Гурко о белых
Из книги Владимира Иосифовича Гурко «Из Петрограда через Москву, Париж и Лондон в Одессу».
Если наблюдался раскол среди съехавшегося в Киев офицерства, то не было единомыслия и между съезжавшимися туда политическими деятелями.
…по вопросу о той иностранной силе, на которую в целях возрождения России следует опереться, мнения расходились.
…
Вопроса о форме правления в этой среде почти не касались, хотя несомненно, что за восстановление монархии стояли решительно все, причем преобладающее большинство признавало однако, что поднимать это знамя преждевременно. …собрание признало, что формой правления в восстановленной России должна быть легитимная монархия. Вопрос о том, кто должен быть признан законным претендентом на престол, при этом не возникал.
Тем временем бюро парламентской группы… вновь возбудило вопрос об иностранной интервенции. Составили между прочим пером Милюкова обращение ко всем державам, представители коих имелись в Киеве…
Рассчитывали при этом, tacitu consensu, преимущественно на германскую помощь, но открыто высказаться за германскую ориентацию никто не решался.
…
Монархисты в душе, члены этого объединения признавали, что развернуть монархическое знамя можно лишь при благоприятных к тому обстоятельствах, когда наступит уверенность, что знамя это действительно объединит вокруг себя могучую силу…
Не решалось Киевское объединение высказаться и по вопросу о «самостийной» Украине. Сколь отрицательно ни относились к хохломании съехавшиеся в Киеве русские политические деятели, сколь ни осмеивали они в частных беседах опереточный двор Скоропадского с его украшенными «оселедцами» флигель-адъютантами, все же никаких выступлений против него они не предпринимали и, наоборот, готовы были его всемерно поддержать…[Читать далее]
…
Думать, что державы согласия оценят нашу Дон-Кихотскую лояльность и окажут нам за нее реальную бескорыстную помощь, было более чем наивно. Положение, занятое Англией тотчас после крушения царской власти, хотя бы в вопросе о проливах, давало мерку будущих отношений к нам держав согласия. Даже поверхностное знакомство с историей учило тому, что Англия, если и оказывала когда-либо помощь другим нациям, то лишь во вред им, как она это делала во время французской революции, поддерживая французских монархистов лишь настолько, чтобы не дать упрочиться в стране порядку.
…
Руководящим началом для главарей белого движения стали более чем когда-либо овладевшие ими разнообразные страсти, партийные домогательства и личные вожделения.
…
Если… верное родине офицерство продолжало в течение некоторого времени оставаться в красной армии, то опять-таки по мною же передаваемым уговорам правого центра, продолжавшего надеяться приблизительно до середины августа свергнуть большевиков в Москве при помощи военных элементов.
Внедрению в красную армию и ее штабы контрреволюционного офицерства правый центр придавал особое значение.
…
Оказалось… что Россия не только разгромлена, но вдобавок еще разделена и разграничена внутренними барьерами. Для проезда в Екатеринодар нужно было проехать царство Донское, не впускавшее в свои пределы без соответственного пропуска. В Киеве, оказалось, имеется специальный донской походный атаман Зимовой станицы - Черячукин, от которого выдача подобных пропусков зависела. Скрепя сердце, пришлось отправиться к сему атаману, который за некоторую, правда скромную, плату в пользу Всевеликого нас с Шебеко нужными пропусками и вооружил.
…
Получил я… образчик того, что представляет Добровольческая армия, как относительно характера господствующей в ней воинской дисциплины, так и некоторых ее внутренних черт.
Образчик первого давал часовой, находившийся на площадке лестницы, ведущей в помещение, занимаемое управлением армии. Часовой этот отнюдь не стоял на часах, а расположился на находившемся на этой площадке рундуке, положив ружье себе на колени; на этом же рундуке рядом, насколько это позволяло покоящееся на коленях солдата ружье, далеко выдающееся в одну сторону прикладом, а в другую примкнутым штыком, расположилось несколько дожидавшихся приема офицеров.
Образчик второго давала приемная генерала. Она была переполнена военными различных чинов: тут были и старые генералы и почти безусые поручики, а среди них порхал типичный, столь известный петербургским приемным крупных военных чинов - адъютант. Одним он обращал любезные фамильярные улыбки, другим исполненные специфической военной корректности, смешанной с выражением неподдающейся описанию собственной значительности, краткие реплики.
Итак, с одной стороны отсутствие элементарной военной дисциплины, а с другой все старые порядки, столь ярко описанные Толстым в «Войне и Мире», при которых маленький военный чин центра или тыла чувствовал себя и фактически был выше старых заслуженных воинов, служащих в строю или вообще на фронте.
…
…в центре добровольческой армии чуть не ежедневно появлялись самые разнообразные лица, причем все преподавали советы, подчас излагаемые в императивной, категорической форме, при неисполнении которых, по их утверждению, все усилия армии будут бесплодны. Одновременно большинство этих лиц стремилось так или иначе пристроиться к управлению при армии, обеспечив себе тем самым, хотя и скудные, но все же достаточные для существования средства…
Управление армией, провозгласившее принцип аполитизма, на деле в политическом отношении было под гипнозом кадетской партии в лице тех же ее видных членов, которые не погубили своей репутации участием во временном правительстве и ныне входили в составь образованного при армии политического совещания. Отдельные члены этого совещания заведовали на правах министров различными отраслями гражданского управления.
Любопытно, что при этом само командование армии было определенно правого образа мыслей и даже не было склонно его менять, но мыслило оно нужным проводить правые мероприятия хотя бы относительно левыми руками.
С своей стороны собравшиеся в Екатеринодаре кадеты были озабочены прежде всего захватом власти в свои руки. Не обладали они однако каким-либо административным опытом и совершенно не постигали, что власть вовсе не такая особа, которая принадлежим всякому, кому она формально вручена.
Главное же опасение лиц, так или иначе достигших участия в гражданском управлении, образованном при армии, которое не сегодня - завтра превратится во Всероссийское правительство, состояло в том, как бы к этой власти не проникли представители старого режима. Это опасение, близкое к чувству страха, они стремились внушить командованию армии. «Вы, де, уже сами по себе, говорили они, в качестве генералов прежней императорской армии, достаточно подозрительны населению, свергнувшему старый строй. Чтобы быть приемлемыми для страны, вы должны окружить себя определенно прогрессивными элементами того единственного толка, который, будучи люб населению, одновременно обладаем государственным пониманием народных интересов. Подобным элементом являемся единственно мы…
…
…в качестве представителей порядка встречало население с восторгом Добровольческую армию при ее продвижении летом 1919 года к Москве, а провожало оно ее при обратном отступлении не только без огорчения, но едва ли не с радостью, так как вполне в своих надеждах разочаровалось.
…
Что касается мысли о теснейшем объединении с Доном и Украиной, то она была в то время для Добровольческой армии совершенно неприемлема. Только что выяснилось торжество держав согласия над австро-германскими полчищами. Объединяться при таких условиях с созданной германской силой и на ней держащейся Украиной и поддерживавшим дружественные сношения с Германией Доном не было, казалось, никакого смысла.
Особенной враждебностью отличалось отношение Добровольческой армии к Донскому атаману. Чем оно было вызвано, мы, конечно, не могли выяснить, но сказывалось оно не только определенно, но и резко. Лукомский мне даже сказал, что от армии всецело зависит сменить атамана Краснова и посадить на его место генерала Богаевского. «Это дело 24 часов, прибавил Лукомский, и возможно, что мы к этому прибегнем!».
Управление армии собиралось пожать плоды столь ревниво соблюдавшейся ею лояльности к союзникам и пребывало в наивной, но твердой уверенности, что державы Антанты не преминут оказать неограниченную помощь той России, которую она представляла, России - верной союзнице в мировой войне, в течение трех лет оказавшей им ценою огромных жертв немалую помощь.
…
Неопытность еще вчера чуждых всякой политики и плохо в ней разбиравшихся начальников второстепенных по значению воинских единиц сказывалась и в их словах, и в действиях. Особенно ярко она проступала в том весьма сложном положении, которое создалось для Добровольческой армии вследствие отсутствия у нее собственной территории.
Установить прочные нормальные отношения к Кубани и ее правительству можно было двумя способами: либо насильственным подавлением кубанского сепаратизма и завладением всей полнотой власти в крае, либо, наоборот, полным невмешательством в дела местного гражданского управления и хотя бы временным, но безоговорочным признанием ее политической самостоятельности.
Избрали средний путь и естественно запутались в политических компромиссах, что и привело к постепенному обострению отношений между армией и кубанскими местными властями.
Да, Деникин, Лукомский, Драгомиров и их предшественники Алексеев и доблестный Корнилов это - лучшее в смысле горячего патриотизма и действенной энергии, что выставила императорская армия после крушения монархии, но, увы, это лучшее, в смысле разумения мировых событий, в отношении организации национально-русского ядра, представляло силу, хотя и незаурядную, но тем не менее не отвечающую тем исключительным требованиям, которые предъявляли чрезвычайные события. События были сильнее их: они требовали людей, быть может, и менее горячо любящих родину, менее беззаветно преданных делу, которому они себя посвятили, но глубже понимающих истинный смысл совершающегося, более искушенных в политических хитросплетениях…
Если военный элемент армии и не был на высоте стоявшей перед ней труднейшей задачи, то не проницательнее были и избранные армией в ее политические руководители второстепенные члены партии, только что испытавшей политическое поражение в лице составивших временное правительство духовных ее вождей.
Ни те, ни другие не оценивали в достаточной степени силы большевизма. Гибель в ближайшем будущем большевиков для них была вне сомнения, а потому они не только не искали союзников и сотрудников вне тесного круга уже так или иначе прилепившихся к армии, а наоборот чурались подобного сотрудничества.
Степени нежелания собравшихся в Екатеринодаре членов кадетской партии расширить свой круг яркий пример дало их отношение к побывавшему там… Милюкову. Под предлогом все той же проявленной им германской ориентации, которую, кстати сказать, они же и раздули, они вынудили Милюкова тотчас уехать из центра армии, естественно опасаясь, что в его присутствии их авторитет и значение тотчас поблекнут.
Что касается соглашения с другими, враждебными большевизму русскими общественными силами, то они его решительно отвергали. Делиться властью с кем-либо они отнюдь не желали. Немалую роль играл тут и страх утратить те «завоевания революции», которые привели их не столько к власти, сколько к видимости власти.
В порядке борьбы с большевизмом демагогия казалась им по-прежнему главным их козырем, выигрышным конем…
Получалось такое странное положение, что белое движение не противопоставляло лозунгов, обратных большевицким, а принимало его же лозунги, но в окороченном, куцем виде.
…
В особенности тяжелое впечатление произвело на меня сказанное мне однажды Лукомским.
Зайдя к нему, чтобы узнать какие вести с фронта, где велись упорные бои, насколько помнится, по направлению к Царицыну, я узнал, что вести вполне хорошие - между прочим взято в плен что-то около пятисот человек.
«Разве это так много?» спросил я.
«Очень. Ведь мы пленных не берем. Это обозначает, что руки рубить устали»…
Впечатление это еще усилилось, когда я узнал от радостно настроенного Шульгина, что только что прибыл офицер, принадлежащий к какой-то конспиративной организации, которой Шульгин заведовал, и привез в чемодане часть пулемета, говоря, что остальную его часть на днях привезет другой офицер. Если армия вынуждена пополнять свое вооружение таким путем, подумал я, то далеко она не уйдет…
Если наблюдался раскол среди съехавшегося в Киев офицерства, то не было единомыслия и между съезжавшимися туда политическими деятелями.
…по вопросу о той иностранной силе, на которую в целях возрождения России следует опереться, мнения расходились.
…
Вопроса о форме правления в этой среде почти не касались, хотя несомненно, что за восстановление монархии стояли решительно все, причем преобладающее большинство признавало однако, что поднимать это знамя преждевременно. …собрание признало, что формой правления в восстановленной России должна быть легитимная монархия. Вопрос о том, кто должен быть признан законным претендентом на престол, при этом не возникал.
Тем временем бюро парламентской группы… вновь возбудило вопрос об иностранной интервенции. Составили между прочим пером Милюкова обращение ко всем державам, представители коих имелись в Киеве…
Рассчитывали при этом, tacitu consensu, преимущественно на германскую помощь, но открыто высказаться за германскую ориентацию никто не решался.
…
Монархисты в душе, члены этого объединения признавали, что развернуть монархическое знамя можно лишь при благоприятных к тому обстоятельствах, когда наступит уверенность, что знамя это действительно объединит вокруг себя могучую силу…
Не решалось Киевское объединение высказаться и по вопросу о «самостийной» Украине. Сколь отрицательно ни относились к хохломании съехавшиеся в Киеве русские политические деятели, сколь ни осмеивали они в частных беседах опереточный двор Скоропадского с его украшенными «оселедцами» флигель-адъютантами, все же никаких выступлений против него они не предпринимали и, наоборот, готовы были его всемерно поддержать…[Читать далее]
…
Думать, что державы согласия оценят нашу Дон-Кихотскую лояльность и окажут нам за нее реальную бескорыстную помощь, было более чем наивно. Положение, занятое Англией тотчас после крушения царской власти, хотя бы в вопросе о проливах, давало мерку будущих отношений к нам держав согласия. Даже поверхностное знакомство с историей учило тому, что Англия, если и оказывала когда-либо помощь другим нациям, то лишь во вред им, как она это делала во время французской революции, поддерживая французских монархистов лишь настолько, чтобы не дать упрочиться в стране порядку.
…
Руководящим началом для главарей белого движения стали более чем когда-либо овладевшие ими разнообразные страсти, партийные домогательства и личные вожделения.
…
Если… верное родине офицерство продолжало в течение некоторого времени оставаться в красной армии, то опять-таки по мною же передаваемым уговорам правого центра, продолжавшего надеяться приблизительно до середины августа свергнуть большевиков в Москве при помощи военных элементов.
Внедрению в красную армию и ее штабы контрреволюционного офицерства правый центр придавал особое значение.
…
Оказалось… что Россия не только разгромлена, но вдобавок еще разделена и разграничена внутренними барьерами. Для проезда в Екатеринодар нужно было проехать царство Донское, не впускавшее в свои пределы без соответственного пропуска. В Киеве, оказалось, имеется специальный донской походный атаман Зимовой станицы - Черячукин, от которого выдача подобных пропусков зависела. Скрепя сердце, пришлось отправиться к сему атаману, который за некоторую, правда скромную, плату в пользу Всевеликого нас с Шебеко нужными пропусками и вооружил.
…
Получил я… образчик того, что представляет Добровольческая армия, как относительно характера господствующей в ней воинской дисциплины, так и некоторых ее внутренних черт.
Образчик первого давал часовой, находившийся на площадке лестницы, ведущей в помещение, занимаемое управлением армии. Часовой этот отнюдь не стоял на часах, а расположился на находившемся на этой площадке рундуке, положив ружье себе на колени; на этом же рундуке рядом, насколько это позволяло покоящееся на коленях солдата ружье, далеко выдающееся в одну сторону прикладом, а в другую примкнутым штыком, расположилось несколько дожидавшихся приема офицеров.
Образчик второго давала приемная генерала. Она была переполнена военными различных чинов: тут были и старые генералы и почти безусые поручики, а среди них порхал типичный, столь известный петербургским приемным крупных военных чинов - адъютант. Одним он обращал любезные фамильярные улыбки, другим исполненные специфической военной корректности, смешанной с выражением неподдающейся описанию собственной значительности, краткие реплики.
Итак, с одной стороны отсутствие элементарной военной дисциплины, а с другой все старые порядки, столь ярко описанные Толстым в «Войне и Мире», при которых маленький военный чин центра или тыла чувствовал себя и фактически был выше старых заслуженных воинов, служащих в строю или вообще на фронте.
…
…в центре добровольческой армии чуть не ежедневно появлялись самые разнообразные лица, причем все преподавали советы, подчас излагаемые в императивной, категорической форме, при неисполнении которых, по их утверждению, все усилия армии будут бесплодны. Одновременно большинство этих лиц стремилось так или иначе пристроиться к управлению при армии, обеспечив себе тем самым, хотя и скудные, но все же достаточные для существования средства…
Управление армией, провозгласившее принцип аполитизма, на деле в политическом отношении было под гипнозом кадетской партии в лице тех же ее видных членов, которые не погубили своей репутации участием во временном правительстве и ныне входили в составь образованного при армии политического совещания. Отдельные члены этого совещания заведовали на правах министров различными отраслями гражданского управления.
Любопытно, что при этом само командование армии было определенно правого образа мыслей и даже не было склонно его менять, но мыслило оно нужным проводить правые мероприятия хотя бы относительно левыми руками.
С своей стороны собравшиеся в Екатеринодаре кадеты были озабочены прежде всего захватом власти в свои руки. Не обладали они однако каким-либо административным опытом и совершенно не постигали, что власть вовсе не такая особа, которая принадлежим всякому, кому она формально вручена.
Главное же опасение лиц, так или иначе достигших участия в гражданском управлении, образованном при армии, которое не сегодня - завтра превратится во Всероссийское правительство, состояло в том, как бы к этой власти не проникли представители старого режима. Это опасение, близкое к чувству страха, они стремились внушить командованию армии. «Вы, де, уже сами по себе, говорили они, в качестве генералов прежней императорской армии, достаточно подозрительны населению, свергнувшему старый строй. Чтобы быть приемлемыми для страны, вы должны окружить себя определенно прогрессивными элементами того единственного толка, который, будучи люб населению, одновременно обладаем государственным пониманием народных интересов. Подобным элементом являемся единственно мы…
…
…в качестве представителей порядка встречало население с восторгом Добровольческую армию при ее продвижении летом 1919 года к Москве, а провожало оно ее при обратном отступлении не только без огорчения, но едва ли не с радостью, так как вполне в своих надеждах разочаровалось.
…
Что касается мысли о теснейшем объединении с Доном и Украиной, то она была в то время для Добровольческой армии совершенно неприемлема. Только что выяснилось торжество держав согласия над австро-германскими полчищами. Объединяться при таких условиях с созданной германской силой и на ней держащейся Украиной и поддерживавшим дружественные сношения с Германией Доном не было, казалось, никакого смысла.
Особенной враждебностью отличалось отношение Добровольческой армии к Донскому атаману. Чем оно было вызвано, мы, конечно, не могли выяснить, но сказывалось оно не только определенно, но и резко. Лукомский мне даже сказал, что от армии всецело зависит сменить атамана Краснова и посадить на его место генерала Богаевского. «Это дело 24 часов, прибавил Лукомский, и возможно, что мы к этому прибегнем!».
Управление армии собиралось пожать плоды столь ревниво соблюдавшейся ею лояльности к союзникам и пребывало в наивной, но твердой уверенности, что державы Антанты не преминут оказать неограниченную помощь той России, которую она представляла, России - верной союзнице в мировой войне, в течение трех лет оказавшей им ценою огромных жертв немалую помощь.
…
Неопытность еще вчера чуждых всякой политики и плохо в ней разбиравшихся начальников второстепенных по значению воинских единиц сказывалась и в их словах, и в действиях. Особенно ярко она проступала в том весьма сложном положении, которое создалось для Добровольческой армии вследствие отсутствия у нее собственной территории.
Установить прочные нормальные отношения к Кубани и ее правительству можно было двумя способами: либо насильственным подавлением кубанского сепаратизма и завладением всей полнотой власти в крае, либо, наоборот, полным невмешательством в дела местного гражданского управления и хотя бы временным, но безоговорочным признанием ее политической самостоятельности.
Избрали средний путь и естественно запутались в политических компромиссах, что и привело к постепенному обострению отношений между армией и кубанскими местными властями.
Да, Деникин, Лукомский, Драгомиров и их предшественники Алексеев и доблестный Корнилов это - лучшее в смысле горячего патриотизма и действенной энергии, что выставила императорская армия после крушения монархии, но, увы, это лучшее, в смысле разумения мировых событий, в отношении организации национально-русского ядра, представляло силу, хотя и незаурядную, но тем не менее не отвечающую тем исключительным требованиям, которые предъявляли чрезвычайные события. События были сильнее их: они требовали людей, быть может, и менее горячо любящих родину, менее беззаветно преданных делу, которому они себя посвятили, но глубже понимающих истинный смысл совершающегося, более искушенных в политических хитросплетениях…
Если военный элемент армии и не был на высоте стоявшей перед ней труднейшей задачи, то не проницательнее были и избранные армией в ее политические руководители второстепенные члены партии, только что испытавшей политическое поражение в лице составивших временное правительство духовных ее вождей.
Ни те, ни другие не оценивали в достаточной степени силы большевизма. Гибель в ближайшем будущем большевиков для них была вне сомнения, а потому они не только не искали союзников и сотрудников вне тесного круга уже так или иначе прилепившихся к армии, а наоборот чурались подобного сотрудничества.
Степени нежелания собравшихся в Екатеринодаре членов кадетской партии расширить свой круг яркий пример дало их отношение к побывавшему там… Милюкову. Под предлогом все той же проявленной им германской ориентации, которую, кстати сказать, они же и раздули, они вынудили Милюкова тотчас уехать из центра армии, естественно опасаясь, что в его присутствии их авторитет и значение тотчас поблекнут.
Что касается соглашения с другими, враждебными большевизму русскими общественными силами, то они его решительно отвергали. Делиться властью с кем-либо они отнюдь не желали. Немалую роль играл тут и страх утратить те «завоевания революции», которые привели их не столько к власти, сколько к видимости власти.
В порядке борьбы с большевизмом демагогия казалась им по-прежнему главным их козырем, выигрышным конем…
Получалось такое странное положение, что белое движение не противопоставляло лозунгов, обратных большевицким, а принимало его же лозунги, но в окороченном, куцем виде.
…
В особенности тяжелое впечатление произвело на меня сказанное мне однажды Лукомским.
Зайдя к нему, чтобы узнать какие вести с фронта, где велись упорные бои, насколько помнится, по направлению к Царицыну, я узнал, что вести вполне хорошие - между прочим взято в плен что-то около пятисот человек.
«Разве это так много?» спросил я.
«Очень. Ведь мы пленных не берем. Это обозначает, что руки рубить устали»…
Впечатление это еще усилилось, когда я узнал от радостно настроенного Шульгина, что только что прибыл офицер, принадлежащий к какой-то конспиративной организации, которой Шульгин заведовал, и привез в чемодане часть пулемета, говоря, что остальную его часть на днях привезет другой офицер. Если армия вынуждена пополнять свое вооружение таким путем, подумал я, то далеко она не уйдет…