Вячеслав Никонов о репрессиях
Из книги Вячеслава Никонова "Молотов".
В чем была логика репрессий? Объяснений много, давал их и Молотов. Среди главных причин репрессий он всегда называл две. Первая - существование реальной оппозиции, готовой прибегнуть к террору и повстанческой деятельности, а также активность зарубежных разведок. Вторая - непосредственная угроза большой войны. Главная цель - подготовка государства к этой войне и предотвращение ситуации, с которой большевики уже сталкивались в годы Гражданской войны и иностранной интервенции, когда против них объединились силы внешних врагов России и внутренних противников советской власти. «Власов, - считал Молотов, - это мелочь по сравнению с тем, что могло быть».
Пятая колонна для Молотова не была фигурой речи. «При всех ошибках и возможных злоупотреблениях в этом деле, допускавшихся со стороны следственных органов, отрицать участие в контрреволюционном вредительстве предателей из числа людей, обладавших партбилетом, невозможно. Нельзя также отрицать, что имелись случаи прямых политических связей некоторых бывших деятелей партии с иностранными империалистическими правительствами». В результате репрессий «пострадали не только ярые какие-то правые или не говоря уже троцкисты, пострадали и многие колебавшиеся, которые нетвердо вели линию и в которых не было уверенности, что в трудную минуту они не выдадут, не пойдут, так сказать, на попятную».
Молотов не сомневался в виновности большинства главных фигурантов показательных процессов. Он неизменно советовал всем, кто обвинял его в связи с репрессиями, почитать стенограммы процессов, которые, как он утверждал, невозможно было срежиссировать. «Двенадцать дней в присутствии мировой прессы идет открытый процесс, судят двадцать одного человека, все довольно известные лица. И наши враги в зале сидят. Этого никакая организация ГПУ и прочая наша охрана не могла организовать». Тем, кто обращал внимание на недостаточность улик против осужденных, Молотов обычно отвечал: «Сталин немного посмеялся над теми, кто, прежде чем согласиться поверить в заговор, требует предъявления большого количества письменных документов: опытные заговорщики, заметил он, редко имеют привычку держать свои документы в открытом месте».[Читать далее]
Молотов обращал внимание на то, что тогда «никто и ни разу не поставил в ЦК или перед ЦК вопроса о политической необоснованности основного курса партии... Можно ли, однако, объяснить отсутствие таких протестов и возражений в ЦК и в партии в целом просто малодушием тех десятков и сотен людей, которые входили в состав ЦК, в состав руководящих центральных и местных органов? Нет, нельзя. Очевидно, были немалые основания, чтобы в активе партии создалось мнение, что для проводимых массовых репрессий были известные основания». Покушения на высшее руководство страны готовились. В Германии, где режим был пожестче советского, известно более чем о сотне неудавшихся покушений на Гитлера. Молотову было известно как минимум о десятке попыток убить Сталина.
Были ли репрессии оправданными? Молотов признавал множество ошибок, из-за которых погибло большое количество невиновных людей, и считал совершенно неоправданными масштабы чисток. «Эти беспримерные и, безусловно, во многом необоснованные и несправедливые репрессии превзошли все разумные и допустимые размеры. В огне этих репрессий погибло много не просто невинных людей, погибло немало честнейших революционеров, преданнейших партийцев. Никто и никогда не оправдает этой вакханалии репрессий тридцатых годов, а также второй половины сороковых и первых лет пятидесятых годов».
Роль Сталина в проведении репрессий для него была очевидной. «Мне, как и другим товарищам из партийного руководства, было и тогда ясно, что при проведении массовых репрессий допускались серьезные ошибки, прямые злоупотребления, - напишет Молотов. - Хотя в те годы соответствующие государственные органы направляли в ЦК многочисленные протоколы следственных дел, в которых были разные “признания” арестованных в контрреволюционных актах, в предательских связях с иностранными капиталистическими государствами и т. п., вынужденный характер этих “признаний” нередко был очевиден. В личных беседах со Сталиным я не один раз предлагал провести основательную партийную проверку работы следственных органов, но это не только не находило поддержки, но и встречало явно отрицательное отношение. Только в отдельных редких случаях давалось согласие на такую проверку».
Но Молотов не перекладывал всю вину на Сталина. «Особую ответственность несет за это Сталин. Не могут снять с себя ответственности за эти репрессии и ближайшие соратники Сталина - члены Политбюро ЦК, секретари крупнейших парторганизаций, которые знали и не могли не знать о том, что творилось в партии, в стране». Чуеву он сказал: «Я отвечаю за все репрессии как председатель Совнаркома».
Однако Молотов не соглашался и с преувеличением масштабов репрессий, и с поголовной реабилитацией всех осужденных. «После смерти Сталина, особенно после выступления Хрущева на XX партийном съезде и позже усиленно раздувались разные, во многих случаях сомнительные, добросовестно не проверенные и явно преувеличенные “сведения” о репрессиях в середине 30-х годов. Нашлись в партии люди, которые готовы были взвалить на руководство партии 30-х годов любые обвинения и прямые поклепы самого злостного характера, хотя в свое время отличались излишней “активностью” в проведении репрессий (тот же Хрущев)».
Молотов никогда не относил себя к инициаторам политики репрессий и отрицал, что когда-либо выступал за ужесточение наказаний. Из книги в книгу кочует такая статистика. В 1937-1938 годах в Политбюро из НКВД были представлены 383 списка на арест, которые включали в себя 44 тысячи имен. Из них 39 тысяч были расстреляны. Из этих 383 списков Сталин подписал 362, Молотов - 373, Ворошилов - 195, Каганович -191 и Жданов - 177. Из этого делается вывод о Молотове как главном инициаторе террора1333 . 9 апреля 1964 года Молотов написал в редакцию «Правды» письмо по поводу заявления Суслова о его визах «ВМН» на этих списках: «Суслов хорошо знает, что Молотов не принимал и не мог принимать таких решений. Указанная приписка могла означать только одно, а именно, что в ЦК было принято соответствующее решение». Большое количество его подписей объяснялось тем, что именно Молотов председательствовал на заседаниях ПБ. Он неоднократно говорил, что «дело шло на доверии органам». И о непомерном рвении Ежова.
...
По статистике НКВД, по политическим следственным делам в 1937 году было привлечено 936 750 человек, в 1938 году - 638 509 человек. Из них к высшей мере приговорены в 1937 году - 353 074, в 1938-м - 328 618, всего 681 692. Более трети всех осужденных в 1937 году составляют лица категории «бывшие кулаки» - 370 422 человека, далее так называемые «бывшие» (белогвардейцы, дворяне, жандармы) - 114 674 человека, «деклассированный элемент» - 129 957, «служители религиозного культа» - 33 382 человека. По всем делам, не связанным с этими «массовыми» операциями, за два года было расстреляно 47 737 человек и отправлено в лагеря и тюрьмы 413 412 человек. Количество заключенных в лагеря, колонии и тюрьмы составило в 1936 году - 219 418 человек, в 1937-м - 429 311, в 1938-м - 205 509, в 1939 году - 54 666 человек1374. Из числа осужденных бывшие коммунисты и комсомольцы (все арестованные исключались из партии и комсомола) составили 7 процентов. Партия потеряла около 6 процентов членов. Старые большевики - соратники Ленина в возрасте за 60 - Крупская, Кржижановский, Бонч-Бруевич, Семашко, Муранов, Бадаев, Стасова, Лепешинский, Литвинов, Коллонтай, Землячка и другие не пострадали. Количество репрессированных военных точно не известно. В различных исследованиях общее число уволенных из РККА офицеров оценивается в 24-45 тысяч, из них 11-14 тысяч были восстановлены на службе. Число арестованных - 6-9,5 тысячи. Новейшие исследования дают цифры: 1638 погибших и 3682 офицера, осужденные военными трибуналами в 1936-1941 годах за контрреволюционные преступления.
В чем была логика репрессий? Объяснений много, давал их и Молотов. Среди главных причин репрессий он всегда называл две. Первая - существование реальной оппозиции, готовой прибегнуть к террору и повстанческой деятельности, а также активность зарубежных разведок. Вторая - непосредственная угроза большой войны. Главная цель - подготовка государства к этой войне и предотвращение ситуации, с которой большевики уже сталкивались в годы Гражданской войны и иностранной интервенции, когда против них объединились силы внешних врагов России и внутренних противников советской власти. «Власов, - считал Молотов, - это мелочь по сравнению с тем, что могло быть».
Пятая колонна для Молотова не была фигурой речи. «При всех ошибках и возможных злоупотреблениях в этом деле, допускавшихся со стороны следственных органов, отрицать участие в контрреволюционном вредительстве предателей из числа людей, обладавших партбилетом, невозможно. Нельзя также отрицать, что имелись случаи прямых политических связей некоторых бывших деятелей партии с иностранными империалистическими правительствами». В результате репрессий «пострадали не только ярые какие-то правые или не говоря уже троцкисты, пострадали и многие колебавшиеся, которые нетвердо вели линию и в которых не было уверенности, что в трудную минуту они не выдадут, не пойдут, так сказать, на попятную».
Молотов не сомневался в виновности большинства главных фигурантов показательных процессов. Он неизменно советовал всем, кто обвинял его в связи с репрессиями, почитать стенограммы процессов, которые, как он утверждал, невозможно было срежиссировать. «Двенадцать дней в присутствии мировой прессы идет открытый процесс, судят двадцать одного человека, все довольно известные лица. И наши враги в зале сидят. Этого никакая организация ГПУ и прочая наша охрана не могла организовать». Тем, кто обращал внимание на недостаточность улик против осужденных, Молотов обычно отвечал: «Сталин немного посмеялся над теми, кто, прежде чем согласиться поверить в заговор, требует предъявления большого количества письменных документов: опытные заговорщики, заметил он, редко имеют привычку держать свои документы в открытом месте».[Читать далее]
Молотов обращал внимание на то, что тогда «никто и ни разу не поставил в ЦК или перед ЦК вопроса о политической необоснованности основного курса партии... Можно ли, однако, объяснить отсутствие таких протестов и возражений в ЦК и в партии в целом просто малодушием тех десятков и сотен людей, которые входили в состав ЦК, в состав руководящих центральных и местных органов? Нет, нельзя. Очевидно, были немалые основания, чтобы в активе партии создалось мнение, что для проводимых массовых репрессий были известные основания». Покушения на высшее руководство страны готовились. В Германии, где режим был пожестче советского, известно более чем о сотне неудавшихся покушений на Гитлера. Молотову было известно как минимум о десятке попыток убить Сталина.
Были ли репрессии оправданными? Молотов признавал множество ошибок, из-за которых погибло большое количество невиновных людей, и считал совершенно неоправданными масштабы чисток. «Эти беспримерные и, безусловно, во многом необоснованные и несправедливые репрессии превзошли все разумные и допустимые размеры. В огне этих репрессий погибло много не просто невинных людей, погибло немало честнейших революционеров, преданнейших партийцев. Никто и никогда не оправдает этой вакханалии репрессий тридцатых годов, а также второй половины сороковых и первых лет пятидесятых годов».
Роль Сталина в проведении репрессий для него была очевидной. «Мне, как и другим товарищам из партийного руководства, было и тогда ясно, что при проведении массовых репрессий допускались серьезные ошибки, прямые злоупотребления, - напишет Молотов. - Хотя в те годы соответствующие государственные органы направляли в ЦК многочисленные протоколы следственных дел, в которых были разные “признания” арестованных в контрреволюционных актах, в предательских связях с иностранными капиталистическими государствами и т. п., вынужденный характер этих “признаний” нередко был очевиден. В личных беседах со Сталиным я не один раз предлагал провести основательную партийную проверку работы следственных органов, но это не только не находило поддержки, но и встречало явно отрицательное отношение. Только в отдельных редких случаях давалось согласие на такую проверку».
Но Молотов не перекладывал всю вину на Сталина. «Особую ответственность несет за это Сталин. Не могут снять с себя ответственности за эти репрессии и ближайшие соратники Сталина - члены Политбюро ЦК, секретари крупнейших парторганизаций, которые знали и не могли не знать о том, что творилось в партии, в стране». Чуеву он сказал: «Я отвечаю за все репрессии как председатель Совнаркома».
Однако Молотов не соглашался и с преувеличением масштабов репрессий, и с поголовной реабилитацией всех осужденных. «После смерти Сталина, особенно после выступления Хрущева на XX партийном съезде и позже усиленно раздувались разные, во многих случаях сомнительные, добросовестно не проверенные и явно преувеличенные “сведения” о репрессиях в середине 30-х годов. Нашлись в партии люди, которые готовы были взвалить на руководство партии 30-х годов любые обвинения и прямые поклепы самого злостного характера, хотя в свое время отличались излишней “активностью” в проведении репрессий (тот же Хрущев)».
Молотов никогда не относил себя к инициаторам политики репрессий и отрицал, что когда-либо выступал за ужесточение наказаний. Из книги в книгу кочует такая статистика. В 1937-1938 годах в Политбюро из НКВД были представлены 383 списка на арест, которые включали в себя 44 тысячи имен. Из них 39 тысяч были расстреляны. Из этих 383 списков Сталин подписал 362, Молотов - 373, Ворошилов - 195, Каганович -191 и Жданов - 177. Из этого делается вывод о Молотове как главном инициаторе террора1333 . 9 апреля 1964 года Молотов написал в редакцию «Правды» письмо по поводу заявления Суслова о его визах «ВМН» на этих списках: «Суслов хорошо знает, что Молотов не принимал и не мог принимать таких решений. Указанная приписка могла означать только одно, а именно, что в ЦК было принято соответствующее решение». Большое количество его подписей объяснялось тем, что именно Молотов председательствовал на заседаниях ПБ. Он неоднократно говорил, что «дело шло на доверии органам». И о непомерном рвении Ежова.
...
По статистике НКВД, по политическим следственным делам в 1937 году было привлечено 936 750 человек, в 1938 году - 638 509 человек. Из них к высшей мере приговорены в 1937 году - 353 074, в 1938-м - 328 618, всего 681 692. Более трети всех осужденных в 1937 году составляют лица категории «бывшие кулаки» - 370 422 человека, далее так называемые «бывшие» (белогвардейцы, дворяне, жандармы) - 114 674 человека, «деклассированный элемент» - 129 957, «служители религиозного культа» - 33 382 человека. По всем делам, не связанным с этими «массовыми» операциями, за два года было расстреляно 47 737 человек и отправлено в лагеря и тюрьмы 413 412 человек. Количество заключенных в лагеря, колонии и тюрьмы составило в 1936 году - 219 418 человек, в 1937-м - 429 311, в 1938-м - 205 509, в 1939 году - 54 666 человек1374. Из числа осужденных бывшие коммунисты и комсомольцы (все арестованные исключались из партии и комсомола) составили 7 процентов. Партия потеряла около 6 процентов членов. Старые большевики - соратники Ленина в возрасте за 60 - Крупская, Кржижановский, Бонч-Бруевич, Семашко, Муранов, Бадаев, Стасова, Лепешинский, Литвинов, Коллонтай, Землячка и другие не пострадали. Количество репрессированных военных точно не известно. В различных исследованиях общее число уволенных из РККА офицеров оценивается в 24-45 тысяч, из них 11-14 тысяч были восстановлены на службе. Число арестованных - 6-9,5 тысячи. Новейшие исследования дают цифры: 1638 погибших и 3682 офицера, осужденные военными трибуналами в 1936-1941 годах за контрреволюционные преступления.