С. Добровольский о белых и интервентах на севере России
Из книги С. Добровольского «Борьба за возрождение России в северной области».
В одной хорошо знакомой морской семье я познакомился с одним из членов морской белой организации, который, узнав, что целью моего ухода из совдепии является желание принять активное участие в борьбе с большевиками, обещал мне оказать свое содействие. Через несколько дней мне была назначена явка на конспиративную квартиру… Прощаясь со мной, тот из них, кто помог мне прибегнуть к помощи белой организации, просил меня, как представителя военной прокуратуры, заступиться в будущем за него, когда его привлекут к ответственности за службу в красном флоте. Тогда мне эта мысль показалась и чудовищной и смешной, но потом заграницей в кругах российских обывателей, своевременно «эвакуировавшихся» из России в первый период революции, или уже очутившихся там до её начала, мне приходилось слышать от лиц, палец о палец не ударивших для дела спасения родины, кровожадные разговоры о примерном наказании без всякого разбора всех тех, кто очутился на службе у большевиков. Таких господ много снует в тылу белых фронтов, где они большей частью занимаются спекуляцией, еще больше их устроилось по заграничным центрам, где они, устроившись на теплых местах, ждут того момента, когда усилиями борцов на белых фронтах и тех самоотверженных героев, о которых я упомянул выше, будить для них открыта граница России. Увы, их много, этих господь, и им мы должны быть главным образом обязаны тем, что часто европейское мнение слагается не в пользу Белой России.
…
26 Апреля вечером мы вступили на борт русского парохода «Купава». Грязный пароход с неряшливо одетой и смотревшей исподлобья командой несомненно большевистской ориентации, видевших в нас врагов народа, едущих «пить его кровушку», произвел на меня и на моих спутников тяжелое впечатление: мы ожидали другой встречи в Белой России…
Больно резнула по сердцу проверка наших паспортов союзным военным контролем и английской военной полицией; оказывается, мы еще пока у себя не хозяева.
[Читать далее]…
Советская власть пустила на Мурмане, особенно в Мурманске, глубокие корни, так как большинство населения составляло пришлый элемент рабочих вновь выстроенной железной дороги (Мурман - стройка); недаром Мурманск, лишенный оседлых буржуазных элементов, считался центральной советской властью «удобным полем для социалистических опытов», как то и значилось в одном из попавших мне потом в руки большевистских документов. Через несколько дней после нашего приезда мы могли сами воочию убедиться в большевистских симпатиях населения. Согласно приказу Командующего войсками Северной Области, ген. М-ского, был разрешен свободный выезд в совдепию всем желавшим туда ехать и, вот, на наших глазах отошел поезд, перегруженный красными, которых дружески, с явными сочувствием провожало почти все остальное население Мурманска. На меня это произвело тогда крайне неприятное впечатление, а из беседы с высшими чинами английского штаба я убедился, что их это сочувствие населения большевикам привело положительно в ярость и, может быть, послужило впоследствии одним из мотивов их нежелания оставаться там для нашей поддержки. Я помню, тогда мы поделились с полковником Б. опасениями, что станет с русской властью в случае ухода союзников, и наши опасения оказались небезосновательными, ибо Мурманск сыграл печальную роль при ликвидации Северной Области, так как с него началось восстание на Мурмане, повлекшее за собою падение Мурманского фронта.
В описываемый момент русские вооруженные силы Мурманского фронта состояли из двух полков, причем один из них был добровольческий под английским командованием; борьбу вели партизанского характера. Из союзных войск большую часть составляли англичане, которым и принадлежало высшее командование в лице генерала Мейнарда.
…
На наши сетования о слабой поддержке нас союзниками полковник Бигу объяснил, что такое невмешательство вызывается необходимостью истечения известного срока для изжитая большевизма самим русским народом... Свою мысль о том, что время работает против большевиков и преждевременное вмешательство в этот целительный процесс только вредить делу, полк. Бигу иллюстрировал выступлением чехословаков на Волге, в котором он сам принимал участие, и где народные массы неохотно поддерживали белых.
…
7 мая полк. Б., я и еще двое офицеров сели на «Бонавенчур», оказавшийся русским ледоколом «Русановым», зачисленным вместе со всей своей командой на службу по английскому адмиралтейству. Все лучшие места на пароходе были отведены английским офицерам, а нам были предоставлены места в трюме, где царило зловоние от погруженных туда продуктов, и в котором нам предстояло путешествовать в обществе нескольких сумасшедших и моих будущих клиентов - арестантов, которых везли на суд в Архангельск. Нечего и говорить, что нашему возмущению не было предела; оно разделялось даже «красной» русской командой ледокола, задетой вместе с нами в патриотических чувствах. Возмутительное отношение к нам иностранцев, распоряжавшихся на нашем же судне, слило нас в единую русскую семью, причем матросы выражали нам свое сочувствие и старались быть с нами любезными и внимательными. Старый «ледяной» капитан «Бонавенчура-Русанова» Стессель вошел в наше положение и обещал нам, как только ледокол тронется, открыть лазарет, где и устроить всех нас, но попросил нас выждать отхода ледокола, чтобы и лазарет от нас не отняли английские офицеры ...
Уже во время самого хода ледокола мы убедились в возможности такого «джентельменского» поступка со стороны последних. Дело в том, что кают-компания ледокола была ими занята под свою столовую, где им сервировали то первый завтрак, то второй завтрак, затем чай, обед и, наконец, ужин. В один из промежутков между их едой ехавший на ледоколе коммерческий капитан решил тоже отобедать в кают-компании вместе со своим помощником и директором отделения Московского банка в Архангельске. Только что они расположились, как появился один из английских офицеров и потребовали, чтобы они удалились вон, так как кают-компания находится в полном и исключительном распоряжении англичан.
…
Некоторые события того времени носили характер буффонады, где смешались в одну кучу и «высокая» политика послов великих держав, и полное непонимания русской жизни поведение высшего английского командования, и неизлечимое политиканство и конкуренция с большевиками в области социальных опытов первого правительства черновско-эсеровской ориентации, и, наконец, непримиримое отношение некоторых, правда немногочисленных, офицерских кругов к новому строю, с тенденцией возвратить русскую жизнь вооруженной рукой в русло её безвозвратного прошлого.
…
Во время занятия в Архангельске штаба красных войск чинами отряда был захвачен казенный денежный ящик с четырьмя миллионами рублей, который ротмистр N., по соглашению с некоторыми офицерами отряда, поделил между собой и горцами, причем каждому участнику дележа было выдано офицеру - 150-400 тысяч рублей, а простому всаднику 10-20 тысяч. Этот поступок вызвал резкое осуждение в широких кругах общества, справедливо указывавших, что авторы его ничем не отличаются от большевиков, против грабежей и насилия которых и было поднято восстание, а офицерская среда считала, что дележ поставил участников его на один уровень с той деморализованной солдатской массой, которая во время падения национального фронта делила между собой казенное имущество. Нельзя не признать, что подобный поступок сильно подрывал моральный авторитет белых…
…
Первыми же актами Верховного Управления, немного страдавшими революционной фразеологией и начинавшимися каждый словами: «Во имя спасения родины и революции» было объявлено восстановление упраздненных большевиками судов, органов земского и городского самоуправления и администрации, что, конечно, нельзя было не приветствовать, но вся дальнейшая деятельность Верховного Управления показала, что члены его далеки от понимания жестокой реальной действительности, не изжили еще своих утопических теорий и склонны продолжать ту линию поведения, которая была взята в Учредительном Собрании конкурирующим с большевиками в демагогии Черновым, заслужившим за это меткое название «большевика второго сорта». Дело управления областью совершенно не спорилось в их неопытных руках. «Своего» административного персонала они не имели, а к назначенным из прежних кадров относились с недоверием, заподазривая их в контрреволюционности.
…
Отсутствие твердой власти и организационной деятельности выводило из себя англичан, неоднократно предупреждавших, что они пришли не на вечные времена, а поэтому русским надо спешить самим организоваться, и многие мероприятия, как, например, учреждение военных судов, прошло под непосредственным нажимом ген. Пуля, угрожавшего в противном случае судить виновных в английском военном суде.
Такое направление деятельности полк. Д. и ген. С. побудило многих строевых офицеров отказаться от службы в русских войсках и вступить в сформированные союзниками славяно-британские и французские легионы, несмотря на то, что им там было тоже нелегко, так как они должны были начинать службу в легионах простыми рядовыми.
К этому же времени англичанами была открыта в Архангельске артиллерийская школа для русских офицеров, где последние были тоже на положении солдат, причем отношение к ним английских офицеров оставляло желать много лучшего. Английские сержанты также обращались грубо, и был даже случай, когда один из них позволил себе ударить нашего офицера, не понеся за это никакого взыскания.
…
Ознакомление с законоположениями по военно-судебному ведомству привело меня к отрадному заключению, что в основу их были положены основные принципы законов, изданных Временным Правительством после революции, так как возбуждение уголовного преследования наряду с военным начальством принадлежало военной прокуратуре, которая располагала вместе с тем исключительным правом предания суду.
Однако ознакомление с приказами Командующего войсками и беседы с чинами военно-судебного ведомства установили, что принципы организации военной юстиции проведены только на бумаге, а в действительности вся власть по-прежнему принадлежала военному начальству, так как все назначения производились распоряжениями ген. М-ского и даже должность стоявшего во главе военно-судебного ведомства Главного Военного Прокурора была учреждена приказом Командующего войсками. Ген. М-ский систематически вмешивался в отправление правосудия, вызывая к себе председателя суда и делая ему в резкой форме замечания за неправильные с его точки зрения приговоры.
…
Тюремные учреждения Архангельска были после переворота и захвата власти белыми переполнены большевистскими элементами, причем «население» это весьма медленно уменьшалось в своем составе, так как гражданское судебное ведомство, не располагая достаточным служебным персоналом, вело чрезвычайно медленно расследование, которое благодаря этому принимало характер бесконечной волокиты. В перегруженной тюрьме начался тиф, что вызвало поход на Правительство социалистических элементов Гор. Думы и осмотр тюрьмы представителями Красного Креста союзных стран, которые, однако, нашли все указания на «свирепствующий тиф» преувеличенными.
…
…в войсках были хищения н утайки пайка, что, конечно, волновало солдат. Произошло это сначала от беспечности и полнейшего непонимания хозяйства первого организатора пинежских отрядов молодого, легкомысленного и самоуверенного кап. N., который, между прочим, занимался обменом подаренного ему англичанами рома на меха, вызывая таким неосторожным поведением толки среди солдат об утайке их рома для этой операции.
Его сменил «фаворит» ген. М-ского, полк. N. Вечно пьяный, разнузданный, он окружил себя соответствующим штабом и часто, гарцуя на улицах Пинеги, требовал, чтобы жители при встрече с ним снимали шапки, побив однажды за неисполнение этого требования председателя местной земской управы. Местной почтенной учительнице он тоже в пьяном виде заявил, что так как она по своему возрасту не годится в проститутки, то он рекомендует ей, бросив педагогическую деятельность, открыть публичное заведение. Получив в свое бесконтрольное распоряжение 11.000 рублей для целей контрразведки, он обратил их в свою пользу…
…
Тулгасовское восстание произошло в Двинском районе, где взбунтовался один из батальонов 3 Северного стрелкового полка, перебивший своих офицеров и сделавший попытку захватить артиллерию…
Тотъ же 3 Сев. стрелковый полк, реорганизованный своим доблестным командиром полк. В., подавил в конце июля восстание Дайеровского батальона…
Не успели рассеяться впечатления от этого крупного восстания, как разыгралась кровавая трагедия на Онеге. Расположенный там 5 Северный стрелк. полк был укомплектован жителями Онежского уезда, весьма неблагонадежными и тяготевшими к красным. Особенным большевистским духом отличались расположенные на реке Онеге два больших богатых села - Порог и Запорожье, жители которых владели богатыми рыбными промыслами (семга-порог), но среди которых издавна процветало также тунеядство и хулиганство, благодаря громадным подачкам от известного отца Иоанна Кронштадтского - уроженца этой местности.
Непосредственным поводом к возстанию послужило недовольство отвлечением мобилизованных от сенокоса и других полевых работ, что и использовали большевики, захватившие в результате восстания весь Онежский район…
Вслед за Онежским восстанием последовала попытка к восстанию в 6 Северном стрелковом полку на железнодорожном фронте и одновременное раскрытие заговора в 7 Северном стрелковом полку, расположенном в соседнем Селецком районе. Незадолго до этого на Двине была произведена соединенными русскими и английскими силами удачная крупная операция с захватом большого района у большевиков, который затем по приказанию английского командования был очищен, а мужское население взято по мобилизации в наши войска. Вот эти-то мобилизованные и явились душой заговора в железнодорожном и Селецком районах, составив целый план восстания…
В это время на блокгаузы тоже было произведено нападение, причем часть гарнизона их, благодаря измене, капитулировала и, захватив своих офицеров, передалась противнику.
В Селецком районе обошлось более благополучно. Там, благодаря своевременному обнаружению одного из заговорщиков, подвергнутого строгому допросу /от себя: надеюсь, не нужно пояснять, что такое «строгий допрос»/, была раскрыта целая организация, действовавшая в связи с заговорщиками железнодорожного района, которая ставила своей задачей перебить всех офицеров и открыть фронт противнику. Участники её в количестве около 20 человек были расстреляны по приговору военно-полевого суда…
Дайеровское и Онежское восстания совершенно вывели из душевного равновесия высшее английское командование и создали приподнятое настроение в английских войсках… В мероприятиях их почувствовалась растерянность и полнейшее нежелание быть с нами в контакте. На Онегу был послан монитор для выручки арестованных большевиками англичан. Обстреляв город Онегу из тяжелых орудий и истребив, таким образом, лучшую часть города, англичане добились через парламентеров выдачи своих офицеров, но категорически отказались предъявить требование о наших офицерах и поддержать десантную операцию высланного нами маленького отряда.
Недоверие и паника проникли и в их солдатскую среду, очень враждебно настроенную к большевикам. Характерен следующий маленький эпизод. Конвою англичан, сопровождавших под начальством сержанта небольшую группу наших арестованных солдат на пароходе из Онеги в Архангельск, показалось подозрительным поведение последних. На пароходе создалось приподнято-нервное настроение, которое благодаря произведенному кем-то случайному выстрелу, вылилось в беспорядочную стрельбу англичан по русским солдатам, из которых несколько человек было ранено, а двое убито. Характерно, что ехавший тут же русский офицер был немедленно изолирован англичанами от солдат, и их сержант, добродушно похлопывая его по плечу, стремился выразить ему свои симпатии и успокоить его, говоря ломаным языком: «Русский офицер не надо бояться, русский офицер карош, а русский солдат с…ь, большевик»…
По словам ген. Миллера ген. Айронсайд стал неузнаваем и насколько он прежде крайне радужно смотрел на наше будущее и шел навстречу нашим начинаниям, настолько он теперь впал в преувеличенный пессимизм и обнаруживал явное недоброжелательство, принимая все меры к тому, чтобы эвакуироваться самому и, во что бы то ни стало, склонить к этому и наше военное командование, что послужило бы оправданием и его ухода.
…
…настроение среди войск было более чем сомнительно, особенно еще потому, что английское командование предложило эвакуироваться всем желающим из числа добровольцев, находившихся в славяно-британских и французских легионах, а также понуждало наше командование, основываясь на принципе самоопределения, отпустить эстонцев, латышей и поляков. На самые грустные размышления наводили и прошедшие волной по всему фронту описанные выше восстания, а также поднятая большевиками по поводу ухода союзников агитация с указанием, что под влиянием рабочих иностранные правительства решили увести свои войска и не поддерживать больше генеральскую контрреволюцию. Офицерский корпус, кроме того, был встревожен полной необеспеченностью тыла в случае неудачи, считая, что без англичан никакая эвакуация немыслима, ибо солдаты их не выпустят и выдадут, как виновников войны, большевикам.
Исходя из настроения войск, а также из того, что все снабжение, средства связи и управление находилось до сих пор в руках англичан, строевые начальники признали полную невозможность какого-нибудь наступления без помощи последних, хотя бы техническими средствами.
…
Командиры полков, возмущенные тем, что участь строевых офицеров опять решается, вопреки их мнению, штабом, который не раз, по их мнению, был причиной их гибели в Японскую и последнюю войну, решили вечером отдельно зайти к ген. Миллеру и изложить ему еще раз свою точку зрения на текущий момент. Придя к нему, они заявили, что решили сказать ему «всю правду» с глаза на глаз в отсутствие офицеров Ген. Штаба, так как последние в силу своего образования, владея лучше словом, «забили» их своим красноречием и не дали им возможности высказать всего того, что у них лежало на душе. После этого они в самой резкой и определенной форме обрисовали без прикрас положение строевых частей на фронте, бывших всецело в строевом, хозяйственном и техническом отношении на попечении англичан, и указали на то, что с уходом последних они останутся без всего, так как наш штаб не позаботился о своевременном оборудовании и подготовке их к самостоятельной жизни, обнаружив полное бездействие в этом отношении и предоставив все англичанам, вследствие чего солдаты в русском командовании и офицерах видели только контрреволюционеров, восстановивших ненавистную им дисциплину, тогда как все материальные блага, столь ценимые нашим простолюдином, получались из рук иностранцев.
…
На следующий день утром все вновь собрались в кабинете ген. Миллера… ген. М-ский… неожиданно заявил, что надо не только самим остаться, но и «заставить» англичан остаться, и, когда ген. Миллер спросил его, какими средствами можно осуществить последнюю меру, он ответил, что можно прибегнуть и к силе, на что ген. Миллер только развел руками. Утреннее совещание осталось при прежнем решении и носило спешный характер, так как к 12 часам нужно было быть у фельдмаршала Роллинсона, а англичане не выносили опозданий.
…ген. Айронсайд, который наше оставление в Области считал чистейшей авантюрой и, желая подорвать в глазах фельдмаршала Роллинсона авторитет нашего командного состава, попросил его задать командирам полков вопрос: «Ручаются ли они за спокойствие и благонадежность вверенных им частей». Выслушав отрицательный ответ, он настаивал на эвакуации, указав, что мы и в техническом отношении не подготовлены для самостоятельной деятельности…
…
Английское командование открыто объявило населению и войскам о своем предстоящем уходе из Области…
Однако пароходы уходили с большим количеством пустых мест, так как воспользоваться советом эвакуироваться могли только или люди со средствами; могущее рассчитывать устроиться за границей, или те, кто имел интересы на юге и в новообразовавшихся окраинных государствах; средний же обыватель, связанный с Архангельском своей служебной или частной деятельностью, хотя и трепетал за свою судьбу, мог только с завистью смотреть на отъезд счастливчиков. Мне пришлось присутствовать при отъезде иностранных миссий, на одном пароходе с которыми отъезжали сливки архангельского буржуазного общества, в том числе и довольно большая иностранная колония Архангельска. Провожать их явилось полгорода, причем если у провожавших настроение было невеселое, то отъезжающие чувствовали себя тоже неважно, являя в своих собственных глазах «крыс, бегущих с тонущего корабля». Среди них было довольно много спекулянтов, связанных своей коммерческой деятельностью с союзниками и прибегнувших к их могучему авторитету для получения разрешения покинуть область, так как к этому времени была объявлена широкая мобилизация в армию и национальное ополчение...
Любопытно прошел на моих глазах и отъезд французской военной миссии во главе с полк. Д. Незадолго до своего отъезда полк. Д. обратился к Командующему морскими силами адмиралу И. с требованием предоставить ему особый пароход для увоза во Францию пустых бочек от проданного нам красного вина, так как они очень дорого стоят, и область может этим отблагодарить французов за ту помощь, которую они ей оказали. Адмирал в самой категорической форме отказал в предоставлении парохода, заявив, что вряд ли Франция больше заинтересована в пустых бочках, чем в спасении человеческих жизней своей союзницы, для чего предполагается тот скромный русский тоннаж, который остается въ распоряжении адмирала на случай эвакуации женщин и детей, если таковая потребуется после ухода союзников. Получив отказ, полк. Д. зафрахтовал небольшой пароход Соловецкого монастыря «Михаил Архангел», который должен был доставить миссию с пустыми бочками до Мурмана. Расчетливые монахи, кроме пустых французских бочек, погрузили обернутую в рогожу смолу, завалив этим грузом всю верхнюю палубу, по которой сновали с иголочки одетые французские офицеры, старавшиеся не выпачкаться в смоле, и среди них полк. Д., возмущенный тем, что монахи нарушили договор и нагрузили на пароход посторонний груз...
За дня два до отъезда французской военной миссии на Мудюге произошел бунт каторжан, главная масса которых состояла из осужденных агентов Советской власти... Произведенным расследованием была установлена виновность 11 лиц, принимавших самое активное участие в бунте в качестве руководителей, которые были расстреляны по приговору военно-полевого суда, причем во время расстрела они кричали: «Да здравствует Советская власть».
…
Между тем английское командование не ограничилось разведением паники в тылу, а перенесло свою деятельность и на фронт, где им было предложено эвакуироваться всем бойцам, принадлежавшим к самоопределившимся нациям, а также русским добровольцам, состоявшим на службе в славяно-британских легионах... Затем началось снятие с фронта английских частей, сопровождаемое порчей и уничтожением излишнего военного имущества. На глазах наших солдат па фронте и населения в тылу началась порча и сожжение аэропланов, утопление в реке имущества, снарядов, патронов, муки и консервов. В Селецком районе французский легион быль снят с фронта английским командованием во время боя, и была прервана связь наших войск со Штабом снятием технических средств связи. В Архангельске публика сделалась свидетельницей утопления в Сев. Двине пускаемых для этого в ход пустых автомобилей и громадного количества патронов. В защиту такого поведения английского командования приводилось указание, что всем необходимым мы были снабжены, и что уничтожалось лишнее имущество, чтобы оно не попало в руки большевиков, так как англичане не верили в то, что мы удержимся без них на Севере.
В одной хорошо знакомой морской семье я познакомился с одним из членов морской белой организации, который, узнав, что целью моего ухода из совдепии является желание принять активное участие в борьбе с большевиками, обещал мне оказать свое содействие. Через несколько дней мне была назначена явка на конспиративную квартиру… Прощаясь со мной, тот из них, кто помог мне прибегнуть к помощи белой организации, просил меня, как представителя военной прокуратуры, заступиться в будущем за него, когда его привлекут к ответственности за службу в красном флоте. Тогда мне эта мысль показалась и чудовищной и смешной, но потом заграницей в кругах российских обывателей, своевременно «эвакуировавшихся» из России в первый период революции, или уже очутившихся там до её начала, мне приходилось слышать от лиц, палец о палец не ударивших для дела спасения родины, кровожадные разговоры о примерном наказании без всякого разбора всех тех, кто очутился на службе у большевиков. Таких господ много снует в тылу белых фронтов, где они большей частью занимаются спекуляцией, еще больше их устроилось по заграничным центрам, где они, устроившись на теплых местах, ждут того момента, когда усилиями борцов на белых фронтах и тех самоотверженных героев, о которых я упомянул выше, будить для них открыта граница России. Увы, их много, этих господь, и им мы должны быть главным образом обязаны тем, что часто европейское мнение слагается не в пользу Белой России.
…
26 Апреля вечером мы вступили на борт русского парохода «Купава». Грязный пароход с неряшливо одетой и смотревшей исподлобья командой несомненно большевистской ориентации, видевших в нас врагов народа, едущих «пить его кровушку», произвел на меня и на моих спутников тяжелое впечатление: мы ожидали другой встречи в Белой России…
Больно резнула по сердцу проверка наших паспортов союзным военным контролем и английской военной полицией; оказывается, мы еще пока у себя не хозяева.
[Читать далее]…
Советская власть пустила на Мурмане, особенно в Мурманске, глубокие корни, так как большинство населения составляло пришлый элемент рабочих вновь выстроенной железной дороги (Мурман - стройка); недаром Мурманск, лишенный оседлых буржуазных элементов, считался центральной советской властью «удобным полем для социалистических опытов», как то и значилось в одном из попавших мне потом в руки большевистских документов. Через несколько дней после нашего приезда мы могли сами воочию убедиться в большевистских симпатиях населения. Согласно приказу Командующего войсками Северной Области, ген. М-ского, был разрешен свободный выезд в совдепию всем желавшим туда ехать и, вот, на наших глазах отошел поезд, перегруженный красными, которых дружески, с явными сочувствием провожало почти все остальное население Мурманска. На меня это произвело тогда крайне неприятное впечатление, а из беседы с высшими чинами английского штаба я убедился, что их это сочувствие населения большевикам привело положительно в ярость и, может быть, послужило впоследствии одним из мотивов их нежелания оставаться там для нашей поддержки. Я помню, тогда мы поделились с полковником Б. опасениями, что станет с русской властью в случае ухода союзников, и наши опасения оказались небезосновательными, ибо Мурманск сыграл печальную роль при ликвидации Северной Области, так как с него началось восстание на Мурмане, повлекшее за собою падение Мурманского фронта.
В описываемый момент русские вооруженные силы Мурманского фронта состояли из двух полков, причем один из них был добровольческий под английским командованием; борьбу вели партизанского характера. Из союзных войск большую часть составляли англичане, которым и принадлежало высшее командование в лице генерала Мейнарда.
…
На наши сетования о слабой поддержке нас союзниками полковник Бигу объяснил, что такое невмешательство вызывается необходимостью истечения известного срока для изжитая большевизма самим русским народом... Свою мысль о том, что время работает против большевиков и преждевременное вмешательство в этот целительный процесс только вредить делу, полк. Бигу иллюстрировал выступлением чехословаков на Волге, в котором он сам принимал участие, и где народные массы неохотно поддерживали белых.
…
7 мая полк. Б., я и еще двое офицеров сели на «Бонавенчур», оказавшийся русским ледоколом «Русановым», зачисленным вместе со всей своей командой на службу по английскому адмиралтейству. Все лучшие места на пароходе были отведены английским офицерам, а нам были предоставлены места в трюме, где царило зловоние от погруженных туда продуктов, и в котором нам предстояло путешествовать в обществе нескольких сумасшедших и моих будущих клиентов - арестантов, которых везли на суд в Архангельск. Нечего и говорить, что нашему возмущению не было предела; оно разделялось даже «красной» русской командой ледокола, задетой вместе с нами в патриотических чувствах. Возмутительное отношение к нам иностранцев, распоряжавшихся на нашем же судне, слило нас в единую русскую семью, причем матросы выражали нам свое сочувствие и старались быть с нами любезными и внимательными. Старый «ледяной» капитан «Бонавенчура-Русанова» Стессель вошел в наше положение и обещал нам, как только ледокол тронется, открыть лазарет, где и устроить всех нас, но попросил нас выждать отхода ледокола, чтобы и лазарет от нас не отняли английские офицеры ...
Уже во время самого хода ледокола мы убедились в возможности такого «джентельменского» поступка со стороны последних. Дело в том, что кают-компания ледокола была ими занята под свою столовую, где им сервировали то первый завтрак, то второй завтрак, затем чай, обед и, наконец, ужин. В один из промежутков между их едой ехавший на ледоколе коммерческий капитан решил тоже отобедать в кают-компании вместе со своим помощником и директором отделения Московского банка в Архангельске. Только что они расположились, как появился один из английских офицеров и потребовали, чтобы они удалились вон, так как кают-компания находится в полном и исключительном распоряжении англичан.
…
Некоторые события того времени носили характер буффонады, где смешались в одну кучу и «высокая» политика послов великих держав, и полное непонимания русской жизни поведение высшего английского командования, и неизлечимое политиканство и конкуренция с большевиками в области социальных опытов первого правительства черновско-эсеровской ориентации, и, наконец, непримиримое отношение некоторых, правда немногочисленных, офицерских кругов к новому строю, с тенденцией возвратить русскую жизнь вооруженной рукой в русло её безвозвратного прошлого.
…
Во время занятия в Архангельске штаба красных войск чинами отряда был захвачен казенный денежный ящик с четырьмя миллионами рублей, который ротмистр N., по соглашению с некоторыми офицерами отряда, поделил между собой и горцами, причем каждому участнику дележа было выдано офицеру - 150-400 тысяч рублей, а простому всаднику 10-20 тысяч. Этот поступок вызвал резкое осуждение в широких кругах общества, справедливо указывавших, что авторы его ничем не отличаются от большевиков, против грабежей и насилия которых и было поднято восстание, а офицерская среда считала, что дележ поставил участников его на один уровень с той деморализованной солдатской массой, которая во время падения национального фронта делила между собой казенное имущество. Нельзя не признать, что подобный поступок сильно подрывал моральный авторитет белых…
…
Первыми же актами Верховного Управления, немного страдавшими революционной фразеологией и начинавшимися каждый словами: «Во имя спасения родины и революции» было объявлено восстановление упраздненных большевиками судов, органов земского и городского самоуправления и администрации, что, конечно, нельзя было не приветствовать, но вся дальнейшая деятельность Верховного Управления показала, что члены его далеки от понимания жестокой реальной действительности, не изжили еще своих утопических теорий и склонны продолжать ту линию поведения, которая была взята в Учредительном Собрании конкурирующим с большевиками в демагогии Черновым, заслужившим за это меткое название «большевика второго сорта». Дело управления областью совершенно не спорилось в их неопытных руках. «Своего» административного персонала они не имели, а к назначенным из прежних кадров относились с недоверием, заподазривая их в контрреволюционности.
…
Отсутствие твердой власти и организационной деятельности выводило из себя англичан, неоднократно предупреждавших, что они пришли не на вечные времена, а поэтому русским надо спешить самим организоваться, и многие мероприятия, как, например, учреждение военных судов, прошло под непосредственным нажимом ген. Пуля, угрожавшего в противном случае судить виновных в английском военном суде.
Такое направление деятельности полк. Д. и ген. С. побудило многих строевых офицеров отказаться от службы в русских войсках и вступить в сформированные союзниками славяно-британские и французские легионы, несмотря на то, что им там было тоже нелегко, так как они должны были начинать службу в легионах простыми рядовыми.
К этому же времени англичанами была открыта в Архангельске артиллерийская школа для русских офицеров, где последние были тоже на положении солдат, причем отношение к ним английских офицеров оставляло желать много лучшего. Английские сержанты также обращались грубо, и был даже случай, когда один из них позволил себе ударить нашего офицера, не понеся за это никакого взыскания.
…
Ознакомление с законоположениями по военно-судебному ведомству привело меня к отрадному заключению, что в основу их были положены основные принципы законов, изданных Временным Правительством после революции, так как возбуждение уголовного преследования наряду с военным начальством принадлежало военной прокуратуре, которая располагала вместе с тем исключительным правом предания суду.
Однако ознакомление с приказами Командующего войсками и беседы с чинами военно-судебного ведомства установили, что принципы организации военной юстиции проведены только на бумаге, а в действительности вся власть по-прежнему принадлежала военному начальству, так как все назначения производились распоряжениями ген. М-ского и даже должность стоявшего во главе военно-судебного ведомства Главного Военного Прокурора была учреждена приказом Командующего войсками. Ген. М-ский систематически вмешивался в отправление правосудия, вызывая к себе председателя суда и делая ему в резкой форме замечания за неправильные с его точки зрения приговоры.
…
Тюремные учреждения Архангельска были после переворота и захвата власти белыми переполнены большевистскими элементами, причем «население» это весьма медленно уменьшалось в своем составе, так как гражданское судебное ведомство, не располагая достаточным служебным персоналом, вело чрезвычайно медленно расследование, которое благодаря этому принимало характер бесконечной волокиты. В перегруженной тюрьме начался тиф, что вызвало поход на Правительство социалистических элементов Гор. Думы и осмотр тюрьмы представителями Красного Креста союзных стран, которые, однако, нашли все указания на «свирепствующий тиф» преувеличенными.
…
…в войсках были хищения н утайки пайка, что, конечно, волновало солдат. Произошло это сначала от беспечности и полнейшего непонимания хозяйства первого организатора пинежских отрядов молодого, легкомысленного и самоуверенного кап. N., который, между прочим, занимался обменом подаренного ему англичанами рома на меха, вызывая таким неосторожным поведением толки среди солдат об утайке их рома для этой операции.
Его сменил «фаворит» ген. М-ского, полк. N. Вечно пьяный, разнузданный, он окружил себя соответствующим штабом и часто, гарцуя на улицах Пинеги, требовал, чтобы жители при встрече с ним снимали шапки, побив однажды за неисполнение этого требования председателя местной земской управы. Местной почтенной учительнице он тоже в пьяном виде заявил, что так как она по своему возрасту не годится в проститутки, то он рекомендует ей, бросив педагогическую деятельность, открыть публичное заведение. Получив в свое бесконтрольное распоряжение 11.000 рублей для целей контрразведки, он обратил их в свою пользу…
…
Тулгасовское восстание произошло в Двинском районе, где взбунтовался один из батальонов 3 Северного стрелкового полка, перебивший своих офицеров и сделавший попытку захватить артиллерию…
Тотъ же 3 Сев. стрелковый полк, реорганизованный своим доблестным командиром полк. В., подавил в конце июля восстание Дайеровского батальона…
Не успели рассеяться впечатления от этого крупного восстания, как разыгралась кровавая трагедия на Онеге. Расположенный там 5 Северный стрелк. полк был укомплектован жителями Онежского уезда, весьма неблагонадежными и тяготевшими к красным. Особенным большевистским духом отличались расположенные на реке Онеге два больших богатых села - Порог и Запорожье, жители которых владели богатыми рыбными промыслами (семга-порог), но среди которых издавна процветало также тунеядство и хулиганство, благодаря громадным подачкам от известного отца Иоанна Кронштадтского - уроженца этой местности.
Непосредственным поводом к возстанию послужило недовольство отвлечением мобилизованных от сенокоса и других полевых работ, что и использовали большевики, захватившие в результате восстания весь Онежский район…
Вслед за Онежским восстанием последовала попытка к восстанию в 6 Северном стрелковом полку на железнодорожном фронте и одновременное раскрытие заговора в 7 Северном стрелковом полку, расположенном в соседнем Селецком районе. Незадолго до этого на Двине была произведена соединенными русскими и английскими силами удачная крупная операция с захватом большого района у большевиков, который затем по приказанию английского командования был очищен, а мужское население взято по мобилизации в наши войска. Вот эти-то мобилизованные и явились душой заговора в железнодорожном и Селецком районах, составив целый план восстания…
В это время на блокгаузы тоже было произведено нападение, причем часть гарнизона их, благодаря измене, капитулировала и, захватив своих офицеров, передалась противнику.
В Селецком районе обошлось более благополучно. Там, благодаря своевременному обнаружению одного из заговорщиков, подвергнутого строгому допросу /от себя: надеюсь, не нужно пояснять, что такое «строгий допрос»/, была раскрыта целая организация, действовавшая в связи с заговорщиками железнодорожного района, которая ставила своей задачей перебить всех офицеров и открыть фронт противнику. Участники её в количестве около 20 человек были расстреляны по приговору военно-полевого суда…
Дайеровское и Онежское восстания совершенно вывели из душевного равновесия высшее английское командование и создали приподнятое настроение в английских войсках… В мероприятиях их почувствовалась растерянность и полнейшее нежелание быть с нами в контакте. На Онегу был послан монитор для выручки арестованных большевиками англичан. Обстреляв город Онегу из тяжелых орудий и истребив, таким образом, лучшую часть города, англичане добились через парламентеров выдачи своих офицеров, но категорически отказались предъявить требование о наших офицерах и поддержать десантную операцию высланного нами маленького отряда.
Недоверие и паника проникли и в их солдатскую среду, очень враждебно настроенную к большевикам. Характерен следующий маленький эпизод. Конвою англичан, сопровождавших под начальством сержанта небольшую группу наших арестованных солдат на пароходе из Онеги в Архангельск, показалось подозрительным поведение последних. На пароходе создалось приподнято-нервное настроение, которое благодаря произведенному кем-то случайному выстрелу, вылилось в беспорядочную стрельбу англичан по русским солдатам, из которых несколько человек было ранено, а двое убито. Характерно, что ехавший тут же русский офицер был немедленно изолирован англичанами от солдат, и их сержант, добродушно похлопывая его по плечу, стремился выразить ему свои симпатии и успокоить его, говоря ломаным языком: «Русский офицер не надо бояться, русский офицер карош, а русский солдат с…ь, большевик»…
По словам ген. Миллера ген. Айронсайд стал неузнаваем и насколько он прежде крайне радужно смотрел на наше будущее и шел навстречу нашим начинаниям, настолько он теперь впал в преувеличенный пессимизм и обнаруживал явное недоброжелательство, принимая все меры к тому, чтобы эвакуироваться самому и, во что бы то ни стало, склонить к этому и наше военное командование, что послужило бы оправданием и его ухода.
…
…настроение среди войск было более чем сомнительно, особенно еще потому, что английское командование предложило эвакуироваться всем желающим из числа добровольцев, находившихся в славяно-британских и французских легионах, а также понуждало наше командование, основываясь на принципе самоопределения, отпустить эстонцев, латышей и поляков. На самые грустные размышления наводили и прошедшие волной по всему фронту описанные выше восстания, а также поднятая большевиками по поводу ухода союзников агитация с указанием, что под влиянием рабочих иностранные правительства решили увести свои войска и не поддерживать больше генеральскую контрреволюцию. Офицерский корпус, кроме того, был встревожен полной необеспеченностью тыла в случае неудачи, считая, что без англичан никакая эвакуация немыслима, ибо солдаты их не выпустят и выдадут, как виновников войны, большевикам.
Исходя из настроения войск, а также из того, что все снабжение, средства связи и управление находилось до сих пор в руках англичан, строевые начальники признали полную невозможность какого-нибудь наступления без помощи последних, хотя бы техническими средствами.
…
Командиры полков, возмущенные тем, что участь строевых офицеров опять решается, вопреки их мнению, штабом, который не раз, по их мнению, был причиной их гибели в Японскую и последнюю войну, решили вечером отдельно зайти к ген. Миллеру и изложить ему еще раз свою точку зрения на текущий момент. Придя к нему, они заявили, что решили сказать ему «всю правду» с глаза на глаз в отсутствие офицеров Ген. Штаба, так как последние в силу своего образования, владея лучше словом, «забили» их своим красноречием и не дали им возможности высказать всего того, что у них лежало на душе. После этого они в самой резкой и определенной форме обрисовали без прикрас положение строевых частей на фронте, бывших всецело в строевом, хозяйственном и техническом отношении на попечении англичан, и указали на то, что с уходом последних они останутся без всего, так как наш штаб не позаботился о своевременном оборудовании и подготовке их к самостоятельной жизни, обнаружив полное бездействие в этом отношении и предоставив все англичанам, вследствие чего солдаты в русском командовании и офицерах видели только контрреволюционеров, восстановивших ненавистную им дисциплину, тогда как все материальные блага, столь ценимые нашим простолюдином, получались из рук иностранцев.
…
На следующий день утром все вновь собрались в кабинете ген. Миллера… ген. М-ский… неожиданно заявил, что надо не только самим остаться, но и «заставить» англичан остаться, и, когда ген. Миллер спросил его, какими средствами можно осуществить последнюю меру, он ответил, что можно прибегнуть и к силе, на что ген. Миллер только развел руками. Утреннее совещание осталось при прежнем решении и носило спешный характер, так как к 12 часам нужно было быть у фельдмаршала Роллинсона, а англичане не выносили опозданий.
…ген. Айронсайд, который наше оставление в Области считал чистейшей авантюрой и, желая подорвать в глазах фельдмаршала Роллинсона авторитет нашего командного состава, попросил его задать командирам полков вопрос: «Ручаются ли они за спокойствие и благонадежность вверенных им частей». Выслушав отрицательный ответ, он настаивал на эвакуации, указав, что мы и в техническом отношении не подготовлены для самостоятельной деятельности…
…
Английское командование открыто объявило населению и войскам о своем предстоящем уходе из Области…
Однако пароходы уходили с большим количеством пустых мест, так как воспользоваться советом эвакуироваться могли только или люди со средствами; могущее рассчитывать устроиться за границей, или те, кто имел интересы на юге и в новообразовавшихся окраинных государствах; средний же обыватель, связанный с Архангельском своей служебной или частной деятельностью, хотя и трепетал за свою судьбу, мог только с завистью смотреть на отъезд счастливчиков. Мне пришлось присутствовать при отъезде иностранных миссий, на одном пароходе с которыми отъезжали сливки архангельского буржуазного общества, в том числе и довольно большая иностранная колония Архангельска. Провожать их явилось полгорода, причем если у провожавших настроение было невеселое, то отъезжающие чувствовали себя тоже неважно, являя в своих собственных глазах «крыс, бегущих с тонущего корабля». Среди них было довольно много спекулянтов, связанных своей коммерческой деятельностью с союзниками и прибегнувших к их могучему авторитету для получения разрешения покинуть область, так как к этому времени была объявлена широкая мобилизация в армию и национальное ополчение...
Любопытно прошел на моих глазах и отъезд французской военной миссии во главе с полк. Д. Незадолго до своего отъезда полк. Д. обратился к Командующему морскими силами адмиралу И. с требованием предоставить ему особый пароход для увоза во Францию пустых бочек от проданного нам красного вина, так как они очень дорого стоят, и область может этим отблагодарить французов за ту помощь, которую они ей оказали. Адмирал в самой категорической форме отказал в предоставлении парохода, заявив, что вряд ли Франция больше заинтересована в пустых бочках, чем в спасении человеческих жизней своей союзницы, для чего предполагается тот скромный русский тоннаж, который остается въ распоряжении адмирала на случай эвакуации женщин и детей, если таковая потребуется после ухода союзников. Получив отказ, полк. Д. зафрахтовал небольшой пароход Соловецкого монастыря «Михаил Архангел», который должен был доставить миссию с пустыми бочками до Мурмана. Расчетливые монахи, кроме пустых французских бочек, погрузили обернутую в рогожу смолу, завалив этим грузом всю верхнюю палубу, по которой сновали с иголочки одетые французские офицеры, старавшиеся не выпачкаться в смоле, и среди них полк. Д., возмущенный тем, что монахи нарушили договор и нагрузили на пароход посторонний груз...
За дня два до отъезда французской военной миссии на Мудюге произошел бунт каторжан, главная масса которых состояла из осужденных агентов Советской власти... Произведенным расследованием была установлена виновность 11 лиц, принимавших самое активное участие в бунте в качестве руководителей, которые были расстреляны по приговору военно-полевого суда, причем во время расстрела они кричали: «Да здравствует Советская власть».
…
Между тем английское командование не ограничилось разведением паники в тылу, а перенесло свою деятельность и на фронт, где им было предложено эвакуироваться всем бойцам, принадлежавшим к самоопределившимся нациям, а также русским добровольцам, состоявшим на службе в славяно-британских легионах... Затем началось снятие с фронта английских частей, сопровождаемое порчей и уничтожением излишнего военного имущества. На глазах наших солдат па фронте и населения в тылу началась порча и сожжение аэропланов, утопление в реке имущества, снарядов, патронов, муки и консервов. В Селецком районе французский легион быль снят с фронта английским командованием во время боя, и была прервана связь наших войск со Штабом снятием технических средств связи. В Архангельске публика сделалась свидетельницей утопления в Сев. Двине пускаемых для этого в ход пустых автомобилей и громадного количества патронов. В защиту такого поведения английского командования приводилось указание, что всем необходимым мы были снабжены, и что уничтожалось лишнее имущество, чтобы оно не попало в руки большевиков, так как англичане не верили в то, что мы удержимся без них на Севере.