Вадим Белов о белых в эмиграции. Часть VI
Из книги Вадима Белова «Белое похмелье».
Если всякое революционное движение влечет за собой, помимо временного упадка культурного уровня страны и народа, выявление скрытых, но живых и незримо действующих свойств характера данного народа, свойств, в сущности говоря, создающих и вызывающих это революционное движение и направляющих его затем по тому или иному руслу, то эмиграция как таковая, причины, ее вызвавшие, настроение эмигрантских умов и самые условия создавшегося быта на чужбине, неизбежно выносят на поверхность те стороны человеческого духа, которые в иных условиях жизни, до этого, хотя и существовали где-то в недрах естества, но почти не действовали и никакого влияния на течение духовной жизни не оказывали.
С этими качествами эмигрантской индивидуальности, качествами, проявившимися с исключительной ясностью после крушения идеи интервенции, приходится считаться при изучении процесса идейного раскола и физического разброда русской эмиграции в наши дни.
[Читать далее]Чисто реальный и даже эгоистичный путь мышления в области оценки обстановки и намечающихся перспектив (что, впрочем, естественно для рядового гражданина-беженца) привел, собственно говоря, огромное большинство их в эмиграцию, как было сказано выше, теперь же этот общечеловеческий эгоизм, проломивший кору лже-единой декоративной белой идейности, выпирая наружу, просачивается с исключительной наглядностью в вопросе о той, для эмиграции «приемлемой», «будущей России», о которой все и каждый из них так мечтают.
Следует повторить, что и без того весьма неясное и бесконечно растяжимое понятие о «будущей России», понятие, над конкретным расшифрованием которого трудятся досужие предтечи всех эмигрантских толков, это понятие в широких массах эмиграции, - не занимающейся научными прогнозами, а предвидящей будущее таким, каким им бы хотелось его видеть, - перестало быть унитарным уже давно, а под влиянием личных вкусов, надежд, привычек и пожеланий раздробляется на множество самостоятельных и разнообразных форм и представлений.
В невероятно пестрой гуще бывших людей: губернаторов, ресторанных скрипачей, банкиров, интендантов, учителей и боевых офицеров, шулеров и спекулянтов, купцов и бесприютных интеллигентов, чиновников, попов, журналистов, ветеринаров и биржевых зайцев - в той гуще, запечатанной в банку закупоренных границ под общим ярлыком «русская эмиграция», каждая беженская букашка поклоняется своему божку, носит в сердце мечту о своей России.
Маниловы, Собакевичи, Головлевы и Аристарх Федорович Балахнов толпятся у закусочных столов европейских ресторанов, представляя постороннему обозревателю живописную галерею «помещичьих затылков» и «дворянских задов».
Безземельные ныне магнаты, распаленные рюмками национального нектара, не растратившие до сих пор балласта помещичьих животов и культивированного веками самопоклонения, с жаром толкуют о «будущей России».
Они, несомненно, прогрессисты и сторонники революции: в свое время они носили алые бантики в петлицах, снимали шапки перед марсельезой и голосовали в Учредительное Собрание за кадетский список, они тоже жаждут реформ в «будущей России», но, конечно, реформ «разумных», т. е. таких, которые не коснулись бы их интересов.
- Когда освободят Россию, - начинает генерал Бетрищев, потряхивая густыми эполетами.
- ...Мы построим в своих имениях дворцы с башнями, - сладко подхватывает Манилов, - на балконе помещик будет пить чай с бубликами, а внизу крестьяне будут водить хоровод и петь марсельезу.
- ...Можно будет учредить особую комиссию, - подает голос полковник Кошкаров, но его перебивает, блистая патентованными зубами, Аристарх Федорович Балахнов:
- Мне пришла блестящая мысль... У въезда в Ханские пруды я воздвигну американскую статую Свободы или дощатую Эйфелеву башню с надписью: «Пить пей, но дело разумей!» или можно еще так: «Освобожденные крестьяне - своему барину!». Будет и трогательно и эффектно.
У этих россиян железная идеология.
«Благодарю Тебя, Боже, что ты сподобил меня преставиться не в один час с этими холопами!» - воскликнул, умирая, старый барин Головлев.
«Будет наша Россия - будет и армия, будет армия - будет и интендантство», - глотая слюну, шепчут белые спецы по хозяйственной части.
Боевые офицеры втайне мечтают о полках и дивизиях, фуражных, прогонных, подъемных и полевых порционных, банкиры - о концессиях, инженеры - о ломаных паровозах, купцы - подрядах.
Старенький чиновник из бывших пенсионеров, бежавший неизвестно для чего и от чего, весь вылинявший, потертый и облезлый, смотрит на вас слезливым взором поверх водочного графина.
- А цены, цены-то... Помните?.. зайдешь, бывало, с морозца... два целковых в кармане; Вандербильд, да и только... Тридцать копеек графинчик, двадцать пять буженина с картошкой, пятачок - огурец, гривенник - бутылка пива... Итого - 70 копеек да человеку еще гривенник от щедрот... Вот она, жизнь-то!.. Эх, Россия, наша Россия обильная - неужто все это так и сгинуло?
Каждый из них рисует себе «будущую» свою Россию именно такой, какой ему хочется ее видеть. Ему дела нет до соседа, который представляет ее себе совсем другой, быть может, совсем диаметрально противоположной, и это глубокое непонимание друг друга и пользы единения, это неумение объединиться рождает силу, разлагающую и дробящую единое тело России № 2.
Из этой же сложной и вкоренившейся в сознание масс дифференциации в вопросе о «будущей» России вытекает все назревающая и углубляющаяся в некоторых кругах потребность мести тем, кто тормозит и препятствует достижению заветных индивидуальных целей.
Ненависть, незабытые обиды, недосягаемость намеченных идеалов и все осложняющаяся внешняя обстановка быта вызывают по адресу виновников происходящего жажду отмщения в некоторых кругах и в широких, - как всякая толпа недальновидных и легко подвергающихся панике, - массах. Кроме того, духовная ломка, протекающая не без болезненных осложнений, переживаемая эмиграцией на пути переоценки ценностей и самокритики, способствует накоплению чувства озлобления и мести к вождям и деятелям сегодняшней России.
Эта категория эмигрантов-мстителей довольно велика и весьма разнообразна. Под знамена мести собрались желчные ненавистники, разоренные собственники, свергнутые властелины и просто уязвленные в своих правах и привилегиях лица всех возрастов, полов, профессий и социальных положений.
Шелковая дамочка, украшенная бриллиантами, но не брезгующая и иностранной филантропией, - дамочка, путающая Меттерниха с Меттерлинком и Гарибальди с Чинизелли, но, тем не менее, слывущая в своем эмигрантском салоне женщиной исключительно авторитетной и передовой, пропагандирует везде и всюду - в своей гостиной, в кафе, в театральном зале - погромы.
Подагрический человеконенавистник, отпрыск дореформенно-белой кости, сладостно мечтает о крепостном праве, с пеною у рта доказывает его необходимость для русского крестьянина и сладко распускает слюни при мысли, как бы славно он порол в своей «будущей России» мужиков какой-нибудь Дрыгаловки или Дашкиной Стыдобушки, всех без исключения, утром и вечером, ежедневно «для порядка» и приговаривал бы:
«Вот тебе советская власть, вот тебе диктатура пролетариата, вот тебе, сукину сыну, всемирная революция и профсоюз в придачу...»
Контрразведчики из гвардейских ротмистров тоскуют о недовешанных на юге коммунистах...
Юнцы из неудавшихся или недоношенные государственные деятели сюсюкают о том, что карание есть прерогатива власти и что «законная власть, придя в Россию, будет великодушна к народу, но беспощадна к изменникам»...
Другие и прочие, вплоть до мелкой обывательщины, до квартирной хозяйки, озлобленной на свою бывшую прислугу, - такие же жалкие, налитые желчью в своем эгоистическом сладострастии неудовлетворенной мстительности.
- Мы им покажем рабоче-крестьянскую власть!.. Только бы нам добраться, а там мы уже им пропишем... и т. д.
Эгоизм, злопамятность и мстительность, из этого эгоизма, проистекающая, как свойства души, присущие в большей или меньшей мере каждому человеку, будучи разжигаемы неблагоприятно сложившейся обстановкой и не сдерживаемыми условиями общепринятых приличий и этики, умноженные на огромную численность индивидуумов, подверженных их действию, представляют собою уже солидную моральную силу, обусловливающую ту глухую, неразумную и негибкую оппозицию советской идее, которая проявилась в русской эмиграции с первых дней белого движения.
Но в систему стройного взаимодействия этих психологических сил, действующих в параллельных направлениях, вошла клином еще одна, нарушившая эту стройность, скрытым своим действием расшатавшая фундамент оппозиции и способствовавшая процессу распада. Эта сила - проявление уже не того естественного коллективного эгоизма, которое свойственно в той или иной мере всякому разумному существу и может быть отнесено к разряду почти инстинктивных проявлений, как, например, инстинкт самоохранения, действующий вне сферы решений разума и движимый силой, не подчиняющейся практическим умозаключениям, а исключительно вековым велениям природы, - эта сила тоже эгоизм, но эгоизм абсолютный, индивидуальный, не свойственный всем без исключения, мелкий, беспринципный, бесконечно гибкий и растяжимый, патологическая разновидность эгоизма компромиссного свойства, но не идейно-компромиссного, а ложного, фальшивого, приспособляющегося и в то же время стыдящегося своей приспособляемости.
Этот мелкий и, благодаря своему лицемерию, неопрятный эгоизм располагает свои корни в той же почве переоценки и разочарования в белом движении.
Поскольку рухнула белая сила, взгляды лиц, этому эгоизму подверженных, тотчас же обратились в сторону Советской России, и естественно, что в ней, а не в другом месте, начали они строить воздушные замки своего будущего.
- Ну, что же, если не удалось свалить большевиков и устроиться с белыми, попробуем теперь укрепить этих большевиков, чтобы из них выжать возмещение за понесенные убытки и жертвы...
Эта меркантильная, проще - шкурная «смена вех» получила значительное распространение в широких массах отколовшейся эмиграции, разочаровавшейся и прижатой жизнью...
К перечисленным выше общечеловеческим качествам - эгоизм, мстительность и алчность, - выявившихся ярко в эмиграции и сыгравших в ней роль дробящих сил и ломающих рычагов, надо прибавить умышленно искаженное и многообразное понятие о патриотическом долге, легкомыслие, толкнувшее многих в чуждое их взглядам и убеждениям предприятие, отсутствие терпимости в отношении инакомыслящих - качества, столько необходимого для успешной коллективной работы и, наконец, столь, к сожалению, характерное для русского обывателя пристрастье к сплетням, стыдным дрязгам и междуусобной грызне.
Сумма перечисленных выше качеств человеческого духа, - в данном случае эмигрантского, - выявившихся в свое время и под влиянием упомянутых причин выступивших в качестве активных сил, дала толчок и способствовала процессу дальнейшего идейного расслоения и раздробления эмигрантского мировоззрения.
Самостоятельных и полусамостоятельных группировок наметилось и определилось множество; социалистические и несоциалистические, тайно монархические и явно реакционные партии раскололись на обоюдно враждебные, активные, а главное - непримиримые группы, междуусобный бой вспыхнул на всем протяжении пресловутого эмигрантского «единого фронта».
По каким же путям направилась вырвавшаяся наружу обоюдная ненависть отдельных групп, в чем усматривают представители одной группы невозможность слиться с соседней и вообще в чем обвиняют и упрекают все они друг друга?
Обвинений, упреков и поводов для вражды оказывается немало, и все они лежат в общей плоскости заподозревания инакомыслящих в недобросовестном отношении к общей цели, обвинения их в сопротивлении достижению этой цели способом, предлагаемым другой группой, а потому каждая эмигрантская политическая группировка стремится опорочить методы и приемы борьбы, рекомендуемые инакомыслящей группой.
Причин же для обоснования непримиримости выдвинутого немного.
В первом случае каждая определившаяся политическая группировка в эмиграции склонна усматривать в деятельности соседней «инакомыслящей» помеху для развития активной работы в целях свержения большевиков. Лучшим способом - способов же тех теперь, после краха единого и самого верного - вооруженного - народилось ровно столько, сколько народилось эмигрантских групп - лучшим способом для успешного осуществления этой борьбы за свержение большевиков почитается, конечно, свой собственный: прочие же, предлагаемые инакомыслящими, все без исключения никуда не годны и подвергаются безжалостной критике.
Проповеднику того или иного метода действия, так еще недавно проповедовавшему единую белую религию, ныне представляется диким, как может и смеет другой рекомендовать и навязывать иной способ. Эту настойчивость оппонента он, в лучшем случае, объясняет недоумством последнего или упрямством. В этом подходе к вопросу обрисовывается вся узкость мещанского мышления такого проповедника, пренебрегающего критикой и принципом разумной терпимости, ради огульного и голословного причисления к ереси всего, что не отвечает его взглядам.
Во втором случае каждая отколовшаяся группа, рассматривающая тактику своих инакомыслящих соседей, как тормоз общему делу, углубляя и развивая эту мысль, склонна истолковывать такой образ действия соседей уже не как недоумство, а как сознательную и организованную измену общему делу, совершаемую, конечно, уже в личных и корыстных целях. Постоянное высказывание без всяких оснований подозрения в корысти и подкупах, вообще, весьма распространено в эмиграции. Эта черта только способна подтвердить уже высказанное мнение о безграничном легкомыслии эмиграции, с другой же стороны - собственную ее нравственную беспочвенность, видимо, сознаваемую и дающую основание заподозревать в своих недавних единомышленниках и соратниках способность на подобные поступки.
В третьем случае раздробившиеся группы упрекают друг друга в несоответствии деятельности той или другой с патриотическим долгом и истинными интересами народа.
В междуусобной борьбе все средства оказались хороши, пригодился даже и патриотизм, позабытый было, растрепанный по партийным митингам первого лета революции, возродившийся затем под белыми знаменами, чтобы дополнить и оправдать рьяность погромной нагайки казака и непогрешимую чистоту формулы «бей жидов - спасай Россию», странствовавшей потом в обозе белой армии вместе с Освагами, контрразведчиками и прочими медикаментами от красной лихорадки до Орла и обратно и, наконец, вместе с последней белой армией бултыхнувшейся в Черное море.
Патриотическая идея, взятая в шоры, заключенная в желательной формы колодку, подобно ноге китаянки, и по мере надобности либо возносимая на пьедестал, либо предаваемая забвению в пыли архивов, патриотическая идея - гибкая, эластичная и бесконечно растяжимая в умелых руках - служила неизменно и царям, и капиталу, и, наконец, отечественной реакции.
Русская эмиграция определенно правого толка, в своей политической работе освещаемого нами периода, вступила на путь широкого использования реставрированной идеи патриотизма, как нового идейного базиса для обоснования продолжения борьбы против существующей в России власти и оправдания множества связанных с этой дальнейшей борьбой реальных нелогичностей и идейных несоответствий.
Создалась в эмиграции даже специальная точка зрения на русский вопрос - патриотическая, т. е. такая, которая не ограничивала принципиальной стороны своих воззрений и своей антисоветской деятельности рамками тезисов программ той или другой партии, и идеологию свою - целями, поставленными этими партиями перед собой, а просто объясняет свою проповедь анти-большевизма непогрешимостью ею же самою выдвинутой аксиомы: «борьба с советской властью есть патриотический долг».
Защитники этой формулы, устанавливая идею патриотизма в качестве центрального стержня их противосоветского сооружения, допустили при этом столько нелогичностей, столько легкомыслия, столько обидного расчета на незрелость эмигрантских умов, наконец, столько противоречий сказанному ранее, что самое выявление всех этих дефектов нового эмигрантского сооружения на ложно-патриотическом фундаменте расшатывает его основание и лишает его устойчивости...
Идея патриотизма, насильственно привлеченная на службу делу, по существу антинациональному и опирающемуся, главным образом, на классовый эгоизм и материальную заинтересованность, представлялась в настолько явном отвратительном виде, что вскоре вызвала в противоположном лагере нарождение нового здорового патриотизма, основной и первоочередной задачей которого явилась идейная критика изуродованных форм и фальсифицированного их содержимого первого, а также доказательств истинно патриотической природы той борьбы, которую необходимо вести с активными выпадами ложно патриотической деятельности правой эмиграции.
Отсюда народился «национал-большевизм».
Не останавливаясь специально на двух противоположных природах патриотизма, наблюдаемых в эмиграции, - Бурцевской и Устряловской, - укажем лишь, что в качестве определения характера первого из них как нельзя лучше подходят слова Смайльса:
«Многое из того, что в наше время носит громкое название патриотизма, - не что иное, как просто ханжество и узость мысли; патриотизм этот проявляется на национальных предрассудках, фантазиях и национальной ненависти. Он высказывается не делами, а хвастовством, криками и жестами и т. д.»
…наличность двух противоположных понятий о патриотизме еще более заостряет невозможность создания единой эмигрантской идеологии.
В то время как одна часть эмиграции, исповедующая старую ложную веру Бурцева, опирающуюся на безусловное признание большевиков единственными и злонамеренными виновниками болезненных заострений углов русского вопроса, другая, более прогрессивная и проявляющая меньше политической нетерпимости, разобралась в идеях и событиях и - правда, осторожно и с оглядкой - стала примыкать к новому патриотизму национал-большевиков, проповедываемому «сменовеховцами». Таким образом определился… еще один раскол и на этот раз наиболее яркий и окончательный; берега расходились навсегда, ибо один усматривал благо родины в свержении большевиков во что бы то ни стало, тогда как другой усматривал его в признании и поддержании тех же большевиков.
Линия поведения советских делегаций в Генуе и Гааге только укрепила точку, зрения национал-большевиков, подтвердив правильность возлагавшихся ими надежд и упований, и в то же время расшатала фундамент белого патриотизма, с такой уверенностью говорившего о неминуемом повторении Бреста в Генуе, о новых унижениях, которых будет стоить России по вине большевиков генуэзское соглашение, и о том национальном закабалении к иностранцам, в которое предполагали ввергнуть Россию эти большевики через Геную.
Что же касается до «интересов русского народа», то т. к. каждая из эмигрантских групп признает себя единственной, выражающей своей тактикой действительную волю этого народа, и говорит от его имени, то естественно, что всякое течение, оппозиционное их тактикам, они признают «не соответствующим интересам русского народа»...
Эта легкомысленная и до глупости самоуверенная точка зрения способна лишь подтвердить несерьезность отношения эмигрантских политиков к столь существенным вопросам и непонимание ими современной обстановки, духа и воли народа, его потребностей и его взглядов на пережитый уже и ныне переживаемый период революции.
Четвертый случай - все враждующие между собой эмигрантские группировки подозревают друг друга в стремлении во что бы то ни стало захватить власть раньше других и использовать этот захват в интересах собственной партии, класса или даже просто группы руководящих лиц.
Мало того, предположения, подобные высказываемым в данном случае, роняют прежде всего в глазах общественного мнения самих заподазривающих, так как выявляют с полной определенностью характер этой «борьбы за Россию», ведущейся, по-видимому, ими самими и их оппонентами совсем не «за Россию», а за господство личное, узко-партийное или классовое; мало этого, всеобщая подозрительность в этом направлении абсолютно исключает всякую возможность соглашения оппонентов и спайки пресловутого «единого белого фронта», ибо, раз люди готовы подозревать - они не уважают, если же не уважают, то не окажут даже временного доверия, если же не будет хотя бы временного доверия между белыми группировками, - хотя бы чисто формального, впредь до достижения первого этапа их плана - свержения большевиков, - разве можно ожидать единодушия, единства действия и обоюдной поддержки, столь необходимой во всякой борьбе?!.
Наконец, пятый случай - все без исключения враждующие группировки упрекают друг друга в том, что, не соглашаясь с доводами и тактикой, им рекомендуемой, они способствуют охладеванию дружеских отношений Антанты к русской эмиграции вообще.
С этим нельзя не согласиться, но к этому можно добавить многое.
Вся эта междуусобица, такая некрасивая, неуместная, недостойная культурного слоя нации, весь этот разброд, такой явный, бесстыдный и такой антипатриотический по существу, не только способен охладить симпатии Европы к эмиграции, но совершенно определенно и неудержимо роняет престиж последней в глазах этой Европы.
Какое уважение, какое доверие может питать старая, хитрая, умудренная опытом Европа к этой эмиграции, когда одно крыло ее устами Бурцева ежедневно критикует, кричит про Милюкова, что он - предатель и, вероятно, подкупленный, тогда как другое, устами Милюкова, кричит по адресу Бурцева, что он - выживший из ума фанатик, работающий на французские деньги. Какое уважение и доверие может питать Европа к эмигрантской массе, в недрах которой происходит беспрерывное желчное брожение непонимания и ненависти, где по примеру крупных вождей дерутся и ругаются мелкие калифы на час, а по их примеру и совсем уже микроскопические ячейки бело-черного человеконенавистничества спешат вонзить свое ядовитое жало в бок ближайшего соседа.
Естественно, что этот разброд роняет бесповоротно престиж эмиграции в глазах Европы и тем самым пресекает всякую возможность возобновления дальнейшей борьбы этой эмиграции с Советской Россией, о чем первая еще мечтает...
Естественно также, что этот разброд, эта грызня, эта беспрерывная свара, разрушает и самое эмиграцию, расшатывает ее единые устои, растрачивает ее силу, подрывает ее доверие к вождям и толкает ее на путь искания новых идеалов.
Наконец, естественно, что этот разброд, разрушая и разъедая эмиграцию, укрепляет невольно, как в глазах Европы и в самой эмиграции, идею советовластия, ибо эмигрантскому разброду, с вытекающим отсюда неуспехом, противопоставляется единство воли и энергии, даровавшее столько успехов России под властью советов.
И вот на эту почву, разрыхленную стихийным эмигрантским разбродом, падает семя отрезвления во имя будущей жизни, труда и блага России.
Если всякое революционное движение влечет за собой, помимо временного упадка культурного уровня страны и народа, выявление скрытых, но живых и незримо действующих свойств характера данного народа, свойств, в сущности говоря, создающих и вызывающих это революционное движение и направляющих его затем по тому или иному руслу, то эмиграция как таковая, причины, ее вызвавшие, настроение эмигрантских умов и самые условия создавшегося быта на чужбине, неизбежно выносят на поверхность те стороны человеческого духа, которые в иных условиях жизни, до этого, хотя и существовали где-то в недрах естества, но почти не действовали и никакого влияния на течение духовной жизни не оказывали.
С этими качествами эмигрантской индивидуальности, качествами, проявившимися с исключительной ясностью после крушения идеи интервенции, приходится считаться при изучении процесса идейного раскола и физического разброда русской эмиграции в наши дни.
[Читать далее]Чисто реальный и даже эгоистичный путь мышления в области оценки обстановки и намечающихся перспектив (что, впрочем, естественно для рядового гражданина-беженца) привел, собственно говоря, огромное большинство их в эмиграцию, как было сказано выше, теперь же этот общечеловеческий эгоизм, проломивший кору лже-единой декоративной белой идейности, выпирая наружу, просачивается с исключительной наглядностью в вопросе о той, для эмиграции «приемлемой», «будущей России», о которой все и каждый из них так мечтают.
Следует повторить, что и без того весьма неясное и бесконечно растяжимое понятие о «будущей России», понятие, над конкретным расшифрованием которого трудятся досужие предтечи всех эмигрантских толков, это понятие в широких массах эмиграции, - не занимающейся научными прогнозами, а предвидящей будущее таким, каким им бы хотелось его видеть, - перестало быть унитарным уже давно, а под влиянием личных вкусов, надежд, привычек и пожеланий раздробляется на множество самостоятельных и разнообразных форм и представлений.
В невероятно пестрой гуще бывших людей: губернаторов, ресторанных скрипачей, банкиров, интендантов, учителей и боевых офицеров, шулеров и спекулянтов, купцов и бесприютных интеллигентов, чиновников, попов, журналистов, ветеринаров и биржевых зайцев - в той гуще, запечатанной в банку закупоренных границ под общим ярлыком «русская эмиграция», каждая беженская букашка поклоняется своему божку, носит в сердце мечту о своей России.
Маниловы, Собакевичи, Головлевы и Аристарх Федорович Балахнов толпятся у закусочных столов европейских ресторанов, представляя постороннему обозревателю живописную галерею «помещичьих затылков» и «дворянских задов».
Безземельные ныне магнаты, распаленные рюмками национального нектара, не растратившие до сих пор балласта помещичьих животов и культивированного веками самопоклонения, с жаром толкуют о «будущей России».
Они, несомненно, прогрессисты и сторонники революции: в свое время они носили алые бантики в петлицах, снимали шапки перед марсельезой и голосовали в Учредительное Собрание за кадетский список, они тоже жаждут реформ в «будущей России», но, конечно, реформ «разумных», т. е. таких, которые не коснулись бы их интересов.
- Когда освободят Россию, - начинает генерал Бетрищев, потряхивая густыми эполетами.
- ...Мы построим в своих имениях дворцы с башнями, - сладко подхватывает Манилов, - на балконе помещик будет пить чай с бубликами, а внизу крестьяне будут водить хоровод и петь марсельезу.
- ...Можно будет учредить особую комиссию, - подает голос полковник Кошкаров, но его перебивает, блистая патентованными зубами, Аристарх Федорович Балахнов:
- Мне пришла блестящая мысль... У въезда в Ханские пруды я воздвигну американскую статую Свободы или дощатую Эйфелеву башню с надписью: «Пить пей, но дело разумей!» или можно еще так: «Освобожденные крестьяне - своему барину!». Будет и трогательно и эффектно.
У этих россиян железная идеология.
«Благодарю Тебя, Боже, что ты сподобил меня преставиться не в один час с этими холопами!» - воскликнул, умирая, старый барин Головлев.
«Будет наша Россия - будет и армия, будет армия - будет и интендантство», - глотая слюну, шепчут белые спецы по хозяйственной части.
Боевые офицеры втайне мечтают о полках и дивизиях, фуражных, прогонных, подъемных и полевых порционных, банкиры - о концессиях, инженеры - о ломаных паровозах, купцы - подрядах.
Старенький чиновник из бывших пенсионеров, бежавший неизвестно для чего и от чего, весь вылинявший, потертый и облезлый, смотрит на вас слезливым взором поверх водочного графина.
- А цены, цены-то... Помните?.. зайдешь, бывало, с морозца... два целковых в кармане; Вандербильд, да и только... Тридцать копеек графинчик, двадцать пять буженина с картошкой, пятачок - огурец, гривенник - бутылка пива... Итого - 70 копеек да человеку еще гривенник от щедрот... Вот она, жизнь-то!.. Эх, Россия, наша Россия обильная - неужто все это так и сгинуло?
Каждый из них рисует себе «будущую» свою Россию именно такой, какой ему хочется ее видеть. Ему дела нет до соседа, который представляет ее себе совсем другой, быть может, совсем диаметрально противоположной, и это глубокое непонимание друг друга и пользы единения, это неумение объединиться рождает силу, разлагающую и дробящую единое тело России № 2.
Из этой же сложной и вкоренившейся в сознание масс дифференциации в вопросе о «будущей» России вытекает все назревающая и углубляющаяся в некоторых кругах потребность мести тем, кто тормозит и препятствует достижению заветных индивидуальных целей.
Ненависть, незабытые обиды, недосягаемость намеченных идеалов и все осложняющаяся внешняя обстановка быта вызывают по адресу виновников происходящего жажду отмщения в некоторых кругах и в широких, - как всякая толпа недальновидных и легко подвергающихся панике, - массах. Кроме того, духовная ломка, протекающая не без болезненных осложнений, переживаемая эмиграцией на пути переоценки ценностей и самокритики, способствует накоплению чувства озлобления и мести к вождям и деятелям сегодняшней России.
Эта категория эмигрантов-мстителей довольно велика и весьма разнообразна. Под знамена мести собрались желчные ненавистники, разоренные собственники, свергнутые властелины и просто уязвленные в своих правах и привилегиях лица всех возрастов, полов, профессий и социальных положений.
Шелковая дамочка, украшенная бриллиантами, но не брезгующая и иностранной филантропией, - дамочка, путающая Меттерниха с Меттерлинком и Гарибальди с Чинизелли, но, тем не менее, слывущая в своем эмигрантском салоне женщиной исключительно авторитетной и передовой, пропагандирует везде и всюду - в своей гостиной, в кафе, в театральном зале - погромы.
Подагрический человеконенавистник, отпрыск дореформенно-белой кости, сладостно мечтает о крепостном праве, с пеною у рта доказывает его необходимость для русского крестьянина и сладко распускает слюни при мысли, как бы славно он порол в своей «будущей России» мужиков какой-нибудь Дрыгаловки или Дашкиной Стыдобушки, всех без исключения, утром и вечером, ежедневно «для порядка» и приговаривал бы:
«Вот тебе советская власть, вот тебе диктатура пролетариата, вот тебе, сукину сыну, всемирная революция и профсоюз в придачу...»
Контрразведчики из гвардейских ротмистров тоскуют о недовешанных на юге коммунистах...
Юнцы из неудавшихся или недоношенные государственные деятели сюсюкают о том, что карание есть прерогатива власти и что «законная власть, придя в Россию, будет великодушна к народу, но беспощадна к изменникам»...
Другие и прочие, вплоть до мелкой обывательщины, до квартирной хозяйки, озлобленной на свою бывшую прислугу, - такие же жалкие, налитые желчью в своем эгоистическом сладострастии неудовлетворенной мстительности.
- Мы им покажем рабоче-крестьянскую власть!.. Только бы нам добраться, а там мы уже им пропишем... и т. д.
Эгоизм, злопамятность и мстительность, из этого эгоизма, проистекающая, как свойства души, присущие в большей или меньшей мере каждому человеку, будучи разжигаемы неблагоприятно сложившейся обстановкой и не сдерживаемыми условиями общепринятых приличий и этики, умноженные на огромную численность индивидуумов, подверженных их действию, представляют собою уже солидную моральную силу, обусловливающую ту глухую, неразумную и негибкую оппозицию советской идее, которая проявилась в русской эмиграции с первых дней белого движения.
Но в систему стройного взаимодействия этих психологических сил, действующих в параллельных направлениях, вошла клином еще одна, нарушившая эту стройность, скрытым своим действием расшатавшая фундамент оппозиции и способствовавшая процессу распада. Эта сила - проявление уже не того естественного коллективного эгоизма, которое свойственно в той или иной мере всякому разумному существу и может быть отнесено к разряду почти инстинктивных проявлений, как, например, инстинкт самоохранения, действующий вне сферы решений разума и движимый силой, не подчиняющейся практическим умозаключениям, а исключительно вековым велениям природы, - эта сила тоже эгоизм, но эгоизм абсолютный, индивидуальный, не свойственный всем без исключения, мелкий, беспринципный, бесконечно гибкий и растяжимый, патологическая разновидность эгоизма компромиссного свойства, но не идейно-компромиссного, а ложного, фальшивого, приспособляющегося и в то же время стыдящегося своей приспособляемости.
Этот мелкий и, благодаря своему лицемерию, неопрятный эгоизм располагает свои корни в той же почве переоценки и разочарования в белом движении.
Поскольку рухнула белая сила, взгляды лиц, этому эгоизму подверженных, тотчас же обратились в сторону Советской России, и естественно, что в ней, а не в другом месте, начали они строить воздушные замки своего будущего.
- Ну, что же, если не удалось свалить большевиков и устроиться с белыми, попробуем теперь укрепить этих большевиков, чтобы из них выжать возмещение за понесенные убытки и жертвы...
Эта меркантильная, проще - шкурная «смена вех» получила значительное распространение в широких массах отколовшейся эмиграции, разочаровавшейся и прижатой жизнью...
К перечисленным выше общечеловеческим качествам - эгоизм, мстительность и алчность, - выявившихся ярко в эмиграции и сыгравших в ней роль дробящих сил и ломающих рычагов, надо прибавить умышленно искаженное и многообразное понятие о патриотическом долге, легкомыслие, толкнувшее многих в чуждое их взглядам и убеждениям предприятие, отсутствие терпимости в отношении инакомыслящих - качества, столько необходимого для успешной коллективной работы и, наконец, столь, к сожалению, характерное для русского обывателя пристрастье к сплетням, стыдным дрязгам и междуусобной грызне.
Сумма перечисленных выше качеств человеческого духа, - в данном случае эмигрантского, - выявившихся в свое время и под влиянием упомянутых причин выступивших в качестве активных сил, дала толчок и способствовала процессу дальнейшего идейного расслоения и раздробления эмигрантского мировоззрения.
Самостоятельных и полусамостоятельных группировок наметилось и определилось множество; социалистические и несоциалистические, тайно монархические и явно реакционные партии раскололись на обоюдно враждебные, активные, а главное - непримиримые группы, междуусобный бой вспыхнул на всем протяжении пресловутого эмигрантского «единого фронта».
По каким же путям направилась вырвавшаяся наружу обоюдная ненависть отдельных групп, в чем усматривают представители одной группы невозможность слиться с соседней и вообще в чем обвиняют и упрекают все они друг друга?
Обвинений, упреков и поводов для вражды оказывается немало, и все они лежат в общей плоскости заподозревания инакомыслящих в недобросовестном отношении к общей цели, обвинения их в сопротивлении достижению этой цели способом, предлагаемым другой группой, а потому каждая эмигрантская политическая группировка стремится опорочить методы и приемы борьбы, рекомендуемые инакомыслящей группой.
Причин же для обоснования непримиримости выдвинутого немного.
В первом случае каждая определившаяся политическая группировка в эмиграции склонна усматривать в деятельности соседней «инакомыслящей» помеху для развития активной работы в целях свержения большевиков. Лучшим способом - способов же тех теперь, после краха единого и самого верного - вооруженного - народилось ровно столько, сколько народилось эмигрантских групп - лучшим способом для успешного осуществления этой борьбы за свержение большевиков почитается, конечно, свой собственный: прочие же, предлагаемые инакомыслящими, все без исключения никуда не годны и подвергаются безжалостной критике.
Проповеднику того или иного метода действия, так еще недавно проповедовавшему единую белую религию, ныне представляется диким, как может и смеет другой рекомендовать и навязывать иной способ. Эту настойчивость оппонента он, в лучшем случае, объясняет недоумством последнего или упрямством. В этом подходе к вопросу обрисовывается вся узкость мещанского мышления такого проповедника, пренебрегающего критикой и принципом разумной терпимости, ради огульного и голословного причисления к ереси всего, что не отвечает его взглядам.
Во втором случае каждая отколовшаяся группа, рассматривающая тактику своих инакомыслящих соседей, как тормоз общему делу, углубляя и развивая эту мысль, склонна истолковывать такой образ действия соседей уже не как недоумство, а как сознательную и организованную измену общему делу, совершаемую, конечно, уже в личных и корыстных целях. Постоянное высказывание без всяких оснований подозрения в корысти и подкупах, вообще, весьма распространено в эмиграции. Эта черта только способна подтвердить уже высказанное мнение о безграничном легкомыслии эмиграции, с другой же стороны - собственную ее нравственную беспочвенность, видимо, сознаваемую и дающую основание заподозревать в своих недавних единомышленниках и соратниках способность на подобные поступки.
В третьем случае раздробившиеся группы упрекают друг друга в несоответствии деятельности той или другой с патриотическим долгом и истинными интересами народа.
В междуусобной борьбе все средства оказались хороши, пригодился даже и патриотизм, позабытый было, растрепанный по партийным митингам первого лета революции, возродившийся затем под белыми знаменами, чтобы дополнить и оправдать рьяность погромной нагайки казака и непогрешимую чистоту формулы «бей жидов - спасай Россию», странствовавшей потом в обозе белой армии вместе с Освагами, контрразведчиками и прочими медикаментами от красной лихорадки до Орла и обратно и, наконец, вместе с последней белой армией бултыхнувшейся в Черное море.
Патриотическая идея, взятая в шоры, заключенная в желательной формы колодку, подобно ноге китаянки, и по мере надобности либо возносимая на пьедестал, либо предаваемая забвению в пыли архивов, патриотическая идея - гибкая, эластичная и бесконечно растяжимая в умелых руках - служила неизменно и царям, и капиталу, и, наконец, отечественной реакции.
Русская эмиграция определенно правого толка, в своей политической работе освещаемого нами периода, вступила на путь широкого использования реставрированной идеи патриотизма, как нового идейного базиса для обоснования продолжения борьбы против существующей в России власти и оправдания множества связанных с этой дальнейшей борьбой реальных нелогичностей и идейных несоответствий.
Создалась в эмиграции даже специальная точка зрения на русский вопрос - патриотическая, т. е. такая, которая не ограничивала принципиальной стороны своих воззрений и своей антисоветской деятельности рамками тезисов программ той или другой партии, и идеологию свою - целями, поставленными этими партиями перед собой, а просто объясняет свою проповедь анти-большевизма непогрешимостью ею же самою выдвинутой аксиомы: «борьба с советской властью есть патриотический долг».
Защитники этой формулы, устанавливая идею патриотизма в качестве центрального стержня их противосоветского сооружения, допустили при этом столько нелогичностей, столько легкомыслия, столько обидного расчета на незрелость эмигрантских умов, наконец, столько противоречий сказанному ранее, что самое выявление всех этих дефектов нового эмигрантского сооружения на ложно-патриотическом фундаменте расшатывает его основание и лишает его устойчивости...
Идея патриотизма, насильственно привлеченная на службу делу, по существу антинациональному и опирающемуся, главным образом, на классовый эгоизм и материальную заинтересованность, представлялась в настолько явном отвратительном виде, что вскоре вызвала в противоположном лагере нарождение нового здорового патриотизма, основной и первоочередной задачей которого явилась идейная критика изуродованных форм и фальсифицированного их содержимого первого, а также доказательств истинно патриотической природы той борьбы, которую необходимо вести с активными выпадами ложно патриотической деятельности правой эмиграции.
Отсюда народился «национал-большевизм».
Не останавливаясь специально на двух противоположных природах патриотизма, наблюдаемых в эмиграции, - Бурцевской и Устряловской, - укажем лишь, что в качестве определения характера первого из них как нельзя лучше подходят слова Смайльса:
«Многое из того, что в наше время носит громкое название патриотизма, - не что иное, как просто ханжество и узость мысли; патриотизм этот проявляется на национальных предрассудках, фантазиях и национальной ненависти. Он высказывается не делами, а хвастовством, криками и жестами и т. д.»
…наличность двух противоположных понятий о патриотизме еще более заостряет невозможность создания единой эмигрантской идеологии.
В то время как одна часть эмиграции, исповедующая старую ложную веру Бурцева, опирающуюся на безусловное признание большевиков единственными и злонамеренными виновниками болезненных заострений углов русского вопроса, другая, более прогрессивная и проявляющая меньше политической нетерпимости, разобралась в идеях и событиях и - правда, осторожно и с оглядкой - стала примыкать к новому патриотизму национал-большевиков, проповедываемому «сменовеховцами». Таким образом определился… еще один раскол и на этот раз наиболее яркий и окончательный; берега расходились навсегда, ибо один усматривал благо родины в свержении большевиков во что бы то ни стало, тогда как другой усматривал его в признании и поддержании тех же большевиков.
Линия поведения советских делегаций в Генуе и Гааге только укрепила точку, зрения национал-большевиков, подтвердив правильность возлагавшихся ими надежд и упований, и в то же время расшатала фундамент белого патриотизма, с такой уверенностью говорившего о неминуемом повторении Бреста в Генуе, о новых унижениях, которых будет стоить России по вине большевиков генуэзское соглашение, и о том национальном закабалении к иностранцам, в которое предполагали ввергнуть Россию эти большевики через Геную.
Что же касается до «интересов русского народа», то т. к. каждая из эмигрантских групп признает себя единственной, выражающей своей тактикой действительную волю этого народа, и говорит от его имени, то естественно, что всякое течение, оппозиционное их тактикам, они признают «не соответствующим интересам русского народа»...
Эта легкомысленная и до глупости самоуверенная точка зрения способна лишь подтвердить несерьезность отношения эмигрантских политиков к столь существенным вопросам и непонимание ими современной обстановки, духа и воли народа, его потребностей и его взглядов на пережитый уже и ныне переживаемый период революции.
Четвертый случай - все враждующие между собой эмигрантские группировки подозревают друг друга в стремлении во что бы то ни стало захватить власть раньше других и использовать этот захват в интересах собственной партии, класса или даже просто группы руководящих лиц.
Мало того, предположения, подобные высказываемым в данном случае, роняют прежде всего в глазах общественного мнения самих заподазривающих, так как выявляют с полной определенностью характер этой «борьбы за Россию», ведущейся, по-видимому, ими самими и их оппонентами совсем не «за Россию», а за господство личное, узко-партийное или классовое; мало этого, всеобщая подозрительность в этом направлении абсолютно исключает всякую возможность соглашения оппонентов и спайки пресловутого «единого белого фронта», ибо, раз люди готовы подозревать - они не уважают, если же не уважают, то не окажут даже временного доверия, если же не будет хотя бы временного доверия между белыми группировками, - хотя бы чисто формального, впредь до достижения первого этапа их плана - свержения большевиков, - разве можно ожидать единодушия, единства действия и обоюдной поддержки, столь необходимой во всякой борьбе?!.
Наконец, пятый случай - все без исключения враждующие группировки упрекают друг друга в том, что, не соглашаясь с доводами и тактикой, им рекомендуемой, они способствуют охладеванию дружеских отношений Антанты к русской эмиграции вообще.
С этим нельзя не согласиться, но к этому можно добавить многое.
Вся эта междуусобица, такая некрасивая, неуместная, недостойная культурного слоя нации, весь этот разброд, такой явный, бесстыдный и такой антипатриотический по существу, не только способен охладить симпатии Европы к эмиграции, но совершенно определенно и неудержимо роняет престиж последней в глазах этой Европы.
Какое уважение, какое доверие может питать старая, хитрая, умудренная опытом Европа к этой эмиграции, когда одно крыло ее устами Бурцева ежедневно критикует, кричит про Милюкова, что он - предатель и, вероятно, подкупленный, тогда как другое, устами Милюкова, кричит по адресу Бурцева, что он - выживший из ума фанатик, работающий на французские деньги. Какое уважение и доверие может питать Европа к эмигрантской массе, в недрах которой происходит беспрерывное желчное брожение непонимания и ненависти, где по примеру крупных вождей дерутся и ругаются мелкие калифы на час, а по их примеру и совсем уже микроскопические ячейки бело-черного человеконенавистничества спешат вонзить свое ядовитое жало в бок ближайшего соседа.
Естественно, что этот разброд роняет бесповоротно престиж эмиграции в глазах Европы и тем самым пресекает всякую возможность возобновления дальнейшей борьбы этой эмиграции с Советской Россией, о чем первая еще мечтает...
Естественно также, что этот разброд, эта грызня, эта беспрерывная свара, разрушает и самое эмиграцию, расшатывает ее единые устои, растрачивает ее силу, подрывает ее доверие к вождям и толкает ее на путь искания новых идеалов.
Наконец, естественно, что этот разброд, разрушая и разъедая эмиграцию, укрепляет невольно, как в глазах Европы и в самой эмиграции, идею советовластия, ибо эмигрантскому разброду, с вытекающим отсюда неуспехом, противопоставляется единство воли и энергии, даровавшее столько успехов России под властью советов.
И вот на эту почву, разрыхленную стихийным эмигрантским разбродом, падает семя отрезвления во имя будущей жизни, труда и блага России.