А. С. Панкратов о голоде 1911-1912 гг. Часть X
Из книги А. С. Панкратова «Без хлеба».
С. Дедово - центр большого района Стерлитамакского уезда…
Меня здесь познакомили с «вещественными доказательствами» голода - с образцами «голодного хлеба».
Тут целых два склада его. Два голодных музея. Один - у земского врача, другой - у землевладелицы А. Д. Лашкевич.
Каких только «пород» в этих музеях нет!
Черная, сожженная в золе башкирская лепешка. Бог знает, из чего она сделана. На вид простой уголь.
Большая краюха какого-то не то «кизяка» (материала для топки печей), не то простой смеси овсяной шелухи с землей…
Смесей вообще много. Муку мешают с дикой гречихой. Такая смесь стоит в цене чистой муки (1 руб. 20 к. пуд). Смешивают с овсом. Пуд такой муки тоже стоит 1 р. 20 к. С желудями, причем желуди размолоты со шкуркой и даже с шапочкой. Наконец, очень распространена смесь с отрубями. Отруби преобладают, и мука становится похожей на мякину.
В районе уже начались цинга и тиф. Пока в небольшом количестве и в первичных формах. Голод дает себя сильно чувствовать. Нужда кричит из каждой избушки.
[Читать далее]- Изголодались мы, - говорил мне один чувашин, - а помощи все нет и нет.
К кузьминовскому священнику пришла на кухню толпа голодных прихожан просить о помощи. Стоят, плачут, жалуются на горькую участь. В это время кухарка кинула сухую, горелую корку собаке. Голодные ребята бросились, отняли корку у собаки и съели.
Книжку в руки возьмет читать, - рассказывал мне кузьминовский священник о своих учениках, - руки трясутся. Книжка ходуном ходит. Потом опустится малец на парту и в обморок. Несколько случаев было. Ставлю их на колени, они стоять не могут, падают... Что будешь с ними делать?
- Вы бы, батюшка, - говорю, - на колени-то перестали бы ставить.
- Что делать, ставлю... Страх Божий внушаю.
Попик-мордвин не старый, но малоразвитой, «ветхозаветный».
Такие или вроде этих характеристики голода я слышал от многих учителей и учительниц. Обмороки детей стали теперь обычным явлением в школе. А состояние школьников - самый верный признак состояния всей деревни.
Нынешний год в школах небывалый наплыв.
Некуда помещать детей. В классах духота. Это не осуществление идеала всеобщего обучения, а просто тот же голод: он заставляет посылать в школу детей. Родители знают, что школьников будут кормить прежде всех.
Но школьников стали кормить только в ноябре. И далеко не во всех школах... Большинство школ ждет кормежки.
Один башкирин узнал, что в Дедове открылась школьная столовая, привел своего сына и говорит:
- С осени такой форма искал, чтобы учил и кормил...
Но сына его не приняли. Поздно. Да и некуда.
В школьных столовых бывают такие сцены. Мальчик приводит сестренку 3-4-х лет и усаживает с собой за парту.
Подают щи. Он ест сам и кормит ее. Ложку себе в рот, ложку ей. Если кто скажет:
- Ей не полагается.
Мальчик уверяет:
- Я лишнего не беру, сам ем меньше.
Пока стоит тепло. Но начнутся морозы, и ребятам, за отсутствием одежды, придется лишиться школьной кормежки. Куда выйдешь из дома в стужу? Какая мать выпустить в это время босого и раздетого ребенка?
В д. Петровке рассказывали:
- Двое мужиков у нас кончились...
- От чего?
- От голода, знать. Сначала простудились. Потом дело пошло па поправку. Но есть в доме стало нечего. Они и умерли.
Голод, видимо, подорвал истощенный болезнью организм.
Обычная голодная смерть русского крестьянина.
Священник с. Яннадского плакался мне:
- Сторожа церковного лишился. Сегодня посылаю за ним, чтобы отвезти меня в школу, а он от слабости встать с постели не может - 1 1/2 суток не ел. Псаломщик тоже бежит из села - есть нечего... Просто ужас какой-то, а не жизнь.
Он передавал, что в его селе ухитряются как-то размалывать солому и смешивать се с мукой. В таком виде едят.
Отсутствие помощи породило вполне понятное озлобление.
По деревне, как мгла, съевшая урожай этого года, ползут слухи, что ночью на дорогах кое-где останавливают и обирают...
Умер в одном селе ребенок. Родители не пожелали хоронить и обратились к «начальству».
- С голода умер. Ты не помог - теперь ты и хорони.
Толпа голодных пришла к молоканам просить хлеба взаймы. Те не дают.
- Не дадите? Сами возьмем.
И двинулись к амбарам.
Пришлось дать «взаймы». Толпа взяла, но соблюла законный декорум: сама пожелала подписать обязательство, что вернет долг из первого урожая.
Богатый мулла, имевший 5 тысяч пудов старого хлеба, хотел продать этот хлеб. Башкиры этой деревни окружили плотным кольцом его амбар и сказали:
- Не дадим подавать!
- Как так? Мой хлеб.
- Знаем, что твой. Но не позволим!. Кормовой не дадут; зима придет, что будем ашать?
- Мне-то что до этого?
- Твой хлеб ашать будем. А потом отдадим. Так и не дали продать. День и ночь сторожили амбар муллы. Никого к нему не подпускали.
Мулла рассчитывал нажить деньги, нарочно долго не продавал хлеба, цену выжидал. Но прихожане расстроили его план. Жаловаться на них полиции нельзя, наживешь врагов и сократишь доходы.
Хищников, вроде этою муллы, в деревне много. Налетели, как коршуны. Всякий, у кого есть деньги и мало совести, старается утилизировать петлю, накинутую голодом на шею крестьянину.
Очень усердствуют в этом отношении волостные писаря. Чтобы иметь право скупить башкирские земли, некоторые из них приписываются к башкирскому обществу и скупают «души» десятками.
Из соседней, Оренбургской, губернии приезжают кулаки и также скупают наделы в дозволенном законом количестве: на себя шесть, на имя жены шесть, детей - по шести и на имя других подставных лиц - в таком же числе...
Крестьяне только кряхтят да ахают, но продолжают «укрепляться в душевом наделе и тут же раскрепляться»... в пользу этих хищников.
Пала до последней степени цена аренды. В д. Карлачике десятина на 6 лет идет по... рублю. Одного пуда муки нельзя купить за десятину прекрасной земли. Только крайний смертный голод может заставить отдать землю за такую ничтожную цену.
В д. Кузьминовке один очень бессовестный кулак скупает землю по 25 р. за десятину, но платит не деньгами а ржаной мукой и ставит ее по цене 2 рубля пуд.
И продают - что делать?
Я беседовать с одним таким скупщиком. Он смотрит на меня ясными глазами:
- Я благодеяние оказываю, - говорит он, поймите! Какая там эксплуатация? Им нужен хлеб, чтобы жить. Я даю. Кто бы у них купил землю - нет в пашей округе богачей.
Спорить с ним нельзя. Все равно не убедишь. Разные точки зрения.
В Дедове я впервые познакомился с частной помощью. Она, как известно, запрещена…
Губернские земства учредили когда-то санитарно-благотворительные попечительства. Чуть ли не во всех земских губерниях они есть, но, конечно, ничего не делают.
…
- Умерли три женщины...
- Неужели от голода?
Позвали меня для исповеди, - рассказывал кармальский священник о. Никитин, - вижу - лежат, не могут двинуть рукой. «Что с вами?» - говорю. «Есть нечего, батюшка». Причастил я их, исповедал, а потом... и схоронил.
Он говорил что мистическим шепотом, с ужасом в лице.
- Звали доктора?
- Нет, не обращались.
- От какой же, по-вашему, болезни они умерли?
- Не знаю... жаловались они только на одну слабость, а она явилась, знать, от голода.
- И никто не помог им куском хлеба?
- Нанесли им пирогов, когда было поздно... не ели уж они, умирали.
Я спросил о семьях их.
- Много таких у нас семей, - сказал священник. - День едят, день нет. Как живут - Бог их знает.
Так как это не жизнь, а одна нудная, ноющая застарелая язва, то грань, отделяющая смерть от такой жизни, совсем бывает стерта, ее нет. При жизни уже начинается смерть, и все человеческие понятия и самая человечность принимают очертание какой-то уродливой простоты.
Умирают, как живут. Не слышно, не видно.
Я видел людей, которых голод приводил к веревке. Но это - исключительные натуры, и самые случаи такие - исключительные.
Русская крестьянская смерть - тихая. Наш мужик даже и умирая от голода, словно стремится не тревожить любезное начальство, так как знает, что у этого начальства и без того много заботь о нем...
- Две старухи у меня в приходе умерли, - рассказывал мне другой испуганный батюшка.
- От голода?
- Да, - опасливо сказал он.
Им было за шестьдесят. В трудовой крестьянской семье они были обузой, так как даже прясть не могли, - руки тряслись и глаза были плохи. Словом, работы от них не видели, а пищу им подавай. Когда был урожай, на них в семье смотрели молча, равнодушно. Но подошел голод, и бедные старухи стали лишними, ибо, не производя, потребляли ценности. Им открыто заявили:
- Умирайте!
Старухи сами искренно желали своей смерти, ибо были убеждены, что жить они права не имеют.
- Не работницы мы... Поэтому и жить нам не стоит. Зря только хлеб едим.
Но смерть сначала отнеслась к ним юмористически: как они ни звали, не приходила.
Когда голод усилился, само собой создалось положение, что старух стали «обносить». Нынче дадут кусок, завтра «забудут». Ребята едят, сами хозяева (сын и дочь старух) тоже жуют, а старухам нет. Они уж знают причину и не просят. Делалось это не потому, что сознательно хотели уморить голодом, - нет, просто хлеба осталось мало. Есть в сусеке пуд, по это последний пуд. Съедят его - надо будет вести на базар лошадь, продавать ее за 6 рублей. А с лошадью уж закрывался для семьи горизонт. Помощи не было ниоткуда.
Рассуждения были страшно-логичны: старухам все равно помирать, а из ребят работники выйдут...
Когда корабль тонет, сбрасывают груз в море. И если нужно сбросить человека, то те, кто остаются жить, не задумаются это сделать...
Старухи, не доедая, стали слабеть. А потом легли на постель и объявили, что они умирают. В семье стали креститься:
- Слава Богу! Лишний рот с плеч долой!
Крестились и старухи:
- Слава Богу.
Они пожелали причаститься и перед исповедью сказали священнику:
- Голодно, батюшка...
- Давно ели?
- Вчера сын кусок дал, пожалел. Ему, кормильцу, невмоготу: хлеба-то нет, а семья вон какая!
Священник принес умирающим хлеба. Потом зашел навестить. Старухи ему сказали:
- Хлеб-то твой ребятенки-внуки растаскал». Голодные ведь... Мы не успели куска в рот взять...
Он снова принес им хлеба. Но дети опять растаскали. Наконец, он дал женщинам кусок и остался сидеть около них. Ребята подскочили и стали вырывать у них хлеб. Произошла свалка. Слабые старухи защищались, не давали, прятали кусок под одеяло, спешили есть. А голодные ребята рвали...
В конце концов старухи умерли:
- От «слабости»...
Такова общая типическая смерть, Я всюду слышал рассказы о ней. Они варьировались. Там умерли так старухи, тут - старики, а в ином месте - дети.
Вода подступала, и за борт корабля выбрасывалось все лишнее, слабое, потом среди сильных слабейшее, а затем исчезали в пучине и сильные...
Об одном мужике я слышал такой рассказ:
- Есть было нечего... Истощал. Лег... Умер. Соседи узнали, что он умирает с голода, только тогда, когда исправить было нельзя. Принесли хлеба, а ему уже было ничего не нужно...
Батюшка рассказывал о двух умерших старухах в присутствии одного земского начальника. Когда он кончил, невольно явился вопрос:
- От чего старухи умерли?
Священник сказал:
- От голода.
- Чепуха, - возразила, земский начальник. - У нас нет смертей от голода.
Он был прав и неправ в одно и то же время. Конечно, у нас нет таких смертей от голода, как в Индии: там во время голода тощие, исхудалые люди сидят на улицах и ждут смерти. Неделями не видят никакой пищи.
Было бы просто стыдно переживать такую картину.
Такого страшного голода у нас нет. Но голодные смерти все-таки есть. Они только принимают иную, малозаметную, не бьющую в глаза форму.
В России голодают просто, и умирают от голода так же просто. «Не эффектно».
У нас понемногу истощаются, надрываются. Истощение это иногда незаметно ни для посторонних, ни для семейных, ни даже для самого истощающегося человека. Наступает вот такой голодный год, как ныне. Разнообразие пищи прекращается. Нет ни овощей, ни молока, ни мяса, ни даже чая. Остается один хлеб.
Сколько сотен тысяч крестьян питаются в голодный год одним хлебом?
Но и хлеба мало - приходится рассчитывать, есть и оглядываться, со страхом смотреть в будущее. Организм от всего этого надламывается. Человек ходит, говорит, но он уже не тот. Более сильные выдерживают, слабые валятся на постель. В истощенный организм влетает какой-нибудь микроб, в деревне их тучи, - и человек умирает.
- От чего умер? - спрашивают.
- От брюшного тифа.
Или:
- От горячки... От лихорадки...
А иногда яснее:
- Ослабел... и умер.
Называют болезни, но не говорят о голоде. А, между тем, очевидно, что первоисточник смерти - недоедание, другими словами - голод.
Но иногда и у нас бьют в глаза сильные примеры такой смерти, о которой в деревне говорят прямо:
- От голода.
Я уже отметил рассказы двух священников. В тех рассказах говорится о голоде, как причине слабости и последовавшей от нее смерти. Тут нет индийского «эффекта», но голодная смерть остается та же. И ничем, никакими доводами ее не устранишь...
- Но тогда, - возразил мне земский начальник - такие голодные смерти могут быть и в обычный год?
- К сожалению, могут; при той нищете, которую переживает богатая Россия, могут. Но в голодные годы такие случаи становятся очень часты, очень заметны и очень остры. В том только разница...
Кстати о голодном тифе.
По этому старому вопросу царит разнообразие взглядов. Я сообщил одному администратору, что в киргизмиакском медицинском участке 16 деревень поражены тифом.
- Голодным? - спрашивает он.
- Да, - отвечаю.
Он улыбается.
- Не может быть. Видимо, брюшным?
- Есть сыпной, но более брюшного.
- Значит, не голодный - голодный только сыпной...
Этот взгляд, утвердившейся среди администрации. Но правильно ли такое категорическое понятие? Что говорить, оно только удобно для «начальства», которое может отписать и оправдаться:
«Во вверенном мне участке (губернии) нет голодного тифа».
Чтобы не создавать впечатления, оно, конечно, не прибавит туг же:
«... Есть несколько тысяч заболевших брюшным тифом».
Сыпной тиф бывает и не от голода. Брюшной может быть от голода.
Надломленный недоеданием организм не только не противится тифозной бактерии, но представляет очень удобную почву для заболевания брюшным тифом...
Один земский врач, в участке которого много тифозных, мне передавал:
- Нужно иметь мужество смотреть правде в глаза. Конечно, есть брюшной тиф и в урожайное время, как есть и цинга. Брюшной тиф получается, главным образом, от скверной воды. Но в голодный год он развивается необычайно. И причиной его является, главным образом, голод.
Это верно, «если смотреть правде в глаза». Но у нас вместо этого принято прятаться за тонкие загородки разных рубрик и категорий.
Эти рубрики ловко приноровлены к тому, чтобы «не беспокоить начальство» и «не производить шума».
Поэтому у нас нет
- Голодных смертей.
Из тифов голодный только
- Сыпной.
А в результате нет и
- Голода.
С. Дедово - центр большого района Стерлитамакского уезда…
Меня здесь познакомили с «вещественными доказательствами» голода - с образцами «голодного хлеба».
Тут целых два склада его. Два голодных музея. Один - у земского врача, другой - у землевладелицы А. Д. Лашкевич.
Каких только «пород» в этих музеях нет!
Черная, сожженная в золе башкирская лепешка. Бог знает, из чего она сделана. На вид простой уголь.
Большая краюха какого-то не то «кизяка» (материала для топки печей), не то простой смеси овсяной шелухи с землей…
Смесей вообще много. Муку мешают с дикой гречихой. Такая смесь стоит в цене чистой муки (1 руб. 20 к. пуд). Смешивают с овсом. Пуд такой муки тоже стоит 1 р. 20 к. С желудями, причем желуди размолоты со шкуркой и даже с шапочкой. Наконец, очень распространена смесь с отрубями. Отруби преобладают, и мука становится похожей на мякину.
В районе уже начались цинга и тиф. Пока в небольшом количестве и в первичных формах. Голод дает себя сильно чувствовать. Нужда кричит из каждой избушки.
[Читать далее]- Изголодались мы, - говорил мне один чувашин, - а помощи все нет и нет.
К кузьминовскому священнику пришла на кухню толпа голодных прихожан просить о помощи. Стоят, плачут, жалуются на горькую участь. В это время кухарка кинула сухую, горелую корку собаке. Голодные ребята бросились, отняли корку у собаки и съели.
Книжку в руки возьмет читать, - рассказывал мне кузьминовский священник о своих учениках, - руки трясутся. Книжка ходуном ходит. Потом опустится малец на парту и в обморок. Несколько случаев было. Ставлю их на колени, они стоять не могут, падают... Что будешь с ними делать?
- Вы бы, батюшка, - говорю, - на колени-то перестали бы ставить.
- Что делать, ставлю... Страх Божий внушаю.
Попик-мордвин не старый, но малоразвитой, «ветхозаветный».
Такие или вроде этих характеристики голода я слышал от многих учителей и учительниц. Обмороки детей стали теперь обычным явлением в школе. А состояние школьников - самый верный признак состояния всей деревни.
Нынешний год в школах небывалый наплыв.
Некуда помещать детей. В классах духота. Это не осуществление идеала всеобщего обучения, а просто тот же голод: он заставляет посылать в школу детей. Родители знают, что школьников будут кормить прежде всех.
Но школьников стали кормить только в ноябре. И далеко не во всех школах... Большинство школ ждет кормежки.
Один башкирин узнал, что в Дедове открылась школьная столовая, привел своего сына и говорит:
- С осени такой форма искал, чтобы учил и кормил...
Но сына его не приняли. Поздно. Да и некуда.
В школьных столовых бывают такие сцены. Мальчик приводит сестренку 3-4-х лет и усаживает с собой за парту.
Подают щи. Он ест сам и кормит ее. Ложку себе в рот, ложку ей. Если кто скажет:
- Ей не полагается.
Мальчик уверяет:
- Я лишнего не беру, сам ем меньше.
Пока стоит тепло. Но начнутся морозы, и ребятам, за отсутствием одежды, придется лишиться школьной кормежки. Куда выйдешь из дома в стужу? Какая мать выпустить в это время босого и раздетого ребенка?
В д. Петровке рассказывали:
- Двое мужиков у нас кончились...
- От чего?
- От голода, знать. Сначала простудились. Потом дело пошло па поправку. Но есть в доме стало нечего. Они и умерли.
Голод, видимо, подорвал истощенный болезнью организм.
Обычная голодная смерть русского крестьянина.
Священник с. Яннадского плакался мне:
- Сторожа церковного лишился. Сегодня посылаю за ним, чтобы отвезти меня в школу, а он от слабости встать с постели не может - 1 1/2 суток не ел. Псаломщик тоже бежит из села - есть нечего... Просто ужас какой-то, а не жизнь.
Он передавал, что в его селе ухитряются как-то размалывать солому и смешивать се с мукой. В таком виде едят.
Отсутствие помощи породило вполне понятное озлобление.
По деревне, как мгла, съевшая урожай этого года, ползут слухи, что ночью на дорогах кое-где останавливают и обирают...
Умер в одном селе ребенок. Родители не пожелали хоронить и обратились к «начальству».
- С голода умер. Ты не помог - теперь ты и хорони.
Толпа голодных пришла к молоканам просить хлеба взаймы. Те не дают.
- Не дадите? Сами возьмем.
И двинулись к амбарам.
Пришлось дать «взаймы». Толпа взяла, но соблюла законный декорум: сама пожелала подписать обязательство, что вернет долг из первого урожая.
Богатый мулла, имевший 5 тысяч пудов старого хлеба, хотел продать этот хлеб. Башкиры этой деревни окружили плотным кольцом его амбар и сказали:
- Не дадим подавать!
- Как так? Мой хлеб.
- Знаем, что твой. Но не позволим!. Кормовой не дадут; зима придет, что будем ашать?
- Мне-то что до этого?
- Твой хлеб ашать будем. А потом отдадим. Так и не дали продать. День и ночь сторожили амбар муллы. Никого к нему не подпускали.
Мулла рассчитывал нажить деньги, нарочно долго не продавал хлеба, цену выжидал. Но прихожане расстроили его план. Жаловаться на них полиции нельзя, наживешь врагов и сократишь доходы.
Хищников, вроде этою муллы, в деревне много. Налетели, как коршуны. Всякий, у кого есть деньги и мало совести, старается утилизировать петлю, накинутую голодом на шею крестьянину.
Очень усердствуют в этом отношении волостные писаря. Чтобы иметь право скупить башкирские земли, некоторые из них приписываются к башкирскому обществу и скупают «души» десятками.
Из соседней, Оренбургской, губернии приезжают кулаки и также скупают наделы в дозволенном законом количестве: на себя шесть, на имя жены шесть, детей - по шести и на имя других подставных лиц - в таком же числе...
Крестьяне только кряхтят да ахают, но продолжают «укрепляться в душевом наделе и тут же раскрепляться»... в пользу этих хищников.
Пала до последней степени цена аренды. В д. Карлачике десятина на 6 лет идет по... рублю. Одного пуда муки нельзя купить за десятину прекрасной земли. Только крайний смертный голод может заставить отдать землю за такую ничтожную цену.
В д. Кузьминовке один очень бессовестный кулак скупает землю по 25 р. за десятину, но платит не деньгами а ржаной мукой и ставит ее по цене 2 рубля пуд.
И продают - что делать?
Я беседовать с одним таким скупщиком. Он смотрит на меня ясными глазами:
- Я благодеяние оказываю, - говорит он, поймите! Какая там эксплуатация? Им нужен хлеб, чтобы жить. Я даю. Кто бы у них купил землю - нет в пашей округе богачей.
Спорить с ним нельзя. Все равно не убедишь. Разные точки зрения.
В Дедове я впервые познакомился с частной помощью. Она, как известно, запрещена…
Губернские земства учредили когда-то санитарно-благотворительные попечительства. Чуть ли не во всех земских губерниях они есть, но, конечно, ничего не делают.
…
- Умерли три женщины...
- Неужели от голода?
Позвали меня для исповеди, - рассказывал кармальский священник о. Никитин, - вижу - лежат, не могут двинуть рукой. «Что с вами?» - говорю. «Есть нечего, батюшка». Причастил я их, исповедал, а потом... и схоронил.
Он говорил что мистическим шепотом, с ужасом в лице.
- Звали доктора?
- Нет, не обращались.
- От какой же, по-вашему, болезни они умерли?
- Не знаю... жаловались они только на одну слабость, а она явилась, знать, от голода.
- И никто не помог им куском хлеба?
- Нанесли им пирогов, когда было поздно... не ели уж они, умирали.
Я спросил о семьях их.
- Много таких у нас семей, - сказал священник. - День едят, день нет. Как живут - Бог их знает.
Так как это не жизнь, а одна нудная, ноющая застарелая язва, то грань, отделяющая смерть от такой жизни, совсем бывает стерта, ее нет. При жизни уже начинается смерть, и все человеческие понятия и самая человечность принимают очертание какой-то уродливой простоты.
Умирают, как живут. Не слышно, не видно.
Я видел людей, которых голод приводил к веревке. Но это - исключительные натуры, и самые случаи такие - исключительные.
Русская крестьянская смерть - тихая. Наш мужик даже и умирая от голода, словно стремится не тревожить любезное начальство, так как знает, что у этого начальства и без того много заботь о нем...
- Две старухи у меня в приходе умерли, - рассказывал мне другой испуганный батюшка.
- От голода?
- Да, - опасливо сказал он.
Им было за шестьдесят. В трудовой крестьянской семье они были обузой, так как даже прясть не могли, - руки тряслись и глаза были плохи. Словом, работы от них не видели, а пищу им подавай. Когда был урожай, на них в семье смотрели молча, равнодушно. Но подошел голод, и бедные старухи стали лишними, ибо, не производя, потребляли ценности. Им открыто заявили:
- Умирайте!
Старухи сами искренно желали своей смерти, ибо были убеждены, что жить они права не имеют.
- Не работницы мы... Поэтому и жить нам не стоит. Зря только хлеб едим.
Но смерть сначала отнеслась к ним юмористически: как они ни звали, не приходила.
Когда голод усилился, само собой создалось положение, что старух стали «обносить». Нынче дадут кусок, завтра «забудут». Ребята едят, сами хозяева (сын и дочь старух) тоже жуют, а старухам нет. Они уж знают причину и не просят. Делалось это не потому, что сознательно хотели уморить голодом, - нет, просто хлеба осталось мало. Есть в сусеке пуд, по это последний пуд. Съедят его - надо будет вести на базар лошадь, продавать ее за 6 рублей. А с лошадью уж закрывался для семьи горизонт. Помощи не было ниоткуда.
Рассуждения были страшно-логичны: старухам все равно помирать, а из ребят работники выйдут...
Когда корабль тонет, сбрасывают груз в море. И если нужно сбросить человека, то те, кто остаются жить, не задумаются это сделать...
Старухи, не доедая, стали слабеть. А потом легли на постель и объявили, что они умирают. В семье стали креститься:
- Слава Богу! Лишний рот с плеч долой!
Крестились и старухи:
- Слава Богу.
Они пожелали причаститься и перед исповедью сказали священнику:
- Голодно, батюшка...
- Давно ели?
- Вчера сын кусок дал, пожалел. Ему, кормильцу, невмоготу: хлеба-то нет, а семья вон какая!
Священник принес умирающим хлеба. Потом зашел навестить. Старухи ему сказали:
- Хлеб-то твой ребятенки-внуки растаскал». Голодные ведь... Мы не успели куска в рот взять...
Он снова принес им хлеба. Но дети опять растаскали. Наконец, он дал женщинам кусок и остался сидеть около них. Ребята подскочили и стали вырывать у них хлеб. Произошла свалка. Слабые старухи защищались, не давали, прятали кусок под одеяло, спешили есть. А голодные ребята рвали...
В конце концов старухи умерли:
- От «слабости»...
Такова общая типическая смерть, Я всюду слышал рассказы о ней. Они варьировались. Там умерли так старухи, тут - старики, а в ином месте - дети.
Вода подступала, и за борт корабля выбрасывалось все лишнее, слабое, потом среди сильных слабейшее, а затем исчезали в пучине и сильные...
Об одном мужике я слышал такой рассказ:
- Есть было нечего... Истощал. Лег... Умер. Соседи узнали, что он умирает с голода, только тогда, когда исправить было нельзя. Принесли хлеба, а ему уже было ничего не нужно...
Батюшка рассказывал о двух умерших старухах в присутствии одного земского начальника. Когда он кончил, невольно явился вопрос:
- От чего старухи умерли?
Священник сказал:
- От голода.
- Чепуха, - возразила, земский начальник. - У нас нет смертей от голода.
Он был прав и неправ в одно и то же время. Конечно, у нас нет таких смертей от голода, как в Индии: там во время голода тощие, исхудалые люди сидят на улицах и ждут смерти. Неделями не видят никакой пищи.
Было бы просто стыдно переживать такую картину.
Такого страшного голода у нас нет. Но голодные смерти все-таки есть. Они только принимают иную, малозаметную, не бьющую в глаза форму.
В России голодают просто, и умирают от голода так же просто. «Не эффектно».
У нас понемногу истощаются, надрываются. Истощение это иногда незаметно ни для посторонних, ни для семейных, ни даже для самого истощающегося человека. Наступает вот такой голодный год, как ныне. Разнообразие пищи прекращается. Нет ни овощей, ни молока, ни мяса, ни даже чая. Остается один хлеб.
Сколько сотен тысяч крестьян питаются в голодный год одним хлебом?
Но и хлеба мало - приходится рассчитывать, есть и оглядываться, со страхом смотреть в будущее. Организм от всего этого надламывается. Человек ходит, говорит, но он уже не тот. Более сильные выдерживают, слабые валятся на постель. В истощенный организм влетает какой-нибудь микроб, в деревне их тучи, - и человек умирает.
- От чего умер? - спрашивают.
- От брюшного тифа.
Или:
- От горячки... От лихорадки...
А иногда яснее:
- Ослабел... и умер.
Называют болезни, но не говорят о голоде. А, между тем, очевидно, что первоисточник смерти - недоедание, другими словами - голод.
Но иногда и у нас бьют в глаза сильные примеры такой смерти, о которой в деревне говорят прямо:
- От голода.
Я уже отметил рассказы двух священников. В тех рассказах говорится о голоде, как причине слабости и последовавшей от нее смерти. Тут нет индийского «эффекта», но голодная смерть остается та же. И ничем, никакими доводами ее не устранишь...
- Но тогда, - возразил мне земский начальник - такие голодные смерти могут быть и в обычный год?
- К сожалению, могут; при той нищете, которую переживает богатая Россия, могут. Но в голодные годы такие случаи становятся очень часты, очень заметны и очень остры. В том только разница...
Кстати о голодном тифе.
По этому старому вопросу царит разнообразие взглядов. Я сообщил одному администратору, что в киргизмиакском медицинском участке 16 деревень поражены тифом.
- Голодным? - спрашивает он.
- Да, - отвечаю.
Он улыбается.
- Не может быть. Видимо, брюшным?
- Есть сыпной, но более брюшного.
- Значит, не голодный - голодный только сыпной...
Этот взгляд, утвердившейся среди администрации. Но правильно ли такое категорическое понятие? Что говорить, оно только удобно для «начальства», которое может отписать и оправдаться:
«Во вверенном мне участке (губернии) нет голодного тифа».
Чтобы не создавать впечатления, оно, конечно, не прибавит туг же:
«... Есть несколько тысяч заболевших брюшным тифом».
Сыпной тиф бывает и не от голода. Брюшной может быть от голода.
Надломленный недоеданием организм не только не противится тифозной бактерии, но представляет очень удобную почву для заболевания брюшным тифом...
Один земский врач, в участке которого много тифозных, мне передавал:
- Нужно иметь мужество смотреть правде в глаза. Конечно, есть брюшной тиф и в урожайное время, как есть и цинга. Брюшной тиф получается, главным образом, от скверной воды. Но в голодный год он развивается необычайно. И причиной его является, главным образом, голод.
Это верно, «если смотреть правде в глаза». Но у нас вместо этого принято прятаться за тонкие загородки разных рубрик и категорий.
Эти рубрики ловко приноровлены к тому, чтобы «не беспокоить начальство» и «не производить шума».
Поэтому у нас нет
- Голодных смертей.
Из тифов голодный только
- Сыпной.
А в результате нет и
- Голода.