Нинель Эпатова о Курчатове и Берии
Из воспоминаний Н. М. Эпатовой:
В 1949 году, когда мы выходили на максимальную мощность, приехали Курчатов и Берия. И в нашу лабораторию приходили. Берия тогда был совсем не таким, каким сегодня изображают. Весь замученный, не выспавшийся, с красными глазами, с мешками под глазами, в задрипанном плаще, не очень богатом. Работа, работа, работа. На нас, красавиц, даже не глядел. В первый день приехал, вышел из машины и попу трет: «Какие у вас паршивые дороги!». На другой день приходит - хромает: лег спать, а под ним сетка провалилась кроватная. И никого за это не посадили. А потом однажды сдавали в соцгороде… Ведь Челябинск-40 - это поселки Татыш и Течь, старинные русские поселения, между ними сколько-то километров. И вот на Течи сдают первый деревянный театр. Все съехались: расконвоированные заключенные, заключенные под конвоем, ИТР, охрана, Музруков и Берия собственной персоной. Его шофер дремлет, а задрипанный плащ Берия, тот же самый, в котором он в первый раз приезжал, лежит в машине. Торжества кончились, Берия возвращается к машине, а плаща нет. Подрезал кто-то. И тоже никого не посадили. Такое впечатление, что ему вообще там было на все наплевать, кроме работы.
А с Курчатовым я играла в карты в том самом коттедже на берегу озера. Там Славский построил два коттеджа, один для себя, другой для Курчатова. Потом, во времена Хрущева, их снесли, сказали, что ай-ай-ай, отрыжки культа личности, как нескромно. Я, кстати, даже не помню, по какому случаю Игорь Васильевич нас пригласил к себе, человек десять, какой-то сабантуй по случаю очередного великого достижения. Выпили вина, поиграли в подкидного, все очень мило. Игорь Васильевич был вообще удивительный, обаятельнейший человек. Он со всеми на равных общался. Никогда не ставил свою персону выше других и шутил всегда бесконечно.
В 1949 году, когда мы выходили на максимальную мощность, приехали Курчатов и Берия. И в нашу лабораторию приходили. Берия тогда был совсем не таким, каким сегодня изображают. Весь замученный, не выспавшийся, с красными глазами, с мешками под глазами, в задрипанном плаще, не очень богатом. Работа, работа, работа. На нас, красавиц, даже не глядел. В первый день приехал, вышел из машины и попу трет: «Какие у вас паршивые дороги!». На другой день приходит - хромает: лег спать, а под ним сетка провалилась кроватная. И никого за это не посадили. А потом однажды сдавали в соцгороде… Ведь Челябинск-40 - это поселки Татыш и Течь, старинные русские поселения, между ними сколько-то километров. И вот на Течи сдают первый деревянный театр. Все съехались: расконвоированные заключенные, заключенные под конвоем, ИТР, охрана, Музруков и Берия собственной персоной. Его шофер дремлет, а задрипанный плащ Берия, тот же самый, в котором он в первый раз приезжал, лежит в машине. Торжества кончились, Берия возвращается к машине, а плаща нет. Подрезал кто-то. И тоже никого не посадили. Такое впечатление, что ему вообще там было на все наплевать, кроме работы.
А с Курчатовым я играла в карты в том самом коттедже на берегу озера. Там Славский построил два коттеджа, один для себя, другой для Курчатова. Потом, во времена Хрущева, их снесли, сказали, что ай-ай-ай, отрыжки культа личности, как нескромно. Я, кстати, даже не помню, по какому случаю Игорь Васильевич нас пригласил к себе, человек десять, какой-то сабантуй по случаю очередного великого достижения. Выпили вина, поиграли в подкидного, все очень мило. Игорь Васильевич был вообще удивительный, обаятельнейший человек. Он со всеми на равных общался. Никогда не ставил свою персону выше других и шутил всегда бесконечно.