Иван Грозный и сын
В прошлом выпуске журнала приводился фрагмент книги Льва Вершинина "Грозная Русь против смердяковщины", в котором речь шла о смерти митрополита Филиппа. Сегодня - отрывок из той же книги, касающийся сына Ивана Грозного.
[Ознакомиться]
Документов немного, и все они однозначны.
«…Преставися царевич Иоанн Иоаннович», - гласит Московский летописец за 7090 (1581) год. «…В 12 час нощи лета 7090 ноября в 17 день… преставление царевича Иоанна Иоанновича», - уточняет Пискаревский летописец. «Того же (7090) году преставися царевич Иоанн Иоаннович на утрени в Слободе…» - дополняет четвертая Новгородская летопись. «…Не стало царевича Иоанна Иоанновича», - а это уже летопись Морозовская. И на этом все.
Точка.
Никакого «сыноубийства» даже в слабом подобии намека. Иное дело, что действительно наследник Грозного, молодой и крепкий мужчина в самом расцвете лет, благополучно переживший самый опасный возраст (малые дети тогда мерли как мухи, но уж выжившие были здоровы и крепки), ни с того ни с сего тяжело заболел и преставился. Причем тяжело и грязно. Тут, конечно, всякое можно заподозрить. И подозревали. Аж до тех пор, пока, проведя эксгумацию останков царевича - в 1963-м - и тщательно их исследовав, специалисты не расставили точки над «ё», констатировав, что Иван Младший никаких ударов по голове не получал (череп и все кости в сохранности), зато был отравлен сулемой, смертельная доза которой составляет все 0,18 грамма. При этом исследование останков, извлеченных из могил в Архангельском соборе, показало, что содержание мышьяка примерно одинаково во всех извлеченных скелетах (Ивана Грозного, Ивана Младшего, Федора Ивановича и князя Михаила Скопина-Шуйского), зато ртути в костях Ивана-отца и Ивана-сына (именно у них!) обнаружилось намного выше совместимой с жизнью нормы. И объяснять этот факт как итог лечения ртутными мазями сифилиса (что очень любят делать либеральные историки) никак не получается, ибо никаких намеков на сифилис в останках отца и сына не найдено.
Такие вот пироги с котятами. И если вспомнить, что той же сулемой (это доказано точно и безусловно, и мы о том уже говорили в начале повествования) были изведены Елена Глинская, мать Грозного, в 1538-м и его первая жена Анастасия Романова в 1560-м, - получается картина маслом. Выходит, что царскую семью травили, исподтишка и беспощадно, годы напролет и всех подряд. Ивану, правда, повезло со здоровьем, организм держался долго - но, согласитесь, подозрения его и принимаемые на основе подозрений меры трудно назвать беспочвенными. И как бы то ни было, все разговоры о «сыноубийстве» перечеркнуты жирным-прежирным крестом.
А кто же оболгал Ивана?
Известно кто. Рукопожатнейший и креативнейший г-н Карамзин.
Именно с его подачи пошла на Руси мода густо-густо мазать «Ивановы годы» дегтем. С опорой не на свидетельства русских источников (ибо там ничего подобного не было), а на «показания объективных очевидцев», то есть заезжих гостей с Запада, неизменно рисовавших Россию самыми темными красками, в частности, для обоснования необходимости покорить, подчинить и «окультурить» эту «дикую страну», управляемую «кровавым режимом».
Не секрет, что Николай Карамзин такой подход («Запад - рай, Россия - ад») вполне разделял, а соответственно, и пересказывал сплетни, даже не думая проверять их критически. В данном случае, взяв за основу информацию, измышленную уже известным нам Антонием Поссевино и широко распространенную не менее известным нам Генрихом Штаденом. Дескать, «Царевич, исполненный ревности благородной, пришел к отцу и требовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России. Иоанн в волнении гнева закричал: «Мятежник! Ты вместе с боярами хочешь свергнуть меня с престола», - и поднял руку. Борис Годунов хотел удержать ее: Царь дал ему несколько ран острым жезлом своим и сильно ударил им царевича в голову. Сей несчастный упал, обливаясь кровью!». Без ссылок, без подтверждений, без хоть чего-то, похожего на аргументы.
Приказано верить, и все.
А между тем у самого первого источника, фра Поссевино, были все основания ненавидеть Грозного. Он, как мы уже знаем, проявил чудеса изворотливости, стремясь хоть лаской, хоть таской склонить Москву к унии с Римом, и уже полагал, что добился своего. Однако, как указывал Михаил Толстой в «Истории Русской Церкви», «Иоанн Васильевич оказал всю природную гибкость ума своего, ловкость и благоразумие, которым и сам иезуит должен был отдать справедливость. Он отринул домогательства о позволении строить на Руси латинские церкви, отклонил споры о вере и соединении Церквей (…) и не увлекся мечтательным обещанием приобретения всей империи Византийской, утраченной греками будто бы за отступление от Рима». Известно даже, что конкретно ответил Иван: «Ты говоришь, Антоний, что ваша вера римская - одна с греческою вера? И мы носим веру истинно христианскую, но не греческую. Греки нам не евангелие. У нас не греческая, а Русская вера».
Можно представить себе, как взбешен был папский легат. А отсюда и высосанная из пальца клевета. Тем более очевидная, что, сознавая нелепость версии, ее тотчас же начали дополнять и расцвечивать «правдоподобными» деталями типа «возможно, и не из-за невестки, а из-за причастности к боярскому заговору или из-за требования мириться с Баторием». Короче говоря, любой каприз, лишь бы не говорить правду, которую, впрочем, и не знали. А уж когда за дело взялся Генрих Штаден, брехня вообще вскипела как волна. И нужно было быть очень уж Карамзиным, то есть очень сильно хотеть видеть эпоху Ивана грязной и гадкой, чтобы принять на веру текст, который позже И. Полосин справедливо назвал «повестью душегубства, разбоя, татьбы с поличным, отличающейся неподражаемым цинизмом». А чуть позже Сергей Веселовский припечатал как «бессвязный рассказ едва грамотного, необразованного и некультурного авантюриста, содержащий много хвастовства и лжи».
В общем, думаю, тенденция - кто, зачем, почему - ясна. Вымазать грязью Россию для Запада было, есть и будет средством противопоставить себя, белого и пушистого, некоему «восточному Мордору», который самим фактом своего существования оскорбляет, так сказать, нравственность человечества и, следовательно, подлежит «перевоспитанию». На том строили свои доктрины и Баторий, и Карл XII, и Наполеон, и Гитлер, и ныне американские элиты. Все это и понятно, и закономерно, и даже не подлежит осуждению, ибо с врага нет спроса.
Странно другое.
Государство лишь тогда крепко, когда граждане его гордятся своим прошлым. Это аксиома. Как аксиома и то, что утрата гордости есть важнейшая предпосылка для скольжения в пропасть, откуда нет возврата.
«Всем известно, - писал Иван Егорович Забелин, - что древние, в особенности греки и римляне, умели воспитывать героев… Это умение заключалось лишь в том, что они умели изображать в своей истории лучших передовых своих деятелей, не только в исторической, но и в поэтической правде. Они умели ценить заслуги героев, умели различать золотую правду и истину этих заслуг от житейской лжи и грязи, в которой каждый человек необходимо проживает и всегда больше или меньше марается. Они умели отличать в этих заслугах не только реальную и, так сказать, полезную их сущность, но и сущность идеальную, то есть историческую идею исполненного дела и подвига, что необходимо и возвышало характер героя до степени идеала… У нас же все иначе. Мы очень усердно только отрицаем и обличаем нашу историю и о каких-либо характерах и идеалах не смеем и помышлять. Идеального в своей истории мы не допускаем… Вся наша история есть темное царство невежества, варварства, суесвятства, рабства и так дальше. Лицемерить нечего: так думает большинство образованных русских людей…»
С этим не поспоришь.
Ибо правда.
Безупречно подтвержденная сухими фактами.
Нет нужды повторять уже изложенное, и тем не менее: как ни крути, но в эпоху Ивана «мазали лоб зеленой» только по семи статьям: убийство, изнасилование, содомия, киднеппинг, поджог жилого дома, отягощенный гибелью жильцов, ограбление храма, государственная измена, - а при «тишайшем» Алексее Михайловиче «расстрельными» были уже 80 видов правонарушений. При Петре же Великом и того больше, свыше 120. И вообще, не поленюсь повторить, число жертв политических репрессий 50-летнего царствования хорошо известно по достоверным историческим источникам: около 5 тысяч человек. Ну хорошо, о мелочи (слугах, доверенных холопах и так далее) в синодиках не поминали, поэтому умножим вдвое, даже втрое - и получим 15 тысяч. За 50 лет. Причем из этой цифры надо убрать всех казненных до 1547 года - то есть до совершеннолетия Ивана, - поскольку за жертвы взаимной грызни Шуйских, Бельских, Глинских и других боярских кланов юный государь ответственности не несет. Но и после бракосочетания и принятия царского венца никаких ужасов, превышавших понятия эпохи, не было: казненные принадлежали к высшим сословиям и были виновны во вполне реальных, а не в мифических заговорах и изменах… Более того, прежде чем угодить на плаху, практически все они успели провиниться не по разу и бывали прощены под крестное целование, то есть на казнь шли как клятвопреступники, можно сказать, по меткому определению Николая Скуратова, «политические рецидивисты».
