой критики. «Может получиться такое положение: в Совете будет поставлен вопрос об агрессии против СССР со стороны какого-либо участника "Оси". Представитель какой-нибудь Боливии будет рассуждать в Совете, имеется ли наличие акта агрессии против СССР, нужно ли оказать СССР помощь, а в это время агрессор будет поливать советскую территорию артиллерийским огнем». И тогда я поневоле спрашиваю себя, почему эти предложения ставят нас в рамки договоренностей Лиги, в то время как в гарантиях Британии Польше об этом нет ни слова. Галифакс, похоже, предвидел такую реакцию Молотова, поэтому уполномочил Сидса сказать, что все эти ссылки на Лигу Наций имели целью только успокоить британское общественное мнение. Хотя эффективность этого была весьма сомнительна ввиду мощной поддержки альянса общественным мнением. Большинство людей нисколько не заботила судьба полностью дискредитировавшей себя Лиги Наций, если она становилась препятствием на пути к соглашению с Россией.
…
2 июня Молотов в весьма решительной форме выдвинул четко очерченные условия, возвращавшие все, по сути дела, к литвиновскому предложению от 17 апреля о гарантиях для всех государств от Балтийского до Черного морей…
Молотовские предложения в Лондоне тщательно изучили. В комитете по внешней политике Галифакс признал: «очевидно, что в случае германского нападения мы пришли бы на помощь Голландии даже без просьбы с ее стороны...». Тем не менее Чемберлен был против гарантий странам Прибалтики, и его позиция перевесила. Иден, в то время рядовой член парламента, обратился к Галифаксу с предложением, чтобы он, Иден, отправился в Москву для облегчения хода переговоров. Форин офис решил вызвать для консультаций Сидса, но тот плохо себя чувствовал и не мог прилететь. И в Москву вместо Идена отправился Стрэнг…
8 июня Галифакс проинформировал Майского о планируемом визите Стрэнга в Москву. Он указывал, что британское правительство было по-прежнему против гарантий прибалтийским странам и одновременного подписания политических и военных конвенций, а также выступало за возможность подписания сепаратного мира. Впоследствии Галифакс упоминал, что рассматривались также возможности его визита в Москву, но как министр иностранных дел он не хотел покидать Лондон…
Ознакомившись с новым британским планом, Корбен сказал Кадогану, что на успех едва ли стоит рассчитывать: «...Корбен сказал, что ему вполне понятны все трудности [британской позиции]... но факт остается фактом: если русские будут поставлены лицом к лицу с тем документом, который мы им подготовили, то они могут оправдать им самые мрачные свои подозрения...». В Москве Стрэнг сообщил Наджиару, что у него есть инструкции не только не идти навстречу советской позиции, а даже попытаться свести на нет и те уступки, которые сделали англо-французы в своих предыдущих предложениях в конце мая…
Майский характеризовал британскую политику, как «базарную технику». «Но даже на базаре, когда хотят шиллинг, никто не начинает с двух пенсов». У Москвы сложилось впечатление, что «британское правительство на самом деле настроено против договора, а его, не желающее и упирающееся, насильно подводят в нему».
…
Именно в тот момент, когда Молотов не очень-то спешил с ответом на очевидные германские заигрывания, интерес к улучшению отношений с Берлином стали проявлять британцы. Майский неоднократно отмечал, что Чемберлен - и Галифакс, мог бы добавить он - не хотели сжигать мостов к Гитлеру. В своих публичных выступлениях оба тщательно следили за тем, чтобы оставить возможность для новых предложений из Берлина…
Чемберлен и Галифакс были, похоже, гораздо больше заинтересованы в переговорах с Германией, чем Молотов, но при условии, что Гитлер будет вести себя «разумно». Беда была в том, что сами немцы хотели разговаривать с Молотовым, а не с Чемберленом.
…
Тем временем весь июнь и июль советские переговоры с французами и британцами шли ни шатко и ни валко, в торгах об условиях и бесконечных поисках политически приемлемых формулировок.
…
Молотов был уже по горло сыт поведением Галифакса и Чемберлена. Он писал, что сохранялись разногласия по определению «косвенной» агрессии и сетовал, что «в этом вопросе наши партнеры прибегают к всевозможным жульничествам и недостойным уверткам». Они хотели разделить политическое и военное соглашения, в то время как наша позиция состоит в том, «что военная часть есть неотъемлемая составная часть военно-политического договора». В ином случае вся эта политическая конвенция окажется просто «пустой декларацией».
«Только жулики и мошенники, какими проявляют себя все это время господа переговорщики с англо-французской стороны, могут, прикидываясь, делать вид, что будто бы наше требование одновременности заключения политического и военного соглашений является в переговорах чем-то новым, а в прессе пустили даже утку, что мы требуем будто бы военного соглашения предварительно, т. е. до заключения политического соглашения. Непонятно только, на что они рассчитывают, когда пускаются в переговорах на такие неумные проделки. Видимо, толку от всех этих бесконечных переговоров не будет. Тогда пусть пеняют на себя».
Британцы не испытывали большой приязни к Советам. «Мы обеими руками протягиваем им то, чего они требуют, - писал Кадоган в своем дневнике, - а они просто отталкивают эти руки. Молотов - это невежественный и подозрительный мужик, крестьянин». А все они вообще «неумытые мусорщики», писал тот же Кадоган в конце июня.
Суриц соглашался с Молотовым, замечая, что подталкиваемым широкой волной французского общественного мнения к скорейшему заключению соглашения, англо-французским участникам переговоров не оставалось ничего, как заявлять, что советская сторона все время выдвигает новые требования. Наши партнеры не хотят «настоящего соглашения с нами», но боятся реакции общественности в случае провала переговоров.
…
Пока немцы вели разведку в Москве, британские дипломаты поддерживали флирт со своими германскими коллегами. Заводилами с британской стороны были Хадсон, чьи мартовские переговоры в Москве не принесли никакого результата, и Вильсон - ближайшие сподвижники Чемберлена.
…легкомысленно-милостивое отношение Чемберлена к немцам находится в поразительном контрасте с непримиримой позицией Молотова…
«Вам не нужна такая наступательная мощь, чтобы одержать сокрушительную победу...» - продолжал уверять Чемберлен. Но почему в таком случае он был так враждебно настроен в отношении альянса с Советским Союзом? Если принять логику премьер-министра, то признанная оборонительная мощь Красной армии была крайне важна для защиты Польши в частности и для всего альянса в целом. Большинство военных признавало Красную армию как очень серьезную оборонительную силу, что и было доказано успешными ее операциями против японской Квантунской армии на манчьжурской границе. Таким образом, принимая во внимание его приверженность оборонительной стратегии, позиция Чемберлена относительно альянса с Советами кажется лишенной всякой логики и непонятной, если не допустить, что она диктовалась чисто идеологическими соображениями.
…
Для англичан важным условием возможности военного соглашения было согласие Советов принять британское определение «косвенной агрессии». А в военных переговорах британские представители были проинструктированы «продвигаться как можно медленнее»… Еще в начале лета Харви, личный секретарь Галифакса, записал в своем дневнике, что эти переговоры в Москве были «просто уловкой - главным образом благодаря медлительности и нежеланию, с которыми мы за них с самого начала взялись. Это правительство никогда и ни на что не согласится с Советской Россией». Эти «ничего и никогда» стали очевидны 2 августа, когда дипломаты вкратце отчитались перед Дрэксом о ходе переговоров. Из того что он услышал, Дрэкс вполне резонно заключил, что эти переговоры скорее всего ни к чему не приведут: «Когда я спросил, насколько велика вероятность провала ответом мне было краткое, но красноречивое молчание, а потом министр иностранных дел заметил, что в общем лучшей линией поведения было бы затягивание переговоров как можно дольше. Перспектива была не из блестящих, но мы все же согласились на том, что так будет лучше всего».
Небрежение к переговорам демонстрировалось разными способами. Даже для транспортировки своей миссии в Москву британское правительство, как известно, наняло торговое судно; современные быстроходные гидросамолеты были заняты на очередных маневрах. Только какой-нибудь клерк из Форин офиса мог предполагать, что миссию следует отправить с эскортом быстроходных крейсеров! Ведь это было бы сигналом «всему миру вообще и державам Оси в частности, что мы действительно придаем какое-то значение этим переговорам». Министр все же «рассмотрел» это предложение, отмечал Сарджент. Но в конце концов решил, что... «было бы слишком вызывающе посылать крейсера на Балтику...». Переговоры, казалось, так мало заботили Галифакса, что он «едва прочитал» инструкции для британской делегации. Так, британской делегации было сказано избегать дискуссий о советской помощи Польше и Румынии; Советы могли сами напрямую договориться с польским и румынским правительствами. И такие инструкции были даны несмотря на то, что все знали - вопрос о правах прохода войск будет ключевым в советской позиции.
Французы не вполне разделяли такое благодушие англичан. Они ждали переговоров с нетерпением и хотели послать свою делегацию в Москву как можно скорее. Но как случалось всегда, посожалев о планах доставки британской делегации, они со всем согласились. Инструкции главе французской делегации, генералу Жозефу Думенку были даны краткие и расплывчатые, «почти бесполезные», как отмечал британский генерал Гастингс Л. Исмэй; хотя и в более пространных британских инструкциях толку было мало. Французские генералы были, похоже так же беззаботны, как и их британские коллеги. По словам Исмэя, французские инструкции «сводились... в основном к требованиям, которые выдвигали французы к русским, и молчали насчет того, что же готовы сделать сами французы». «У русских тоже наверняка есть какие-то вопросы к французам и англичанам относительно их вклада в общее дело», заметил Исмэй. В ответ генерал Луи Жамэ «улыбнулся и пожал плечами». Когда Исмэй поинтересовался у Думенка, что тот собирается говорить в ответ на вопросы русских, тот ответил: «Да, по сути дела, ничего, я лучше послушаю». Французы в очередной раз демонстрировали свои дурные привычки. Как и в британских, во французских инструкциях почти ничего не говорилось относительно советской помощи Польше и Румынии, предлагалось только делать упор на то, что Польша была не согласна предоставить Красной армии проход через свою территорию. Думенк даже сетовал Леже, что едет в Москву «с пустыми руками» - неважный багаж на переговорах для предлагающей стороны.
…среди британцев никто не испытывал особой озабоченности по поводу переговоров с Москвой, только обычное британское высокомерие по отношению к русским. У Майского остались записи об их завтраке с Драксом. Беседа была вполне безобидная, до тех пор пока Майский не спросил, почему делегация не летит в Москву или не отправится туда на быстроходном крейсере. Дракс отделался вежливым ответом, что у делегации слишком много багажа и не стоит лишать команду военного корабля их спальных мест. «Я ушам своим не верил», - писал Майский. Дракс сам признался, что делегация отправлялась на зафрахтованном по случаю торговом судне «City of Exeter». Скорость его была тринадцать узлов в час, говорилось в записке Майского. Изумленный посол не стал скрывать своих чувств от Дракса. «Когда в Европе почва начинает гореть под ногами», а англо-французы собираются в Москву на грузовозе. «Поразительно! - писал Майский. - Чемберлен, несмотря ни на что, продолжает вести свою игру: ему нужен не тройственный пакт, а переговоры о пакте, чтобы подороже продать эту карту Гитлеру».
Майский не слишком ошибался, говоря о Чемберлене, тем удивительнее его оптимизм относительно исхода переговоров. Нисколько не доверяя премьер-министру, он все же надеялся, что англо-советский блок в конце концов будет создан…
2 августа с Молотовым встретились Сидс и Наджиар... Молотов… пожаловался на то, что в британскую и французскую прессу просочились сведения о конфиденциальных деталях переговоров. И характер этой информации указывал, что она была из правительственных источников. «Эти методы», сказал Молотов, могут оказать весьма негативное воздействие на ход переговоров. И хотя Молотов открыто не заявлял этого, утечки информации были наверняка сфабрикованные - чтобы подготовить общественное мнение к срыву переговоров и возложить вину за это на советское правительство…
Наджиар встретился с Потемкиным, чтобы обменяться списками членов делегаций предстоящих переговоров. Ничто не могло лучше продемонстрировать серьезность советских намерений, сказал Потемкин, чем состав советской делегации, которую должен был возглавить сам нарком обороны Ворошилов, в нее входил также и начальник генерального штаба Красной армии, Б. М. Шапошников. Думенк и Дракс не были фигурами равного им ранга. Наджиару также был передан запрос Молотова об уровне полномочий англо-французской делегации. А несколькими днями позже Наджиару вновь был задан вопрос о позициях польского и румынского правительств относительно предоставления прохода для Красной армии.
У советской делегации были все полномочия вести переговоры и подписать военную конвенцию с англо-французской делегацией. Шапошников подготовил детально проработанный документ, в котором указывались даже номера частей и соединений, которые Красная армия готова была использовать, чтобы выполнить свои обязательства. Еще более значительными представляются личные инструкции, данные Ворошилову, главе советской делегации. Среди них были следующие: «прежде всего» заявить о чрезвычайных полномочиях советской делегации и потребовать таких же для их делегаций от французской и британской сторон. «Если не окажется у них полномочий на подписание конвенции, выразить удивление, развести руками и «почтительно» спросить, для каких целей направило их правительство в СССР». Если они ответят, что прибыли только для того, чтобы обсудить подготовку военного соглашения, спросить - имеется ли у них конкретный оборонительный план на случай агрессии против будущих союзников. Если такового нет, спросить британцев и французов - на основе чего они вообще собираются договариваться. «Если французы и англичане все же будут настаивать на переговорах, то переговоры свести к дискуссии по отдельным принципиальным вопросам, главным образом, о пропуске наших войск через Виленский коридор и Галицию, а также Румынию».
«Если выяснится, что свободный пропуск наших войск через территории Польши и Румынии является исключительным, то заявить, что без этого условия соглашение невозможно, так как без свободного пропуска советских войск через указанные территории оборона против агрессии в любом ее варианте обречена на провал, что мы не считаем возможным участвовать в предприятии, заранее обреченном на провал».
Советские инструкции предусматривали любые слабые места в позиции англо-французской делегации, а их категоричный тон не предвещал ничего хорошего. Штабные переговоры шли своим нелегким, извилистым путем к провалу; и это именно в то время, когда немцы продолжали все настоятельнее обхаживать советское руководство на самых разных уровнях - от низшего до самого высшего. Англо-французская политика окончательно зашла в тупик…