Исаак Минц об интервенции на Севере России. Часть I
Из книги Исаака Израилевича Минца «Английская интервенция и северная контрреволюция».
«Ваши союзники не забыли вас, - писали англичане, высадившись в Северной области, - мы пришли к вам на помощь как друзья - помочь вам спастись от развала и разрушения в руках Германии... Мы не имеем намерения навязать вам какое-либо политическое устройство. Судьбы России в руках русского народа: он определит свою форму правления и найдет решение социальных проблем русского государства»...
Первые же шаги «союзников» рассеяли иллюзии и погасили надежды мелкой буржуазии.
[Читать далее]Навстречу призванным «варягам», гарантировавшим невмешательство в политическое устройство области, Верховное управление отправило председателя правительства Чайковского... …«союзники»… соглашались рассматривать Верховное управление исключительно как власть хозяйственную, муниципальную, но отнюдь не политическую.
«Невмешательство» союзников началось с отказа признать политическую власть тех, которые «пригласили» союзников в страну.
Не ограничиваясь отказом от признания, английское командование назначило 8 августа в Архангельске своего генерал-губернатора, тем самым передав всю гражданскую власть в подчинение военной, т. е. тем же англичанам.
«Я назначаю сегодня полковника французской армии Донопа военным губернатором г. Архангельска, - писал ген. Пуль «председателю правительства Северной России», как он именовал Чайковского. - Ему подчиненным и связанным с ним будет работать русский офицер, назначенный вами комендантом города, и все союзные офицеры в Архангельске».
Между Верховным управлением, не ожидавшим такого пассажа, и английским командованием начались торги, занявшие добрую половину всех заседаний правительства.
…в конфликте с англичанами эсеры не побоялись апеллировать к рабочим массам, тем самым массам, против которых с момента переворота началось фабрикование всяких запретов. Но дальше этого «бунта на коленях», и притом вне взоров хозяина, эсеры не пошли. Ограничились тем… что послали жалобу американскому послу уже после его прибытия. Последний ответил, что ген. Пуль при назначении военного губернатора пользовался правами, присвоенными ему по должности начальника экспедиционного корпуса. Что же касается существа, то «нам неизвестно точно, каковы полномочия русского губернатора, как их понимает правительство Северной области, - так писал Фрэнсис. - Мы только знаем, что полномочия полковника Донопа имеют единственной целью обеспечить в городе хороший порядок и общественную безопасность, которые пока еще плохо установлены, и что поэтому его полномочия не противоречат политическим и административным атрибутам гражданских властей».
Фрэнсис, таким образом, очень язвительно дал понять, что правительство Северной области не справляется с установлением «хорошего порядка и общественной безопасности» в городе, для чего и понадобилось введение «военного» губернаторства.
Чтобы несколько скрасить язвительность ответа и успокоить юридическую совесть правительства, Фрэнсис пообещал установить позже особый межсоюзный орган «для согласования всех ведомств и для ограждения прерогативы каждого». Такой орган, в компетенцию которого… входило толкование русского законодательства, Фрэнсис предлагал составить из... секретарей различных миссий. Уже один этот факт - иностранные секретари в роли сенатских разъяснителей - говорил, как «высоко» ставили союзники Верховное управление.
Во время переговоров английское командование, продолжая публиковать свои декларации о «невмешательстве», настаивало на своем и всячески отказывалось признать Верховное управление. Верховное управление, решив, что с представителями дипломатии разговаривать легче, чем с представителями сабли, обратились к послам... Послы оказались еще менее сговорчивыми. О категорическом признании не может быть никакой речи, в этом вопросе будет продолжаться линия английского командования, - ответили послы. А французы добавили, что «будут тщательно избегать официального признания Временного правительства, так как такое признание может неблагоприятно отразиться на самом правительстве, которое могло бы быть заподозрено в том, что оно является ставленником союзников»...
Чтобы снять всякое подозрение (перед кем?) с Верховного управления в связях с «союзниками», послы решили совсем его не признавать, но генерал-губернатором тем не менее оставили полковника Донопа.
Что преследовали они такой политикой, станет ясно из отношения «союзников» к армии...
Англичане сохранили за собой командование русскими отрядами...
Фактически русская армия поступала целиком в английское распоряжение, за русскими офицерами оставалось только право возглавлять части и составлять требовательные ведомости на жалованье и пайки для солдат.
Но, отдав приказ о формировании чисто русских частей, английское командование продолжало набирать добровольцев в свое полное распоряжение, в особый славяно-британский легион, где даже форма одежды - кроме герба - была английской...
Ген. Пуль заявил, что для создания армии есть только один путь, «путь полного и безусловного предоставления русской живой силы в распоряжение союзного командования, которое снарядит эти части, обмундирует, вооружит, обучит при помощи своих инструкторов и только после прохождения сформированными отрядами известного служебного и боевого станса в составе союзных частей предоставит их русскому командованию для образования самостоятельной русской армии».
Ген. Пуль отступил даже от мурманского соглашения, по которому все же хоть номинальное командование и ведение хозяйства оставалось в руках русских офицеров, да и сама армия носила название «русской». Тут же и эта видимость самостоятельности полностью уничтожалась.
«Иного выхода, - продолжал ген. Пуль, - при необходимости иметь дело с наличным материалом - рядовым, зараженным большевизмом, и офицерским, с надломленной неудачей войны и революцией психикой, он не видит».
Отметим здесь мимоходом ценное признание, что рядовая масса солдат, т. е. рабочие и крестьяне, заражена большевизмом...
Послы внесли известный элемент уступки в требования Пуля: видимость самостоятельности при помощи таких же невинных мер, как в мурманском соглашении, - создание русского штаба, сохранение русских начальников во главе, - но план Пуля в жизнь был проведен. Все снабжение и распределение целиком осталось в руках англичан, не подпускавших к этому делу русских настолько, что после ухода англичан русскому командованию пришлось заново налаживать весь аппарат снабжения. А у кого в руках снабжение, - у того, строго говоря, и армия.
Мало этого, Пуль добился того, что русские офицеры до отправки в часть проходили повторные курсы, созданные англичанами на Бакарице. Какие нравы существовали в этой школе, пусть расскажут сами участники событий.
«Дело создания национальной русской армии, - так говорил делегат офицеров из школы на заседании Верховного управления 13 сентября 1918 г., - терпит существенный ущерб, так как у офицеров создается впечатление, что союзное командование не вполне сочувствует делу организации самостоятельной русской армии».
Дальше делегат передал, что школа находится в полном распоряжении англичан, не пускающих русскую власть и на порог школы, что в школе англичане создали неравенство между офицерами славяно-британского легиона и мобилизованными, предоставив ряд привилегий для первых и всячески заставляя вторых покидать самостоятельные русские части и идти в славяно-британский легион, что англичане отправляют офицеров в качестве рядовых солдат на фронт и т. д.
Ими были приняты все меры для полного подчинения себе армии...
На самом фронте дело уже совсем было ясно. Тут не только командование находилось в руках англичан, но самые операции и приказы изменялись англичанами. Отменялись уже намеченные русскими сроки атаки, а подготовляемые операции всячески тормозились.
Ген. Марушевский, исполнявший должность генерал-губернатора и командующего войсками Северной области, посвящает десятки страниц своих воспоминаний тому, как англичане зорко следили за тем, чтобы армия находилась целиком под управлением англичан. Дело доходило до курьезов, когда какой-то «полковник... из приказчиков какой-нибудь фирмы или из мелких служащих на фабрике», как аттестует его ген. Марушевский, обращался с самим Марушевским, как с рядовым солдатом...
Когда командующий войсками ген. Марушевский обратился к англичанам с каким-то военным советом, он получил от английского командующего ответ, что «он очень ценит мою компетенцию, но что командует всеми войсками он и что в сущности мои заключения для него необязательны».
Вскоре выяснилось, что свои секретные приказы англичане не доверяют даже и Марушевскому…
Но что уже полностью, без всяких уступок, англичане оставили себе - это полицейскую службу в войсках. Они покрыли всю армию целой сетью особых организаций - союзный военный контроль, - где сосредоточена была вся полицейская и охранная служба. Ген. Марушевский рассказывает, что военный контроль раньше всех знал о любом происшествии и принимал самые суровые меры. Для исполнения постановлений всегда посылался иностранный офицер, а «любезный» Лаури, облачаясь в полную парадную, форму, всегда являлся к расстрелу большевиков... несмотря на уверения, что и сами белые справятся с этой задачей.
Вообще, в смысле доверия к русской армии, союзники придерживались той мысли, которую их главком Пуль высказал еще в начале формирования русской армии: «рядовой заражен большевизмом». А это и приводило к тому, что даже воевать заставляли полицейскими мерами.
«Но русские должны были также принять участие в атаке, - пишет, например, командующий мурманскими войсками, генерал Мейнард, - и в качестве средства обеспечения их участия небольшое количество сербов было добавлено к каждой роте, намеченной к атаке. Они были распределены в роте и играли роль «погонщиков», и я должен сказать, что этот метод убеждения оказался наиболее побудительным и успешным».
Нельзя сказать, чтобы недоверие относилось только к рядовым. Выше мы видели, как относились к офицерам. Добавим к этому еще один факт. Все офицеры и воинские чины союзных войск пользовались свободным проездом, имея на руках лишь предписание своих начальников. Согласно распоряжению союзного командования такой порядок должен был распространяться и на русских офицеров, на деле же ни один офицер, не говоря уже о рядовых, не мог передвигаться без особого разрешения союзного военно-контрольного бюро. Был случай, когда ротный командир в продолжение 17 дней не мог попасть к своей роте, а офицеры начальника службы связи Северного района не могли отправиться к своим командам без пропуска союзнической контрразведки.
Армия твердо находилась в руках англичан.
Еще раньше и полнее прибрали они к рукам и флот. Уже 6 августа, т. е. через день после переворота, англичане потребовали предоставления им одного посыльного судна, двух ледоколов и 8 тральщиков...
В результате англичане прибрали к рукам и основную массу русского флота северных морей. В их распоряжении находились: крейсер «Аскольд», ледоколы «Святогор» и «Микула Селянинович», посыльные суда: «Соколица» и «Горислава», миноносцы «Капитан Юрасовский», «Лейтенант Сергеев» и «Бесшумный» и 12 тральщиков. Вопреки условию большинство судов плавало не под русским флагом, а под английским, а если и сохранили русский флаг, как миноносцы, то команда на них была иностранная. Попытки вернуть флот в русские руки кончились неудачей, а переговоры тянулись почти вплоть до эвакуации англичан, завезших ряд судов в Англию.
Вместо того чтобы немедленно приступить к организации русской армии, как об этом обещалось во всех воззваниях, и тормозя всячески создание самостоятельной русской армии, англичане организовали особый славяно-британский легион, куда немедленно кинулось все реакционное офицерство.
В. И. Игнатьев, пробывший в легионе двое суток, передает, что в казармах «стон стоял от политической ругани» легионеров, причем для них и эсеры, и меньшевики, и большевики составляли одну кучу, к которой причисляли и нового командующего войсками, полковника Дурова, только потому, что при отъезде из Англии он визировал свой паспорт у Литвинова, советского представителя в Лондоне.
Легион был подчинен английскому командованию, поставившему во главе его отъявленных монархистов. Набирался он отчасти за счет добровольцев, а частью путем принудительного набора, без объявления какой-либо мобилизации, а способом, характерным для эпохи Тридцатилетней войны: ловили на улице офицеров и насильно разбивали их по ротам и взводам...
С такой же тщательностью старались союзники захватить суды и тюрьмы.
Уже 12 августа 1918 г. ген. Пуль потребовал введения быстродействующих военно-полевых судов...
Одновременно с этим, минуя Верховное управление, ген. Пуль направил приказание председателю Особой следственной комиссии, созданной Верховным управлением после переворота:
«Особая следственная комиссия при Верховном управлении Северной области прекращает свою деятельность впредь до особого распоряжения».
Эго уже было не только «недоразумением», как часто Пуль объяснял свое вмешательство во внутренние дела правительства, а отмена одного из наиболее важных институтов правительства. Насколько эта попытка была неслучайной, явствует из того, что днем союзнический военный губернатор запретил освобождать кого бы то ни было из тюрьмы без его визы. а в тот же день… Пуль потребовал от Верховного управления введения также и военно-морского суда.
…требования Пуля нарастали по мере сдачи позиций правительством.
…исполнительная задача судебной власти находилась под полным контролем англичан. В армии они присутствовали при казни большевиков, в тылу они сами брали на себя расстрел...
В то же время командованием англичан устанавливается на телеграфе военная цензура, без ведома которой не могли рассылаться даже правительственные телеграммы. Такая же цензура была установлена над печатью, в частности над правительственной газетой - «Вестником Верховного управления», которая как-то даже совсем не могла выйти: не было разрешения английского цензора. Правительству пришлось специально для снятия запрета послать своего председателя для переговоров с английским генералом. Из переговоров выяснилось, что над печатью установлена была приказом Пуля не только военная, но и политическая цензура, причем цензура эта носила весьма странный характер. Статьи, в которых правительство подвергалось резкой критике, пропускались цензором, а статьи, в которых правительство защищалось, тщательно вычеркивались...
В компетенцию генерала входила не только цензура печати. Когда местный комендант запретил собрание эсеров, Верховное управление вынесло постановление от 10 августа:
«Конференцию эсеров разрешить. На разрешение уполномочить управляющего Отделом внутренних дел, прося его о последующем разрешении поставить в известность генерала Пуля».
Разрешение правительства, чтобы получить силу, нуждалось в санкции английского командующего.
Разрешение требовалось не только на собрание. Член правительства С. С. Маслов объявил доклад для широкой аудитории на тему: цель вмешательства союзников в русские дела. Ген. Пуль немедленно прислал требование выслать ему названный доклад. Цензуре подвергался и «образ мышления» самих членов правительства.
Получалось такое положение, что партия, стоя у государственного руля, однако не управляла им.
…англичане не только группировали реакционное офицерство, но и помогали самым реакционным группам среди гражданского населения. В г. Архангельске после переворота стала выходить газета чисто монархического направления - «Голос Отечества»... В Архангельске в этот момент резко сказывалось отсутствие бумаги. Газета, тем не менее, выходила регулярно...
Когда Верховное управление, само страдая от отсутствия газетной бумаги, попробовало взять из редакции немного бумаги, на защиту монархического органа поднялись и союзническая контрразведка и сам ген. Пуль...
Постановлением Верховного управления от 4 августа 1918 г. над всеми учреждениями было предложено вывесить два флага: русский национальный флаг и флаг красный.
«...До сведения командующего союзными войсками в России, - в тот же день сообщалось в Отдел иностранных дел, - дошло, что на одном из зданий города был поднят красный флаг. По приказанию командующего предлагаю вам принять все меры, чтобы кроме военного Андреевского и национального (белый, синий, красный) других флагов не поднимать. Адъютант Командующего Макферсон».
Красный флаг, оставленный эсерами, в глазах англичан окончательно подорвал доверие к новому правительству.
Уверения в «невмешательстве» растаяли, как дым. Они нужны были для широкого употребления, только для масс, но не как действительные мотивы поведения. С не меньшим цинизмом отбросили англичане в сторону и второй из официальных мотивов интервенции - борьбу с Германией. Много месяцев подряд старательно накачивали в сознание общества, что вся кампания предпринята против немецкой опасности. Один крупный американский военный, скрывшийся под псевдонимом «Хроникер», написал книгу по поводу северной интервенции. Он передает, что Черчилль после высадки англичан на Севере в речи своей в парламенте доложил о тысячах немцев, якобы взятых в плен несколькими союзными батальонами, состоявшими из больных и по нескольку раз раненых солдат. Тот же самый свидетель подчеркивает, что не только не было никаких «тысяч немцев» на фронте, но он не видел решительно ни одного немца ни среди убитых, ни среди взятых в плен большевиков. Да и сами англичане проболтали правду о реальных мотивах своего вмешательства.
Ген. Айронсайд, сменивший позднее ген. Пуля на его посту командующего армией интервентов, разбросал следующее воззвание на нашем фронте после заключения перемирия на западе.
«…Всем немцам, находящимся в настоящее время на службе у большевиков.
Союзное командование готово принять всех немцев, чехов, латышей и всех жителей русских балтийских провинций, которые были бы согласны сдаться... Единственное желание союзников восстановить порядок в России...»
Борьба с большевиками - вот действительный, реальный смысл высадки на севере и дальнейшего оставления интервенционной армии на Севере почти на целый год.
Справятся ли с этой ролью эсеры, - у англичан было много оснований сомневаться, как сомневались они и по отношению к их старому предшественнику Керенскому.
Атака против большевиков, мы это помним, датируется задолго до Октября. Союзники не могли забыть, что Керенский не довел этой атаки до конца. Доведет ли ее нынешний эсеровский состав правительства, при всем его желании и готовности, хватит ли у него сил и решимости, - эти вопросы требовали сейчас решения.
Решение могло быть только одно: передача руководства атакой в другие руки.
Буржуазия быстро уловила эти намеки. При всяком столкновении… она находила поддержку в английском командовании... Уже на второй день после захвата власти эсерами реакционное офицерство пыталось захватить в свои руки город, но... английский десант был настолько малочислен, что не сумел поддержать их, и дело сорвалось. Удался переворот в ночь с 5 на 6 сентября, когда у англичан было уже достаточно сил, чтобы поддерживать его.
Что этот новый переворот был делом англичан, об этом говорят сами участники. Вот как характеризует его американский посол Фрэнсис.
«Утром 6 сентября, - рассказывает Фрэнсис, - я производил смотр батальону американских солдат. Я только закончил смотр, когда ген. Пуль, принимавший парад, повернулся ко мне и сказал:
- Здесь произошла революция ночью.
- Чорт возьми! Кто это устроил?
- Чаплин.
Я спросил, тут ли он, и кивнул ему, чтобы он присоединился к нам.
Чаплин продолжал:
- Я выгнал большевиков отсюда, я учредил это правительство... Но министры мешали ген. Пулю, они отказались признать полковника Донопа губернатором... Я не вижу никакой пользы вообще от правительства».
Можно ли сомневаться после этой откровенности, что англичане были не только соучастниками, но и инициаторами в установлении нового, более правого правительства. Нужно к тому же добавить, что самый переворот был предпринят на другой день после высадки в Архангельске новой партии союзных войск в 4 700 человек. Это придало уверенность успеху операции.
Газеты довольно открыто подчеркивали участие англичан в реакционном перевороте:
«У дверей (Чайковского - И. М.), - читаем мы в одной из них, - стоял (ночью с 5 на 6 сентября) караул. Ему был задан вопрос: по чьему приказанию совершается арест? На это последовал ответ:
- По приказанию командующего вооруженными силами приказано арестовать и препроводить в штаб.
- Но ведь командующий назначен Верховным управлением и то, что вы делаете, незаконно.
- Нет, командующий назначен властью ген. Пуля.
Интересно, что последняя фраза была вычеркнута английским цензором, которому отсылался на просмотр номер газеты: свое участие в перевороте англичане тщательно скрывали.
…интервенты, во главе которых шли англичане, не могли ужиться с правительством такого состава. Как ни хороши эсеры в роли агентов оккупации, но эта роль к лицу им на короткий период перехода власти, когда эсеров используют как «социалистическую» приманку, на которую хорошо ловится мелкобуржуазный карась. Но дальнейшее их оставление становилось уже обузой даже в ловле этого самого карася, всерьез мечтающего о вечности «демократических» порядков. Англичанам нужна была власть, которая не только не мешала бы, но, наоборот, деятельно помогала бы вести деловую работу и при этом была бы лишена всяких патриотических предрассудков. Лучше всего это показал ген. Пуль, с солдатской простотой попытавшийся разрешить эту задачу. «Союзные» же дипломаты, более искушенные в тонкостях политики, понимали, что и при этой смене должен быть соблюден декорум, должна быть пройдена еще одна ступень, прежде чем выйти на старую, привычную дорогу. Кроме того, среди самих «союзников» наметились глубокие внутренние противоречия, и каждый из союзников не прочь были поиграть и на этом инциденте. Но и для них оставление у власти «демократии» являлось крайне нежелательным. Когда Чайковский по возвращении из Соловков, поняв свое возвращение буквально, т. е. возвращение и всех порядков, установленных эсерами, вздумал вернуть, между прочим, и уехавших Лихача, Маслова и Дедусенко, английский и французский послы… самым категорическим образом рекомендовали не возвращать их, а американский посол предложил Чайковскому «заполнить вакансии представителями элементов еще не представленных торговых и промышленных интересов».
Верховное управление попыталось после этого сманеврировать так, чтобы новое правительство было чисто исполнительным органом...
…американский посол… вызвал к себе делегацию промышленных и общественных деятелей г. Архангельска, которой предложил делегировать своих представителей в правительство, пообещав поддержать их кандидатуры. Промышленники после совещания с послами приняли резолюцию, в которой подчеркнули:
«Согласно совета гг. посланников, соглашение о преобразовании нового правительства остается в силе, и следовательно кандидатами в повое правительство от союза назначаются три лица, фамилии которых были переданы вчера союзным послам».
Сообщая об этой резолюции Чайковскому, Фрэнсис добавил:
«Я надеюсь, что вы найдете возможным передать двум из этих трех кандидатов портфели, так как я в своем заявлении означенной делегации был весьма категоричен».
Короче, Фрэнсис приказал Чайковскому выполнить решение дипломатического корпуса.
Послы не только следили за общим ходом событий, но и назначали правительства по своему усмотрению.
«Я думаю, - писал после этого Фрэнсис в Вашингтон, - что Чайковский больше не будет назначать министров, которых мы не желаем»...
«28 сентября, - пишет ген. Марушевский, - члены Верховного управления «добровольно» сложили свои полномочия, и Чайковский сформировал новое, «отвечающее требованиям момента» правительство. Из 6 его членов... социалистом был только один (Чайковский), да и того в начале января 1919 г. под благовидным предлогом - участия во всероссийском правительстве - выслали в Париж».
«Ваши союзники не забыли вас, - писали англичане, высадившись в Северной области, - мы пришли к вам на помощь как друзья - помочь вам спастись от развала и разрушения в руках Германии... Мы не имеем намерения навязать вам какое-либо политическое устройство. Судьбы России в руках русского народа: он определит свою форму правления и найдет решение социальных проблем русского государства»...
Первые же шаги «союзников» рассеяли иллюзии и погасили надежды мелкой буржуазии.
[Читать далее]Навстречу призванным «варягам», гарантировавшим невмешательство в политическое устройство области, Верховное управление отправило председателя правительства Чайковского... …«союзники»… соглашались рассматривать Верховное управление исключительно как власть хозяйственную, муниципальную, но отнюдь не политическую.
«Невмешательство» союзников началось с отказа признать политическую власть тех, которые «пригласили» союзников в страну.
Не ограничиваясь отказом от признания, английское командование назначило 8 августа в Архангельске своего генерал-губернатора, тем самым передав всю гражданскую власть в подчинение военной, т. е. тем же англичанам.
«Я назначаю сегодня полковника французской армии Донопа военным губернатором г. Архангельска, - писал ген. Пуль «председателю правительства Северной России», как он именовал Чайковского. - Ему подчиненным и связанным с ним будет работать русский офицер, назначенный вами комендантом города, и все союзные офицеры в Архангельске».
Между Верховным управлением, не ожидавшим такого пассажа, и английским командованием начались торги, занявшие добрую половину всех заседаний правительства.
…в конфликте с англичанами эсеры не побоялись апеллировать к рабочим массам, тем самым массам, против которых с момента переворота началось фабрикование всяких запретов. Но дальше этого «бунта на коленях», и притом вне взоров хозяина, эсеры не пошли. Ограничились тем… что послали жалобу американскому послу уже после его прибытия. Последний ответил, что ген. Пуль при назначении военного губернатора пользовался правами, присвоенными ему по должности начальника экспедиционного корпуса. Что же касается существа, то «нам неизвестно точно, каковы полномочия русского губернатора, как их понимает правительство Северной области, - так писал Фрэнсис. - Мы только знаем, что полномочия полковника Донопа имеют единственной целью обеспечить в городе хороший порядок и общественную безопасность, которые пока еще плохо установлены, и что поэтому его полномочия не противоречат политическим и административным атрибутам гражданских властей».
Фрэнсис, таким образом, очень язвительно дал понять, что правительство Северной области не справляется с установлением «хорошего порядка и общественной безопасности» в городе, для чего и понадобилось введение «военного» губернаторства.
Чтобы несколько скрасить язвительность ответа и успокоить юридическую совесть правительства, Фрэнсис пообещал установить позже особый межсоюзный орган «для согласования всех ведомств и для ограждения прерогативы каждого». Такой орган, в компетенцию которого… входило толкование русского законодательства, Фрэнсис предлагал составить из... секретарей различных миссий. Уже один этот факт - иностранные секретари в роли сенатских разъяснителей - говорил, как «высоко» ставили союзники Верховное управление.
Во время переговоров английское командование, продолжая публиковать свои декларации о «невмешательстве», настаивало на своем и всячески отказывалось признать Верховное управление. Верховное управление, решив, что с представителями дипломатии разговаривать легче, чем с представителями сабли, обратились к послам... Послы оказались еще менее сговорчивыми. О категорическом признании не может быть никакой речи, в этом вопросе будет продолжаться линия английского командования, - ответили послы. А французы добавили, что «будут тщательно избегать официального признания Временного правительства, так как такое признание может неблагоприятно отразиться на самом правительстве, которое могло бы быть заподозрено в том, что оно является ставленником союзников»...
Чтобы снять всякое подозрение (перед кем?) с Верховного управления в связях с «союзниками», послы решили совсем его не признавать, но генерал-губернатором тем не менее оставили полковника Донопа.
Что преследовали они такой политикой, станет ясно из отношения «союзников» к армии...
Англичане сохранили за собой командование русскими отрядами...
Фактически русская армия поступала целиком в английское распоряжение, за русскими офицерами оставалось только право возглавлять части и составлять требовательные ведомости на жалованье и пайки для солдат.
Но, отдав приказ о формировании чисто русских частей, английское командование продолжало набирать добровольцев в свое полное распоряжение, в особый славяно-британский легион, где даже форма одежды - кроме герба - была английской...
Ген. Пуль заявил, что для создания армии есть только один путь, «путь полного и безусловного предоставления русской живой силы в распоряжение союзного командования, которое снарядит эти части, обмундирует, вооружит, обучит при помощи своих инструкторов и только после прохождения сформированными отрядами известного служебного и боевого станса в составе союзных частей предоставит их русскому командованию для образования самостоятельной русской армии».
Ген. Пуль отступил даже от мурманского соглашения, по которому все же хоть номинальное командование и ведение хозяйства оставалось в руках русских офицеров, да и сама армия носила название «русской». Тут же и эта видимость самостоятельности полностью уничтожалась.
«Иного выхода, - продолжал ген. Пуль, - при необходимости иметь дело с наличным материалом - рядовым, зараженным большевизмом, и офицерским, с надломленной неудачей войны и революцией психикой, он не видит».
Отметим здесь мимоходом ценное признание, что рядовая масса солдат, т. е. рабочие и крестьяне, заражена большевизмом...
Послы внесли известный элемент уступки в требования Пуля: видимость самостоятельности при помощи таких же невинных мер, как в мурманском соглашении, - создание русского штаба, сохранение русских начальников во главе, - но план Пуля в жизнь был проведен. Все снабжение и распределение целиком осталось в руках англичан, не подпускавших к этому делу русских настолько, что после ухода англичан русскому командованию пришлось заново налаживать весь аппарат снабжения. А у кого в руках снабжение, - у того, строго говоря, и армия.
Мало этого, Пуль добился того, что русские офицеры до отправки в часть проходили повторные курсы, созданные англичанами на Бакарице. Какие нравы существовали в этой школе, пусть расскажут сами участники событий.
«Дело создания национальной русской армии, - так говорил делегат офицеров из школы на заседании Верховного управления 13 сентября 1918 г., - терпит существенный ущерб, так как у офицеров создается впечатление, что союзное командование не вполне сочувствует делу организации самостоятельной русской армии».
Дальше делегат передал, что школа находится в полном распоряжении англичан, не пускающих русскую власть и на порог школы, что в школе англичане создали неравенство между офицерами славяно-британского легиона и мобилизованными, предоставив ряд привилегий для первых и всячески заставляя вторых покидать самостоятельные русские части и идти в славяно-британский легион, что англичане отправляют офицеров в качестве рядовых солдат на фронт и т. д.
Ими были приняты все меры для полного подчинения себе армии...
На самом фронте дело уже совсем было ясно. Тут не только командование находилось в руках англичан, но самые операции и приказы изменялись англичанами. Отменялись уже намеченные русскими сроки атаки, а подготовляемые операции всячески тормозились.
Ген. Марушевский, исполнявший должность генерал-губернатора и командующего войсками Северной области, посвящает десятки страниц своих воспоминаний тому, как англичане зорко следили за тем, чтобы армия находилась целиком под управлением англичан. Дело доходило до курьезов, когда какой-то «полковник... из приказчиков какой-нибудь фирмы или из мелких служащих на фабрике», как аттестует его ген. Марушевский, обращался с самим Марушевским, как с рядовым солдатом...
Когда командующий войсками ген. Марушевский обратился к англичанам с каким-то военным советом, он получил от английского командующего ответ, что «он очень ценит мою компетенцию, но что командует всеми войсками он и что в сущности мои заключения для него необязательны».
Вскоре выяснилось, что свои секретные приказы англичане не доверяют даже и Марушевскому…
Но что уже полностью, без всяких уступок, англичане оставили себе - это полицейскую службу в войсках. Они покрыли всю армию целой сетью особых организаций - союзный военный контроль, - где сосредоточена была вся полицейская и охранная служба. Ген. Марушевский рассказывает, что военный контроль раньше всех знал о любом происшествии и принимал самые суровые меры. Для исполнения постановлений всегда посылался иностранный офицер, а «любезный» Лаури, облачаясь в полную парадную, форму, всегда являлся к расстрелу большевиков... несмотря на уверения, что и сами белые справятся с этой задачей.
Вообще, в смысле доверия к русской армии, союзники придерживались той мысли, которую их главком Пуль высказал еще в начале формирования русской армии: «рядовой заражен большевизмом». А это и приводило к тому, что даже воевать заставляли полицейскими мерами.
«Но русские должны были также принять участие в атаке, - пишет, например, командующий мурманскими войсками, генерал Мейнард, - и в качестве средства обеспечения их участия небольшое количество сербов было добавлено к каждой роте, намеченной к атаке. Они были распределены в роте и играли роль «погонщиков», и я должен сказать, что этот метод убеждения оказался наиболее побудительным и успешным».
Нельзя сказать, чтобы недоверие относилось только к рядовым. Выше мы видели, как относились к офицерам. Добавим к этому еще один факт. Все офицеры и воинские чины союзных войск пользовались свободным проездом, имея на руках лишь предписание своих начальников. Согласно распоряжению союзного командования такой порядок должен был распространяться и на русских офицеров, на деле же ни один офицер, не говоря уже о рядовых, не мог передвигаться без особого разрешения союзного военно-контрольного бюро. Был случай, когда ротный командир в продолжение 17 дней не мог попасть к своей роте, а офицеры начальника службы связи Северного района не могли отправиться к своим командам без пропуска союзнической контрразведки.
Армия твердо находилась в руках англичан.
Еще раньше и полнее прибрали они к рукам и флот. Уже 6 августа, т. е. через день после переворота, англичане потребовали предоставления им одного посыльного судна, двух ледоколов и 8 тральщиков...
В результате англичане прибрали к рукам и основную массу русского флота северных морей. В их распоряжении находились: крейсер «Аскольд», ледоколы «Святогор» и «Микула Селянинович», посыльные суда: «Соколица» и «Горислава», миноносцы «Капитан Юрасовский», «Лейтенант Сергеев» и «Бесшумный» и 12 тральщиков. Вопреки условию большинство судов плавало не под русским флагом, а под английским, а если и сохранили русский флаг, как миноносцы, то команда на них была иностранная. Попытки вернуть флот в русские руки кончились неудачей, а переговоры тянулись почти вплоть до эвакуации англичан, завезших ряд судов в Англию.
Вместо того чтобы немедленно приступить к организации русской армии, как об этом обещалось во всех воззваниях, и тормозя всячески создание самостоятельной русской армии, англичане организовали особый славяно-британский легион, куда немедленно кинулось все реакционное офицерство.
В. И. Игнатьев, пробывший в легионе двое суток, передает, что в казармах «стон стоял от политической ругани» легионеров, причем для них и эсеры, и меньшевики, и большевики составляли одну кучу, к которой причисляли и нового командующего войсками, полковника Дурова, только потому, что при отъезде из Англии он визировал свой паспорт у Литвинова, советского представителя в Лондоне.
Легион был подчинен английскому командованию, поставившему во главе его отъявленных монархистов. Набирался он отчасти за счет добровольцев, а частью путем принудительного набора, без объявления какой-либо мобилизации, а способом, характерным для эпохи Тридцатилетней войны: ловили на улице офицеров и насильно разбивали их по ротам и взводам...
С такой же тщательностью старались союзники захватить суды и тюрьмы.
Уже 12 августа 1918 г. ген. Пуль потребовал введения быстродействующих военно-полевых судов...
Одновременно с этим, минуя Верховное управление, ген. Пуль направил приказание председателю Особой следственной комиссии, созданной Верховным управлением после переворота:
«Особая следственная комиссия при Верховном управлении Северной области прекращает свою деятельность впредь до особого распоряжения».
Эго уже было не только «недоразумением», как часто Пуль объяснял свое вмешательство во внутренние дела правительства, а отмена одного из наиболее важных институтов правительства. Насколько эта попытка была неслучайной, явствует из того, что днем союзнический военный губернатор запретил освобождать кого бы то ни было из тюрьмы без его визы. а в тот же день… Пуль потребовал от Верховного управления введения также и военно-морского суда.
…требования Пуля нарастали по мере сдачи позиций правительством.
…исполнительная задача судебной власти находилась под полным контролем англичан. В армии они присутствовали при казни большевиков, в тылу они сами брали на себя расстрел...
В то же время командованием англичан устанавливается на телеграфе военная цензура, без ведома которой не могли рассылаться даже правительственные телеграммы. Такая же цензура была установлена над печатью, в частности над правительственной газетой - «Вестником Верховного управления», которая как-то даже совсем не могла выйти: не было разрешения английского цензора. Правительству пришлось специально для снятия запрета послать своего председателя для переговоров с английским генералом. Из переговоров выяснилось, что над печатью установлена была приказом Пуля не только военная, но и политическая цензура, причем цензура эта носила весьма странный характер. Статьи, в которых правительство подвергалось резкой критике, пропускались цензором, а статьи, в которых правительство защищалось, тщательно вычеркивались...
В компетенцию генерала входила не только цензура печати. Когда местный комендант запретил собрание эсеров, Верховное управление вынесло постановление от 10 августа:
«Конференцию эсеров разрешить. На разрешение уполномочить управляющего Отделом внутренних дел, прося его о последующем разрешении поставить в известность генерала Пуля».
Разрешение правительства, чтобы получить силу, нуждалось в санкции английского командующего.
Разрешение требовалось не только на собрание. Член правительства С. С. Маслов объявил доклад для широкой аудитории на тему: цель вмешательства союзников в русские дела. Ген. Пуль немедленно прислал требование выслать ему названный доклад. Цензуре подвергался и «образ мышления» самих членов правительства.
Получалось такое положение, что партия, стоя у государственного руля, однако не управляла им.
…англичане не только группировали реакционное офицерство, но и помогали самым реакционным группам среди гражданского населения. В г. Архангельске после переворота стала выходить газета чисто монархического направления - «Голос Отечества»... В Архангельске в этот момент резко сказывалось отсутствие бумаги. Газета, тем не менее, выходила регулярно...
Когда Верховное управление, само страдая от отсутствия газетной бумаги, попробовало взять из редакции немного бумаги, на защиту монархического органа поднялись и союзническая контрразведка и сам ген. Пуль...
Постановлением Верховного управления от 4 августа 1918 г. над всеми учреждениями было предложено вывесить два флага: русский национальный флаг и флаг красный.
«...До сведения командующего союзными войсками в России, - в тот же день сообщалось в Отдел иностранных дел, - дошло, что на одном из зданий города был поднят красный флаг. По приказанию командующего предлагаю вам принять все меры, чтобы кроме военного Андреевского и национального (белый, синий, красный) других флагов не поднимать. Адъютант Командующего Макферсон».
Красный флаг, оставленный эсерами, в глазах англичан окончательно подорвал доверие к новому правительству.
Уверения в «невмешательстве» растаяли, как дым. Они нужны были для широкого употребления, только для масс, но не как действительные мотивы поведения. С не меньшим цинизмом отбросили англичане в сторону и второй из официальных мотивов интервенции - борьбу с Германией. Много месяцев подряд старательно накачивали в сознание общества, что вся кампания предпринята против немецкой опасности. Один крупный американский военный, скрывшийся под псевдонимом «Хроникер», написал книгу по поводу северной интервенции. Он передает, что Черчилль после высадки англичан на Севере в речи своей в парламенте доложил о тысячах немцев, якобы взятых в плен несколькими союзными батальонами, состоявшими из больных и по нескольку раз раненых солдат. Тот же самый свидетель подчеркивает, что не только не было никаких «тысяч немцев» на фронте, но он не видел решительно ни одного немца ни среди убитых, ни среди взятых в плен большевиков. Да и сами англичане проболтали правду о реальных мотивах своего вмешательства.
Ген. Айронсайд, сменивший позднее ген. Пуля на его посту командующего армией интервентов, разбросал следующее воззвание на нашем фронте после заключения перемирия на западе.
«…Всем немцам, находящимся в настоящее время на службе у большевиков.
Союзное командование готово принять всех немцев, чехов, латышей и всех жителей русских балтийских провинций, которые были бы согласны сдаться... Единственное желание союзников восстановить порядок в России...»
Борьба с большевиками - вот действительный, реальный смысл высадки на севере и дальнейшего оставления интервенционной армии на Севере почти на целый год.
Справятся ли с этой ролью эсеры, - у англичан было много оснований сомневаться, как сомневались они и по отношению к их старому предшественнику Керенскому.
Атака против большевиков, мы это помним, датируется задолго до Октября. Союзники не могли забыть, что Керенский не довел этой атаки до конца. Доведет ли ее нынешний эсеровский состав правительства, при всем его желании и готовности, хватит ли у него сил и решимости, - эти вопросы требовали сейчас решения.
Решение могло быть только одно: передача руководства атакой в другие руки.
Буржуазия быстро уловила эти намеки. При всяком столкновении… она находила поддержку в английском командовании... Уже на второй день после захвата власти эсерами реакционное офицерство пыталось захватить в свои руки город, но... английский десант был настолько малочислен, что не сумел поддержать их, и дело сорвалось. Удался переворот в ночь с 5 на 6 сентября, когда у англичан было уже достаточно сил, чтобы поддерживать его.
Что этот новый переворот был делом англичан, об этом говорят сами участники. Вот как характеризует его американский посол Фрэнсис.
«Утром 6 сентября, - рассказывает Фрэнсис, - я производил смотр батальону американских солдат. Я только закончил смотр, когда ген. Пуль, принимавший парад, повернулся ко мне и сказал:
- Здесь произошла революция ночью.
- Чорт возьми! Кто это устроил?
- Чаплин.
Я спросил, тут ли он, и кивнул ему, чтобы он присоединился к нам.
Чаплин продолжал:
- Я выгнал большевиков отсюда, я учредил это правительство... Но министры мешали ген. Пулю, они отказались признать полковника Донопа губернатором... Я не вижу никакой пользы вообще от правительства».
Можно ли сомневаться после этой откровенности, что англичане были не только соучастниками, но и инициаторами в установлении нового, более правого правительства. Нужно к тому же добавить, что самый переворот был предпринят на другой день после высадки в Архангельске новой партии союзных войск в 4 700 человек. Это придало уверенность успеху операции.
Газеты довольно открыто подчеркивали участие англичан в реакционном перевороте:
«У дверей (Чайковского - И. М.), - читаем мы в одной из них, - стоял (ночью с 5 на 6 сентября) караул. Ему был задан вопрос: по чьему приказанию совершается арест? На это последовал ответ:
- По приказанию командующего вооруженными силами приказано арестовать и препроводить в штаб.
- Но ведь командующий назначен Верховным управлением и то, что вы делаете, незаконно.
- Нет, командующий назначен властью ген. Пуля.
Интересно, что последняя фраза была вычеркнута английским цензором, которому отсылался на просмотр номер газеты: свое участие в перевороте англичане тщательно скрывали.
…интервенты, во главе которых шли англичане, не могли ужиться с правительством такого состава. Как ни хороши эсеры в роли агентов оккупации, но эта роль к лицу им на короткий период перехода власти, когда эсеров используют как «социалистическую» приманку, на которую хорошо ловится мелкобуржуазный карась. Но дальнейшее их оставление становилось уже обузой даже в ловле этого самого карася, всерьез мечтающего о вечности «демократических» порядков. Англичанам нужна была власть, которая не только не мешала бы, но, наоборот, деятельно помогала бы вести деловую работу и при этом была бы лишена всяких патриотических предрассудков. Лучше всего это показал ген. Пуль, с солдатской простотой попытавшийся разрешить эту задачу. «Союзные» же дипломаты, более искушенные в тонкостях политики, понимали, что и при этой смене должен быть соблюден декорум, должна быть пройдена еще одна ступень, прежде чем выйти на старую, привычную дорогу. Кроме того, среди самих «союзников» наметились глубокие внутренние противоречия, и каждый из союзников не прочь были поиграть и на этом инциденте. Но и для них оставление у власти «демократии» являлось крайне нежелательным. Когда Чайковский по возвращении из Соловков, поняв свое возвращение буквально, т. е. возвращение и всех порядков, установленных эсерами, вздумал вернуть, между прочим, и уехавших Лихача, Маслова и Дедусенко, английский и французский послы… самым категорическим образом рекомендовали не возвращать их, а американский посол предложил Чайковскому «заполнить вакансии представителями элементов еще не представленных торговых и промышленных интересов».
Верховное управление попыталось после этого сманеврировать так, чтобы новое правительство было чисто исполнительным органом...
…американский посол… вызвал к себе делегацию промышленных и общественных деятелей г. Архангельска, которой предложил делегировать своих представителей в правительство, пообещав поддержать их кандидатуры. Промышленники после совещания с послами приняли резолюцию, в которой подчеркнули:
«Согласно совета гг. посланников, соглашение о преобразовании нового правительства остается в силе, и следовательно кандидатами в повое правительство от союза назначаются три лица, фамилии которых были переданы вчера союзным послам».
Сообщая об этой резолюции Чайковскому, Фрэнсис добавил:
«Я надеюсь, что вы найдете возможным передать двум из этих трех кандидатов портфели, так как я в своем заявлении означенной делегации был весьма категоричен».
Короче, Фрэнсис приказал Чайковскому выполнить решение дипломатического корпуса.
Послы не только следили за общим ходом событий, но и назначали правительства по своему усмотрению.
«Я думаю, - писал после этого Фрэнсис в Вашингтон, - что Чайковский больше не будет назначать министров, которых мы не желаем»...
«28 сентября, - пишет ген. Марушевский, - члены Верховного управления «добровольно» сложили свои полномочия, и Чайковский сформировал новое, «отвечающее требованиям момента» правительство. Из 6 его членов... социалистом был только один (Чайковский), да и того в начале января 1919 г. под благовидным предлогом - участия во всероссийском правительстве - выслали в Париж».