Иван Наживин о скитаниях белоэмигрантов по Европе. Часть I
Из книги Ивана Фёдоровича Наживина «Среди потухших маяков. Из записок беженца».
…докажите мне, что величайшее счастье человека заключается в том, чтобы под державным водительством какого-нибудь неудачника монарха идти на разгром своей собственной страны, как это случилось в несчастной России в 1914 г., или хотя бы даже и стран соседних, и я пойду с вами под шрапнель, под удушливые газы, на тиф, на всякие муки; докажите мне, что те господа, которые организовали теперь по всему миру небывалую безработицу и нищету, есть государственно-мыслящие, а не государственно-бессмысленные люди, и я буду приветствовать их и помогать им; докажите мне, что версальские каннибалы, только вчера оравшие на весь мир о «последней войне», о «цивилизации, погибающей под угрозой немцев», о союзе народов, каннибалы, под пятой которых стонут теперь сотни миллионов людей, уставших за годы бессмысленной бойни, действительно, знают, что они делают, и я буду с ними...
Недавно один русский профессор доказывал в Берлине, что наше время есть по преимуществу время крушения утопизма, всякой социальной фантастики. Он прав: утопизм рухнул в пучины голода, крови, людоедства. Но вся беда-то наша в том и заключается, что не только фантастика провалилась, но и старые боги рушились в современном катаклизме. Да и кем был порожден этот нездоровый утопизм, как не старыми господами жизни, которые только и сумели, что создать из жизни стойло и закончить свой труд небывалой, позорнейшей бойней.
[Читать далее]…
Из всех зарубежных славянских языков болгарский, несомненно, самый близкий к русскому, но тем не менее мы едва-едва сговаривались с болгарами. Многие слова их звучали чрезвычайно забавно для русского уха: отель был у них хотел, борщ со свининой - свинский борщ, тушеная курица - кокошка задушена, а целый ряд невиннейших русских слов, как та же курица, печка, спички приобретали у наших братушек совсем скандальный смысл...
…
Те обломки старого режима, которые без боя отступали с нами на запад, каким-то чудом сконструировались на чужой территории в разные комиссии и подкомиссии и усиленно навязывали всем нам свои визы, без которых Вы, как беженец, буквально не могли ступить и шагу. Результатом всей этой кипучей деятельности по маранию паспортов штемпелями было, кажется, только более или менее приличное жалованье для членов этих миссий, потеря нескольких дней для беженца в бесплодном стоянии во всех этих идиотских канцеляриях и, наконец, его истошный вопль: «да когда же, наконец, развяжусь я со всем этим начальством, чтобы его совсем черти взяли!..» И сидят, и рассматривают, и марают бумагу, а в передней стоит на костылях несчастный офицер, только что вырвавшийся из Херсонской чрезвычайки: и руки, и ноги у него поджарены, это настоящий мученик, но стоит и он... А когда мы, наконец, измазали наши паспорта до неприличия и выбрались на вокзал, то увидели, что лучшие вагоны забраны как раз самими этими ловкими «миссиями», а нам оставлены одни переполненные теплушки; мопсик батумского губернатора уселся - конечно, бесплатно, - на бархатных подушках первого класса, а наши дети зябли в товарном вагоне. И когда всем этим героям прошлого намекали осторожно, что так ведь и в печать попасть не хитро, то они изволили пренебрежительно махать ручкой:
- Не запугаете - мы к этому привыкли!.. Ха-ха-ха...
Ни того, что сделали они с Россией, ни того, что они делают здесь, - ничего, ничего не понимают!..
И вот наш поезд аккуратно в назначенное время тронулся: генералы, их милые дамы и мопсы в светлых, чистых и теплых вагонах, мы же, скромные общественные работники, раненые, изувеченные и больные офицеры, маленькие дети, как и полагается, в холодных товарных вагонах, в насмешку называемых теплушками. Сердечное отношение болгар несколько смягчает тяжелое впечатление от поведения наших отечественных безобразников. Иногда, когда поезд останавливается на какой-нибудь станции, в пестрой толпе поселян пробегает легким ветерком: «русские... русские!..» и к нам устремляются болгары и мозолистые крестьянские руки торопливо и ласково суют нашим деткам лепешку, орехов, яичко...
Это - уже милостыня...
И невольно навертываются на глаза тяжелые слезы...
Вкруг меня грубоватые, но ласковые лица болгар-селяков... Они уверены, что большевики у них ни в каком случае верха не возьмут: многочисленное и сильное крестьянство их не допустит этого. Те попытки, которые были сделаны коммунистами в том же Бургасе, были беспощадно подавлены войсками. Во главе правительства стоит у них теперь Стамбулийский... Рассказывают, что недавно, когда на него в заседании палаты стала очень уж наседать крайняя левая, он резко оборвал их:
- Пулеметы у меня, господа, всегда готовы... Я вам не Керенский!..
Один из спутников, экспансивный и решительный, настойчиво предлагает нам союз: Россия-Германия-Болгария. Вообще в Болгарии наряду с несомненным и очень глубоким русофильством уживается искреннее и широко распространенное германофильство. …когда спросил я одного болгарина о причине этих глубоких германских симпатий, он, не колеблясь, ответил мне:
- Мы видели их близко. И видели, как умеют они работать. Серьезный народ...
Немалую роль в углублении этих германофильских симпатий играют и союзники, которые слишком уж вошли тут в роль победителей, совершенно забывая, очевидно, что вся история рода человеческого в том и состоит, что «нынче жребий выпал Трое, завтра выпадет другим»... Многое рассказывают о их чрезвычайно развязном поведении в побежденной Болгарии, но ничто не возмущает, кажется, простой народ тут так, как бестактное распоряжение французской оккупационной власти о том, чтобы болгарские войска, возвращаясь с учения, не смели петь, по обычаю, который они переняли у русской армии: болгарские войска, изволите ли видеть, побеждены и должны чувствовать себя униженными, а они точно еще вызов в лицо победителям бросают... И во всяком случае от моего проезда по Балканским государствам у меня, стороннего наблюдателя, осталось вполне определенное впечатление: пресловутый балканский пожар не только не потушен морями безумно пролитой в последние годы крови, но наоборот, горючего материала стараниями версальских мудрецов скопилось тут еще больше.
...
В Белград приехала с Кубани и остановилась в отеле «Москва» сестра покойного государя, вел. кн. Ольга Александровна. На другое же утро ее посетил королевич Александр. Прохожие, завидев у подъезда отеля автомобиль королевича, останавливались, чтобы подождать его выхода.
…когда автомобиль королевича исчез, сзади меня послышался подавленный вздох. Я обернулся - старая артистка московского Большого театра утирала слезы.
- Своего уже нет, так хоть на чужого посмотрим!.. - тихо прошептала она и губы ее прыгали и в глазах снова и снова наливались слезы.
...
Я видел прежнюю, революционную эмиграцию, теперь были предо мной эмигранты с другого общественного полюса. И изумительно: разница была только, во-первых, в возрасте - там были больше все юнцы и юницы, у которых молоко на губах не обсохло, а тут были, большею частью, люди того возраста, который не всегда по праву зовется «почтенным»; во-вторых, те, прежние, заседали целыми днями и ночами в низких, дымных, мало опрятных комнатках какого-нибудь кафе в рабочих кварталах, эти из последних динаров лезли в привычную им обстановку кафе «Москва» или «Restaurant Français», где умели хорошо подать майонез из дунайской стерляди, подогретое бургундское завертывали в чистейшую салфетку, а пирожное было - язык проглотишь. В остальном же поразительное сходство: то же фантазерство, та же беспочвенность, то же полное отсутствие практических навыков, те же ссоры и дрязги. Те, прежние, дымя скверным табаком, за вечер решали и перерешали судьбы всего человечества, а чулки у них были не штопаны и на жилете не хватало пуговиц, эти - и душистая машерочка с крупными бриллиантами в ушах, и ловкий молодой человек с громкой фамилией, уставший от гражданской войны, которую он видел, благодаря хорошим связям, лишь из приятного отдаления, и маститый экс-сановник, - собравшись вокруг мраморных столиков, на которых теснились и пирожные, и кофе черный, и кофе белый, и кюрасо, и шартрез, и шоколад, и пиво, вели бесконечные беседы на тему о том: «а вот если бы я был Деникиным.. причем всегда оказывалось, что на месте Деникина он давным-давно был бы в Москве «и мы не сидели бы с вами, батюшка, в этом кафе...» И это начинается с утра и продолжается до позднего вечера, когда можно идти смотреть в кино новую сенсационную пьесу «только для взрослых» или же перекочевать в «Café Français», где подают такие интересные сюжетцы в чистеньких передничках. Изредка кто-нибудь спохватится, сорвется и улетит похлопотать на счет льготного размена или купить пять-десять английских фунтов: один знакомый, друг известного финансиста, говорил ему, что они непременно пойдут вверх. И он покупает эти фунты, зашибает на этом сотню-другую динаров, ест, торжествуя победу, и каплуна, и стерлядь, и торты, запивает все рейнскими или французскими винами, а то хватит на радостях и «extra dry» или «Cordon rouge». Но еще чаще на своих фунтах он прогорает и тогда длительно киснет и сердито рассуждает на любимую тему о том, что сделал бы он на месте Деникина, но рассуждения эти в огромном большинстве случаев были так же беспочвенны и наивны, как и пылкие дебаты апостолов всечеловечества и земного «рая для всех». Иногда эта партия extra dry пугала бедных сербов грандиозными скандалами - не от того ли они и сдержанны так? - вроде того, который случился как раз при мне. Одна милая компания - к сожалению, все в золотых и серебряных погонах, - напила и наела где-то на несколько тысяч динаров, а потом предложила в уплату - добровольческие «колокольчики»! Хозяин принять эти «деньги» отказался. Тогда веселые молодые люди вынули револьверы и стали орать: как смеют к ним относиться так, когда они за Сербию кровь проливали? И так, публично, оплевали молодые люди свои золотые погоны, которые постольку и ценны ведь, поскольку они чисты.
А другие, тем временем, устав от сидения в «Москве», собирались где-нибудь в другом месте и угощали друг друга более или менее скудными рефератами на тему или «Земельный закон по проекту проф. Билимовича», или «Трагедия русского интеллигента», а то кандидата на российский престол примутся выбирать и моментально разобьются на несколько секций и подсекций. И не видели они, что единственная, им так близкая теперь и серьезная трагедия русской интеллигенции заключается в том, что семьи их сидят, немытые, нечесаные, в одной тесной, нетопленой комнатушке, а в окно страшными глазами смотрит загадочное и в обстановке взбаламученной Европы во всяком случае тяжелое завтра.
И вся эта праздная болтовня, которую набожно слушают десяток наивных сербов, называлась «русским делом» и делу этому придавалось очень большое значение... И если они устраивали концерт, на котором певица-беженка пела для мало музыкальных сербов несколько нежных романсов Чайковского, то это тоже было важное русское дело. И если они основывали на неделю - больше денег не было - серенькую русскую газетку, которая вся состояла из одних опечаток, то и это было русским делом. И как и в старину, все кричали о необходимости объединиться и действовать сообща, но, если это и удавалось, то непременно для вздора: …для посылки человека в Софию, где можно было выгодно спекульнуть сербской валютой, - в ущерб той стране, которая их приютила...
И только очень немногие начали серьезно и скромно завивать прочное гнездо на чужбине: один снял сад и огород под городом, другой открыл скромный комиссионный магазинчик, третий поступил на скромное место в скромный банк...
…
…встречаю на улице И. А. Бунина... Иван Алексеевич страшно нервничал и капризничал: сербы не дали ему квартиры - жаловался он, - наш посол В. Н. Штрандман принял его в передней, на ходу, но всех лучше отличился кн. Г. Н. Трубецкой, который деликатно осведомился у Ивана Алексеевича:
- А вы, собственно, чем же занимаетесь?
- Да так, знаете, пописываю... - сердито отвечал Бунин. - Стишки там разные и все такое...
- Большая сила евреи!.. - говорил он убежденно. - Страшная сила...
Раз вечером… Иван Алексеевич прочел… «Господина из Сан-Франциско». «Господин из Сан-Франциско» это реквием, панихида не только по господам из Сан-Франциско, но и по человеку вообще...
- А когда написали вы эту вещь? - спросил я, когда он кончил.
Оказалось, что во время войны еще.
- Знаю, знаю, что вы скажете!.. - воскликнул он.
- А я все-таки скажу... - отвечал я. - Скажите мне, как это у нас... не у вас, а у всех нас... вяжется редактирование патриотического «Южного Слова», например, пламенные, удивительные страницы «Великого Дурмана» и эта вот панихида, эта по существу страничка из Экклезиаста, как ваш «Господин из Сан-Франциско»?..
- А подите вот, вяжется!..
...
…самое ужасное именно вот это бесстыжее жонглирование этими великими принципами! Ну, лавочник ты, разбойник ты и прекрасно. Так нет, в открытую идти он не хочет - подавай ему торжественное, пышно расшитое мишурой знамя... Припомните только, каких, каких возвышенных лозунгов ни выбрасывали аферисты для этой позорной всесветной бойни. Оказывалось, что воюем все мы - и мы с союзниками, и немцы, все, - за цивилизацию, за свободу народов, за вечный мир и Бог еще знает за что. Буквально предела не было этому бесстыжему ерничеству и вранью!.. И вот закончилось - конечно, ненадолго, - великое преступление всех законов божеских и человеческих и что же? Дикой ненавистью, местью беспримерной дышит этот проклятый версальский договор и из каждой буквы его смотрит, ухмыляясь лукаво, окровавленный лик Сатаны, владыки вселенной. Где свобода для Болгарии, Германии, Ирландии, Индии?.. Что, потоплены в интересах всеобщего мира, флоты Англии, Франции, Америки? Что, торжествует гуманная цивилизация? Ответом может быть только горький, горький смех обманутых простачков. Пляшет Франция, пылает огнями безумия Россия, сопит обожравшаяся золотом всего мира Америка, шлет свои броненосцы и полки во все концы недовольного мира Англия, корчится в муках голода Австрия, задыхается под пятой победителя Германия. О, аферисты!.. О, подлецы!.. И мы хотим призывать их на спасение человека в России!
...
…всюду и везде в вагонах эти новые антисемитские речи и иногда звучат они крайне резко. В одной газете, проездом в Граце, читал я протокол крестьянского съезда, который как раз в это время происходил в этом городе. Речи крестьян-делегатов были ярко окрашены в национально-немецкий цвет и дышали непримиримой ненавистью к еврейству. Особенно колоритно было выступление одного оратора, который воскликнул:
- Теперь во главе управления немецкой Австрией стоить еврей д-р Бауэр, а мы требуем, чтобы на его место стал не доктор и не еврей, а просто немецкий крестьянин [Bauer]!
Съезд устроил оратору шумную овацию.
То же было и здесь: жиды ... жиды ... жиды ... - точно эти жиды только сейчас с неба свалились. На пути в Белград один господин из «миссии», благополучно отступающий на запад, целые часы читал нам лекцию о совершенно сверхъестественном могуществе жидомасонов: у них в Нью-Йорке есть свое тайное правительство, которое посредством кагалов и управляет всем миром. В их руках все банки, вся пресса, все армии - «помните полковника Фриденберга в Одессе?» - все университеты, все...
- Да послушайте, все это - романтика!.. Где же доказательства?
Конечно, доказательство книга Нилуса.
- Да какое же это доказательство? Это только памфлет и очень глупый и малограмотный к тому же...
- Как? Это памфлет?.. Ну, батюшка, чего же вы еще хотите?..
Здесь такой романтики не было, но тем не менее жиды, жиды, жиды...
…докажите мне, что величайшее счастье человека заключается в том, чтобы под державным водительством какого-нибудь неудачника монарха идти на разгром своей собственной страны, как это случилось в несчастной России в 1914 г., или хотя бы даже и стран соседних, и я пойду с вами под шрапнель, под удушливые газы, на тиф, на всякие муки; докажите мне, что те господа, которые организовали теперь по всему миру небывалую безработицу и нищету, есть государственно-мыслящие, а не государственно-бессмысленные люди, и я буду приветствовать их и помогать им; докажите мне, что версальские каннибалы, только вчера оравшие на весь мир о «последней войне», о «цивилизации, погибающей под угрозой немцев», о союзе народов, каннибалы, под пятой которых стонут теперь сотни миллионов людей, уставших за годы бессмысленной бойни, действительно, знают, что они делают, и я буду с ними...
Недавно один русский профессор доказывал в Берлине, что наше время есть по преимуществу время крушения утопизма, всякой социальной фантастики. Он прав: утопизм рухнул в пучины голода, крови, людоедства. Но вся беда-то наша в том и заключается, что не только фантастика провалилась, но и старые боги рушились в современном катаклизме. Да и кем был порожден этот нездоровый утопизм, как не старыми господами жизни, которые только и сумели, что создать из жизни стойло и закончить свой труд небывалой, позорнейшей бойней.
[Читать далее]…
Из всех зарубежных славянских языков болгарский, несомненно, самый близкий к русскому, но тем не менее мы едва-едва сговаривались с болгарами. Многие слова их звучали чрезвычайно забавно для русского уха: отель был у них хотел, борщ со свининой - свинский борщ, тушеная курица - кокошка задушена, а целый ряд невиннейших русских слов, как та же курица, печка, спички приобретали у наших братушек совсем скандальный смысл...
…
Те обломки старого режима, которые без боя отступали с нами на запад, каким-то чудом сконструировались на чужой территории в разные комиссии и подкомиссии и усиленно навязывали всем нам свои визы, без которых Вы, как беженец, буквально не могли ступить и шагу. Результатом всей этой кипучей деятельности по маранию паспортов штемпелями было, кажется, только более или менее приличное жалованье для членов этих миссий, потеря нескольких дней для беженца в бесплодном стоянии во всех этих идиотских канцеляриях и, наконец, его истошный вопль: «да когда же, наконец, развяжусь я со всем этим начальством, чтобы его совсем черти взяли!..» И сидят, и рассматривают, и марают бумагу, а в передней стоит на костылях несчастный офицер, только что вырвавшийся из Херсонской чрезвычайки: и руки, и ноги у него поджарены, это настоящий мученик, но стоит и он... А когда мы, наконец, измазали наши паспорта до неприличия и выбрались на вокзал, то увидели, что лучшие вагоны забраны как раз самими этими ловкими «миссиями», а нам оставлены одни переполненные теплушки; мопсик батумского губернатора уселся - конечно, бесплатно, - на бархатных подушках первого класса, а наши дети зябли в товарном вагоне. И когда всем этим героям прошлого намекали осторожно, что так ведь и в печать попасть не хитро, то они изволили пренебрежительно махать ручкой:
- Не запугаете - мы к этому привыкли!.. Ха-ха-ха...
Ни того, что сделали они с Россией, ни того, что они делают здесь, - ничего, ничего не понимают!..
И вот наш поезд аккуратно в назначенное время тронулся: генералы, их милые дамы и мопсы в светлых, чистых и теплых вагонах, мы же, скромные общественные работники, раненые, изувеченные и больные офицеры, маленькие дети, как и полагается, в холодных товарных вагонах, в насмешку называемых теплушками. Сердечное отношение болгар несколько смягчает тяжелое впечатление от поведения наших отечественных безобразников. Иногда, когда поезд останавливается на какой-нибудь станции, в пестрой толпе поселян пробегает легким ветерком: «русские... русские!..» и к нам устремляются болгары и мозолистые крестьянские руки торопливо и ласково суют нашим деткам лепешку, орехов, яичко...
Это - уже милостыня...
И невольно навертываются на глаза тяжелые слезы...
Вкруг меня грубоватые, но ласковые лица болгар-селяков... Они уверены, что большевики у них ни в каком случае верха не возьмут: многочисленное и сильное крестьянство их не допустит этого. Те попытки, которые были сделаны коммунистами в том же Бургасе, были беспощадно подавлены войсками. Во главе правительства стоит у них теперь Стамбулийский... Рассказывают, что недавно, когда на него в заседании палаты стала очень уж наседать крайняя левая, он резко оборвал их:
- Пулеметы у меня, господа, всегда готовы... Я вам не Керенский!..
Один из спутников, экспансивный и решительный, настойчиво предлагает нам союз: Россия-Германия-Болгария. Вообще в Болгарии наряду с несомненным и очень глубоким русофильством уживается искреннее и широко распространенное германофильство. …когда спросил я одного болгарина о причине этих глубоких германских симпатий, он, не колеблясь, ответил мне:
- Мы видели их близко. И видели, как умеют они работать. Серьезный народ...
Немалую роль в углублении этих германофильских симпатий играют и союзники, которые слишком уж вошли тут в роль победителей, совершенно забывая, очевидно, что вся история рода человеческого в том и состоит, что «нынче жребий выпал Трое, завтра выпадет другим»... Многое рассказывают о их чрезвычайно развязном поведении в побежденной Болгарии, но ничто не возмущает, кажется, простой народ тут так, как бестактное распоряжение французской оккупационной власти о том, чтобы болгарские войска, возвращаясь с учения, не смели петь, по обычаю, который они переняли у русской армии: болгарские войска, изволите ли видеть, побеждены и должны чувствовать себя униженными, а они точно еще вызов в лицо победителям бросают... И во всяком случае от моего проезда по Балканским государствам у меня, стороннего наблюдателя, осталось вполне определенное впечатление: пресловутый балканский пожар не только не потушен морями безумно пролитой в последние годы крови, но наоборот, горючего материала стараниями версальских мудрецов скопилось тут еще больше.
...
В Белград приехала с Кубани и остановилась в отеле «Москва» сестра покойного государя, вел. кн. Ольга Александровна. На другое же утро ее посетил королевич Александр. Прохожие, завидев у подъезда отеля автомобиль королевича, останавливались, чтобы подождать его выхода.
…когда автомобиль королевича исчез, сзади меня послышался подавленный вздох. Я обернулся - старая артистка московского Большого театра утирала слезы.
- Своего уже нет, так хоть на чужого посмотрим!.. - тихо прошептала она и губы ее прыгали и в глазах снова и снова наливались слезы.
...
Я видел прежнюю, революционную эмиграцию, теперь были предо мной эмигранты с другого общественного полюса. И изумительно: разница была только, во-первых, в возрасте - там были больше все юнцы и юницы, у которых молоко на губах не обсохло, а тут были, большею частью, люди того возраста, который не всегда по праву зовется «почтенным»; во-вторых, те, прежние, заседали целыми днями и ночами в низких, дымных, мало опрятных комнатках какого-нибудь кафе в рабочих кварталах, эти из последних динаров лезли в привычную им обстановку кафе «Москва» или «Restaurant Français», где умели хорошо подать майонез из дунайской стерляди, подогретое бургундское завертывали в чистейшую салфетку, а пирожное было - язык проглотишь. В остальном же поразительное сходство: то же фантазерство, та же беспочвенность, то же полное отсутствие практических навыков, те же ссоры и дрязги. Те, прежние, дымя скверным табаком, за вечер решали и перерешали судьбы всего человечества, а чулки у них были не штопаны и на жилете не хватало пуговиц, эти - и душистая машерочка с крупными бриллиантами в ушах, и ловкий молодой человек с громкой фамилией, уставший от гражданской войны, которую он видел, благодаря хорошим связям, лишь из приятного отдаления, и маститый экс-сановник, - собравшись вокруг мраморных столиков, на которых теснились и пирожные, и кофе черный, и кофе белый, и кюрасо, и шартрез, и шоколад, и пиво, вели бесконечные беседы на тему о том: «а вот если бы я был Деникиным.. причем всегда оказывалось, что на месте Деникина он давным-давно был бы в Москве «и мы не сидели бы с вами, батюшка, в этом кафе...» И это начинается с утра и продолжается до позднего вечера, когда можно идти смотреть в кино новую сенсационную пьесу «только для взрослых» или же перекочевать в «Café Français», где подают такие интересные сюжетцы в чистеньких передничках. Изредка кто-нибудь спохватится, сорвется и улетит похлопотать на счет льготного размена или купить пять-десять английских фунтов: один знакомый, друг известного финансиста, говорил ему, что они непременно пойдут вверх. И он покупает эти фунты, зашибает на этом сотню-другую динаров, ест, торжествуя победу, и каплуна, и стерлядь, и торты, запивает все рейнскими или французскими винами, а то хватит на радостях и «extra dry» или «Cordon rouge». Но еще чаще на своих фунтах он прогорает и тогда длительно киснет и сердито рассуждает на любимую тему о том, что сделал бы он на месте Деникина, но рассуждения эти в огромном большинстве случаев были так же беспочвенны и наивны, как и пылкие дебаты апостолов всечеловечества и земного «рая для всех». Иногда эта партия extra dry пугала бедных сербов грандиозными скандалами - не от того ли они и сдержанны так? - вроде того, который случился как раз при мне. Одна милая компания - к сожалению, все в золотых и серебряных погонах, - напила и наела где-то на несколько тысяч динаров, а потом предложила в уплату - добровольческие «колокольчики»! Хозяин принять эти «деньги» отказался. Тогда веселые молодые люди вынули револьверы и стали орать: как смеют к ним относиться так, когда они за Сербию кровь проливали? И так, публично, оплевали молодые люди свои золотые погоны, которые постольку и ценны ведь, поскольку они чисты.
А другие, тем временем, устав от сидения в «Москве», собирались где-нибудь в другом месте и угощали друг друга более или менее скудными рефератами на тему или «Земельный закон по проекту проф. Билимовича», или «Трагедия русского интеллигента», а то кандидата на российский престол примутся выбирать и моментально разобьются на несколько секций и подсекций. И не видели они, что единственная, им так близкая теперь и серьезная трагедия русской интеллигенции заключается в том, что семьи их сидят, немытые, нечесаные, в одной тесной, нетопленой комнатушке, а в окно страшными глазами смотрит загадочное и в обстановке взбаламученной Европы во всяком случае тяжелое завтра.
И вся эта праздная болтовня, которую набожно слушают десяток наивных сербов, называлась «русским делом» и делу этому придавалось очень большое значение... И если они устраивали концерт, на котором певица-беженка пела для мало музыкальных сербов несколько нежных романсов Чайковского, то это тоже было важное русское дело. И если они основывали на неделю - больше денег не было - серенькую русскую газетку, которая вся состояла из одних опечаток, то и это было русским делом. И как и в старину, все кричали о необходимости объединиться и действовать сообща, но, если это и удавалось, то непременно для вздора: …для посылки человека в Софию, где можно было выгодно спекульнуть сербской валютой, - в ущерб той стране, которая их приютила...
И только очень немногие начали серьезно и скромно завивать прочное гнездо на чужбине: один снял сад и огород под городом, другой открыл скромный комиссионный магазинчик, третий поступил на скромное место в скромный банк...
…
…встречаю на улице И. А. Бунина... Иван Алексеевич страшно нервничал и капризничал: сербы не дали ему квартиры - жаловался он, - наш посол В. Н. Штрандман принял его в передней, на ходу, но всех лучше отличился кн. Г. Н. Трубецкой, который деликатно осведомился у Ивана Алексеевича:
- А вы, собственно, чем же занимаетесь?
- Да так, знаете, пописываю... - сердито отвечал Бунин. - Стишки там разные и все такое...
- Большая сила евреи!.. - говорил он убежденно. - Страшная сила...
Раз вечером… Иван Алексеевич прочел… «Господина из Сан-Франциско». «Господин из Сан-Франциско» это реквием, панихида не только по господам из Сан-Франциско, но и по человеку вообще...
- А когда написали вы эту вещь? - спросил я, когда он кончил.
Оказалось, что во время войны еще.
- Знаю, знаю, что вы скажете!.. - воскликнул он.
- А я все-таки скажу... - отвечал я. - Скажите мне, как это у нас... не у вас, а у всех нас... вяжется редактирование патриотического «Южного Слова», например, пламенные, удивительные страницы «Великого Дурмана» и эта вот панихида, эта по существу страничка из Экклезиаста, как ваш «Господин из Сан-Франциско»?..
- А подите вот, вяжется!..
...
…самое ужасное именно вот это бесстыжее жонглирование этими великими принципами! Ну, лавочник ты, разбойник ты и прекрасно. Так нет, в открытую идти он не хочет - подавай ему торжественное, пышно расшитое мишурой знамя... Припомните только, каких, каких возвышенных лозунгов ни выбрасывали аферисты для этой позорной всесветной бойни. Оказывалось, что воюем все мы - и мы с союзниками, и немцы, все, - за цивилизацию, за свободу народов, за вечный мир и Бог еще знает за что. Буквально предела не было этому бесстыжему ерничеству и вранью!.. И вот закончилось - конечно, ненадолго, - великое преступление всех законов божеских и человеческих и что же? Дикой ненавистью, местью беспримерной дышит этот проклятый версальский договор и из каждой буквы его смотрит, ухмыляясь лукаво, окровавленный лик Сатаны, владыки вселенной. Где свобода для Болгарии, Германии, Ирландии, Индии?.. Что, потоплены в интересах всеобщего мира, флоты Англии, Франции, Америки? Что, торжествует гуманная цивилизация? Ответом может быть только горький, горький смех обманутых простачков. Пляшет Франция, пылает огнями безумия Россия, сопит обожравшаяся золотом всего мира Америка, шлет свои броненосцы и полки во все концы недовольного мира Англия, корчится в муках голода Австрия, задыхается под пятой победителя Германия. О, аферисты!.. О, подлецы!.. И мы хотим призывать их на спасение человека в России!
...
…всюду и везде в вагонах эти новые антисемитские речи и иногда звучат они крайне резко. В одной газете, проездом в Граце, читал я протокол крестьянского съезда, который как раз в это время происходил в этом городе. Речи крестьян-делегатов были ярко окрашены в национально-немецкий цвет и дышали непримиримой ненавистью к еврейству. Особенно колоритно было выступление одного оратора, который воскликнул:
- Теперь во главе управления немецкой Австрией стоить еврей д-р Бауэр, а мы требуем, чтобы на его место стал не доктор и не еврей, а просто немецкий крестьянин [Bauer]!
Съезд устроил оратору шумную овацию.
То же было и здесь: жиды ... жиды ... жиды ... - точно эти жиды только сейчас с неба свалились. На пути в Белград один господин из «миссии», благополучно отступающий на запад, целые часы читал нам лекцию о совершенно сверхъестественном могуществе жидомасонов: у них в Нью-Йорке есть свое тайное правительство, которое посредством кагалов и управляет всем миром. В их руках все банки, вся пресса, все армии - «помните полковника Фриденберга в Одессе?» - все университеты, все...
- Да послушайте, все это - романтика!.. Где же доказательства?
Конечно, доказательство книга Нилуса.
- Да какое же это доказательство? Это только памфлет и очень глупый и малограмотный к тому же...
- Как? Это памфлет?.. Ну, батюшка, чего же вы еще хотите?..
Здесь такой романтики не было, но тем не менее жиды, жиды, жиды...