Германский вермахт в новозыбковских кандалах
По настоятельным рекомендациям прочёл книгу своего земляка Александра Максимовича Литвинова "Германский вермахт в русских кандалах", повествующую о пребывании пленных немцев в Новозыбкове. Впечатление осталось двоякое.
Сначала о том, что не понравилось.
Во-первых, само название. Ну, какие кандалы на германских военнопленных? Или это для пущего драматизма?
Во-вторых, слог ужасный. Порой напоминает Солженицына. Какая-то вычурная безграмотность, неумение составлять предложения. Типа: "Погибшего героя прах зароют в общую могилу без должных почестей и без обряда…" Или: "В кирпичном основании водонапорной башни размещались мастерская слесарная водопроводчиков".
В-третьих, сразу видно, что книга написана гражданином молодой страны, которой только двадцать лет: без обязательных для нынешней литературы антисоветских штампов не обошлось. Бездарные командиры, закидывающие врага трупами (чукча ведь не читатель, чукча писатель, он не удосужился прочесть, например, книгу Игоря Пыхалова и Александра Дюкова "Великая оболганная война"); страшный НКВД, единственная цель которого - затаскивать в чорный-пречорный воронок невинных граждан (даже мать главного героя, устроившись работать в эту людоедскую организацию, с первых же дней "почужела", будто Кай из сказки Андерсена); безразличное к гражданам советское правительство (ну, а снижение цен, символическая плата за коммунальные услуги, санатории для трудящихся и прочая социалка - это, видимо, было особо циничным способом глумления); бывшие советские военнопленные, попадающие из гитлеровских концлагерей прямиком в сталинские (самое, на мой взгляд, интересное по данной теме я объединил меткой Советские военнопленные); стопроцентная набожность среди бойцов Красной Армии (хотя у меня воевали два деда, а также дед бывшей жены, и все они не только сами до конца жизни остались атеистами, но и не рассказывали о религиозности сослуживцев) и многое подобное. А уж чего стоит такой пассаж: "- А как воевали части Русской Освободительной Армии на Западном фронте - об этом рассказ особый: непростой и нескорый, - свой рассказ продолжил Уваров. - Как держали союзников на пути к Берлину и как союзники потом мстительно убивали «вручную» русских ребят! Человек пять одного убивали, безоружного пленного, русского власовца. Может, когда-нибудь немцы расскажут, как сражались русские ребята на западном фронте против союзничков наших - американцев да англичан… Сдерживали американцев, чтоб наши войска без помощничков взяли Берлин. Слава им, безвестным героям. И среди власовцев были патриоты настоящие…"
[Читать далее]Теперь о плюсах.
На мой взгляд, достаточно неплохо показана разница между между советскими людьми (в книге они упорно называются русскими) и европейцами (намёк на разницу между украинцами и белорусами, как мне показалось, тоже присутствует). Немцы издеваются над пленными; стреляют по еврейским грудничкам, как по тарелкам; ведут себя в Германии как культурные люди, а в СССР - нарочито по-скотски и только после проигранной войны и тягот плена обретают способность сочувствовать и сопереживать. Поляки безропотно терпят германский гнёт, но как только он спадает, убивают немку на глазах у её детей палками за то, что она, когда её выгоняли, положила в детскую коляску больше вещей, чем было позволено. "Англоязычники" варварски бомбят Дрезден. Французы... Всем известны слова Кейтеля о французах. Русские же на поле боя поражают немцев своей отвагой (которую представители "высшей расы" считают признаком неполноценности), зато пленных жалеют, делятся последним, хотя знают, что побеждённые питаются лучше победителей.
Ну, и напоследок - два наиболее зацепивших фрагмента.
Из-под горки накатом медленным поднимается в улицу сыпанина шагов, и колонна понурых людей в грязно-серой одежде форменной путь свой топчет самодельными обутками.
Это их деревянные подошвы выбивают на булыжниках дороги такой мрачный и чуждый слуху, непостижимой грусти клекот. И унылый этот клекот над колонной висит их общим жребием.
Сквозь решетку калитки чугунной глядит на немцев мальчик лет восьми.
- Бабуля, - шепчет он старушке сухонькой, - это фашисты те самые?
- Да какие это фашисты, - вздыхает бабушка Настя. - Несчастные люди.
- А фашисты где?
- Ну, дак война ж закончилась, и нету их.
- Совсем-совсем нету? А куда ж они делись, бабуля? Столько фашистов было! Целая Германия фашистов была, а теперь сразу нету!.. А еще там были немецко-фашистские захватчики. А эти куда подевались?..
Бабушка Настя молчит.
А мальчик, притихнув, взглядом из прошлого смотрит на немцев теперешних. Их понурое смирение ему обманом кажется, очередной коварной хитростью этих пришлых, не наших людей, имя которым было - фашисты!
Сквозь нестройный, рассыпанный шаг слышит мальчик из прошлого грохот проходивших тут полчищ. Их ревущие пасти моторов, гусеницы и колеса сотрясали тогда эту вот мостовую, стекла, и стены, и души людей!
И пришедшее с пленными прошлое не дает ему верить, что те самые немцы, что фашистами были, пропали с войной.
Вот же они! Поравнялись с калиткой! Те самые!
И страх из прошлого нагрянул! От калитки отпрянул мальчик, готовый наутек пуститься, да наш охранник показался с карабином. И заметил мальчик, что у немцев этих вид уже не тот. Что они сегодня без овчарок, без оружия, без орлов и фашистских знаков. И не сами идут, а их принудительно гонят, как скот.
- А кто ж они теперь, бабуль?
- А горе одно, - вздыхает бабушка Настя и себе же мысленно противится: «Это сейчас они «горе одно», а когда при оружии были да в силе своей - горе нам было всем! И могли они все, и умели! И стрелять, и вешать умели, и насильничать… Им все было можно, а нам - все нельзя!
И жить было тож нельзя…»
...
- Бабуль, а что ж ты молчала, что по-немецки умеешь?
- А что говорить, внучек ты мой? Чем хвалиться? Ихние ж слова сами в уши запихивались. Хочешь, не хочешь… Их как погнали от Москвы, дак целых два дня через нашу деревню бежали. А зима на дворе! А мороз! А немцы эти и голодные, и холодные, да еще и перепуганные. А что тряпок на них понамотано было! Все ж теплое у нас позабрали. Тулупы, да платки, да валенки, да что бабы связали. И все это на себя понапялили да намотали. И смех, и грех! Чистые французы в двенадцатом году… Понабьются, бывало, в избу немчуры, нима знать уже сколько! И вот тебе печь кочегарят и нашу картошку и варят, и жарят, и на шомполах смалят.
Вот как хотелось есть! И ни «млика», ни «яйка» уже не пытали. Знали, что выели все, когда на Москву наступали.
Были рады картошке пустой, а то и просто в печке огоньку да кипяточку в котелке. И ни песен уже, ни музыки и ни ха-ха!..
А как отогреются трошки, пораздеваются и вошей бьют… Ну, дак люди ж, хоть и немцы. И все «шнель» да «шнель»! Одни уходят, другие приходят. И за эти два дня, что бегли через нас, все заборы попалили, все сараи. И картошку поели всю чисто. Даже на посев не оставили, - вздохнула бабушка Настя.
- Слава Господу Богу, что деревню спалить не успели: крепко быстро бежали… Но надо правду сказать: когда от Москвы удирали, то уже не хамили, как раньше. А то, бывало, начнут на столе ногтями вошей давить, аж треск стоит! Во нечестивцы какие! Или по хате пройдет без штанов! До печки пройдет и обратно. Просто так пройдет, на потеху. И ни стыда тебе, ни совести! Или хором заржут среди ночи! От ихнего хохота волосы дыбом вставали, а дети заиками делались…
А то портить воздух начнут все разом по сговору. И хохочут, и смотрят на нас. А мы от стыда за немцев готовы были провалиться сквозь землю, а им хоть бы хны!.. Вспоминаю вот, внучек ты мой, будто грех на душу принимаю, так больно…
У нас учительница старенькая жила, от господ еще осталась, дак по-ихнему умела говорить. Вот и пытает у немцев: «Что ж вы и дома бьете вошей на столе, где едите? И воздух портите? И без штанов по хате ходите? И творите насилие над бабами на глазах у детей? И Бога не боитесь?»
А немцы как загогочут! «О, как можно! То Германия! То наш дом! А дома мы немцы другие! Немцы настоящие! Дома такого делать нельзя!»
Сначала о том, что не понравилось.
Во-первых, само название. Ну, какие кандалы на германских военнопленных? Или это для пущего драматизма?
Во-вторых, слог ужасный. Порой напоминает Солженицына. Какая-то вычурная безграмотность, неумение составлять предложения. Типа: "Погибшего героя прах зароют в общую могилу без должных почестей и без обряда…" Или: "В кирпичном основании водонапорной башни размещались мастерская слесарная водопроводчиков".
В-третьих, сразу видно, что книга написана гражданином молодой страны, которой только двадцать лет: без обязательных для нынешней литературы антисоветских штампов не обошлось. Бездарные командиры, закидывающие врага трупами (чукча ведь не читатель, чукча писатель, он не удосужился прочесть, например, книгу Игоря Пыхалова и Александра Дюкова "Великая оболганная война"); страшный НКВД, единственная цель которого - затаскивать в чорный-пречорный воронок невинных граждан (даже мать главного героя, устроившись работать в эту людоедскую организацию, с первых же дней "почужела", будто Кай из сказки Андерсена); безразличное к гражданам советское правительство (ну, а снижение цен, символическая плата за коммунальные услуги, санатории для трудящихся и прочая социалка - это, видимо, было особо циничным способом глумления); бывшие советские военнопленные, попадающие из гитлеровских концлагерей прямиком в сталинские (самое, на мой взгляд, интересное по данной теме я объединил меткой Советские военнопленные); стопроцентная набожность среди бойцов Красной Армии (хотя у меня воевали два деда, а также дед бывшей жены, и все они не только сами до конца жизни остались атеистами, но и не рассказывали о религиозности сослуживцев) и многое подобное. А уж чего стоит такой пассаж: "- А как воевали части Русской Освободительной Армии на Западном фронте - об этом рассказ особый: непростой и нескорый, - свой рассказ продолжил Уваров. - Как держали союзников на пути к Берлину и как союзники потом мстительно убивали «вручную» русских ребят! Человек пять одного убивали, безоружного пленного, русского власовца. Может, когда-нибудь немцы расскажут, как сражались русские ребята на западном фронте против союзничков наших - американцев да англичан… Сдерживали американцев, чтоб наши войска без помощничков взяли Берлин. Слава им, безвестным героям. И среди власовцев были патриоты настоящие…"
[Читать далее]Теперь о плюсах.
На мой взгляд, достаточно неплохо показана разница между между советскими людьми (в книге они упорно называются русскими) и европейцами (намёк на разницу между украинцами и белорусами, как мне показалось, тоже присутствует). Немцы издеваются над пленными; стреляют по еврейским грудничкам, как по тарелкам; ведут себя в Германии как культурные люди, а в СССР - нарочито по-скотски и только после проигранной войны и тягот плена обретают способность сочувствовать и сопереживать. Поляки безропотно терпят германский гнёт, но как только он спадает, убивают немку на глазах у её детей палками за то, что она, когда её выгоняли, положила в детскую коляску больше вещей, чем было позволено. "Англоязычники" варварски бомбят Дрезден. Французы... Всем известны слова Кейтеля о французах. Русские же на поле боя поражают немцев своей отвагой (которую представители "высшей расы" считают признаком неполноценности), зато пленных жалеют, делятся последним, хотя знают, что побеждённые питаются лучше победителей.
Ну, и напоследок - два наиболее зацепивших фрагмента.
Из-под горки накатом медленным поднимается в улицу сыпанина шагов, и колонна понурых людей в грязно-серой одежде форменной путь свой топчет самодельными обутками.
Это их деревянные подошвы выбивают на булыжниках дороги такой мрачный и чуждый слуху, непостижимой грусти клекот. И унылый этот клекот над колонной висит их общим жребием.
Сквозь решетку калитки чугунной глядит на немцев мальчик лет восьми.
- Бабуля, - шепчет он старушке сухонькой, - это фашисты те самые?
- Да какие это фашисты, - вздыхает бабушка Настя. - Несчастные люди.
- А фашисты где?
- Ну, дак война ж закончилась, и нету их.
- Совсем-совсем нету? А куда ж они делись, бабуля? Столько фашистов было! Целая Германия фашистов была, а теперь сразу нету!.. А еще там были немецко-фашистские захватчики. А эти куда подевались?..
Бабушка Настя молчит.
А мальчик, притихнув, взглядом из прошлого смотрит на немцев теперешних. Их понурое смирение ему обманом кажется, очередной коварной хитростью этих пришлых, не наших людей, имя которым было - фашисты!
Сквозь нестройный, рассыпанный шаг слышит мальчик из прошлого грохот проходивших тут полчищ. Их ревущие пасти моторов, гусеницы и колеса сотрясали тогда эту вот мостовую, стекла, и стены, и души людей!
И пришедшее с пленными прошлое не дает ему верить, что те самые немцы, что фашистами были, пропали с войной.
Вот же они! Поравнялись с калиткой! Те самые!
И страх из прошлого нагрянул! От калитки отпрянул мальчик, готовый наутек пуститься, да наш охранник показался с карабином. И заметил мальчик, что у немцев этих вид уже не тот. Что они сегодня без овчарок, без оружия, без орлов и фашистских знаков. И не сами идут, а их принудительно гонят, как скот.
- А кто ж они теперь, бабуль?
- А горе одно, - вздыхает бабушка Настя и себе же мысленно противится: «Это сейчас они «горе одно», а когда при оружии были да в силе своей - горе нам было всем! И могли они все, и умели! И стрелять, и вешать умели, и насильничать… Им все было можно, а нам - все нельзя!
И жить было тож нельзя…»
...
- Бабуль, а что ж ты молчала, что по-немецки умеешь?
- А что говорить, внучек ты мой? Чем хвалиться? Ихние ж слова сами в уши запихивались. Хочешь, не хочешь… Их как погнали от Москвы, дак целых два дня через нашу деревню бежали. А зима на дворе! А мороз! А немцы эти и голодные, и холодные, да еще и перепуганные. А что тряпок на них понамотано было! Все ж теплое у нас позабрали. Тулупы, да платки, да валенки, да что бабы связали. И все это на себя понапялили да намотали. И смех, и грех! Чистые французы в двенадцатом году… Понабьются, бывало, в избу немчуры, нима знать уже сколько! И вот тебе печь кочегарят и нашу картошку и варят, и жарят, и на шомполах смалят.
Вот как хотелось есть! И ни «млика», ни «яйка» уже не пытали. Знали, что выели все, когда на Москву наступали.
Были рады картошке пустой, а то и просто в печке огоньку да кипяточку в котелке. И ни песен уже, ни музыки и ни ха-ха!..
А как отогреются трошки, пораздеваются и вошей бьют… Ну, дак люди ж, хоть и немцы. И все «шнель» да «шнель»! Одни уходят, другие приходят. И за эти два дня, что бегли через нас, все заборы попалили, все сараи. И картошку поели всю чисто. Даже на посев не оставили, - вздохнула бабушка Настя.
- Слава Господу Богу, что деревню спалить не успели: крепко быстро бежали… Но надо правду сказать: когда от Москвы удирали, то уже не хамили, как раньше. А то, бывало, начнут на столе ногтями вошей давить, аж треск стоит! Во нечестивцы какие! Или по хате пройдет без штанов! До печки пройдет и обратно. Просто так пройдет, на потеху. И ни стыда тебе, ни совести! Или хором заржут среди ночи! От ихнего хохота волосы дыбом вставали, а дети заиками делались…
А то портить воздух начнут все разом по сговору. И хохочут, и смотрят на нас. А мы от стыда за немцев готовы были провалиться сквозь землю, а им хоть бы хны!.. Вспоминаю вот, внучек ты мой, будто грех на душу принимаю, так больно…
У нас учительница старенькая жила, от господ еще осталась, дак по-ихнему умела говорить. Вот и пытает у немцев: «Что ж вы и дома бьете вошей на столе, где едите? И воздух портите? И без штанов по хате ходите? И творите насилие над бабами на глазах у детей? И Бога не боитесь?»
А немцы как загогочут! «О, как можно! То Германия! То наш дом! А дома мы немцы другие! Немцы настоящие! Дома такого делать нельзя!»