«Русский дневник» Джона Стейнбека. Часть I

Aug 15, 2019 17:17

Из книги Джона Стейнбека «Русский дневник», написанной в 1947 году после путешествия по Советскому Союзу.

Как только стало известно, что мы едем в Советский Союз, нас начали засыпать советами и предостережениями. Делали это в основном те люди, которые никогда не были в России.
Одна пожилая женщина сказала, и в голосе ее слышался ужас:
- Да ведь вы же пропадете без вести, пропадете без вести, как только пересечете границу!
Мы в свою очередь задали ей вопрос, в интересах репортер­ской точности:
- А вы знаете кого-нибудь из пропавших?
- Нет, - сказала она. - Я никого лично не знаю, но пропало уже много людей.
Тогда мы сказали:
- Возможно, это и правда, мы не знаем, но не можете ли вы назвать нам имя хотя бы одного из тех, кто пропал? Или хотя бы имя человека, лично знающего кого-то из пропавших без вести?
Она ответила:
- Тысячи пропали.
[Читать далее]Человек, многозначительно, с загадочным видом поднимав­ший брови, кстати тот самый, который два года назад в Сторк-клубе разболтал о планах вторжения в Нормандию, сказал нам:
- Что ж, у вас неплохие отношения с Кремлем, иначе бы вас в Россию не пустили. Ясное дело - вас купили.
Мы ответили:
- Нет, насколько нам известно, нас не купили. Мы просто хотим сделать хороший репортаж.
Он поднял глаза и прищурился. Он верил в то, во что верил. И коль скоро два года назад он знал намерения Эйзенхауэра, почему бы ему не знать теперь намерения Сталина.
Один пожилой мужчина кивнул нам и сказал: - Вас будут пытать, вот что там с вами сделают. Просто по­садят вас в какую-нибудь ужасную тюрьму и будут пытать. Бу­дут руки выкручивать и морить голодом, пока вы не скажете то, что они хотят услышать.
Мы спросили:
- Почему? Зачем? Ради какой цели?
- Так они делают со всеми, - ответил он, - на днях я читал об этом книгу...
А довольно важный бизнесмен посоветовал:
- Что, едете в Москву, да? Захватите с собой парочку бомб и сбросьте на этих красных сволочей.
Нас замучили советами. Нам советовали, что взять с собой из продуктов, чтобы не умереть с голоду; говорили, как обеспе­чить постоянную связь; предлагали тайные способы переправки готового материала. И самым трудным оказалось объяснить, что наше единственное намерение - рассказать, как русские выгля­дят, что носят, как ведут себя, о чем говорят фермеры, что дела­ют люди, чтобы восстановить разрушенные районы страны. Объяснить это было труднее всего на свете. Мы обнаружили, что тысячи людей страдают острым московитисом - состоянием, при котором человек готов поверить в любой абсурд, отбросив очевидные факты…
Шофер такси сообщил:
- Эти русские вместе купаются, мужчины и женщины, и безо всякой одежды.
- Неужели?
- А как же, - ответил он. - А это аморально.
Задавая ему вопросы, мы выяснили потом, что он читал какую-то заметку о финской бане. Но он искренне переживал, считая, что так поступают именно русские.
Получив всю эту информацию, мы пришли к заключению, что в мире сэра Стереотипа ничего не изменилось, что многие верят в двухголовых людей и летающих драконов. Правда, пока мы отсутствовали, появились летающие тарелки, которые совер­шенно не опровергают наш тезис. Нам кажется теперь, что самая опасная тенденция в мире - это готовность скорее поверить слуху, нежели удостовериться в факте.

Мы решили написать только о том, что увидели и услышали. Я понимаю, что это противоречит тому, как пишет большинство, но, может, в этом и заключается глав­ный смысл.

Пожалуй, в первый день нас больше всего встревожил внеш­ний вид самолета. Это было старое, обшарпанное, страшное чу­довище. Но моторы его были в прекрасном состоянии, летел он превосходно, поэтому волноваться нам практически было не о чем. По-моему, сияющий металл наших самолетов не прибавляет им летных качеств. Я знал человека, жена которого говорила, что машина лучше едет, если она вымыта, и, вероятно, такое чувство мы испытываем по отношению ко многим вещам. Главная зада­ча самолета - лететь в нужном направлении. И русские справля­ются с ней не хуже других.

Я был здесь всего несколько дней в 1936 году, и перемены с тех пор произошли огромные. Во-первых, город стал гораздо чище, чем тогда. Многие улицы были вымыты и вымощены. За эти одиннадцать лет грандиозно выросло строительство. Сотни высоких новых жилых домов и новые мосты через Москва-реку, улицы расширяются, статуи на каждом шагу. Исчезли целые районы узких и грязных улочек старой Москвы, и на их месте выросли новые жилые кварталы и новые учреждения.

Г-н Караганов нас принял в своем кабинете… Мы объяснили свой замысел: никакой политики, просто хотим поговорить и понять русских крестьян, рабочих, торговцев с рынка, посмотреть, как они живут, постараться рассказать нашим людям об этом, чтобы они хоть что-то могли понять. Караганов спокойно слушал нас и рисовал карандашом галочки.
Потом сказал:
- Были и другие желавшие заняться этим. - И назвал имена американцев, которые уже написали книги о Советском Союзе. - Они сидели в этом кабинете, - рассказывал он, - и говорили одно, а потом вернулись домой и написали совсем другое. И если мы испытываем некоторое недоверие, то для этого есть причины.
…мы спросили: - Хочет ли войны русский народ, или какая-то его часть, или кто-то в русском правительстве?
Тут он выпрямился, положил свой карандаш и сказал:
- Я могу категорически ответить на этот вопрос. Ни русский народ, ни какая-то его часть, ни часть русского правительства не хотят войны. И даже больше того: русские люди пойдут на все, чтобы избежать войны. В этом я уверен.

Казалось, он несколько удивился, узнав, что писатели в Америке не собираются вместе и почти не общаются друг с другом. В Советском Союзе писатели - очень важные люди. Сталин ска­зал, что писатели - это инженеры человеческих душ.
Мы объяснили ему, что в Америке у писателей совершенно иное положение - чуть ниже акробатов и чуть выше тюленей…
Нам кажется, что одним из самых глубоких различий между русскими и американцами является отношение к своим прави­тельствам. Русских учат, воспитывают и поощряют в том, чтобы они верили, что их правительство хорошее, что оно во всем безупречно, что их обязанность - помогать ему двигаться вперед и поддерживать во всех отношениях. С другой стороны, амери­канцы и англичане остро чувствуют, что любое правительство в какой-то мере опасно, что правительство должно играть в обществе как можно меньшую роль и что любое усиление власти правительства - плохо, что за существующим правительством надо постоянно следить, следить и критиковать, чтобы оно всег­да было деятельным и решительным. Позже, когда мы сидели за столом с крестьянами, они спросили нас, как действует прави­тельство, и мы постарались объяснить, что мы очень боимся, если власть будет сосредоточена в руках одного человека или одной группы людей, что наше правительство живет компромиссами, предназначенными для того, чтобы власть не перешла в руки одного человека. Мы старались объяснить, что люди, стоящие во главе нашего правительства, и те, кто в это прави­тельство входит, так боятся чьей-то власти, что охотнее скинут хорошего лидера, чем допустят прецедент единовластия.

Мы зашли в американское посольство и здесь столкнулись с тем, чего я никогда прежде нигде не встречал. В то время как в большинстве посольств бесконечен поток туристов и посетите­лей, в московское посольство практически никто не приходит. Некому. Здесь нет туристов. Вообще очень мало американцев приезжает в Москву. И хотя у нас довольно большое посольство в Москве, общаться его сотрудники могут только между собой или с сотрудниками других посольств, поскольку для русских общение с иностранцами ограничено. В этой обстановке напря­женности даже не возникает сомнения в том, что русские не желают, чтобы их видели с сотрудниками американского по­сольства, и это вполне понятно. Один представитель нашего посольства объяснил это мне так. Он рассказал, что говорил с чиновником госдепартамента, который приехал в Москву и жа­ловался, что никак не может пообщаться с русскими. Человек из посольства сказал:
- Представьте себе, что в Вашингтоне вы узнаете: одна из ваших секретарш встречается с кем-то из русского посольства.
Что вы сделаете?
Чиновник госдепартамента ответил:
- Как что - я выгоню ее немедленно.
- Ну, вероятно, так же думают и русские, - сказал дипломат.

ВОКС предоставил нам переводчика, что было для нас очень важно, поскольку мы не могли даже прочитать вывеску на улице. Нашей переводчицей была молодая миниатюрная и очень хорошенькая девушка. По-английски она говорила превосходно. Она окончила Московский университет, где изучала историю Америки. Она была проворна, сообразительна, вынослива. Ее отец был полковником Советской Армии. Она очень помогала нам не только потому, что прекрасно знала город и хорошо справлялась с делами, но еще и потому, что, разговаривая с нею, можно было представить себе, о чем думает и говорит молодежь, по крайней мере московская. Ее звали Светлана Литвинова. Ее имя произносилось Суит Лана…
Суит Лана была просто сгустком энергии и работоспособно­сти. Она вызывала для нас машины. Она показывала нам то, что мы хотели посмотреть. Это была решительная девушка, и ее взгляды были такими же решительными, как и она сама. Она ненавидела современное искусство во всех его проявлениях. Абстракционисты были для нее американскими декадентами; экспериментаторы в живописи - также представители упадочно­го направления; от Пикассо ее тошнило; идиотскую картину в нашей спальне она назвала образцом декадентского американ­ского искусства. Единственное искусство, которое ей действительно нравилось, была фотографическая живопись девятнад­цатого века. Мы обнаружили, что это не ее личная точка зрения, а общее мнение. Мы не думаем, что на художника оказывается какое-то давление. Но если он хочет, чтобы его картины выстав­лялись в государственных галереях, а это единственный сущест­вующий вид галерей, то он и будет писать картины с фотографи­ческой точностью. Он не станет, во всяком случае в открытую, экспериментировать с цветом и линией, не будет изобретать новую технику и вообще не станет использовать субъективный подход в своей работе. Суит Лана высказывалась на этот счет весьма категорично. Так же яростно спорила она и по другим вопросам. Через нее мы узнали, что советскую молодежь захле­стнула волна нравственности. Это было что-то похожее на то, что происходило у нас в Штатах в провинциальных городишках по­коление назад. Приличные девушки не ходят в ночные клубы. Приличные девушки не курят. Приличные девушки не красят губы и ногти. Приличные девушки одеваются консервативно. Приличные девушки не пьют. И еще приличные девушки очень осмотрительно себя ведут с парнями. У Суит Ланы были такие высокие моральные принципы, что мы, в общем никогда не считавшие себя очень аморальными, на ее фоне стали казаться себе весьма малопристойными. Нам нравится, когда женщина хорошо накрашена и когда у нее стройные лодыжки. Мы пред­почитаем, чтобы она пользовалась тушью для ресниц и тенями для век. Нам нравится ритмичная музыка и ритмическое пение без слов, и мы обожаем смотреть на красивые ножки кордебале­та. Для Суит Ланы все это являлось признаками декадентства и капиталистического образа жизни. И это было мнение не только одной Суит Ланы. Такими взглядами отличались все молодые люди, с которыми мы встречались. Мы отметили одну довольно интересную вещь - отношение к подобным вещам наших наи­более консервативных и старомодных общественных групп во многом совпадало с принципами советской молодежи.

Нам не терпелось разобраться в психологии таких, как она, и постепенно мы кое-что поняли. Молодым людям в Советском Союзе внушают, что им предстоит сделать очень многое, больше, чем они могут выполнить, что практически у них не останется времени для развлечений. Между ними идет постоянное сорев­нование... Желающих поступить в вузы гораздо больше, чем мест, поэтому и здесь соперничество очень велико. Почет и вознаграждение повсюду отдаются самому деятельному человеку. Бывшие зас­луги или влияние папы или дедушки в счет не идут. Положение человека полностью зависит от его ума и трудоспособности. И хотя советские молодые люди ведут себя несколько напряженно и страдают отсутствием чувства юмора, зато работают они хорошо.

Москва еще не рассталась с тем, что у нас называлось «военными огородами» -у каждого был свой участок, засаженный капус­той и картофелем, и владельцы яростно защищали свои угодья. За то время, что мы находились в Москве, двух женщин приго­ворили к десяти годам исправительных работ за то, что они украли из частного огорода три фунта картошки.

На следующий день мы поехали на воздушный парад... Когда мы заняли свои места, вдруг послышался гул, который перерос в настоящий рев: все, кто стоял на поле, приветствовали Сталина, который только что приехал. Нам не было его видно, потому что мы сидели на другой стороне трибуны. Его появление было встречено не приветствиями, а гулом, как в гигантском улье.

Продовольственные магазины в Москве очень большие; как и рестораны, они делятся на два вида: те, в которых продукты можно приобрести по карточкам, и коммерческие магазины, также управляемые государством, где можно купить практиче­ски любую еду, но по очень высоким ценам. Консервы сложены горами, шампанское и грузинские вина стоят пирамидами. Мы видели продукты, которые могли бы быть и американскими. Здесь были банки с крабами, на которых стояли японские торго­вые марки. Были немецкие продукты. И здесь же лежали рос­кошные продукты Советского Союза: большие банки с икрой, горы колбас с Украины, сыры, рыба и даже дичь - дикие утки, вальдшнепы, дрофы, кролики, зайцы, маленькие птички и белая птица, похожая на белую куропатку. И различные копчености.

Мы прошли в соседний универсальный магазин, где продает­ся одежда, обувь, чулки, костюмы и платья. Качество и пошив одежды оставляли желать лучшего. В Советском Союзе сущест­вует принцип производить товары первой необходимости, пока они нужны, и не выпускать предметы роскоши, пока товары первой необходимости пользуются спросом. Здесь были набив­ные платья, шерстяные костюмы, а цены показались нам слиш­ком высокими. Но не хотелось бы обобщать: даже за то корот­кое время, что мы были в Советском Союзе, цены снизились, а качество вроде стало лучше.

Мы вернулись обратно s нашу зеленую спальню с безумной картиной на стене; настроение у нас было неважное. Мы не могли точно уяснить себе, почему именно, а потом до нас дошло: на улицах почти не слышно смеха, не видно улыбок. Люди идут, вернее, торопятся мимо, головы опущены, на лицах нет улыбок. Может, из-за того, что они много работают, что им далеко доби­раться до места работы. На улицах царит серьезность, может, так было и всегда, мы не знаем.
Мы ужинали с Суит Джо Ньюменом и с Джоном Уокером из «Тайма» и спросили, заметили ли они, что люди здесь совсем не смеются. Они сказали, что заметили. И еще они добавили, что спустя некоторое время это отсутствие смеха заражает и тебя и ты сам становишься серьезным. Они показали нам номер совет­ского юмористического журнала «Крокодил» и перевели неко­торые шутки. Это были шутки не смешные, а острые, критиче­ские. Они не предназначены для смеха, и в них нет никакого веселья. Суит Джо сказал, что в других городах все по-другому, и мы сами увидели это, когда поехали по стране. Смеются в деревнях, на Украине, в степях, в Грузии, но Москва - очень серьезный город.

…в Москве довольно трудно получить водительское удостоверение. Один корреспондент сдавал экзамен на права, но провалился из-за вопроса: «Чего не должно быть на автомобиле?» Он мог назвать множество предметов такого рода и в конце концов сказал что-то, но оказался не прав. А правильный ответ был - «грязи».

Все в Советском Союзе происходит под пристальным взглядом гипсового, бронзового, нарисованного или вышитого сталинского ока. Его портрет висит не то что в каждом музее - в каждом зале музея. Его статуи установлены на фасаде каждого общественного здания. А его бюст - перед всеми аэропортами, железнодорожными вокзалами и авто­бусными станциями. Бюст Сталина стоит во всех школьных классах, а портрет часто висит прямо напротив бюста. В парках он сидит на гипсовой скамейке и обсуждает что-то с Лениным. Дети в школах вышивают его портрет. В магазинах продают миллионы и миллионы его изображений, и в каждом доме есть по крайней мере один его портрет. Одной из самых могучих индустрий в Советском Союзе является, несомненно, рисование и лепка, отливка, ковка и вышивание изображений Сталина. Он везде, он все видит. Концентрация власти в руках одного чело­века и его увековечение внушают американцам чувство непри­язни и страха, им это чуждо и ненавистно. А во время общест­венных празднеств портреты Сталина вырастают до немыслимых размеров. Они могут быть высотой с восьмиэтажный дом и пятидесяти футов шириной. Его гигантский портрет висит на каждом общественном здании.
Мы разговаривали об этом с некоторыми русскими и полу­чили разные ответы. Один ответ заключался в том, что русский народ привык к изображениям царя и царской семьи, а когда царя свергли, то необходимо было чем-то его заменить. Другие говорили, что поклонение иконе - это свойство русской души, а эти портреты и являются такой иконой. А третьи - что русские так любят Сталина, что хотят, чтобы он существовал вечно. Четвертые говорили, что самому Сталину это не нравится и он просил, чтобы это прекратили. Но нам казалось, что то, что не нравится Сталину, исчезает мгновенно, а это явление, наоборот, приобретает все более широкий размах. Какова бы ни была причина, очевидно одно: все в России постоянно находится под сталинским взором - улыбающимся, задумчивым или суровым. Это одна из тех вещей, которую американец просто не в состоя­нии понять. Есть и другие портреты, и другие скульптуры. И по размеру фотографий и портретов других лидеров можно прибли­зительно сказать, кто за кем идет после Сталина. Например, в 1936 году вторым по величине был портрет Ворошилова, сегод­ня, несомненно, - Молотова.

Киев почти весь в руинах. Здесь немцы показали, на что они способны. Все учреждения, все библиотеки, все театры, даже цирк - все раз­рушено, и не орудийным огнем, не в сражении, а огнем и взрыв­чаткой. Университет сожжен и разрушен, школы в руинах. Это было не сражение, а безумное уничтожение всех культурных заведений города и почти всех красивых зданий, которые были построены за последнюю тысячу лет. Здесь хорошо поработала немецкая «культура». Одна из маленьких побед справедливости заключается в том, что немецкие военнопленные помогают расчищать эти руины.

…люди были настроены весьма дружелюбно. За обедом они, веселясь, рассказали нам об американце, который приехал в Киев в составе делегации какого-то международного комитета. По приезде в Америку этот человек написал серию статей и книгу об Украине. А развеселило их то, что этот американец мало что узнал об Украине. Они рассказали, что он очень редко выходил из своего номера, ничего не видел и с таким же успе­хом мог написать свою книгу, не покидая Америки. Эти украин­цы утверждали, что в книге много неточностей и что его началь­ник прислал письмо, в котором это признал. Но больше всего их беспокоило то, что этому человеку, которого теперь считают специалистом по Украине, поверят в Америке. Они рассказали со смехом, как однажды вечером с улицы у гостиницы, где американец ужинал, донесся громкий автомобильный выхлоп. Американец сильно вздрогнул и закричал: «Большевики расстреливают заключенных!» Скорее всего, сказали украинцы, он до сих пор этому верит.

Перед автобусом разыгрался скандал с участием женщин, равного которому мы не видели давно. Законы очередей у русских незыблемы. Чтобы попасть в трамвай или автобус, надо встать в очередь. Исключения из этого правила составляют беременные женщины, женщины с детьми, старики и калеки - они могут в очереди не стоять. Они входят первыми. Но все остальные должны встать в очередь. Так вот, внизу какой-то мужчина прошел без очереди, возмущенная женщина вцепилась в него, чтобы оттащить его туда, где он стоял раньше. Но тот с каким-то упрямством не уступал и все-таки пролез в автобус. Но женщина бросилась вслед за ним, вытолка­ла его из машины и поставила в очередь. Она была в ярости, а те, кто стоял в очереди, подбадривали ее, пока она выволакивала мужчину из автобуса и ставила на место. Эго был один из немно­гих случаев насилия, с которыми мы столкнулись за время всей нашей поездки. А в основном люди относятся друг к другу с невероятным терпением.

Они говорили о войне с волнением: они столько всего пере­жили. Они спросили:
- Нападут ли на нас Соединенные Штаты? Неужто нашему поколению придется опять защищать свою страну?
Мы ответили:
- Нет, мы не думаем, что Соединенные Штаты нападут на вас. Мы не знаем. Нам такие вещи не говорят. Но не думаем, что наш народ хочет напасть на кого-то. - И мы спросили у них, с чего они взяли, что мы можем напасть на Россию.
Что ж, ответили они, мы узнали об этом из ваших газет. Некоторые ваши газеты постоянно пишут о нападении на Рос­сию. А кое-какие призывают к так называемой превентивной войне. Но известно, сказали они, превентивная война такая же, как и любая другая. Мы ответили, что газеты, которые они называют, и те обозреватели, которые пишут только о войне, не являются настоящими представителями американского народа. Мы не думаем, что американский народ хочет войны с кем бы то ни было.
И тут всплыл старый-старый вопрос, который возникает всегда: «Почему же тогда ваше правительство не контролирует газеты и журналистов, которые призывают к войне?»
...
В России о будущем думают всегда. Об урожае будущего года, об удобствах, которые будут через десять лет, об одежде, которую очень скоро сошьют. Если какой-либо народ и может из надежды извлекать энергию, то это именно русский народ.




Немцы, Сталин, Американцы, СССР, США, Ужасы тоталитаризма

Previous post Next post
Up