Юрий Емельянов о попытке снятия Хрущёва. Часть II
Из книги Юрия Емельянова "Хрущёв. Смутьян в Кремле".
Позже утверждалось, что члены Президиума собирались отправить в отставку Серова с поста председателя КГБ СССР и заменить его Патоличевым, а Суслова назначить министром культуры, но таких решений не успели принять. Тем временем Микоян предпринимал усилия, чтобы оспорить законность принятого решения по Хрущеву. Он вспоминал: «Я был единственным, кто его (Хрущева) защищал под всякими предлогами - "неполного состава Президиума в данный момент" и т. д. Все дело было в том, в какой форме сообщить пленуму ЦК, как об уже состоявшемся решении Президиума или как о полемике в Президиуме. В первом случае его песенка была бы спета. Пленум бы, безусловно, одобрил решение… Я всячески тянул».
Под предлогом того, что надо собрать всех членов Президиума ЦК, Микоян добился продолжения заседания Президиума на следующий день. К 19 июня в Москву прибыли Кириченко и Суслов. Микоян сумел убедить Суслова встать на его сторону, а Кириченко можно было не убеждать. К этому времени члены Президиума ЦК уже осознали, что сообщение о принятом ими решении скрыто от страны, и начался его саботаж. Некоторые стали колебаться. Микоян стал беседовать с Ворошиловым, и тот постепенно сдавал свои позиции.
Большое давление оказывалось и на Жукова. Очевидно, его запугивали тем, что после свержения Хрущева победители постараются избавиться от него. Позже с трибуны пленума Ф.Р. Козлов заявил, что «затем дело дошло и до товарища Жукова, они учинили бы с ним расправу, если бы члены ЦК не предотвратили этот позорный акт». Одновременно противоборствующие стороны искали поддержки Жукова. Маршал вспоминал: «Члены Президиума и члены ЦК потянулись ко мне, сделав меня как бы центральной фигурой события». Его положение существенно отличалось от того, какое он занимал в июне 1953 года. Тогда он был лишь кандидатом в члены ЦК и заместителем министра обороны. Он послушно выполнял команды вышестоящих начальников, какими для него были Булганин и Маленков. Теперь он был кандидатом в члены Президиума ЦК и министром обороны. В ситуации временного двоевластия Жуков ощущал зависимость борющихся групп от него.
В конечном счете Жуков принял сторону Хрущева. Возможно, что он, как и Микоян, понял, что «Хрущев все равно выйдет победителем». Маршал, уже переживший в 1946-1951 годах опалу, не желал ее повторения. В то же время он понимал, что сейчас Хрущев зависит от его поддержки, и рассчитывал существенно укрепить свое положение после победы Хрущева. По словам Жукова, «в первый и второй день Хрущев был как-то демобилизован, держался растерянно… Хрущев растроганно сказал мне: "Георгий, спасай положение, ты это можешь сделать. Я тебе этого никогда не забуду". Я его успокоил и сказал: "Никита, будь тверд и спокоен, нас поддержит пленум ЦК, а если группа Маленкова - Молотова рискнет прибегнуть к насилию, мы к этому будем готовы"».[Читать далее]
Заседание Президиума ЦК было продолжено 19 июня с участием вновь прибывших членов, а также секретарей ЦК, которые поддерживали Хрущева. Перед этим заседанием Хрущев провел совещание с теми, кто был на его стороне. НА. Мухитдинов вспоминал, что сразу после прибытия в Москву он «отправился в кабинет Хрущева на Старой площади. Когда вошел, там уже были Суслов, Жуков, Фурцева. Хрущев сказал: "Вот я теперь никто… (Пауза.) Не хотелось бы уйти с такими обвинениями, с таким решением. Убежден, мы с вами находимся на верном пути, начали неплохо. Корни их обид, недовольства мною вам известны. Они действуют так из страха перед будущим. Давайте договоримся: уходить мне из ЦК или найдем выход?" Жуков: "Вам не надо уходить с поста Первого секретаря. А я их арестую, у меня все готово". Фурцева: "Правильно, надо их убрать". Суслов: "Зачем арестовывать? К тому же, в каких преступлениях можно их обвинить?" Мухитдинов: "Правильно говорит Михаил Андреевич. Не надо поднимать вопрос об аресте. Надо все решать или внутри Президиума, или на пленуме. А пленум вас поддержит, Никита Сергеевич"».
Одновременно, как писал Каганович, «хрущевский секретариат организовал тайно от Президиума ЦК вызов членов ЦК в Москву», которые находились вне столицы. Жуков вспоминал: «Для быстрого сбора членов пленума ЦК было решено переброску их с периферии в Москву осуществить самолетами военно-воздушных сил. Организация этого дела была возложена на Министерство обороны». К 19 июня в Москве собралось несколько десятков членов и кандидатов в члены ЦК. Действия этих людей координировали Е.А. Фурцева и первый секретарь Горьковского обкома КПСС Н.Г. Игнатов. Они сформировали делегацию из 20 человек для переговоров с членами Президиума ЦК. Каганович вспоминал: «К концу заседания Президиума ЦК явилась от собравшихся в Свердловском зале членов ЦК делегация во главе с Коневым, заявив, что члены пленума ЦК просят доложить пленуму ЦК об обсуждаемых вопросах. Некоторые члены Президиума гневно реагировали на этот акт созыва членов ЦК в Москву без разрешения Президиума ЦК как акт узурпаторства со стороны секретариата ЦК и, конечно, самого Хрущева. Сабуров, например, ранее боготворивший Хрущева, с гневным возмущением воскликнул: "Я вас, товарищ Хрущев, считал честнейшим человеком. Теперь вижу, что ошибался - вы бесчестный человек, позволивший себе по фракционному, за спиной Президиума ЦК организовать это собрание в Свердловском зале"». На делегатов от пленума ЦК стал кричать Ворошилов.
По словам Жукова, выступив на заседании Президиума, он объявил, что не намерен подчиняться его решению. Если же Президиум будет настаивать на своем решении, то он намерен обратиться «немедленно к партии через парторганизации вооруженных сил». Было ясно, что Жуков теперь не играл роль полицейского, как это было 26 июня 1953 года, а заявлял о намерении выступить как руководитель мятежных вооруженных сил страны. Слухи о военных приготовлениях дошли до членов Президиума. Жуков вспоминал: «В ходе заседания на второй день резко выступил Сабуров: "Вы что же, Хрущев, делаете, уж не решили ли арестовать нас за то, что мы выступаем против вашей персоны?" Хрущев спросил: "Из чего вы это видите?" "Из того, что под Москвой появились танки". Я сказал: "Какие танки? Что вы, товарищ Сабуров, болтаете? Танки не могут подойти к Москве без приказа министра, а такого приказа с моей стороны не было". Эта моя контратака тогда очень понравилась Хрущеву. Хрущев неоднократно ее приводил на пленумах и в других речах».
Угрозы Жукова, активная помощь других силовых министров - Серова и Дудорова, саботаж ТАСС и Гостелерадио, давление членов ЦК - ставленников Хрущева оказывали свое воздействие на членов Президиума. Хотя события в Президиуме ЦК хранились в секрете, сын Г.М. Маленкова Андрей стал свидетелем телефонного разговора отца с НА. Булганиным. Он говорил: «Николай, держись. Будь мужчиной. Не отступай…» Потом он узнал, что Маленков призывал Булганина проявить твердость и добиться публикации в «Правде» сообщения об отстранении Хрущева с поста Первого секретаря ЦК.
20 и 21 июня заседание Президиума было продолжено. Дискуссия носила крайне острый характер. Ворошилов жаловался, что подобного не было за все время его работы в Политбюро. Не выдержав накала страстей, Л.И. Брежнев потерял сознание и его вынесли из зала заседаний. В эти дни начались переговоры между членами Президиума и членами ЦК, собравшимися в Свердловском зале. От большинства членов Президиума были делегированы Булганин и Ворошилов, от меньшинства - Хрущев и Микоян. В ходе этих переговоров Ворошилов перешел на сторону Хрущева. По словам А.Г. Маленкова, Булганин также «искал лазейки и компромиссы, чтобы уцелеть перед бешеным напором хрущевцев». Хрущев и его сторонники решили расколоть своих противников, выдвинув объяснение, что большинство из них было обмануто Молотовым, Маленковым и Кагановичем. Такое объяснение затем позволило некоторым членам Президиума ЦК прекратить борьбу против Хрущев.
22 июня 1957 года открылся пленум ЦК. Пленум открыл сам Хрущев. Затем с более подробной информацией о ходе заседаний Президиума ЦК 18-21 июня выступил Суслов. Он изложил суть обвинений, выдвинутых в адрес Хрущева, и рассказал о требовании освободить Хрущева. «Конечно, - отмечал Суслов, - у тов. Хрущева имеются недостатки, например известная резкость и горячность. Отдельные выступления его были без должной согласованности с Президиумом и некоторые другие недостатки, вполне исправимые, на которые указывалось тов. Хрущеву на заседании Президиума. Правильно отмечалось на заседании, что наша печать в последнее время излишне много публикует выступлений и приветствий т. Хрущева. Но при всем этом на заседании Президиума выражалась полная уверенность в том, что т. Хрущев вполне способен эти недостатки устранить». «Однако, - заявлял Суслов, - тт. Маленков, Каганович и Молотов, с одной стороны, невероятно раздували и преувеличивали недостатки тов. Хрущева, а с другой стороны, фактически полностью перечеркивали всю огромную, напряженную, инициативную работу, которую проводит т. Хрущев на посту Первого секретаря ЦК». Суслов, Хрущев и другие стремились возложить главную вину на троих - Маленкова, Кагановича и Молотова, чтобы не слишком бросалось в глаза то обстоятельство, что против Хрущева выступило большинство членов Президиума ЦК. Сразу же стало ясно, что оценки докладчика получали поддержку в зале. Доклад Суслова сопровождался постоянными выкриками сторонников Хрущева: «Какой позор! Авантюра! Ослепли в кабинетах!» и даже почему-то: «Заучились!»
Следующим выступил Жуков, и это свидетельствовало о значительной роли маршала в происходивших политических баталиях. Подчеркивая, что он говорит от лица Вооруженных сил страны, Жуков начал свою речь на торжественной ноте, заявив: «Личный состав Советских Вооруженных сил заверяет свою родную партию, Центральный Комитет о своей безграничной любви и преданности своей Родине». Жуков обвинял критиков Хрущева в том, что они «под различными предлогами хотели убрать Хрущева, изменить состав Секретариата и подобрать такой состав руководства партии в центре, а в дальнейшем и на местах, который бы проводил их политику, не раз осужденную партией, как не соответствующую интересам партии и нашей страны».
Жуков зачитал название особого раздела в своей речи: «Об ответственности Маленкова, Кагановича, Молотова за злоупотребление властью». Напомнив об антисталинском докладе Хрущева на XX съезде, Жуков сказал, что «тогда, по известным соображениям, не были названы Маленков, Каганович, Молотов, как главные виновники арестов и расстрелов партийных и советских кадров». Одновременно Жуков обвинял их в том, что все они не покаялись после доклада Хрущева: «Когда избрали ЦК, почему эти товарищи не считали себя обязанными рассказать о своей виновности, чтобы очистить от невинной крови свои руки и честь?… ЦК тогда решил бы, стоит или не стоит оставлять их во главе партии и государства, могут ли они при всех обстоятельствах правильно и твердо проводить в жизнь ленинскую политику нашей партии».
По логике рассуждений Жукова, с рассказом о собственной ответственности в беззакониях должен был выступить и Хрущев, прежде чем выдвигать свою кандидатуру на пост Первого секретаря. Однако ни Хрущева, ни Булганина, ни Ворошилова Жуков не упоминал. Вновь используя идеализированные представления о «лучших и невинных сынах партии», Жуков возводил вину за их истребление исключительно на трех членов Президиума ЦК вместе со Сталиным. Впрочем, порой маршал снимал часть вины со Сталина, перекладывая весь груз ответственности на троицу обвиненных. Он не раз замечал: «Тут Сталин не при чем», «Это уже без влияния Сталина», «Тут, товарищи, нельзя сослаться на Сталина…» Таким образом, вина Молотова, Кагановича и Маленкова усугублялась. Если в закрытом докладе Хрущева приводилось предсмертное письмо Эйхе, то в речи Жукова цитировалось предсмертное письмо командарма И.Э. Якира. Однако, в отличие от Хрущева, Жуков зачитывал и резолюции Сталина, Молотова и Кагановича на этом письме с оскорбительными характеристиками их автора.
Перейдя к Маленкову, Жуков сказал, что его «вина больше, чем вина Кагановича и Молотова, потому что ему было поручено наблюдение за НКВД, это, с одной стороны, а с другой стороны, он был непосредственным организатором и исполнителем этой черной, нечестной, антинародной работы по истреблению лучших наших кадров». Против Маленкова Жуков использовал и факт обнаружения в сейфе Суханова документов о подслушивании рада видных деятелей страны. Эти документы были найдены у Берии после его ареста. Затем они хранились у Суханова вплоть до его ареста.
Жуков говорил: «Товарищи! Весь наш народ носил Молотова, Кагановича, Маленкова в своем сердце, как знамя, мы верили в их чистоту, объективность, а на самом деле вы видите, насколько это грязные люди. Если бы только народ знал, что у них на руках невинная кровь, то их встречал бы народ не аплодисментами, а камнями». (Возгласы: «Правильно!») Жуков дал понять, что трое обвиняемых им членов Президиума, не единственные, кого он мог бы выдать на побитие камнями: «Нужно сказать, что виновны и другие товарищи, бывшие члены Политбюро». К этому времени члены ЦК прекрасно знали, что почти все в Президиуме ЦК выступили против Хрущева. «Я полагаю, что вы знаете, о ком идет речь, но вы знаете, что эти товарищи своей честной работой, прямотой заслужили, чтобы им доверял Центральный Комитет партии, и я уверен, что мы будем их впредь за чистосердечное признание признавать руководителями». Получалось, что, вина Молотова, Маленкова и Кагановича сводилась к тому, что они, в отличие, скажем, от Ворошилова и Булганина, работали нечестно, вели себя «непрямо» и упорно не сознавались в своей ответственности за совершенные беззакония. Хотя никто не слышал покаяний Ворошилова, Булганина, а уж тем более Хрущева, получалось, что, несмотря на их причастность к репрессиям 1930-х годов, они уже не являются «грязными людьми», на их руках нет «невинной крови», их не следует закидывать камнями, а «признавать руководителями», верить «в их чистоту» и «носить в своем сердце, как знамя».
Однако побивание камнями троицы Жуков предложил отложить «в интересах нашей партии, в интересах нашего партийного руководства, чтобы не давать врагам пищу, для того, чтобы не компрометировать наши руководящие органы. Я не предлагаю сейчас судить эту тройку или исключить их из партии. Это должно стать достоянием партии и не должно выйти за пределы партии. Здесь, на пленуме, не тая, они должны сказать все, а потом мы посмотрим, что с ними делать. (Голоса: "Правильно!")». Хотя было очевидно, что Жуков уводил дискуссию в другую сторону и во времена двадцатилетней давности, члены ЦК, являвшиеся сторонниками Хрущева и стремившиеся укрепить создаваемую им систему совнархозов, стали, подобно клакерам в театральном зале, шумно выкрикивать «правильно», поддерживая обвинения Жукова. Порой звучали выкрики: «Палачи! Давайте ответ!»
Выкрики усилились и участились, когда Маленков, Каганович и Молотов попытались рассказать участникам пленума, в чем состояли их претензии к Хрущеву. Секретарь ЦК КП Украины О.И. Иващенко выкрикивала: «Вы совесть свою посмотрите и вспомните!» Поспелов: «Сговор устроили, чтобы снять за спиной ЦК Аристов: «Вы говорите неправду, Маленков!» Хрущев: «Нас сейчас интересуют не даты, а факты!» Кириленко к Маленкову: «Вы - главный закоперщик!» Когда Маленков предложил членам ЦК «посмотреть те самые документы, на которые ссылаются», те «стали выкрикивать, что в этом нет необходимости». Министр внутренних дел Дудоров кричал на Маленкова, как на допросе: «Вы эти документы лично писали и читали. Отвечайте пленуму так это или нет?» В ответ на молчание Маленкова Жуков бросил реплику: «Не как с пленумом разговариваешь, а как с вотчиной!» И все же Маленков пытался вернуть дискуссию в русло критики Хрущева. В ответ на очередную реплику Хрущева, он заметил: «Ты умеешь накаливать обстановку, чтобы критику снять с себя». Отвечая же на обвинения в репрессиях, Маленков заметил иронически: «Ты один у нас один чистый, Никита Сергеевич!»
Несмотря на шум в зале, Маленков сумел вкратце высказать свои обвинения в адрес Хрущева, подчеркнув: «В критике недостатков в деятельности тов. Хрущева и в оценке необходимости принятия мер по исправлению положения с выполнением им обязанностей Первого секретаря ЦК партии единодушны многие члены Президиума ЦК… Сабуров, Каганович, Булганин, Ворошилов, Молотов, Первухин. Товарищи, не надо ли задуматься в таком случае, что же случилось, что товарищи считают сказать в Президиуме ЦК… свои замечания? (Голос: "Не бейте на чувства!") Я считаю, вопрос о недостатках тов. Хрущева приобрел значение такое, что мы считали нужным в Президиуме ЦК об этом говорить».
С трудом прорвавшись через выкрики, Маленков продолжал: «Обстановка сложилась такая, что Хрущев счел в нарушение наших правил, наших обычаев, выступать с важнейшими заявлениями перед партией и страной… (Голос: «Кто внес предложение об отстранении Хрущева?!») Речь идет об опасности извращений в работе занимающего пост Первого секретаря, независимо от того, кто стоит на этом посту. У человека сосредотачивается довольно неограниченная власть». Тут Хрущев прервал Маленкова для того, чтобы рассказать, как началось заседание 18 июня. Его прервал Молотов: «Ты неточен!» Хрущев ответил: «Ты всегда так, как дипломат, хотя толку от тебя, как от дипломата никакого!» Маленков продолжал: «Нельзя допускать того, чтобы судьбы руководства партией и страной, сплоченность его руководства зависели от случайностей, происходящих от невыдержанности характера и вообще от личных недостатков кого бы то ни было. Надо это вовремя предостеречь. И это было сделано на Президиуме ЦК и тов. Хрущев признал это».
С таким же трудом пробивался сквозь выкрики и шум Каганович. Он лишь сумел сказать, что увеличение прироста животноводства в колхозах на 3% в год не позволяет надеяться на выполнение амбициозных планов Хрущева, но ему в ответ кричали: «Преступник!» Особенно старались Полянский, Кириленко, Козлов, Брежнев, Косыгин, Беляев, Фурцева, Михайлов. Их возмущение вызвало замечание Кагановича о том, что Хрущев «много мотается по стране и по всему свету, вместо того, чтобы заниматься делом».
Сквозь гвалт пытался прорваться Молотов, заявляя: «У нас безусловно зачатки культа персоны тов. Хрущева. Когда все другие молчат, а один человек из членов Президиума выступает и по сельскому хозяйству, и по промышленности, и по строительству, и по финансам, и по внешней политике. Нельзя себе присваивать столько прав, столько знаний. Ноги на стол тов. Хрущев положил. Тов. Хрущев походя говорит так о членах Президиума: этот выживший из ума старик, этот бездельник, этот карьерист. Вы не можете считать справедливым и нормальным, когда один член Президиума ЦК начинает распоряжаться нами как пешками». Позже Молотов вспоминал: «Я выступал на пленуме, орали, не слушали». Генеральный прокурор СССР Руденко почему-то решил напомнить Молотову о его официальном визите в Германию в ноябре 1940 года и выкрикивал: «А вы считали достойным ехать к Гитлеру!»
С особой яростью был встречен Шепилов. Судя по крикам, от него почему-то добивались ответа: «Кто ты такой?» Булганин попытался доказать свою правоту, но и ему не дали говорить. Тогда он снова взял слово и стал каяться, обвиняя Маленкова и других в том, что они «затянули его в болото». В таком же духе выступили Сабуров и Первухин. Ворошилов отрекался от своей позиции и слезно просил: «Простите старика!» Однако от старого маршала требовали объяснений, почему он кричал на делегацию из 20 членов ЦК.
Пленум продолжался восемь дней, с 22 по 29 июня. Постановление пленума «Об антипартийной группе Маленкова Г.М., Кагановича Л.М., Молотова В.М.» было принято единогласно, при одном воздержавшемся (В.М. Молотов). Постановление скрыло, что против Хрущева выступило большинство членов Президиума, и о роли Булганина, Ворошилова, Первухина, Сабурова в этих событиях не говорилось ни слова. В нем утверждалось, что члены указанной «группы» препятствовали проведению курса, направленного на улучшение жизни советских людей и процветание страны. В постановлении говорилось: «В течение последних 3-4 лет, когда партия взяла решительный курс на исправление ошибок и недостатков, порожденных культом личности, и ведет усиленную борьбу против ревизионистов марксизма-ленинизма, участники раскрытой теперь и полностью разоблаченной антипартийной группы постоянно оказывают прямое и косвенное противодействие этому курсу, одобренному XX съездом КПСС».
Возможно, что многие члены ЦК и рядовые члены партии искренне верили в правильность принятого решения. Обвинения, выдвинутые Молотовым и другими против Хрущева, казались мелкими по сравнению с обвинениями Хрущева и его сторонников в адрес «антипартийной группы». Ведь в первом случае шла речь главным образом о поведенческих чертах руководителя, а во втором случае - о государственных преступлениях, жертвами которых стали сотни тысяч человек. Мало кто знал о том, что Хрущев был в такой же степени причастен к беззаконным репрессиям. К тому же для многих коммунистов страны Молотов, Каганович, Ворошилов и их союзники представлялись ревнителями старых методов работы, а Хрущев казался смелым новатором. Они не собирались осуждать манеры возмутителя спокойствия, которые, казались им необходимыми в борьбе против застоя и врагов прогресса. Они не желали слушать предупреждений Молотова и других, свидетельствовавших о том, что «борец против рутины» вносит смуту во все сферы жизни советского общества.
На пленуме Молотов, Маленков, Каганович и Шепилов были исключены из состава ЦК. Вскоре Молотов был назначен послом в Монгольской Народной Республике, Маленков стал директором Усть-Каменогорской ГЭС, Каганович - управляющим трестом Союзасбест в городе Асбест. Шепилов был назначен директором Института экономики Академии наук Киргизской ССР, но звания члена-корреспондента АН СССР он был лишен. Хрущев не раз подчеркивал, что все четверо не были арестованы и расстреляны, и в этом он видел собственную заслугу. Он умалчивал, что его оппоненты также не предлагали его арестовывать и даже не собирались исключать из состава Президиума ЦК. Хотя с некоторыми из исключенных членов «антипартийной группы» обошлись сурово (например, Кагановича на долгие годы лишили московской прописки, а библиотеку Шепилова выбросили на улицу), стало ясно: какие бы страшные обвинения не выдвигали против свергнутых видных руководителей, теперь им не грозили уголовные наказания. Молчаливая договоренность, вытекавшая из закрытого доклада на XX съезде КПСС о «ненаказуемости» партийных руководителей, соблюдалась.
Был избран новый состав Президиума ЦК в составе 14 членов и 9 кандидатов. Помимо Маленкова, Молотова, Кагановича членами Президиума перестали быть Первухин и Сабуров. М.И. Первухин был переведен в кандидаты в члены Президиума. Новыми членами стали А.Б. Аристов, Н.И. Беляев, Л.И. Брежнев, Н.Г. Игнатов, Ф.Р. Козлов, О.В. Куусинен, Г.К. Жуков, Е.А. Фурцева, Н.М. Шверник. Пятеро из этих девяти (Аристов, Брежнев, Игнатов, Куусинен и Шверник) были избраны членами и кандидатами в члены Президиума ЦК в октябре 1952 года, а затем все, за исключением Шверника, переведенного в кандидаты, утратили свое высокое положение. Теперь следствием победы Хрущева стало восстановление позиций некоторых из тех, кто был отстранен от руководства в марте 1953 года. Таким образом, Хрущев, который вместе с остальными ветеранами добился в 1953 году устранения лиц, выдвинутых Сталиным, теперь оказался вынужденным опереться на некоторых из них в борьбе против своих коллег. Джерри Хаф отметил, что следствием июньского пленума было расширение представительства секретарей ЦК в Президиуме. В 1953 году лишь один из десяти членов Президиума был секретарем ЦК. В июле 1957 года девять из 14 членов Президиума ЦК были сотрудниками аппарата ЦК, а в декабре их число увеличилось до 10 из 14 членов. Это означало еще большее усиление роли партийного аппарата в управлении страной.
В июньские дни Хрущеву «крепко дали по шапке», но Жуков, Серов, Дудоров, руководители СМИ и члены ЦК помогли ему сохранить головной убор, который явно был ему не по размеру. Постановление пленума было опубликовано лишь 4 июля 1957 года. После этого на протяжении ряда недель в печати и на собраниях осуждалась «антипартийная группа Молотова - Кагановича - Маленкова и примкнувшего к ним Шепилова». Уже после завершения юбилейных торжеств по случаю 250-летия Северной столицы туда прибыла делегация советского руководства в составе Хрущева, Булганина, Шверника, Куусинена и других. На митингах они клеймили позором «антипартийную группу». Ее участников обвиняли в раскольнической деятельности, противодействии «ленинскому курсу» партии. В стране в спешном порядке переименовывали города, предприятия, учебные и научные заведения, названные в честь участников «антипартийной группы», из книжных магазинов и библиотек изымались публикации, написанные ими, уничтожались их портреты.
В печати было опубликовано стихотворение А. Софронова «Болото». В нем рассказывалось, что в одной деревне возле поля был «болотный клин», который «никак не просыхал». В то время как люди напряженно трудились в поле, «у болота собрались другие, забывшие про наш нелегкий труд. Нужны цветы им, но не полевые, не те, что соки из земли берут». Хотя труженики полей предупреждали их об опасности, «другие» решили сорвать болотные цветы, и их затянула трясина. По мысли автора, трагичная история, происшедшая с некими любителями болотных цветов, должна была обличить Маленкова, Кагановича, Молотова и Шепилова. Журнал «Крокодил» изображал Молотова в виде чеховского «человека в футляре» - Беликова, высмеивая его за критику методов освоения целинных земель. «Антипартийную группу» осуждали за неверие в возможность догнать и перегнать США по производству мяса, масла и молока в ближайшие 2-3 года. Маленкова и его коллег обвиняли и в том, что они тормозили развитие жилищного строительства. А чтобы доказать несостоятельность их критики проектов Хрущева, 31 июля 1957 года было опубликовано постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «О развитии жилищного строительства в СССР», в котором была выдвинута программа решения жилищного вопроса к 1970 году.
Хотя на митингах и собраниях единодушно принимались резолюции с осуждением «антипартийной группы», вряд ли изгнание из Президиума таких известных людей, как Молотов, Каганович, Маленков, было встречено с единодушным восторгом. Когда в начале октября 1957 года я возвращался с другими студентами МГИМО после уборки урожая на Алтае, мы не раз замечали то на одном, то на другом полустанке портреты Маленкова, Кагановича и Молотова, которые по-прежнему украшали домики железнодорожных работников. Видимо, тут люди не спешили поддержать постановление июньского пленума ЦК. В то же время июньские события 1957 года лишь усилили циничное отношение к верхам. Назойливое упоминание об «антипартийной группе Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова» вызывало насмешки. Шепилова называли человека с самой длинной фамилией. Если же к группе людей, решивших «сообразить на троих» присоединялся четвертый, то его именовали «Шепиловым».
Позже утверждалось, что члены Президиума собирались отправить в отставку Серова с поста председателя КГБ СССР и заменить его Патоличевым, а Суслова назначить министром культуры, но таких решений не успели принять. Тем временем Микоян предпринимал усилия, чтобы оспорить законность принятого решения по Хрущеву. Он вспоминал: «Я был единственным, кто его (Хрущева) защищал под всякими предлогами - "неполного состава Президиума в данный момент" и т. д. Все дело было в том, в какой форме сообщить пленуму ЦК, как об уже состоявшемся решении Президиума или как о полемике в Президиуме. В первом случае его песенка была бы спета. Пленум бы, безусловно, одобрил решение… Я всячески тянул».
Под предлогом того, что надо собрать всех членов Президиума ЦК, Микоян добился продолжения заседания Президиума на следующий день. К 19 июня в Москву прибыли Кириченко и Суслов. Микоян сумел убедить Суслова встать на его сторону, а Кириченко можно было не убеждать. К этому времени члены Президиума ЦК уже осознали, что сообщение о принятом ими решении скрыто от страны, и начался его саботаж. Некоторые стали колебаться. Микоян стал беседовать с Ворошиловым, и тот постепенно сдавал свои позиции.
Большое давление оказывалось и на Жукова. Очевидно, его запугивали тем, что после свержения Хрущева победители постараются избавиться от него. Позже с трибуны пленума Ф.Р. Козлов заявил, что «затем дело дошло и до товарища Жукова, они учинили бы с ним расправу, если бы члены ЦК не предотвратили этот позорный акт». Одновременно противоборствующие стороны искали поддержки Жукова. Маршал вспоминал: «Члены Президиума и члены ЦК потянулись ко мне, сделав меня как бы центральной фигурой события». Его положение существенно отличалось от того, какое он занимал в июне 1953 года. Тогда он был лишь кандидатом в члены ЦК и заместителем министра обороны. Он послушно выполнял команды вышестоящих начальников, какими для него были Булганин и Маленков. Теперь он был кандидатом в члены Президиума ЦК и министром обороны. В ситуации временного двоевластия Жуков ощущал зависимость борющихся групп от него.
В конечном счете Жуков принял сторону Хрущева. Возможно, что он, как и Микоян, понял, что «Хрущев все равно выйдет победителем». Маршал, уже переживший в 1946-1951 годах опалу, не желал ее повторения. В то же время он понимал, что сейчас Хрущев зависит от его поддержки, и рассчитывал существенно укрепить свое положение после победы Хрущева. По словам Жукова, «в первый и второй день Хрущев был как-то демобилизован, держался растерянно… Хрущев растроганно сказал мне: "Георгий, спасай положение, ты это можешь сделать. Я тебе этого никогда не забуду". Я его успокоил и сказал: "Никита, будь тверд и спокоен, нас поддержит пленум ЦК, а если группа Маленкова - Молотова рискнет прибегнуть к насилию, мы к этому будем готовы"».[Читать далее]
Заседание Президиума ЦК было продолжено 19 июня с участием вновь прибывших членов, а также секретарей ЦК, которые поддерживали Хрущева. Перед этим заседанием Хрущев провел совещание с теми, кто был на его стороне. НА. Мухитдинов вспоминал, что сразу после прибытия в Москву он «отправился в кабинет Хрущева на Старой площади. Когда вошел, там уже были Суслов, Жуков, Фурцева. Хрущев сказал: "Вот я теперь никто… (Пауза.) Не хотелось бы уйти с такими обвинениями, с таким решением. Убежден, мы с вами находимся на верном пути, начали неплохо. Корни их обид, недовольства мною вам известны. Они действуют так из страха перед будущим. Давайте договоримся: уходить мне из ЦК или найдем выход?" Жуков: "Вам не надо уходить с поста Первого секретаря. А я их арестую, у меня все готово". Фурцева: "Правильно, надо их убрать". Суслов: "Зачем арестовывать? К тому же, в каких преступлениях можно их обвинить?" Мухитдинов: "Правильно говорит Михаил Андреевич. Не надо поднимать вопрос об аресте. Надо все решать или внутри Президиума, или на пленуме. А пленум вас поддержит, Никита Сергеевич"».
Одновременно, как писал Каганович, «хрущевский секретариат организовал тайно от Президиума ЦК вызов членов ЦК в Москву», которые находились вне столицы. Жуков вспоминал: «Для быстрого сбора членов пленума ЦК было решено переброску их с периферии в Москву осуществить самолетами военно-воздушных сил. Организация этого дела была возложена на Министерство обороны». К 19 июня в Москве собралось несколько десятков членов и кандидатов в члены ЦК. Действия этих людей координировали Е.А. Фурцева и первый секретарь Горьковского обкома КПСС Н.Г. Игнатов. Они сформировали делегацию из 20 человек для переговоров с членами Президиума ЦК. Каганович вспоминал: «К концу заседания Президиума ЦК явилась от собравшихся в Свердловском зале членов ЦК делегация во главе с Коневым, заявив, что члены пленума ЦК просят доложить пленуму ЦК об обсуждаемых вопросах. Некоторые члены Президиума гневно реагировали на этот акт созыва членов ЦК в Москву без разрешения Президиума ЦК как акт узурпаторства со стороны секретариата ЦК и, конечно, самого Хрущева. Сабуров, например, ранее боготворивший Хрущева, с гневным возмущением воскликнул: "Я вас, товарищ Хрущев, считал честнейшим человеком. Теперь вижу, что ошибался - вы бесчестный человек, позволивший себе по фракционному, за спиной Президиума ЦК организовать это собрание в Свердловском зале"». На делегатов от пленума ЦК стал кричать Ворошилов.
По словам Жукова, выступив на заседании Президиума, он объявил, что не намерен подчиняться его решению. Если же Президиум будет настаивать на своем решении, то он намерен обратиться «немедленно к партии через парторганизации вооруженных сил». Было ясно, что Жуков теперь не играл роль полицейского, как это было 26 июня 1953 года, а заявлял о намерении выступить как руководитель мятежных вооруженных сил страны. Слухи о военных приготовлениях дошли до членов Президиума. Жуков вспоминал: «В ходе заседания на второй день резко выступил Сабуров: "Вы что же, Хрущев, делаете, уж не решили ли арестовать нас за то, что мы выступаем против вашей персоны?" Хрущев спросил: "Из чего вы это видите?" "Из того, что под Москвой появились танки". Я сказал: "Какие танки? Что вы, товарищ Сабуров, болтаете? Танки не могут подойти к Москве без приказа министра, а такого приказа с моей стороны не было". Эта моя контратака тогда очень понравилась Хрущеву. Хрущев неоднократно ее приводил на пленумах и в других речах».
Угрозы Жукова, активная помощь других силовых министров - Серова и Дудорова, саботаж ТАСС и Гостелерадио, давление членов ЦК - ставленников Хрущева оказывали свое воздействие на членов Президиума. Хотя события в Президиуме ЦК хранились в секрете, сын Г.М. Маленкова Андрей стал свидетелем телефонного разговора отца с НА. Булганиным. Он говорил: «Николай, держись. Будь мужчиной. Не отступай…» Потом он узнал, что Маленков призывал Булганина проявить твердость и добиться публикации в «Правде» сообщения об отстранении Хрущева с поста Первого секретаря ЦК.
20 и 21 июня заседание Президиума было продолжено. Дискуссия носила крайне острый характер. Ворошилов жаловался, что подобного не было за все время его работы в Политбюро. Не выдержав накала страстей, Л.И. Брежнев потерял сознание и его вынесли из зала заседаний. В эти дни начались переговоры между членами Президиума и членами ЦК, собравшимися в Свердловском зале. От большинства членов Президиума были делегированы Булганин и Ворошилов, от меньшинства - Хрущев и Микоян. В ходе этих переговоров Ворошилов перешел на сторону Хрущева. По словам А.Г. Маленкова, Булганин также «искал лазейки и компромиссы, чтобы уцелеть перед бешеным напором хрущевцев». Хрущев и его сторонники решили расколоть своих противников, выдвинув объяснение, что большинство из них было обмануто Молотовым, Маленковым и Кагановичем. Такое объяснение затем позволило некоторым членам Президиума ЦК прекратить борьбу против Хрущев.
22 июня 1957 года открылся пленум ЦК. Пленум открыл сам Хрущев. Затем с более подробной информацией о ходе заседаний Президиума ЦК 18-21 июня выступил Суслов. Он изложил суть обвинений, выдвинутых в адрес Хрущева, и рассказал о требовании освободить Хрущева. «Конечно, - отмечал Суслов, - у тов. Хрущева имеются недостатки, например известная резкость и горячность. Отдельные выступления его были без должной согласованности с Президиумом и некоторые другие недостатки, вполне исправимые, на которые указывалось тов. Хрущеву на заседании Президиума. Правильно отмечалось на заседании, что наша печать в последнее время излишне много публикует выступлений и приветствий т. Хрущева. Но при всем этом на заседании Президиума выражалась полная уверенность в том, что т. Хрущев вполне способен эти недостатки устранить». «Однако, - заявлял Суслов, - тт. Маленков, Каганович и Молотов, с одной стороны, невероятно раздували и преувеличивали недостатки тов. Хрущева, а с другой стороны, фактически полностью перечеркивали всю огромную, напряженную, инициативную работу, которую проводит т. Хрущев на посту Первого секретаря ЦК». Суслов, Хрущев и другие стремились возложить главную вину на троих - Маленкова, Кагановича и Молотова, чтобы не слишком бросалось в глаза то обстоятельство, что против Хрущева выступило большинство членов Президиума ЦК. Сразу же стало ясно, что оценки докладчика получали поддержку в зале. Доклад Суслова сопровождался постоянными выкриками сторонников Хрущева: «Какой позор! Авантюра! Ослепли в кабинетах!» и даже почему-то: «Заучились!»
Следующим выступил Жуков, и это свидетельствовало о значительной роли маршала в происходивших политических баталиях. Подчеркивая, что он говорит от лица Вооруженных сил страны, Жуков начал свою речь на торжественной ноте, заявив: «Личный состав Советских Вооруженных сил заверяет свою родную партию, Центральный Комитет о своей безграничной любви и преданности своей Родине». Жуков обвинял критиков Хрущева в том, что они «под различными предлогами хотели убрать Хрущева, изменить состав Секретариата и подобрать такой состав руководства партии в центре, а в дальнейшем и на местах, который бы проводил их политику, не раз осужденную партией, как не соответствующую интересам партии и нашей страны».
Жуков зачитал название особого раздела в своей речи: «Об ответственности Маленкова, Кагановича, Молотова за злоупотребление властью». Напомнив об антисталинском докладе Хрущева на XX съезде, Жуков сказал, что «тогда, по известным соображениям, не были названы Маленков, Каганович, Молотов, как главные виновники арестов и расстрелов партийных и советских кадров». Одновременно Жуков обвинял их в том, что все они не покаялись после доклада Хрущева: «Когда избрали ЦК, почему эти товарищи не считали себя обязанными рассказать о своей виновности, чтобы очистить от невинной крови свои руки и честь?… ЦК тогда решил бы, стоит или не стоит оставлять их во главе партии и государства, могут ли они при всех обстоятельствах правильно и твердо проводить в жизнь ленинскую политику нашей партии».
По логике рассуждений Жукова, с рассказом о собственной ответственности в беззакониях должен был выступить и Хрущев, прежде чем выдвигать свою кандидатуру на пост Первого секретаря. Однако ни Хрущева, ни Булганина, ни Ворошилова Жуков не упоминал. Вновь используя идеализированные представления о «лучших и невинных сынах партии», Жуков возводил вину за их истребление исключительно на трех членов Президиума ЦК вместе со Сталиным. Впрочем, порой маршал снимал часть вины со Сталина, перекладывая весь груз ответственности на троицу обвиненных. Он не раз замечал: «Тут Сталин не при чем», «Это уже без влияния Сталина», «Тут, товарищи, нельзя сослаться на Сталина…» Таким образом, вина Молотова, Кагановича и Маленкова усугублялась. Если в закрытом докладе Хрущева приводилось предсмертное письмо Эйхе, то в речи Жукова цитировалось предсмертное письмо командарма И.Э. Якира. Однако, в отличие от Хрущева, Жуков зачитывал и резолюции Сталина, Молотова и Кагановича на этом письме с оскорбительными характеристиками их автора.
Перейдя к Маленкову, Жуков сказал, что его «вина больше, чем вина Кагановича и Молотова, потому что ему было поручено наблюдение за НКВД, это, с одной стороны, а с другой стороны, он был непосредственным организатором и исполнителем этой черной, нечестной, антинародной работы по истреблению лучших наших кадров». Против Маленкова Жуков использовал и факт обнаружения в сейфе Суханова документов о подслушивании рада видных деятелей страны. Эти документы были найдены у Берии после его ареста. Затем они хранились у Суханова вплоть до его ареста.
Жуков говорил: «Товарищи! Весь наш народ носил Молотова, Кагановича, Маленкова в своем сердце, как знамя, мы верили в их чистоту, объективность, а на самом деле вы видите, насколько это грязные люди. Если бы только народ знал, что у них на руках невинная кровь, то их встречал бы народ не аплодисментами, а камнями». (Возгласы: «Правильно!») Жуков дал понять, что трое обвиняемых им членов Президиума, не единственные, кого он мог бы выдать на побитие камнями: «Нужно сказать, что виновны и другие товарищи, бывшие члены Политбюро». К этому времени члены ЦК прекрасно знали, что почти все в Президиуме ЦК выступили против Хрущева. «Я полагаю, что вы знаете, о ком идет речь, но вы знаете, что эти товарищи своей честной работой, прямотой заслужили, чтобы им доверял Центральный Комитет партии, и я уверен, что мы будем их впредь за чистосердечное признание признавать руководителями». Получалось, что, вина Молотова, Маленкова и Кагановича сводилась к тому, что они, в отличие, скажем, от Ворошилова и Булганина, работали нечестно, вели себя «непрямо» и упорно не сознавались в своей ответственности за совершенные беззакония. Хотя никто не слышал покаяний Ворошилова, Булганина, а уж тем более Хрущева, получалось, что, несмотря на их причастность к репрессиям 1930-х годов, они уже не являются «грязными людьми», на их руках нет «невинной крови», их не следует закидывать камнями, а «признавать руководителями», верить «в их чистоту» и «носить в своем сердце, как знамя».
Однако побивание камнями троицы Жуков предложил отложить «в интересах нашей партии, в интересах нашего партийного руководства, чтобы не давать врагам пищу, для того, чтобы не компрометировать наши руководящие органы. Я не предлагаю сейчас судить эту тройку или исключить их из партии. Это должно стать достоянием партии и не должно выйти за пределы партии. Здесь, на пленуме, не тая, они должны сказать все, а потом мы посмотрим, что с ними делать. (Голоса: "Правильно!")». Хотя было очевидно, что Жуков уводил дискуссию в другую сторону и во времена двадцатилетней давности, члены ЦК, являвшиеся сторонниками Хрущева и стремившиеся укрепить создаваемую им систему совнархозов, стали, подобно клакерам в театральном зале, шумно выкрикивать «правильно», поддерживая обвинения Жукова. Порой звучали выкрики: «Палачи! Давайте ответ!»
Выкрики усилились и участились, когда Маленков, Каганович и Молотов попытались рассказать участникам пленума, в чем состояли их претензии к Хрущеву. Секретарь ЦК КП Украины О.И. Иващенко выкрикивала: «Вы совесть свою посмотрите и вспомните!» Поспелов: «Сговор устроили, чтобы снять за спиной ЦК Аристов: «Вы говорите неправду, Маленков!» Хрущев: «Нас сейчас интересуют не даты, а факты!» Кириленко к Маленкову: «Вы - главный закоперщик!» Когда Маленков предложил членам ЦК «посмотреть те самые документы, на которые ссылаются», те «стали выкрикивать, что в этом нет необходимости». Министр внутренних дел Дудоров кричал на Маленкова, как на допросе: «Вы эти документы лично писали и читали. Отвечайте пленуму так это или нет?» В ответ на молчание Маленкова Жуков бросил реплику: «Не как с пленумом разговариваешь, а как с вотчиной!» И все же Маленков пытался вернуть дискуссию в русло критики Хрущева. В ответ на очередную реплику Хрущева, он заметил: «Ты умеешь накаливать обстановку, чтобы критику снять с себя». Отвечая же на обвинения в репрессиях, Маленков заметил иронически: «Ты один у нас один чистый, Никита Сергеевич!»
Несмотря на шум в зале, Маленков сумел вкратце высказать свои обвинения в адрес Хрущева, подчеркнув: «В критике недостатков в деятельности тов. Хрущева и в оценке необходимости принятия мер по исправлению положения с выполнением им обязанностей Первого секретаря ЦК партии единодушны многие члены Президиума ЦК… Сабуров, Каганович, Булганин, Ворошилов, Молотов, Первухин. Товарищи, не надо ли задуматься в таком случае, что же случилось, что товарищи считают сказать в Президиуме ЦК… свои замечания? (Голос: "Не бейте на чувства!") Я считаю, вопрос о недостатках тов. Хрущева приобрел значение такое, что мы считали нужным в Президиуме ЦК об этом говорить».
С трудом прорвавшись через выкрики, Маленков продолжал: «Обстановка сложилась такая, что Хрущев счел в нарушение наших правил, наших обычаев, выступать с важнейшими заявлениями перед партией и страной… (Голос: «Кто внес предложение об отстранении Хрущева?!») Речь идет об опасности извращений в работе занимающего пост Первого секретаря, независимо от того, кто стоит на этом посту. У человека сосредотачивается довольно неограниченная власть». Тут Хрущев прервал Маленкова для того, чтобы рассказать, как началось заседание 18 июня. Его прервал Молотов: «Ты неточен!» Хрущев ответил: «Ты всегда так, как дипломат, хотя толку от тебя, как от дипломата никакого!» Маленков продолжал: «Нельзя допускать того, чтобы судьбы руководства партией и страной, сплоченность его руководства зависели от случайностей, происходящих от невыдержанности характера и вообще от личных недостатков кого бы то ни было. Надо это вовремя предостеречь. И это было сделано на Президиуме ЦК и тов. Хрущев признал это».
С таким же трудом пробивался сквозь выкрики и шум Каганович. Он лишь сумел сказать, что увеличение прироста животноводства в колхозах на 3% в год не позволяет надеяться на выполнение амбициозных планов Хрущева, но ему в ответ кричали: «Преступник!» Особенно старались Полянский, Кириленко, Козлов, Брежнев, Косыгин, Беляев, Фурцева, Михайлов. Их возмущение вызвало замечание Кагановича о том, что Хрущев «много мотается по стране и по всему свету, вместо того, чтобы заниматься делом».
Сквозь гвалт пытался прорваться Молотов, заявляя: «У нас безусловно зачатки культа персоны тов. Хрущева. Когда все другие молчат, а один человек из членов Президиума выступает и по сельскому хозяйству, и по промышленности, и по строительству, и по финансам, и по внешней политике. Нельзя себе присваивать столько прав, столько знаний. Ноги на стол тов. Хрущев положил. Тов. Хрущев походя говорит так о членах Президиума: этот выживший из ума старик, этот бездельник, этот карьерист. Вы не можете считать справедливым и нормальным, когда один член Президиума ЦК начинает распоряжаться нами как пешками». Позже Молотов вспоминал: «Я выступал на пленуме, орали, не слушали». Генеральный прокурор СССР Руденко почему-то решил напомнить Молотову о его официальном визите в Германию в ноябре 1940 года и выкрикивал: «А вы считали достойным ехать к Гитлеру!»
С особой яростью был встречен Шепилов. Судя по крикам, от него почему-то добивались ответа: «Кто ты такой?» Булганин попытался доказать свою правоту, но и ему не дали говорить. Тогда он снова взял слово и стал каяться, обвиняя Маленкова и других в том, что они «затянули его в болото». В таком же духе выступили Сабуров и Первухин. Ворошилов отрекался от своей позиции и слезно просил: «Простите старика!» Однако от старого маршала требовали объяснений, почему он кричал на делегацию из 20 членов ЦК.
Пленум продолжался восемь дней, с 22 по 29 июня. Постановление пленума «Об антипартийной группе Маленкова Г.М., Кагановича Л.М., Молотова В.М.» было принято единогласно, при одном воздержавшемся (В.М. Молотов). Постановление скрыло, что против Хрущева выступило большинство членов Президиума, и о роли Булганина, Ворошилова, Первухина, Сабурова в этих событиях не говорилось ни слова. В нем утверждалось, что члены указанной «группы» препятствовали проведению курса, направленного на улучшение жизни советских людей и процветание страны. В постановлении говорилось: «В течение последних 3-4 лет, когда партия взяла решительный курс на исправление ошибок и недостатков, порожденных культом личности, и ведет усиленную борьбу против ревизионистов марксизма-ленинизма, участники раскрытой теперь и полностью разоблаченной антипартийной группы постоянно оказывают прямое и косвенное противодействие этому курсу, одобренному XX съездом КПСС».
Возможно, что многие члены ЦК и рядовые члены партии искренне верили в правильность принятого решения. Обвинения, выдвинутые Молотовым и другими против Хрущева, казались мелкими по сравнению с обвинениями Хрущева и его сторонников в адрес «антипартийной группы». Ведь в первом случае шла речь главным образом о поведенческих чертах руководителя, а во втором случае - о государственных преступлениях, жертвами которых стали сотни тысяч человек. Мало кто знал о том, что Хрущев был в такой же степени причастен к беззаконным репрессиям. К тому же для многих коммунистов страны Молотов, Каганович, Ворошилов и их союзники представлялись ревнителями старых методов работы, а Хрущев казался смелым новатором. Они не собирались осуждать манеры возмутителя спокойствия, которые, казались им необходимыми в борьбе против застоя и врагов прогресса. Они не желали слушать предупреждений Молотова и других, свидетельствовавших о том, что «борец против рутины» вносит смуту во все сферы жизни советского общества.
На пленуме Молотов, Маленков, Каганович и Шепилов были исключены из состава ЦК. Вскоре Молотов был назначен послом в Монгольской Народной Республике, Маленков стал директором Усть-Каменогорской ГЭС, Каганович - управляющим трестом Союзасбест в городе Асбест. Шепилов был назначен директором Института экономики Академии наук Киргизской ССР, но звания члена-корреспондента АН СССР он был лишен. Хрущев не раз подчеркивал, что все четверо не были арестованы и расстреляны, и в этом он видел собственную заслугу. Он умалчивал, что его оппоненты также не предлагали его арестовывать и даже не собирались исключать из состава Президиума ЦК. Хотя с некоторыми из исключенных членов «антипартийной группы» обошлись сурово (например, Кагановича на долгие годы лишили московской прописки, а библиотеку Шепилова выбросили на улицу), стало ясно: какие бы страшные обвинения не выдвигали против свергнутых видных руководителей, теперь им не грозили уголовные наказания. Молчаливая договоренность, вытекавшая из закрытого доклада на XX съезде КПСС о «ненаказуемости» партийных руководителей, соблюдалась.
Был избран новый состав Президиума ЦК в составе 14 членов и 9 кандидатов. Помимо Маленкова, Молотова, Кагановича членами Президиума перестали быть Первухин и Сабуров. М.И. Первухин был переведен в кандидаты в члены Президиума. Новыми членами стали А.Б. Аристов, Н.И. Беляев, Л.И. Брежнев, Н.Г. Игнатов, Ф.Р. Козлов, О.В. Куусинен, Г.К. Жуков, Е.А. Фурцева, Н.М. Шверник. Пятеро из этих девяти (Аристов, Брежнев, Игнатов, Куусинен и Шверник) были избраны членами и кандидатами в члены Президиума ЦК в октябре 1952 года, а затем все, за исключением Шверника, переведенного в кандидаты, утратили свое высокое положение. Теперь следствием победы Хрущева стало восстановление позиций некоторых из тех, кто был отстранен от руководства в марте 1953 года. Таким образом, Хрущев, который вместе с остальными ветеранами добился в 1953 году устранения лиц, выдвинутых Сталиным, теперь оказался вынужденным опереться на некоторых из них в борьбе против своих коллег. Джерри Хаф отметил, что следствием июньского пленума было расширение представительства секретарей ЦК в Президиуме. В 1953 году лишь один из десяти членов Президиума был секретарем ЦК. В июле 1957 года девять из 14 членов Президиума ЦК были сотрудниками аппарата ЦК, а в декабре их число увеличилось до 10 из 14 членов. Это означало еще большее усиление роли партийного аппарата в управлении страной.
В июньские дни Хрущеву «крепко дали по шапке», но Жуков, Серов, Дудоров, руководители СМИ и члены ЦК помогли ему сохранить головной убор, который явно был ему не по размеру. Постановление пленума было опубликовано лишь 4 июля 1957 года. После этого на протяжении ряда недель в печати и на собраниях осуждалась «антипартийная группа Молотова - Кагановича - Маленкова и примкнувшего к ним Шепилова». Уже после завершения юбилейных торжеств по случаю 250-летия Северной столицы туда прибыла делегация советского руководства в составе Хрущева, Булганина, Шверника, Куусинена и других. На митингах они клеймили позором «антипартийную группу». Ее участников обвиняли в раскольнической деятельности, противодействии «ленинскому курсу» партии. В стране в спешном порядке переименовывали города, предприятия, учебные и научные заведения, названные в честь участников «антипартийной группы», из книжных магазинов и библиотек изымались публикации, написанные ими, уничтожались их портреты.
В печати было опубликовано стихотворение А. Софронова «Болото». В нем рассказывалось, что в одной деревне возле поля был «болотный клин», который «никак не просыхал». В то время как люди напряженно трудились в поле, «у болота собрались другие, забывшие про наш нелегкий труд. Нужны цветы им, но не полевые, не те, что соки из земли берут». Хотя труженики полей предупреждали их об опасности, «другие» решили сорвать болотные цветы, и их затянула трясина. По мысли автора, трагичная история, происшедшая с некими любителями болотных цветов, должна была обличить Маленкова, Кагановича, Молотова и Шепилова. Журнал «Крокодил» изображал Молотова в виде чеховского «человека в футляре» - Беликова, высмеивая его за критику методов освоения целинных земель. «Антипартийную группу» осуждали за неверие в возможность догнать и перегнать США по производству мяса, масла и молока в ближайшие 2-3 года. Маленкова и его коллег обвиняли и в том, что они тормозили развитие жилищного строительства. А чтобы доказать несостоятельность их критики проектов Хрущева, 31 июля 1957 года было опубликовано постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «О развитии жилищного строительства в СССР», в котором была выдвинута программа решения жилищного вопроса к 1970 году.
Хотя на митингах и собраниях единодушно принимались резолюции с осуждением «антипартийной группы», вряд ли изгнание из Президиума таких известных людей, как Молотов, Каганович, Маленков, было встречено с единодушным восторгом. Когда в начале октября 1957 года я возвращался с другими студентами МГИМО после уборки урожая на Алтае, мы не раз замечали то на одном, то на другом полустанке портреты Маленкова, Кагановича и Молотова, которые по-прежнему украшали домики железнодорожных работников. Видимо, тут люди не спешили поддержать постановление июньского пленума ЦК. В то же время июньские события 1957 года лишь усилили циничное отношение к верхам. Назойливое упоминание об «антипартийной группе Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова» вызывало насмешки. Шепилова называли человека с самой длинной фамилией. Если же к группе людей, решивших «сообразить на троих» присоединялся четвертый, то его именовали «Шепиловым».