В. Владимиров о карательной экспедиции Римана. Часть III
Из книги В. Владимирова «Карательная экспедиция отряда лейб-гвардии Семёновского полка в декабрьские дни на Московско-Казанской железной дороге».
За час до приезда солдат жена Ларионова находилась на станции со своим мужем... Жена, хорошо зная, что муж ни в чём не виновен, спокойно простилась с ним и ушла со станции, предварительно условившись, что в 4 часа зайдёт за ним, чтобы вместе идти обедать. Она ушла за полторы версты от Перова, не слыхала предсмертных криков своего мужа и ничего не знала; когда же к условленному часу она вернулась вновь на станцию, его холодный труп лежал на платформе около лесенки.
Картина его смерти была описана выше.
В 4 часа дня, подходя к станции, солдаты её остановили и не пропускали; крикнули ей поднять руки кверху и обыскали её. Когда она заявила, что идёт к своему мужу, дежурному по станции, её почему-то пропустили. Там застала она начальника станции Фролова беседующим с капитаном Зыковым, которому была сдана станция.
Она подошла к ним и спросила, где её муж. Фролов ответил: «не знаю, где он!» Этот ответ крайне удивил г-жу Ларионову, так как начальник станции всегда должен знать, где находится дежурный по станции. С этим же вопросом она обратилась к станционному жандарму Подгорному и получила таковой же ответь.
Она направилась к платформе, но тут жандарм Подгорный, пожалев её, посоветовал не идти на платформу, а обойти кругом. Она так и сделала и, отойдя нисколько десятков саженей от станции, натолкнулась на улице на труп одного мужика, недавно приехавшего на своей лошадке из ближайшей деревни. Она с ужасом остановилась над этим трупом, как вдруг в эту минуту подбежал к ней мальчик Казаков, служащий на станции, и сказал: «Вы были на станции, там говорит, убили какого-то помощника; не вашего ли мужа?»
Она почему-то подумала, что это именно убили её мужа и, как сумасшедшая, бросилась на станцию.
4 солдата скрестили перед нею штыки и не пропускали вперёд; наверное убили бы, если бы не вступился один из них, говоря: «Наверное сумасшедшая, не стоит!»
[Читать далее]В этот день так и не могла она пройти к трупу мужа, несмотря на мольбы, на уговоры; она чуть не на коленях молила солдата пропустить её на платформу. Её не пропустили.
На другое утро удалось ей, как служащей, пройти на станцию; она отыскала капитана Зыкова и умолила его дать разрешение отыскать труп мужа и унести его к себе.
Капитан оказался очень вежливым, галантным и произвёл хорошее впечатлите на обезумевшую от горя женщину.
Труп мужа нашла она на месте его смерти весь в крови. На теле было 7 штыковых ран, одна револьверная рана в груди навылет и другая в висок. Последняя рана нанесена самим Риманом, как говорят, после его смерти.
При помощи рабочих она снесла труп в товарный вагон на 10-м пути, где лежали 2 трупа братьев Молостовых и труп другого помощника начальника станции Орловского, лицо которого было настолько страшно изуродовано и представляло такую безобразную маску, что бедная женщина не выдержала и упала в обморок…
Её мужу было 29 лет от роду, службы его числится на Московско-Казанской железной дороге 13 лет. После него остались престарелые отец, мать и две сестры, которые жили его трудом.
В политической забастовке он не принимал никакого участия; в комитете не состоял. Быль только депутатом по экономической части от служащих Казанской железной дороги, которые избрали его после предложения управляющего дорогой обсудить экономические улучшения быта служащих. По заявлению жандарма, Ларионов быль убит, потому что значился в списке Римана. После него долгое время оставалось на платформе кровавое пятно на том месте, где его пороли штыками; большая лужа крови примёрзла к полу, и её пришлось отмывать кипятком и затирать землей.
Дальнейшие события по усмирению жителей Перова продолжали развиваться с поразительной быстротой и разнообразием
Во всех домах происходили повальные обыски; некоторые дома обыскивали по 3-4 раза. Приёмы употреблялись самые грубые, резкие; обращение с жителями было возмутительно вызывающее. В некоторых квартирах разламывали печи, опрокидывали шкафы, буфеты. В ящиках, сундуках осмотры содержимого производились при помощи штыков. Солдат поднимал на штык ворох одежды, белья, лежащего в сундуке, и выкидывал на середину комнаты, вызывая общее раздражение против таких действий.
Во время одного из таких обысков в квартире семьи Оводовых, после того, как от удара прикладом слетела с петель дверь кладовки и вся одежда и бельё при помощи штыков оказались разбросанными на полу, старший сын хозяйки квартиры, Иван Оводов, не вытерпел и сказал:
- Вы, ваше благородие, не грабить пришли, а обыскивать, так пожалуйста поделикатнее обращайтесь с вещами.По уверенно старухи-матери он был выпивши, потому и решился так сказать.
В комнате жильцов нашли 4 топора, как оказалось, краденые из вагонов, и 2 мешочка с дробью.
Офицер пришёл в раздражение и сталь угрожать присутствующим револьвером, который держал в руке. Когда же нашли сломанный револьвер, то он злобно спросил:
- Чей это?
- Мой, - ответил Иван Оводов.
- Посторонись, старуха! - крикнул Риман и выстрелом из револьвера в лоб убил его.По показанию Оводовой искали только оружие, но не краденые вещи; когда же случайно находили их, то оставляли на местах и темь самым как бы официально утверждали новых хозяев в их правах чужой собственности.
Обстоятельства смерти Ешукова таковы. К нему пришли солдаты на квартиру с обыском и своим резким, бесцеремонным обращением с ним начали его раздражать. Он все крепился и терпел. Когда же его имущество и вещи полетели в разные стороны, постель и подушки оказались на полу вместе с добром из сундуков, он сделал какое-то замечание и, получив в ответ на это грубые ругательства со стороны солдат, вступил с ними в пререкания. Несколько раз офицер крикнул ему «молчать», но тот всё не унимался. Обыск приходил уже к концу, никакого оружия не было найдено; но раздражение всё росло друг против друга. Перед тем, как уходить солдатам, офицер приказал Ешукову следовать за ним.
Выйдя на улицу, он скомандовал солдатам: - расстрелять его!
И тут же на шоссе, ведущем к Карачарову, несколькими выстрелами его убили.
Он работал в качестве молотобойца в железнодорожных мастерских.
Другого рабочего тех же мастерских, кузнеца Пахомова, после обыска в его квартире взяли солдаты на штыки на улице. Там у него нашли револьвер, который он признал своим. Почему-то офицер не убил его на месте, а велел идти за ним на улицу и, пройдя несколько шагов, скомандовал: «в штыки его»!
Он умер в страшных мучениях от одних только штыковых ран.
Всех убитых хоронил перовский священник, отец Александр. Все население отзывается о нём с большой симпатией и любовью. Особенно большие похвалы мне приходилось слышать от бедноты: «Жалел он нас, всегда нашу сторону держал!..»
Когда старик Молостов обратился к своему приходскому священнику в Карачарова с просьбой похоронить двух его убитых сыновей, тот отказался, и пришлось Молостову просить отца Александра, что тот и сделал без минуты колебания.
Но не прошло и нескольких дней, как вечером, в десятом часу, явился к отцу Александру на квартиру железнодорожный сторож с следующей запиской: «Священнику отцу Александру Казанскому. Начальник военной охраны ст. Перово просить вас пожаловать сейчас к нему на станцию. Капитан Зыков». Священник явился к нему и больше домой в свою семью не возвращался.
Его арестовали и в час ночи отправили в Москву, где его продержали на вокзале до 4 часов дня, а затем отправили в Таганскую тюрьму; там он находится до настоящего времени.
На Московском вокзале с ним обращались в высшей степени грубо и жестоко; осыпали его насмешками и бранью.
Обвинительного акта до сих пор еще не вручили отцу Александру, но на словах жандармы обвиняют его в том, что будто бы он состоял в Перове главным агентом революционеров, хранил и раздавал оружие и предводительствовал боевой дружиной, не поминал Царя во время богослужений. Обвиняют его по 102 и 129 ст.
С большими трудностями удалось мне в конце концов разыскать одного пострадавшего от жестокостей «карательного» отряда на станции Перово г. Каринского. В него был сделан залп из ружей, он упал без признаков жизни. Солдаты, предполагая, что он убит, не добили его штыками, а ушли дальше продолжать свое дело. Несчастный между тем был жив. Некоторое время пролежал он в бессознательном состоянии, потом пришёл в себя; к счастью, вскоре подоспели санитары с маньчжурских поездов, подняли его и отнесли в свой санитарный вагон, где, благодаря внимательному и прекрасному уходу этих добрых людей, он остался жив, хотя калекой на всю жизнь.
Каринский недавно возвратился с поля военных действий из Маньчжурии, получив шестимесячный отпуск по болезни, так как был контужен. В Перово он приехал для того, чтобы подыскать себе какие-нибудь занятия, так как раньше, до войны, он работал здесь около 4-х лет в железнодорожных мастерских в качестве токаря по металлу.
16 декабря, в этот злополучный день, он находился дома. У него, как и у других, был произведён на дому обыск, производил его сам Риман, и, ничего не найдя, полковник с солдатами ушёл продолжать обыски по другим квартирам.
Каринский, не считая за собой никакой вины, да кроме того успокоившись, что теперь ничего не может случиться, так как при обыске ничего не было найдено, фамилии в списках не значилось, решил пойти в близлежащую чайную лавку попить чайку. Находилась она всего в 20 саженях от его дома. Пройдя нисколько десятков шагов, он увидал на улице убитую лошадь, подошёл к ней посмотреть. В это время видит недалеко от себя двух рабочих железнодорожных мастерских, в которых был сделан залп из ружей, и они замертво упали на снег. Увидя эту страшную картину, Каринский в первую секунду решил сначала бежать, но потом сообразил, что это бездельно и даже глупо, так как если побежит, то наверное будет убит. Остался стоять на месте в полной уверенности, что убивать его не за что, что с спокойной совестью может сказаться, кто он, откуда, пояснить, что начальство делало у него обыск и ничего не нашло.
К нему подошли солдаты, 8 человек, и обыскали его. Конечно, ничего не нашли. Спросили его, кто он, где живёт? Каринский ответил:
- «Из Маньчжурии, ребятушки мои, возвратился; контужен там был, вот теперь в отпуск и приехал. Сражался там за Царя своего, за матушку Русь, много лишений претерпел, хворость приобрёл!..»
Пока он говорил, солдаты отошли на несколько шагов в сторону, и вдруг кг ужасу своему Каринский видит, что солдаты целят в него, и все восемь ружей своими дулами направлены в него. Не успел он снова сказать, крикнуть, раздался залп ружей, без команды, как бы по взаимному соглашению, и несчастный Каринский, как сноп, повалился на снег. Две пули пронизали его навылет, остальные просвистели мимо, не причинив ему вреда. Ранен он быль очень тяжело, но благодаря прекрасному уходу и человеколюбивому вниманию со стороны санитаров он был спасён от смерти.
В настоящее время он с трудом ходит, к труду совершенно неспособен и отчаивается в своём безвыходном положении, так как у него на руках имеются двое ребят и жена. Каринский рассказывает, что в том же вагоне, где он лечился, было ещё кроме него 7 человек раненых из числа местных жителей. Трое из них к ночи умерли, а 4 остались живы.
Вместе с ними лежал раненый, некий Макарычев, служивший в качестве кладовщика в материальном складе железнодорожных мастерских. Он был ранен при исполнении своих служебных обязанностей, находясь около санитарных поездов. Отсюда явствует, что пули летели по направлению санитарного поезда, и по свидетельству некоего К. комендант одного из санитарных поездов вынужден был пойти к Риману с требованием прекратить по ним стрельбу.
…
Интересно рассказать три случая, которые произошли уже через месяц после того, как Семёновский отряд уехал и возвратился в Петербург, чтобы ярче охарактеризовать те заветы, которые были им преподаны своим заместителям, тот ужасный произвол, основанный на силе штыка и свободном отнятии чужой жизни; эти заветы ещё долго царили в этой местности после их отъезда. На ст. Перово был помещён отряд солдат 4-й дивизии 16 Ладожского пехотного полка.
5 февраля, я был свидетелем следующей сцены на станции Перово. Один пассажир в зале III класса громко разговаривал со своим приятелем кондуктором. Подошёл солдат с ружьём и крикнул на него: «Чего разговариваешь! Замолчи!» - Тот возразил: «Не твоё, брат, это дело! Ничего худого нет, что я разговариваю». Не успел он кончить фразы, как ударом приклада в левую щёку был опрокинут на пол, раздались отдельные возгласы негодования.
- Вон отсюда, все вон! - крикнул солдат и угрозой действовать ружьём очистил зал.
Раньше до этого, во время одной из своих поездок для расследования карательных действий Семёновского отряда, я был свидетелем такой сцены, разыгравшейся в вагоне II класса пригородного поезда Московско-Казанской железной дороги.
В 3 час. 10 мин. дня отходил со станции Москва переполненный пассажирами поезд. На закрытой площадке стоял молодой человек.
Когда входил офицер 4 дивизии 16 Ладожского полка, молодой человек сказал ему, что места нет, вагоны переполнены.
Офицер ответил: «Не ваше дело, убирайтесь прочь!» и вошёл.
Завязалась перебранка; в это время поезд тронулся.
На замечание офицера, что он арестуете этого господина, тот возразил: «Вы не имеете права, я не совершил ничего преступного! Арестовывать людей - дело полиции и жандармерии, а не офицера!»
Вся публика заинтересовалась происшедшим инцидентом и молча следила за всеми перипетиями неприятного столкновения.
Но вдруг все замерли на местах... в руках офицера блеснул револьвер; он приставил дуло револьвера к груди господина, и наступила ужасная минута.
Все притихли! Кто в ужас закрыл лицо руками, кто, наоборот, устремился вперёд...
Эта долгая минута была ужасна...
Послышался авторитетный, спокойный голос: «Не горячитесь, уберите револьвер!» и чья-то рука отвела револьвер в сторону.
Говорил это пожилой полковник, оказавшийся тут же поблизости.
Все вздохнули свободно.
Офицер спрятать револьвер.
Когда поезд прибыль в Перово, господина арестовали.
Третий же случай сам по себе настолько характерен, настолько просить в своих проявлениях и в то же время так красноречив, в силу полного произвола и невозможности искать где-либо защиты от него, - что делается жутко и страшно за жизнь человека, которая в любой момент может быть отнята без суда, может быть дарована в силу каприза или милостивого настроения военноначальника.
На станции Перово в январе произошёл такой случай:
Старший семафорщик Мусялов, прослуживший 11 лет на Московско-Казанской железной дороге, в 11 часов вечера дежурил в семафорной будке. В это время дежурный по станции Ветошкин вызвать Мусялова к телефону.
Взяв трубку в руки, Мусялов не в состоянии был расслышать, что говорило ему начальство, вследствие шума других семафорщиков. Не отнимая трубки ото рта, он крикнул: «Эй вы! Черти! Чего там... развозились!» При этом, там, где точки, вставил крепкое словцо нецензурного свойства.
Ветошкин, думая, что это он его обругать дурным словом, пожаловался ротному командиру Ладожского полка, и не прошло пяти минуть, как явились солдаты и арестовали Мусялова.
Когда привели его на платформу, явился командир, окружил его солдатами и объявил Мусялову, что сейчас его расстреляет, а сам пошёл писать бумагу - постановление о расстреле.
Через 20 минуть Мусялова потребовали в зал II класса к командиру, для выслушания официального постановления военного суда о расстреле виновного Мусялова. Он выслушал это постановление, в котором делалась ссылка на какие-то статьи закона, или, как сказал свидетель, «на свои порядки».
Выслушав это постановление, он ждал смерти. Много пережил Мусялов за эти несколько минут. Вспомнилась ему семья с шестью ребятками, мал-мала меньше; пожалел, что не может с ними проститься; тяжко стало также, что не может перед духовником своим - душу открыть, поисповедаться, так как приведение в исполнение приговора должно совершиться немедленно, тут же на платформе.
Он ждал своей участи.
К счастью, нашёлся добрый человек, «душевный человек», - как сказал свидетель, - а именно, начальник станции Зильберман, который уговорил командира не расстреливать его, пожалеть несчастную семью со столькими малолетними ребятами.
Смягчилось сердце командира, и через полчаса он принёс другую бумагу, которую и прочёл ему; в ней говорилось, что он заменяете ему, в силу ходатайства начальства, смертную казнь увольнением со службы, с тем, чтобы нигде по линии его не принимали на службу, и чтобы в эти три дня очистил казённую квартиру.
Таким образом, благодаря только заступничеству доброго человека Мусялов спасся от смерти, хотя принуждён будет долгое время влачить с семьёй полуголодную жизнь, пока не приучится к новой профессии.
За час до приезда солдат жена Ларионова находилась на станции со своим мужем... Жена, хорошо зная, что муж ни в чём не виновен, спокойно простилась с ним и ушла со станции, предварительно условившись, что в 4 часа зайдёт за ним, чтобы вместе идти обедать. Она ушла за полторы версты от Перова, не слыхала предсмертных криков своего мужа и ничего не знала; когда же к условленному часу она вернулась вновь на станцию, его холодный труп лежал на платформе около лесенки.
Картина его смерти была описана выше.
В 4 часа дня, подходя к станции, солдаты её остановили и не пропускали; крикнули ей поднять руки кверху и обыскали её. Когда она заявила, что идёт к своему мужу, дежурному по станции, её почему-то пропустили. Там застала она начальника станции Фролова беседующим с капитаном Зыковым, которому была сдана станция.
Она подошла к ним и спросила, где её муж. Фролов ответил: «не знаю, где он!» Этот ответ крайне удивил г-жу Ларионову, так как начальник станции всегда должен знать, где находится дежурный по станции. С этим же вопросом она обратилась к станционному жандарму Подгорному и получила таковой же ответь.
Она направилась к платформе, но тут жандарм Подгорный, пожалев её, посоветовал не идти на платформу, а обойти кругом. Она так и сделала и, отойдя нисколько десятков саженей от станции, натолкнулась на улице на труп одного мужика, недавно приехавшего на своей лошадке из ближайшей деревни. Она с ужасом остановилась над этим трупом, как вдруг в эту минуту подбежал к ней мальчик Казаков, служащий на станции, и сказал: «Вы были на станции, там говорит, убили какого-то помощника; не вашего ли мужа?»
Она почему-то подумала, что это именно убили её мужа и, как сумасшедшая, бросилась на станцию.
4 солдата скрестили перед нею штыки и не пропускали вперёд; наверное убили бы, если бы не вступился один из них, говоря: «Наверное сумасшедшая, не стоит!»
[Читать далее]В этот день так и не могла она пройти к трупу мужа, несмотря на мольбы, на уговоры; она чуть не на коленях молила солдата пропустить её на платформу. Её не пропустили.
На другое утро удалось ей, как служащей, пройти на станцию; она отыскала капитана Зыкова и умолила его дать разрешение отыскать труп мужа и унести его к себе.
Капитан оказался очень вежливым, галантным и произвёл хорошее впечатлите на обезумевшую от горя женщину.
Труп мужа нашла она на месте его смерти весь в крови. На теле было 7 штыковых ран, одна револьверная рана в груди навылет и другая в висок. Последняя рана нанесена самим Риманом, как говорят, после его смерти.
При помощи рабочих она снесла труп в товарный вагон на 10-м пути, где лежали 2 трупа братьев Молостовых и труп другого помощника начальника станции Орловского, лицо которого было настолько страшно изуродовано и представляло такую безобразную маску, что бедная женщина не выдержала и упала в обморок…
Её мужу было 29 лет от роду, службы его числится на Московско-Казанской железной дороге 13 лет. После него остались престарелые отец, мать и две сестры, которые жили его трудом.
В политической забастовке он не принимал никакого участия; в комитете не состоял. Быль только депутатом по экономической части от служащих Казанской железной дороги, которые избрали его после предложения управляющего дорогой обсудить экономические улучшения быта служащих. По заявлению жандарма, Ларионов быль убит, потому что значился в списке Римана. После него долгое время оставалось на платформе кровавое пятно на том месте, где его пороли штыками; большая лужа крови примёрзла к полу, и её пришлось отмывать кипятком и затирать землей.
Дальнейшие события по усмирению жителей Перова продолжали развиваться с поразительной быстротой и разнообразием
Во всех домах происходили повальные обыски; некоторые дома обыскивали по 3-4 раза. Приёмы употреблялись самые грубые, резкие; обращение с жителями было возмутительно вызывающее. В некоторых квартирах разламывали печи, опрокидывали шкафы, буфеты. В ящиках, сундуках осмотры содержимого производились при помощи штыков. Солдат поднимал на штык ворох одежды, белья, лежащего в сундуке, и выкидывал на середину комнаты, вызывая общее раздражение против таких действий.
Во время одного из таких обысков в квартире семьи Оводовых, после того, как от удара прикладом слетела с петель дверь кладовки и вся одежда и бельё при помощи штыков оказались разбросанными на полу, старший сын хозяйки квартиры, Иван Оводов, не вытерпел и сказал:
- Вы, ваше благородие, не грабить пришли, а обыскивать, так пожалуйста поделикатнее обращайтесь с вещами.По уверенно старухи-матери он был выпивши, потому и решился так сказать.
В комнате жильцов нашли 4 топора, как оказалось, краденые из вагонов, и 2 мешочка с дробью.
Офицер пришёл в раздражение и сталь угрожать присутствующим револьвером, который держал в руке. Когда же нашли сломанный револьвер, то он злобно спросил:
- Чей это?
- Мой, - ответил Иван Оводов.
- Посторонись, старуха! - крикнул Риман и выстрелом из револьвера в лоб убил его.По показанию Оводовой искали только оружие, но не краденые вещи; когда же случайно находили их, то оставляли на местах и темь самым как бы официально утверждали новых хозяев в их правах чужой собственности.
Обстоятельства смерти Ешукова таковы. К нему пришли солдаты на квартиру с обыском и своим резким, бесцеремонным обращением с ним начали его раздражать. Он все крепился и терпел. Когда же его имущество и вещи полетели в разные стороны, постель и подушки оказались на полу вместе с добром из сундуков, он сделал какое-то замечание и, получив в ответ на это грубые ругательства со стороны солдат, вступил с ними в пререкания. Несколько раз офицер крикнул ему «молчать», но тот всё не унимался. Обыск приходил уже к концу, никакого оружия не было найдено; но раздражение всё росло друг против друга. Перед тем, как уходить солдатам, офицер приказал Ешукову следовать за ним.
Выйдя на улицу, он скомандовал солдатам: - расстрелять его!
И тут же на шоссе, ведущем к Карачарову, несколькими выстрелами его убили.
Он работал в качестве молотобойца в железнодорожных мастерских.
Другого рабочего тех же мастерских, кузнеца Пахомова, после обыска в его квартире взяли солдаты на штыки на улице. Там у него нашли револьвер, который он признал своим. Почему-то офицер не убил его на месте, а велел идти за ним на улицу и, пройдя несколько шагов, скомандовал: «в штыки его»!
Он умер в страшных мучениях от одних только штыковых ран.
Всех убитых хоронил перовский священник, отец Александр. Все население отзывается о нём с большой симпатией и любовью. Особенно большие похвалы мне приходилось слышать от бедноты: «Жалел он нас, всегда нашу сторону держал!..»
Когда старик Молостов обратился к своему приходскому священнику в Карачарова с просьбой похоронить двух его убитых сыновей, тот отказался, и пришлось Молостову просить отца Александра, что тот и сделал без минуты колебания.
Но не прошло и нескольких дней, как вечером, в десятом часу, явился к отцу Александру на квартиру железнодорожный сторож с следующей запиской: «Священнику отцу Александру Казанскому. Начальник военной охраны ст. Перово просить вас пожаловать сейчас к нему на станцию. Капитан Зыков». Священник явился к нему и больше домой в свою семью не возвращался.
Его арестовали и в час ночи отправили в Москву, где его продержали на вокзале до 4 часов дня, а затем отправили в Таганскую тюрьму; там он находится до настоящего времени.
На Московском вокзале с ним обращались в высшей степени грубо и жестоко; осыпали его насмешками и бранью.
Обвинительного акта до сих пор еще не вручили отцу Александру, но на словах жандармы обвиняют его в том, что будто бы он состоял в Перове главным агентом революционеров, хранил и раздавал оружие и предводительствовал боевой дружиной, не поминал Царя во время богослужений. Обвиняют его по 102 и 129 ст.
С большими трудностями удалось мне в конце концов разыскать одного пострадавшего от жестокостей «карательного» отряда на станции Перово г. Каринского. В него был сделан залп из ружей, он упал без признаков жизни. Солдаты, предполагая, что он убит, не добили его штыками, а ушли дальше продолжать свое дело. Несчастный между тем был жив. Некоторое время пролежал он в бессознательном состоянии, потом пришёл в себя; к счастью, вскоре подоспели санитары с маньчжурских поездов, подняли его и отнесли в свой санитарный вагон, где, благодаря внимательному и прекрасному уходу этих добрых людей, он остался жив, хотя калекой на всю жизнь.
Каринский недавно возвратился с поля военных действий из Маньчжурии, получив шестимесячный отпуск по болезни, так как был контужен. В Перово он приехал для того, чтобы подыскать себе какие-нибудь занятия, так как раньше, до войны, он работал здесь около 4-х лет в железнодорожных мастерских в качестве токаря по металлу.
16 декабря, в этот злополучный день, он находился дома. У него, как и у других, был произведён на дому обыск, производил его сам Риман, и, ничего не найдя, полковник с солдатами ушёл продолжать обыски по другим квартирам.
Каринский, не считая за собой никакой вины, да кроме того успокоившись, что теперь ничего не может случиться, так как при обыске ничего не было найдено, фамилии в списках не значилось, решил пойти в близлежащую чайную лавку попить чайку. Находилась она всего в 20 саженях от его дома. Пройдя нисколько десятков шагов, он увидал на улице убитую лошадь, подошёл к ней посмотреть. В это время видит недалеко от себя двух рабочих железнодорожных мастерских, в которых был сделан залп из ружей, и они замертво упали на снег. Увидя эту страшную картину, Каринский в первую секунду решил сначала бежать, но потом сообразил, что это бездельно и даже глупо, так как если побежит, то наверное будет убит. Остался стоять на месте в полной уверенности, что убивать его не за что, что с спокойной совестью может сказаться, кто он, откуда, пояснить, что начальство делало у него обыск и ничего не нашло.
К нему подошли солдаты, 8 человек, и обыскали его. Конечно, ничего не нашли. Спросили его, кто он, где живёт? Каринский ответил:
- «Из Маньчжурии, ребятушки мои, возвратился; контужен там был, вот теперь в отпуск и приехал. Сражался там за Царя своего, за матушку Русь, много лишений претерпел, хворость приобрёл!..»
Пока он говорил, солдаты отошли на несколько шагов в сторону, и вдруг кг ужасу своему Каринский видит, что солдаты целят в него, и все восемь ружей своими дулами направлены в него. Не успел он снова сказать, крикнуть, раздался залп ружей, без команды, как бы по взаимному соглашению, и несчастный Каринский, как сноп, повалился на снег. Две пули пронизали его навылет, остальные просвистели мимо, не причинив ему вреда. Ранен он быль очень тяжело, но благодаря прекрасному уходу и человеколюбивому вниманию со стороны санитаров он был спасён от смерти.
В настоящее время он с трудом ходит, к труду совершенно неспособен и отчаивается в своём безвыходном положении, так как у него на руках имеются двое ребят и жена. Каринский рассказывает, что в том же вагоне, где он лечился, было ещё кроме него 7 человек раненых из числа местных жителей. Трое из них к ночи умерли, а 4 остались живы.
Вместе с ними лежал раненый, некий Макарычев, служивший в качестве кладовщика в материальном складе железнодорожных мастерских. Он был ранен при исполнении своих служебных обязанностей, находясь около санитарных поездов. Отсюда явствует, что пули летели по направлению санитарного поезда, и по свидетельству некоего К. комендант одного из санитарных поездов вынужден был пойти к Риману с требованием прекратить по ним стрельбу.
…
Интересно рассказать три случая, которые произошли уже через месяц после того, как Семёновский отряд уехал и возвратился в Петербург, чтобы ярче охарактеризовать те заветы, которые были им преподаны своим заместителям, тот ужасный произвол, основанный на силе штыка и свободном отнятии чужой жизни; эти заветы ещё долго царили в этой местности после их отъезда. На ст. Перово был помещён отряд солдат 4-й дивизии 16 Ладожского пехотного полка.
5 февраля, я был свидетелем следующей сцены на станции Перово. Один пассажир в зале III класса громко разговаривал со своим приятелем кондуктором. Подошёл солдат с ружьём и крикнул на него: «Чего разговариваешь! Замолчи!» - Тот возразил: «Не твоё, брат, это дело! Ничего худого нет, что я разговариваю». Не успел он кончить фразы, как ударом приклада в левую щёку был опрокинут на пол, раздались отдельные возгласы негодования.
- Вон отсюда, все вон! - крикнул солдат и угрозой действовать ружьём очистил зал.
Раньше до этого, во время одной из своих поездок для расследования карательных действий Семёновского отряда, я был свидетелем такой сцены, разыгравшейся в вагоне II класса пригородного поезда Московско-Казанской железной дороги.
В 3 час. 10 мин. дня отходил со станции Москва переполненный пассажирами поезд. На закрытой площадке стоял молодой человек.
Когда входил офицер 4 дивизии 16 Ладожского полка, молодой человек сказал ему, что места нет, вагоны переполнены.
Офицер ответил: «Не ваше дело, убирайтесь прочь!» и вошёл.
Завязалась перебранка; в это время поезд тронулся.
На замечание офицера, что он арестуете этого господина, тот возразил: «Вы не имеете права, я не совершил ничего преступного! Арестовывать людей - дело полиции и жандармерии, а не офицера!»
Вся публика заинтересовалась происшедшим инцидентом и молча следила за всеми перипетиями неприятного столкновения.
Но вдруг все замерли на местах... в руках офицера блеснул револьвер; он приставил дуло револьвера к груди господина, и наступила ужасная минута.
Все притихли! Кто в ужас закрыл лицо руками, кто, наоборот, устремился вперёд...
Эта долгая минута была ужасна...
Послышался авторитетный, спокойный голос: «Не горячитесь, уберите револьвер!» и чья-то рука отвела револьвер в сторону.
Говорил это пожилой полковник, оказавшийся тут же поблизости.
Все вздохнули свободно.
Офицер спрятать револьвер.
Когда поезд прибыль в Перово, господина арестовали.
Третий же случай сам по себе настолько характерен, настолько просить в своих проявлениях и в то же время так красноречив, в силу полного произвола и невозможности искать где-либо защиты от него, - что делается жутко и страшно за жизнь человека, которая в любой момент может быть отнята без суда, может быть дарована в силу каприза или милостивого настроения военноначальника.
На станции Перово в январе произошёл такой случай:
Старший семафорщик Мусялов, прослуживший 11 лет на Московско-Казанской железной дороге, в 11 часов вечера дежурил в семафорной будке. В это время дежурный по станции Ветошкин вызвать Мусялова к телефону.
Взяв трубку в руки, Мусялов не в состоянии был расслышать, что говорило ему начальство, вследствие шума других семафорщиков. Не отнимая трубки ото рта, он крикнул: «Эй вы! Черти! Чего там... развозились!» При этом, там, где точки, вставил крепкое словцо нецензурного свойства.
Ветошкин, думая, что это он его обругать дурным словом, пожаловался ротному командиру Ладожского полка, и не прошло пяти минуть, как явились солдаты и арестовали Мусялова.
Когда привели его на платформу, явился командир, окружил его солдатами и объявил Мусялову, что сейчас его расстреляет, а сам пошёл писать бумагу - постановление о расстреле.
Через 20 минуть Мусялова потребовали в зал II класса к командиру, для выслушания официального постановления военного суда о расстреле виновного Мусялова. Он выслушал это постановление, в котором делалась ссылка на какие-то статьи закона, или, как сказал свидетель, «на свои порядки».
Выслушав это постановление, он ждал смерти. Много пережил Мусялов за эти несколько минут. Вспомнилась ему семья с шестью ребятками, мал-мала меньше; пожалел, что не может с ними проститься; тяжко стало также, что не может перед духовником своим - душу открыть, поисповедаться, так как приведение в исполнение приговора должно совершиться немедленно, тут же на платформе.
Он ждал своей участи.
К счастью, нашёлся добрый человек, «душевный человек», - как сказал свидетель, - а именно, начальник станции Зильберман, который уговорил командира не расстреливать его, пожалеть несчастную семью со столькими малолетними ребятами.
Смягчилось сердце командира, и через полчаса он принёс другую бумагу, которую и прочёл ему; в ней говорилось, что он заменяете ему, в силу ходатайства начальства, смертную казнь увольнением со службы, с тем, чтобы нигде по линии его не принимали на службу, и чтобы в эти три дня очистил казённую квартиру.
Таким образом, благодаря только заступничеству доброго человека Мусялов спасся от смерти, хотя принуждён будет долгое время влачить с семьёй полуголодную жизнь, пока не приучится к новой профессии.