Пётр Балакшин о белоэмигрантах на Дальнем Востоке. Часть X
Из книги Петра Петровича Балакшина «Финал в Китае».
Военный Отдел зарегистрировал всех бывших военнослужащих, приказав им явиться в назначенный срок в Белый Дом.
Собравшиеся были разбиты на группы и распределены по различным отделам: офицерская рота, солдатская рота, казачья сводная сотня, сводный эскадрон и батарея. Была выдана форма, напоминавшая несколько форму гвардейского стрелкового полка. Были назначены еженедельные сборы, по два раза в неделю, для прохождения строевых занятий. Хотя зарегистрировавшихся для прохождения военного строя было не так уж и много, но на бумаге оказалась целая бригада, командиром которой был назначен генерал эмигрантского производства Эглай. Начальником штаба был назначен некто полковник Сокольницкий. Появились командиры частей с адъютантами. В коридорах Белого Дома зазвенели шпоры, замелькали аксельбанты на новых формах, ордена...
По образцу тяньзинского комитета открылись подобные комитеты в Пекине, Чифу и Циндао. Все они подчинялись главному тяньцзинскому отделу, который стал называться Центральным Антикоммунистическим Комитетом.
[Читать далее]Руководители Антикоммунистических Комитетов придавали своей деятельности характер борьбы с коммунизмом. На самом же деле Комитет и его подотделы, как и отделы Бюро по делам Российских Эмигрантов, послушно выполняли поручения японских властей. Усиленно внедрялась в эмиграцию мысль о господствующем положении Японии и ее руководящей роли в Азии по устройству «нового порядка» и постройке «Крыши о Восьми Углах». Некоторые из священнослужителей, включая архиепископа Виктора, главу Православной Пекинской Миссии, возглашали с амвонов о победе японского оружия в Китае и призывали русскую эмиграцию сплотиться вокруг Японии, как единственной страны в Азии, которая якобы вела борьбу с коммунизмом. Но искусственно развивавшийся культ поклонения Японии с трудом прививался в сознании массы эмиграции. С другой же стороны, уклонение от насильственной индоктринации вело за собой неприятные последствия: можно было сразу же попасть в число подозреваемых в пристрастии к коммунизму и очутиться в подвале Белого Дома.
Особенно оживилась деятельность Комитета, когда в июне 1940 года Германия, главная участница оси Берлин-Рим-Токио, лапала на Советскую Россию. Усилились строевые занятия. Двор Белого Дома оказался малым, занятия велись на просторном плацу. Некоторая часть эмиграции воодушевилась надеждой, что гитлеровские армии двинулись на Россию на самом деле ради освобождения ее от коммунистов. Теперь они ждали, что с выступлением Японии освобождение родины будет не за горами. Некоторые из эмигрантов этой категории даже отправились в немецкое консульство поздравлять немцев с успешно развивавшимся наступлением гитлеровской армии и были неприятно удивлены не столько отказом консула принять их, сколько его словами, что «германская армия идет с завоевательными целями, ради благополучия своего народа» и что «он не знает, чему радуются русские люди, если они патриоты».
Когда японские власти решили открыть военное училище для русской молодежи, в пронемецких и прояпонских эмигрантских кругах это было принято, как знак готовности Японии выступить открыто на борьбу за освобождение России. Военное училище расположилось в здании бывшего советского консульства, в котором за три года до этого был совершен разгром членами Антикоммунистического Комитета. Училище было рассчитано на 40 человек. Начальником училища был назначен ген. Эглау, а инспектором - штатский служащий военной миссии Мицузуки, по этому случаю украсивший себя полковничьими погонами российской службы.
В связи с событиями в Европе и возможными событиями на Дальнем Востоке, Антикоммунистический Комитет повел усиленную кампанию по внедрению дисциплины среди эмигрантов. Начались различные репрессивные меры против уклонявшихся от посещения военных занятий. Никакие соображения не принимались во внимание...
Заключение японо-советского пакта дружбы вызвало небезосновательную тревогу в эмигрантской среде. Еще более подозрительными стали казаться настойчивые заверения японских властей, что все, что делает Япония, она делает исключительно ради борьбы с коммунизмом.
За месяц до подписания пакта в Тяньцзине состоялось совещание руководителей и ответственных сотрудников Антикоммунистического Комитета, его отделов, учреждений и предприятий и ряда других эмигрантских организаций. На совещание прибыл начальник Русского Отдела в Северном Китае майор Ватасэ, чтобы сделать следующее заявление:
«...антикоммунистический курс, поднятый Императорским Ниппоном в своей священной миссии проведения нового порядка на Востоке Азии остается непоколебимым при всяких обстоятельствах, почему и неизменен путь российской эмиграции Северного Китая, в своей организованной жизни руководствующейся строгими антикоммунистическими положениями. Политика Ниппона была ясно очерчена министром юстиции генералом Янагава, который на заданный ему в парламенте вопрос ответил: «Возможное сближение с СССР ни в коем случае не может отразиться на антикоммунистической политике Японии. Наоборот, уничтожение коммунизма будет еще упорнее, еще решительнее и в духе антикоминтерновского союза Японии, Италии и Германии».
К своему пояснению политики Японии майор Ватасэ дал еще и указание эмиграции, как ей жить:
«Русская эмиграция сейчас должна следовать принципу «Месши-Хоко», т. е. ничего лишнего, все на благо и пользу отечества и императора. Этим принципом живет сейчас весь японский народ».
Заверению японского майора вторили прояпонские эмигрантские подголоски. На праздновании третьей годовщины основания Антикоммунистического Комитета в Циндао начальник Военно-воспитательного Отдела полковник Б. В. Меленецкий назвал новый курс японской политики «антикоммунистическим курсом» и отвел в нем место для всей эмиграции:
«...в связи с принятым антикоммунистическим курсом перед эмиграцией неуклонно стоит задача готовить себя к служению родине, причем прежняя принятая в Северном Китае система деления эмигрантов на антикоммунистов и аполитичных признана устарелой и теперь должна быть только одна категория - антикоммунистов. Для тех же членов циндаоской эмиграции, кто не сумеет или не пожелает заслужить звание антикоммуниста, остается свободной возможность покинуть пределы Циндао».
Заключение японо-советского пакта дружбы породило слухи о решении японских властей в Северном Китае закрыть Антикоммунистические Комитеты и их отделы. В таком решении ничего не было бы нового. За три-четыре года до этого японские власти закрыли Русский Фашистский Союз в Маньчжурии и Китае, когда он перестал быть им полезен. Пока же японские власти продолжали вести свою двойственную игру. В день подписания японо-советского пакта агентство Домей сообщило о формировании нового антикоммунистического комитета при японской политической миссии в Северном Китае, главной задачей которого является «беспощадная борьба с коммунистическими элементами и широкая пропаганда против коммунистической заразы».
К слухам о возможных изменениях в положении эмиграции в связи с японо-советским пактом дружбы прибавились слухи о готовящейся мобилизации среди эмигрантов. Насколько первые оказались… беспочвенными, настолько вторые подтвердились в самое короткое время. Антикоммунистический Комитет Северного Китая издал приказ о новой регистрации для учета лиц, годных для прохождения военного обучения. Попутно с приказом были опубликованы списки лиц, обязанных явиться в Комитет для прохождения курса военной подготовки. Приказу не подчинились некоторые из родителей русских юношей. Они были вызваны в Комитет, где им предложили «выполнить гражданские обязательства», пригрозив в противном случае «неслыханными осложнениями».
Новая регистрация эмигрантов была проведена во всех городах Северного Китая, русские колонии которых находились под контролем Антикоммунистического Комитета. В Циндао глава Комитета опроверг слухи о всеобщей мобилизации среди эмигрантов, но заявил, что новая регистрация производится для того, чтобы «облегчить прохождение краткого курса военного обучения запасных».
Регистрации подлежали все мужчины от 18 до 40 лет. Мобилизованные отправлялись для прохождения военной подготовки в Тяньцзин, срок которой был установлен от полутора до шести месяцев. После объявления регистрации была прекращена выдача виз на выезд эмигрантов из Циндао, Пекина и Тяньцзина. Для покрытия расходов по содержанию проходящих военную подготовку были произведены сборы среди населения. Фирмы, в которых служили призывные, были обязаны держать их на службе и выплачивать им жалованье, пока те проходили военную подготовку. Евреи не подлежали призыву, но были обязаны вносить денежные взносы в Комитет. Еврейская колония Циндао, например, была обложена данью в 5.000 долларов.
В ноябре 1941 года стало ясно, что война Японии с Соединенными Штатами Америки и Великобританией неизбежна. Утром 8 декабря служащие учреждений, находившихся на Английской концессии, наткнулись на поставленные ночью японцами рогатки. Утренние газеты принесли известие о нападении японского воздушного флота на Жемчужную Гавань на Гаваях. По Английской концессии разъезжали японские грузовики с отрядами жандармов. При некоторых из них были русские добровольцы, назначенные… в качестве переводчиков. Они захватывали английские и американские предприятия, склады и производили обыски квартир. Населению было приказано сдать радио, оперировавшие на коротких волнах. Разрешалось слушать только длинные волны местных станций. Английское и американское население было отправлено в лагерь военнопленных. Положение русских эмигрантов, живших на Английской концессии в сравнительной безопасности от поползновений Антикоммунистического Комитета, стало шатким. Пастухин, Гутман, Караев ликовали: пало убежище для непокорных, теперь весь город оказался в руках японских властей. Те, кто не успели во время выехать в Шанхай, принуждены были пойти на регистрацию в Комитет. Хотя японцы не трогали советских граждан в силу существовавшего тогда пакта дружбы и ненападения между СССР и Японией, положение их было не лучше. Ожидалось нападение Японии и на Советский Союз, что поставило бы советских граждан в разряд военнопленных, подобно американцам и англичанам, над которыми японские власти глумились и издевались как хотели. Поэтому начался обратный поток, и те, кто еще недавно набивали приемную советского консульства, повалили на регистрацию в Антикоммунистический Комитет.
Комитет никогда не был так занят, как теперь. По всякому случаю - падение Сингапура, еще одна новая победа японского оружия, прибытие в Тяньцзин японского генерала - Комитет устраивал парады, присутствие на которых всей русской колонии было обязательным.
Японские власти принялись за расширение порта Тяньзина и постройку военных складов. Они снесли большой парк, созданный русскими старожилами на бывшей русской концессии, и снесли православный храм-памятник над братской могилой воинов, убитых во время боксерского восстания...
Руководителям Антикоммунистического Комитета было поставлено в обязанность следить и докладывать об эмигрантах, неисправно выполнявших правила воздушной обороны... Нарушители даже самых незначительных правил вызывались в Комитет, что обычно означало выговоры и штрафы...
Общее отношение японских властей к русской эмиграции совершенно ясно определил «полковник» Мицузуки: «Русским политики не надо... надо стобы были только послусны».
Особенности развития жизни российской эмиграции в Китае можно определить по ее трем центрам: Харбину, Тяньцзину, Шанхаю. …на каждом были свои темные пятна и особый характер преступлений: в первом похищения людей «ради патриотических целей и борьбы за освобождение родины»; во втором подвал Белого Дома и искоренение крамолы; в третьем политические убийства неугодных «новому порядку» эмигрантских деятелей.
Развитие Тяньцзина, как одного из центров эмиграции, совпало с периодом японской оккупации Китая. У оккупантов накопился изрядный опыт обращения с русской колонией и появился кадр сотрудников, составленный из наиболее оппортунистических элементов эмиграции.
В жизни российской эмиграции в Китае было много испытаний и трудных периодов. Одним из таких был период Тяньцзина, время конца тридцатых и начала сороковых годов. Русская эмиграция подпала целиком под контроль японских организаций типа Бюро по делам Российских Эмигрантов и Антикоммунистического Комитета, во главе которых стояли подобранные люди тоталитарного мышления, ревностные служители «нового порядка», слепые исполнители любой прихоти японских властей...
Тяньцзину следует отдать пальму первенства в установлении генеральной линии для всей российской эмиграции Китая: приведение ее к общему знаменателю, укрепление в ней всеми средствами, включая насильственные, прояпонского единомыслия и верноподданства.
Тон этой генеральной линии красноречиво выражен в следующих словах:
«...несколько слов по адресу тех русских эмигрантов Шанхая, которые злопыхают и не могут даже спокойно слушать рассказы о жизни эмигрантов в Тяньцзине. Многие Антикоммунистический Комитет Тяньцзина называют здесь «Белой Чекой»...
«Микроб раздражения»... не дает покоя русской общественности в Шанхае, претит столь необходимой организованности и сплоченности. Бесконечные разговоры, уговаривания, грязь, споры о первородстве до сих пор разъедают эмиграцию в Шанхае.
Все это в Тяньцзине ушло в область преданий. Все и каждый поставлены на свое место... В Тяньцзине есть много такого, чему приходится лишь только завидовать, живя в Шанхае, и жалеть, что нет здесь пока хозяина, который придет, цукнет на всех, все подожмут пугливо хвосты и залебезят, забывши свое злопыхательство. К сожалению, опыт везде и всюду показывает, что сознание в умы российской эмиграции приходится внедрять только при посредстве палки.
Военный Отдел зарегистрировал всех бывших военнослужащих, приказав им явиться в назначенный срок в Белый Дом.
Собравшиеся были разбиты на группы и распределены по различным отделам: офицерская рота, солдатская рота, казачья сводная сотня, сводный эскадрон и батарея. Была выдана форма, напоминавшая несколько форму гвардейского стрелкового полка. Были назначены еженедельные сборы, по два раза в неделю, для прохождения строевых занятий. Хотя зарегистрировавшихся для прохождения военного строя было не так уж и много, но на бумаге оказалась целая бригада, командиром которой был назначен генерал эмигрантского производства Эглай. Начальником штаба был назначен некто полковник Сокольницкий. Появились командиры частей с адъютантами. В коридорах Белого Дома зазвенели шпоры, замелькали аксельбанты на новых формах, ордена...
По образцу тяньзинского комитета открылись подобные комитеты в Пекине, Чифу и Циндао. Все они подчинялись главному тяньцзинскому отделу, который стал называться Центральным Антикоммунистическим Комитетом.
[Читать далее]Руководители Антикоммунистических Комитетов придавали своей деятельности характер борьбы с коммунизмом. На самом же деле Комитет и его подотделы, как и отделы Бюро по делам Российских Эмигрантов, послушно выполняли поручения японских властей. Усиленно внедрялась в эмиграцию мысль о господствующем положении Японии и ее руководящей роли в Азии по устройству «нового порядка» и постройке «Крыши о Восьми Углах». Некоторые из священнослужителей, включая архиепископа Виктора, главу Православной Пекинской Миссии, возглашали с амвонов о победе японского оружия в Китае и призывали русскую эмиграцию сплотиться вокруг Японии, как единственной страны в Азии, которая якобы вела борьбу с коммунизмом. Но искусственно развивавшийся культ поклонения Японии с трудом прививался в сознании массы эмиграции. С другой же стороны, уклонение от насильственной индоктринации вело за собой неприятные последствия: можно было сразу же попасть в число подозреваемых в пристрастии к коммунизму и очутиться в подвале Белого Дома.
Особенно оживилась деятельность Комитета, когда в июне 1940 года Германия, главная участница оси Берлин-Рим-Токио, лапала на Советскую Россию. Усилились строевые занятия. Двор Белого Дома оказался малым, занятия велись на просторном плацу. Некоторая часть эмиграции воодушевилась надеждой, что гитлеровские армии двинулись на Россию на самом деле ради освобождения ее от коммунистов. Теперь они ждали, что с выступлением Японии освобождение родины будет не за горами. Некоторые из эмигрантов этой категории даже отправились в немецкое консульство поздравлять немцев с успешно развивавшимся наступлением гитлеровской армии и были неприятно удивлены не столько отказом консула принять их, сколько его словами, что «германская армия идет с завоевательными целями, ради благополучия своего народа» и что «он не знает, чему радуются русские люди, если они патриоты».
Когда японские власти решили открыть военное училище для русской молодежи, в пронемецких и прояпонских эмигрантских кругах это было принято, как знак готовности Японии выступить открыто на борьбу за освобождение России. Военное училище расположилось в здании бывшего советского консульства, в котором за три года до этого был совершен разгром членами Антикоммунистического Комитета. Училище было рассчитано на 40 человек. Начальником училища был назначен ген. Эглау, а инспектором - штатский служащий военной миссии Мицузуки, по этому случаю украсивший себя полковничьими погонами российской службы.
В связи с событиями в Европе и возможными событиями на Дальнем Востоке, Антикоммунистический Комитет повел усиленную кампанию по внедрению дисциплины среди эмигрантов. Начались различные репрессивные меры против уклонявшихся от посещения военных занятий. Никакие соображения не принимались во внимание...
Заключение японо-советского пакта дружбы вызвало небезосновательную тревогу в эмигрантской среде. Еще более подозрительными стали казаться настойчивые заверения японских властей, что все, что делает Япония, она делает исключительно ради борьбы с коммунизмом.
За месяц до подписания пакта в Тяньцзине состоялось совещание руководителей и ответственных сотрудников Антикоммунистического Комитета, его отделов, учреждений и предприятий и ряда других эмигрантских организаций. На совещание прибыл начальник Русского Отдела в Северном Китае майор Ватасэ, чтобы сделать следующее заявление:
«...антикоммунистический курс, поднятый Императорским Ниппоном в своей священной миссии проведения нового порядка на Востоке Азии остается непоколебимым при всяких обстоятельствах, почему и неизменен путь российской эмиграции Северного Китая, в своей организованной жизни руководствующейся строгими антикоммунистическими положениями. Политика Ниппона была ясно очерчена министром юстиции генералом Янагава, который на заданный ему в парламенте вопрос ответил: «Возможное сближение с СССР ни в коем случае не может отразиться на антикоммунистической политике Японии. Наоборот, уничтожение коммунизма будет еще упорнее, еще решительнее и в духе антикоминтерновского союза Японии, Италии и Германии».
К своему пояснению политики Японии майор Ватасэ дал еще и указание эмиграции, как ей жить:
«Русская эмиграция сейчас должна следовать принципу «Месши-Хоко», т. е. ничего лишнего, все на благо и пользу отечества и императора. Этим принципом живет сейчас весь японский народ».
Заверению японского майора вторили прояпонские эмигрантские подголоски. На праздновании третьей годовщины основания Антикоммунистического Комитета в Циндао начальник Военно-воспитательного Отдела полковник Б. В. Меленецкий назвал новый курс японской политики «антикоммунистическим курсом» и отвел в нем место для всей эмиграции:
«...в связи с принятым антикоммунистическим курсом перед эмиграцией неуклонно стоит задача готовить себя к служению родине, причем прежняя принятая в Северном Китае система деления эмигрантов на антикоммунистов и аполитичных признана устарелой и теперь должна быть только одна категория - антикоммунистов. Для тех же членов циндаоской эмиграции, кто не сумеет или не пожелает заслужить звание антикоммуниста, остается свободной возможность покинуть пределы Циндао».
Заключение японо-советского пакта дружбы породило слухи о решении японских властей в Северном Китае закрыть Антикоммунистические Комитеты и их отделы. В таком решении ничего не было бы нового. За три-четыре года до этого японские власти закрыли Русский Фашистский Союз в Маньчжурии и Китае, когда он перестал быть им полезен. Пока же японские власти продолжали вести свою двойственную игру. В день подписания японо-советского пакта агентство Домей сообщило о формировании нового антикоммунистического комитета при японской политической миссии в Северном Китае, главной задачей которого является «беспощадная борьба с коммунистическими элементами и широкая пропаганда против коммунистической заразы».
К слухам о возможных изменениях в положении эмиграции в связи с японо-советским пактом дружбы прибавились слухи о готовящейся мобилизации среди эмигрантов. Насколько первые оказались… беспочвенными, настолько вторые подтвердились в самое короткое время. Антикоммунистический Комитет Северного Китая издал приказ о новой регистрации для учета лиц, годных для прохождения военного обучения. Попутно с приказом были опубликованы списки лиц, обязанных явиться в Комитет для прохождения курса военной подготовки. Приказу не подчинились некоторые из родителей русских юношей. Они были вызваны в Комитет, где им предложили «выполнить гражданские обязательства», пригрозив в противном случае «неслыханными осложнениями».
Новая регистрация эмигрантов была проведена во всех городах Северного Китая, русские колонии которых находились под контролем Антикоммунистического Комитета. В Циндао глава Комитета опроверг слухи о всеобщей мобилизации среди эмигрантов, но заявил, что новая регистрация производится для того, чтобы «облегчить прохождение краткого курса военного обучения запасных».
Регистрации подлежали все мужчины от 18 до 40 лет. Мобилизованные отправлялись для прохождения военной подготовки в Тяньцзин, срок которой был установлен от полутора до шести месяцев. После объявления регистрации была прекращена выдача виз на выезд эмигрантов из Циндао, Пекина и Тяньцзина. Для покрытия расходов по содержанию проходящих военную подготовку были произведены сборы среди населения. Фирмы, в которых служили призывные, были обязаны держать их на службе и выплачивать им жалованье, пока те проходили военную подготовку. Евреи не подлежали призыву, но были обязаны вносить денежные взносы в Комитет. Еврейская колония Циндао, например, была обложена данью в 5.000 долларов.
В ноябре 1941 года стало ясно, что война Японии с Соединенными Штатами Америки и Великобританией неизбежна. Утром 8 декабря служащие учреждений, находившихся на Английской концессии, наткнулись на поставленные ночью японцами рогатки. Утренние газеты принесли известие о нападении японского воздушного флота на Жемчужную Гавань на Гаваях. По Английской концессии разъезжали японские грузовики с отрядами жандармов. При некоторых из них были русские добровольцы, назначенные… в качестве переводчиков. Они захватывали английские и американские предприятия, склады и производили обыски квартир. Населению было приказано сдать радио, оперировавшие на коротких волнах. Разрешалось слушать только длинные волны местных станций. Английское и американское население было отправлено в лагерь военнопленных. Положение русских эмигрантов, живших на Английской концессии в сравнительной безопасности от поползновений Антикоммунистического Комитета, стало шатким. Пастухин, Гутман, Караев ликовали: пало убежище для непокорных, теперь весь город оказался в руках японских властей. Те, кто не успели во время выехать в Шанхай, принуждены были пойти на регистрацию в Комитет. Хотя японцы не трогали советских граждан в силу существовавшего тогда пакта дружбы и ненападения между СССР и Японией, положение их было не лучше. Ожидалось нападение Японии и на Советский Союз, что поставило бы советских граждан в разряд военнопленных, подобно американцам и англичанам, над которыми японские власти глумились и издевались как хотели. Поэтому начался обратный поток, и те, кто еще недавно набивали приемную советского консульства, повалили на регистрацию в Антикоммунистический Комитет.
Комитет никогда не был так занят, как теперь. По всякому случаю - падение Сингапура, еще одна новая победа японского оружия, прибытие в Тяньцзин японского генерала - Комитет устраивал парады, присутствие на которых всей русской колонии было обязательным.
Японские власти принялись за расширение порта Тяньзина и постройку военных складов. Они снесли большой парк, созданный русскими старожилами на бывшей русской концессии, и снесли православный храм-памятник над братской могилой воинов, убитых во время боксерского восстания...
Руководителям Антикоммунистического Комитета было поставлено в обязанность следить и докладывать об эмигрантах, неисправно выполнявших правила воздушной обороны... Нарушители даже самых незначительных правил вызывались в Комитет, что обычно означало выговоры и штрафы...
Общее отношение японских властей к русской эмиграции совершенно ясно определил «полковник» Мицузуки: «Русским политики не надо... надо стобы были только послусны».
Особенности развития жизни российской эмиграции в Китае можно определить по ее трем центрам: Харбину, Тяньцзину, Шанхаю. …на каждом были свои темные пятна и особый характер преступлений: в первом похищения людей «ради патриотических целей и борьбы за освобождение родины»; во втором подвал Белого Дома и искоренение крамолы; в третьем политические убийства неугодных «новому порядку» эмигрантских деятелей.
Развитие Тяньцзина, как одного из центров эмиграции, совпало с периодом японской оккупации Китая. У оккупантов накопился изрядный опыт обращения с русской колонией и появился кадр сотрудников, составленный из наиболее оппортунистических элементов эмиграции.
В жизни российской эмиграции в Китае было много испытаний и трудных периодов. Одним из таких был период Тяньцзина, время конца тридцатых и начала сороковых годов. Русская эмиграция подпала целиком под контроль японских организаций типа Бюро по делам Российских Эмигрантов и Антикоммунистического Комитета, во главе которых стояли подобранные люди тоталитарного мышления, ревностные служители «нового порядка», слепые исполнители любой прихоти японских властей...
Тяньцзину следует отдать пальму первенства в установлении генеральной линии для всей российской эмиграции Китая: приведение ее к общему знаменателю, укрепление в ней всеми средствами, включая насильственные, прояпонского единомыслия и верноподданства.
Тон этой генеральной линии красноречиво выражен в следующих словах:
«...несколько слов по адресу тех русских эмигрантов Шанхая, которые злопыхают и не могут даже спокойно слушать рассказы о жизни эмигрантов в Тяньцзине. Многие Антикоммунистический Комитет Тяньцзина называют здесь «Белой Чекой»...
«Микроб раздражения»... не дает покоя русской общественности в Шанхае, претит столь необходимой организованности и сплоченности. Бесконечные разговоры, уговаривания, грязь, споры о первородстве до сих пор разъедают эмиграцию в Шанхае.
Все это в Тяньцзине ушло в область преданий. Все и каждый поставлены на свое место... В Тяньцзине есть много такого, чему приходится лишь только завидовать, живя в Шанхае, и жалеть, что нет здесь пока хозяина, который придет, цукнет на всех, все подожмут пугливо хвосты и залебезят, забывши свое злопыхательство. К сожалению, опыт везде и всюду показывает, что сознание в умы российской эмиграции приходится внедрять только при посредстве палки.