Василий Максимов об Удмуртии, которую мы потеряли
Из книги Василия Андриановича Максимова «Кулацкая контрреволюция и Ижевское восстание (1918 г.)»:
Остатки крепостничества мешали развитию капитализма, крестьянство благодаря им несло больше тягот и в ряде районов вымирало. Однако капитализм развивался, а вместе с этим все глубже шла дифференциация крестьянства. Чтобы не быть голословными, приведем выдержки, относящиеся к концу XIX века.
Описывается удмуртская деревня...
[Читать далее]«Первый тип - двор зажиточный. Двор этот за уплатой податей и довольствованием семьи имеет в запасе сотню, другую, третью наличных денег, да муки и жита в закромах на сотню другую рублей, да скирд - около десяти, рублей на 5 тыс. Такой двор ни частным лицам, ни в волостную вспомогательную кассу денег не должен; напротив, ему должны недостаточные и бедные дворы. Скота имеет всегда достаточное количество. Стол его из лучших, если он не скряга. Особенно присутствие средств выражается большим количеством скирд хлеба, лучшими лошадьми, хорошей сбруей и чистотой одежды. Таких дворов в общине 13.
Второй тип - двор достаточный. Этот двор имеет в запасе несколько десятков рублей и несколько скирд хлеба в полях. У него недостатка ни в рабочих лошадях, ни в другом скоте нет. Лошадей, сбрую и экипаж имеет наравне с зажиточными. Долгов у него нет. Может быть некоторый и занимает, но на свои прихоти, и то лишь, из нежелания продать хлеб... Достаточных дворов в общине 35.
К третьему типу причисляются дома недостаточные. У такого двора в запасе наличных денег имеется редко. Скирд на полях не имеет. Случается, что иногда занимает и хлеб, но богач его не закабаливает. Уплату податей затягивает. Таких дворов я насчитал 18.
Четвертый тип - бедный двор. Лошадей большая часть имеет по одной, редко по две. Такой двор подати затягивает долго и уплачивает обыкновенно кое-как, часто с помощью других. Нередко хлеба не хватает и на обсеменение полей, и потому нужда заставляет сеять его «исполу». Отличительный признак бедности - плохие кони, часто неимение телег. Бедных дворов - 12.
К последнему типу причисляется двор неимущий.
Таких дворов 5, хотя в сущности и нельзя бы назвать их неимущими, ибо они живут в своих избушках, за исключением одного, который по зимам помещается в доме родственника. Лошадей они не имеют. В хлебе у них вечный недостаток, и потому пробиваются изо дня в день то попрошайничеством, то работой на зажиточных; а в неурожайные годы собирают милостыню. Хлеба своего сеют мало. Один свой надел отдает члену другой общины с обязательством уплачивать подати.
Такие дворы, равно как и бедные, в нужде должны обращаться к состоятельным, т. е. к тем, которые в состоянии помочь им. Если состоятельный или богач помогает им, то чаще из корыстных видов. Например, обязывает бедняка в самый разгар страды жать прежде всего его хлеб. Случается нередко, что бедняк, как наступит страдная пора, жнет богачу безвозмездно целой семьей лишь в виде процентов за взятую ссуду, а свой хлеб у него стоит в поле до того времени, пока богач не уволит его перед окончанием своих полевых работ. Тогда лишь только и начинает жать бедняк свой перезревший хлеб. Но к беде его половина хлеба остается уже на полосе. Богач, убравши свой хлеб, пустит в поле скот и пожалуй не постыдится скормить часть хлеба бедняка своему скоту, и тот на это не осмеливается жаловаться суду, ибо может лишить себя возможности получить ссуду на будущее время».
(Календарь Вятской губернии за 1896 г.)
Это описание полностью подтверждает тот анализ, который был сделан В. И. Лениным в «Развитии капитализма»: «Разложение крестьянства, развивая за счет среднего «крестьянства» его крайние группы, создает два новых типа сельского населения. Общий признак обоих типов - товарный, денежный характер хозяйства. Первый новый тип - сельская буржуазия или зажиточное крестьянство... Другой новый тип - сельский пролетариат, класс наемных рабочих с наделом. Сюда входит и неимущее крестьянство, в том числе и совершенно безземельное... Промежуточным звеном между этими пореформенными типами «крестьянства» является среднее крестьянство. Оно отличается наименьшим развитием товарного хозяйства... По своим общественным отношениям эта группа колеблется между высшей, к которой она тяготеет и в которую удается попасть лишь небольшому меньшинству счастливцев, и между низшей, в которую ее сталкивает весь ход общественной эволюции... Таким образом происходит специфически свойственное капиталистическому хозяйству вымирание средних членов и усиление крайностей «раскрестьянивания».
Если так ярко бросается в глаза классовая дифференциация удмуртской деревни в конце XIX в., то о предреволюционном периоде и говорить не приходится. Крепостнические остатки давали основу для развертывания буржуазно-демократического движения в крае, а классовая дифференциация в деревне развертывала классовую борьбу внутри крестьянства...
Теперь мы переходим к рассмотрению тех данных, которые характеризуют положение рабочих, занятых на заводах Ижевска. Постараемся выяснить вопрос о том, что являлось той питательной почвой, на которой вырастали мелкобуржуазные настроения в отдельных слоях рабочих. Ижевские заводы находились в несколько привилегированном положении по сравнению с остальными предприятиями; это давало возможность создать на них для известной части рабочих сравнительно лучшие условия материального существования. Относительная обеспеченность части рабочих особенно резко выделялась на общем фоне крайне тяжелого положения всей рабочей массы. Как и во всей России, рабочие на ижевских заводах были зажаты в тиски жесточайшего капиталистического и феодального гнета (в том числе и в его национальной форме). Особенностью заводского режима в Ижевске была практика ничем не сдерживаемого произвола администрации по отношению ко всей рабочей массе и одновременно некоторого заигрывания начальства с частью наиболее высокооплачиваемых рабочих. Эта часть рабочих имела всякого рода движимое и недвижимое имущество: дома, скот и пр.
Значительный удельный вес «имущей» части рабочих Ижевска питал мелкобуржуазные наросты на идеологии рабочего класса. Помимо этого нужно подчеркнуть и своеобразные условия на этих заводах и в отношении оплаты труда рабочих.
Самодержавие, имея в виду важное значение военных заводов, вело по отношению к их рабочим особую политику. Основные кадры рабочих ижевских заводов по данным ведомостей на 1 мая 1910 г. получали: в замочной мастерской в среднем - 70 коп., в инструментальной - 1 р. 28 к. в день. В остальных мастерских средняя оплата труда колебалась пределах от 70 коп. до 1 р. 28 к. Во всяком случае средний размер месячного заработка основных кадров ижевских рабочих в 1910 г. составлял от 20 до 25 руб.
Если принять во внимание, что в 1913 г. средняя месячная заработная плата рабочих по Петербургу составляла 34,7 руб. и по Москве - 27,1 руб., то не придется доказывать, что материальное положение квалифицированных рабочих ижевских заводов в сравнении с другими рабочими России, учитывая более дешевые цены на рынке и наличие домашнего хозяйства, было лучше. Притом это положение всегда улучшалось во время войны, так как ижевские заводы должны были тогда работать более интенсивно. Уже о периоде русско-турецкой войны 1877-1878 гг. авторы старой истории ижевских заводов отзывались как о «золотом» периоде.
Несколько привилегированное положение рабочих ижевских заводов сказывалось и на продолжительности рабочего дня. Никифоров в 1888 г. писал об этом: «Оружейники работают с 7 час. утра до 12 час. пополудни, затем следует отдых в 2 часа, и работа, начинаясь в 2 часа, продолжается до 6 час. пополудни. Таким образом рабочий день определяется в 9 час., и рабочие имеют свободный вечер». На других заводах того времени металлисты работали в среднем 11-12 час. в день. Это положение давало возможность части ижевских рабочих дополнительно поднимать свою зарплату за счет исполнения домашних работ, заказов для завода и выделки металлических вещей на рынок.
Однако не может быть и речи об общем благополучии всех рабочих ижевских заводов. Царизм вел сознательную политику создания привилегированной рабочей верхушки.
По указу 1830 г. прослужившим беспорочно 25 лет назначается сверх обыкновенной заводской платы награда 3 классов 1-я - 150, 2-я - 100 и 3-я - 50 руб. «Через каждые 5 лет, который кто беспорочно прослужил сверх 25 лет, прибавляется ему пятая доля первоначальной награды. При проведении реформы указом 1866 г. положение о «заслуженных» было закреплено. Указ подчеркивал, что «всем оружейникам, мастеровым и непременным работникам, получившим уже пенсию или какие-либо пособия, а также и семействам их, оставлены». Эта политика велась самодержавием издавна и со временем все более углублялась принимая новые усовершенствованные формы. «За выслугу лет» рабочие получали повышение заработной платы и единовременные вознаграждения, за старательную долголетнюю службу - медали, кафтаны и т. д., зачислялись пенсионерами. Все это вело к созданию кадра «унтеров» и «фельдфебелей» из рабочих, безусловно верных самодержавию. Это была прослойка рабочей аристократии, имевшая не только домик и корову, но и выездных лошадей, напоминающая собой верхнюю прослойку американских рабочих с их автомобилями.
Таким образом перед империалистической войной в среде рабочих ижевских заводов были налицо основные источники мелкобуржуазных влияний на пролетариат - связь с мелким хозяйством и наличие рабочей аристократии. Это налагало свой отпечаток на весь характер развития классовой борьбы рабочих ижевских заводов, создавая оппортунистические настроения верхушки, эсеровские и анархистские увлечения отдельных прослоек рабочих.
Все эти явления политической неразвитости рабочих и слабости в их среде революционного движения еще более углублялись общей отсталостью рабочих...
Однако эта отсталость ижевских рабочих в сравнении с рабочими передовых центров еще не означает, что пролетариат Ижевска представлял собой в революционном отношении сплошь темное пятно. Наряду с обеспеченной частью рабочих на заводах были широкие слои чистых пролетариев, плохо оплачиваемых. По тем же ведомостям 1910 г. при мастерских значатся ученики с оплатой в 31 коп. в день, «задельные» с заработком в 37 коп. и бесплатные ученики. В эти ведомости не включены приезжие рабочие, работавшие на вспомогательных работах, как-то на транспорте, по доставке топлива и пр. Эта категория рабочих по своему положению не имела ничего общего с верхушкой высококвалифицированных рабочих и в противовес последней была весьма восприимчива к революционной «заразе»...
Война внесла много нового в положение ижевских рабочих и крестьян Удмуртии. Прежде всего сильно изменился состав рабочих ижевских заводов. Количество рабочих выросло в два с лишним раза. Из воинских частей сюда было откомандировано 8 447 бывших квалифицированных рабочих других заводов. Почти такое же количество рабочих составили крестьяне окрестных районов, оставленные при мобилизациях для работы на ижевских заводах. Таким образом в политическом отношении ижевский пролетариат… усилился за счет притока рабочих, прошедших большую революционную школу... Наряду с этим в среду рабочих влилась большая струя крестьян из зажиточно-кулацкого слоя деревни, так как именно верхушка крестьянского населения находила в ижевских заводах убежище от необходимости идти на фронт. Материальные возможности этих крестьян и практика протекции и взяток открывали им наибольший доступ на заводы. Понятно, что этот слой ижевского «пролетариата» не только был далек от революции, но и служил прямой опорой «порядка».
…абсолютное большинство рабочих на ижевских заводах были военнообязанные. Это создавало почву для введения администрацией заводов настоящего военного режима. За малейшее нарушение «порядка» рабочим грозила отправка на фронт, полевой суд и пр. Самые мелкие «проступки» наказывались штрафами, выговорами, стоянкой «под ружьем» и пр. Увеличился рабочий день с 9 до 13½ часов, включая сверхурочную 4½-часовую работу. При устарелости оборудования заводов и отсутствии техники безопасности участились случаи увечий рабочих. Заработная плата не повышалась, а вздорожание продуктов систематически снижало жизненный уровень рабочих. Не довольствуясь этим, администрация ввела в феврале 1917 г. снижение расценок...
Империалистическая война больно ударила и по крестьянству. Сильная убыль рабочих рук, сокращение посевных площадей, дороговизна на предметы первой необходимости, систематическая разверстка нарядов на доставку овса и других продуктов для армии чрезвычайно ухудшили материальное положение крестьянской массы. Особенно чувствительно удар пришелся по бедноте в связи с заготовками продуктов для армии, так как раскладка производилась по надельным душам. Самодержавие пыталось указами ввести голодную норму для трудящихся. В отношении глазовсхой уездной земской управы волостным правлениям от 7 сентября 1916 г. мы читаем: «Законом о мерах к сокращению потребления мяса населением… воспрещен убой и продажа мяса и мясных продуктов в городах и селениях в течение текущей войны по вторникам, средам, четвергам и пятницам каждой недели, причем определение еженедельного скота, подлежащего убою в уезде, возложено на земское собрание».
Чтобы дать более наглядное представление об остроте экономического положения в крае, приведем выдержки из доклада на глазовском уездном земском собрании 28 марта 1916 г... «Постепенное в течение нескольких уже месяцев, вследствие военных обстоятельств, увеличение цен на все без исключения предметы потребления, а не только на предметы первой необходимости, ставит ныне человека, живущего одним жалованьем, в крайне тяжелое, критическое положение, ставит их в положение острой невыносимой нужды, в особенности семейных людей, с детьми или родными, живущими их иждивением... Обуть и одеть (не говоря уже о себе) становится возможным только для лиц, получающих доход от 100 и выше рублей в месяц».
Тяжесть материального положения крестьян усугублялась несением всевозможных повинностей. За 200-300 км в окружности ижевских заводов крестьянство было мобилизовано для работы в лесу. Крепостная повинность «непременных работ» была восстановлена. Местами на лесные заводские работы мобилизовалось все население в возрасте от 12 до 60 лет. Бремя военных повинностей вызывало острое недовольство крестьян. Крестьяне пытаются уклониться от выполнения нарядов по доставке фуража и довольствия. Это в свою очередь вызывает все более грозные распоряжения власти. В циркуляре вятского губернатора от 28 апреля 1915 г. земским начальникам говорится:
«Всякая вялость, всякое промедление, всякое уклонение должно считаться в нашей борьбе с нуждой армии вовсе и вовсе грехом перед богом, преступлением перед государством, позором перед родиной. Принять все меры к тому, чтобы имеющиеся запасы необмолоченного овса были обмолочены для продажи». Каждому ясно, что о «продаже» было прибавлено только для прикрытия существа - реквизиции припасов по установленным государством ценам.
Наряду с попытками уклонения от выполнения нарядов по доставке продовольствия и фуража начинается массовый отказ от несения заводской повинности. По Ухтымской волости, Глазовского уезда, при выборе доверенного от возчиков «крестьяне на сходе выбрать доверенного отказались и заявили, что они доверенного избирать не будут и возить дрова не пойдут совсем». Такими фактами пестрят все донесения волостных правлений земским начальникам. Фронтовики, прибывающие на побывки, поговаривают о том, что, вернувшись с фронта, они расправятся с теми, кто чинит насилия.
Таким образом к моменту Февральской революции и в деревнях Удмуртии шло сильное брожение. Возмущение поднималось не только против царских чиновников, но и против верхушки деревни, которая благодаря деньгам умела избежать отправки на фронт, извлекала выгоды из заказов «военно-промышленного комитета» и в тоже время усиливала эксплуатацию своих односельчан. Это создавало почву для развертывания классовой борьбы крестьянской массы против кулачества. В таком состоянии Удмуртия встретила Февральскую революцию.
Из книги Василия Андриановича Максимова «Октябрь в Удмуртии»:
Характерность положения удмуртской деревни заключалась в том, что здесь очень мало было помещичьего землевладения. Однако это не значит, что население Удмуртии было свободно от феодального гнета. Ленин в характеристике пореформенной России отмечает, как наиболее яркие черты остатков феодальных отношений, «абсолютизм (неограниченная самодержавная власть), феодализм (землевладение и привилегия крепостников-помещиков) и подавление национальностей». Все эти остатки феодализма в Удмуртии были не меньше (если не больше), чем в других районах царской России, только они по форме приняли свои специфические черты, выгодные в данном районе господствовавшему классу помещиков. Если в сельском хозяйстве выжимал соки с крестьян помещик, то его и с большим успехом заменил государственный аппарат самодержавия со своим неизменным придатком - церковью. Вместо пашни благородные ленд-лорды-помещики предпочитали иметь колоссальные участки лесных дач. Это было выгодно потому, что близость горных заводов позволяла больше получить доходов с леса, чем с пашни. С другой стороны отсутствие лесных владений у крестьян давало возможность не меньше выкачивать, чем это было в других районах России при помощи отрезков...
Крупные лесопромышленники, главным образом, покупавшие лес для отправки на волжские рынки, старались дровяной лес реализовать на месте местному населению или мелким лесопромышленникам, занимавшимся поставкой топлива для местного потребления.
Такой порядок лесовладения и лесопользования приводил к кабальной эксплуатации всей массы удмуртского населения. При наличии 60% площади республики, покрытой лесом, крестьяне должны были покупать себе дрова за 20-50 километров. Наряду с этим лесопромышленники хищнически эксплуатировали массы на вывозке и сплаве леса. Из трудовой части крестьян оформляется сезонный лесорабочий, который вынужден, как отмечал Ленин, «продавать свою рабочую силу на самых невыгодных условиях»...
Государственное, помещичье и купеческое лесовладение в своей эксплуатации опиралось на массу низшей лесной администрации: объездчиков и лесной стражи, которая в эксплуатации масс крестьянства мало чем отличалась от полицейской стражи: ей было предоставлено право административных исков по лесным делам. Царило массовое взяточничество и штрафы...
Помимо лесных владений помещики сыздавна были хозяевами горных заводов. Никакой разницы между крестьянами, работавшими на барской пашне, и прикрепленными к горным заводам крестьянами в эпоху крепостничества, а потом частично и в пореформенный период, конечно, не было. Помимо этого существовал ряд натуральных повинностей.
Сюда относятся повинности по поставке подвод для всех чинов и рангов начальства, подводы для проезда стражников с ссыльными, постройка и починка всех дорог, возка материалов для строительства церквей, волостных правлений и проч.
Пореформенные порядки… мало чем отличались от дореформенной крепостной эпохи. «Вятская незабудка» дает характерное описание расхищения денег в губернской канцелярии, относящееся к 1870-м годам. Ревизия выяснила, что растрачены «деньги из добровольных пожертвований по губернии в пользу голодающих России, деньги из продовольственного капитала башкир, деньги, высылаемые из министерства на расходы по наблюдению за сплавом леса, деньги, принадлежащие городским обществам, деньги, высылаемые ссыльным (полякам) их родиной, деньги, пожертвованные на ломоносовскую стипендию, деньги в вознаграждение одному лицу из археологического комитета, деньги, пожертвованные в публичную библиотеку, деньги, пожертвованные на образование капитала священно-народной кассы, деньги»... и так еще целый столбец перечисления наименований денежных фондов, растраченных губернской канцелярией. Такой произвол сохранился до самой революции. Он пополнялся произволом взяточничества.
Весь этот грабеж шел под крестным знаменем. Поп был в роли, напоминающей прежнего феодала: ему было поручено следить за «инородцами» в отношении их нравственности и исполнения христианских обрядов. Он регулировал браки, следил за политической благонадежностью, боролся с язычеством и «просвещал христовым учением». Он требовал исполнений христианских обрядов и за все это «усердие» брал по феодальному принципу с «венца» и души «ругу»: деньги, рожь, овес, ячмень, лен, горох, картофель, шерсть, масло, мясо, яйца...
Таким образом, феодально-крепостные остатки в Удмуртии были до самой революции в очень ярком виде. Сюда надо еще отнести феодальные остатки из среды самих удмуртов: жречество, лекари, «абызы», «тунаси» и прочие, которые являлись присосавшимися пиявками на теле удмуртской общины...
Процесс развития капитализма и «раскрестьянивания» масс крестьян в удмуртской деревне проходил наиболее болезненно для основных масс крестьянства не только потому, что здесь сильны были феодально-крепостнические остатки, но и потому, что грабеж удмуртских масс в деревне шел со стороны феодальных остатков и кулачества под покрывалом сохранившихся родовых остатков.
Родовые остатки: «взаимопомощь» - «веме», обычное право «сям», родовой совет старшин «кенеш» в условиях классовой дифференциации общества становятся орудием эксплуатации и подавления эксплуатируемых со стороны эксплуататоров. Феодальные остатки удмуртской деревни и кулачество под видом взаимопомощи получают даровую рабочую силу, под видом демократического решения общественных вопросов эксплуататоры используют «кенеш» для подавления масс крестьянства. Обычное право «сям», регулировавшее в доклассовом обществе отношения между людьми в интересах родов, в классовом обществе становится орудием регулирования взаимоотношений в интересах господствующих классов, в пореформенной Удмуртии в интересах кулачества и феодальных остатков. Право «сям» охраняет интересы собственности эксплуататоров.
…Верещагин описывает драки на сходах «кенеша», где бедняк «только слушает, не смеет и слова промолвить». На сходах «кенеша» у пожарных сараев беднота и середняки получали распространенное наказание в удмуртской деревне - удары прутьями... Удары прутьями, а иногда даже применение по приговору «кенеша» смертной казни, держали под террором бедноту в кабале. Вполне понятно, что при таких порядках при земельных переделах «богатым достается лучшая земля, так как они правила жеребьевки нарушают часто. Бедные же богатым не могут прекословить».
…
Основные кадры рабочего класса в Удмуртии были в городе Ижевске...
По словам рабочего Кузнецова еще в конце XIX века «каждого опоздавшего на несколько минут на работу к 4 часам утра у заводских ворот клали на скамейку и пороли розгой. За большее «преступление» - за один или несколько дней прогула - нужно было выдержать такое наказание, как пройти сквозь строй в 500 человек, вооруженных палками. Если пострадавший не вынес избиения и слег на половине, его клали на тележку и битье палками продолжалось. Если «виновный» потерял чувство, не выдержав 500 ударов палкой, его отправляли в лазарет на излечение и после выхода он получал недополученные удары».
Однако этот произвол администрации в отношении рабочих сочетался одновременно с некоторым заигрыванием начальства с частью рабочих, наиболее высокооплачиваемых. Эта часть рабочих имела всякого рода движимое и недвижимое имущества дома, скот и проч.
Остатки крепостничества мешали развитию капитализма, крестьянство благодаря им несло больше тягот и в ряде районов вымирало. Однако капитализм развивался, а вместе с этим все глубже шла дифференциация крестьянства. Чтобы не быть голословными, приведем выдержки, относящиеся к концу XIX века.
Описывается удмуртская деревня...
[Читать далее]«Первый тип - двор зажиточный. Двор этот за уплатой податей и довольствованием семьи имеет в запасе сотню, другую, третью наличных денег, да муки и жита в закромах на сотню другую рублей, да скирд - около десяти, рублей на 5 тыс. Такой двор ни частным лицам, ни в волостную вспомогательную кассу денег не должен; напротив, ему должны недостаточные и бедные дворы. Скота имеет всегда достаточное количество. Стол его из лучших, если он не скряга. Особенно присутствие средств выражается большим количеством скирд хлеба, лучшими лошадьми, хорошей сбруей и чистотой одежды. Таких дворов в общине 13.
Второй тип - двор достаточный. Этот двор имеет в запасе несколько десятков рублей и несколько скирд хлеба в полях. У него недостатка ни в рабочих лошадях, ни в другом скоте нет. Лошадей, сбрую и экипаж имеет наравне с зажиточными. Долгов у него нет. Может быть некоторый и занимает, но на свои прихоти, и то лишь, из нежелания продать хлеб... Достаточных дворов в общине 35.
К третьему типу причисляются дома недостаточные. У такого двора в запасе наличных денег имеется редко. Скирд на полях не имеет. Случается, что иногда занимает и хлеб, но богач его не закабаливает. Уплату податей затягивает. Таких дворов я насчитал 18.
Четвертый тип - бедный двор. Лошадей большая часть имеет по одной, редко по две. Такой двор подати затягивает долго и уплачивает обыкновенно кое-как, часто с помощью других. Нередко хлеба не хватает и на обсеменение полей, и потому нужда заставляет сеять его «исполу». Отличительный признак бедности - плохие кони, часто неимение телег. Бедных дворов - 12.
К последнему типу причисляется двор неимущий.
Таких дворов 5, хотя в сущности и нельзя бы назвать их неимущими, ибо они живут в своих избушках, за исключением одного, который по зимам помещается в доме родственника. Лошадей они не имеют. В хлебе у них вечный недостаток, и потому пробиваются изо дня в день то попрошайничеством, то работой на зажиточных; а в неурожайные годы собирают милостыню. Хлеба своего сеют мало. Один свой надел отдает члену другой общины с обязательством уплачивать подати.
Такие дворы, равно как и бедные, в нужде должны обращаться к состоятельным, т. е. к тем, которые в состоянии помочь им. Если состоятельный или богач помогает им, то чаще из корыстных видов. Например, обязывает бедняка в самый разгар страды жать прежде всего его хлеб. Случается нередко, что бедняк, как наступит страдная пора, жнет богачу безвозмездно целой семьей лишь в виде процентов за взятую ссуду, а свой хлеб у него стоит в поле до того времени, пока богач не уволит его перед окончанием своих полевых работ. Тогда лишь только и начинает жать бедняк свой перезревший хлеб. Но к беде его половина хлеба остается уже на полосе. Богач, убравши свой хлеб, пустит в поле скот и пожалуй не постыдится скормить часть хлеба бедняка своему скоту, и тот на это не осмеливается жаловаться суду, ибо может лишить себя возможности получить ссуду на будущее время».
(Календарь Вятской губернии за 1896 г.)
Это описание полностью подтверждает тот анализ, который был сделан В. И. Лениным в «Развитии капитализма»: «Разложение крестьянства, развивая за счет среднего «крестьянства» его крайние группы, создает два новых типа сельского населения. Общий признак обоих типов - товарный, денежный характер хозяйства. Первый новый тип - сельская буржуазия или зажиточное крестьянство... Другой новый тип - сельский пролетариат, класс наемных рабочих с наделом. Сюда входит и неимущее крестьянство, в том числе и совершенно безземельное... Промежуточным звеном между этими пореформенными типами «крестьянства» является среднее крестьянство. Оно отличается наименьшим развитием товарного хозяйства... По своим общественным отношениям эта группа колеблется между высшей, к которой она тяготеет и в которую удается попасть лишь небольшому меньшинству счастливцев, и между низшей, в которую ее сталкивает весь ход общественной эволюции... Таким образом происходит специфически свойственное капиталистическому хозяйству вымирание средних членов и усиление крайностей «раскрестьянивания».
Если так ярко бросается в глаза классовая дифференциация удмуртской деревни в конце XIX в., то о предреволюционном периоде и говорить не приходится. Крепостнические остатки давали основу для развертывания буржуазно-демократического движения в крае, а классовая дифференциация в деревне развертывала классовую борьбу внутри крестьянства...
Теперь мы переходим к рассмотрению тех данных, которые характеризуют положение рабочих, занятых на заводах Ижевска. Постараемся выяснить вопрос о том, что являлось той питательной почвой, на которой вырастали мелкобуржуазные настроения в отдельных слоях рабочих. Ижевские заводы находились в несколько привилегированном положении по сравнению с остальными предприятиями; это давало возможность создать на них для известной части рабочих сравнительно лучшие условия материального существования. Относительная обеспеченность части рабочих особенно резко выделялась на общем фоне крайне тяжелого положения всей рабочей массы. Как и во всей России, рабочие на ижевских заводах были зажаты в тиски жесточайшего капиталистического и феодального гнета (в том числе и в его национальной форме). Особенностью заводского режима в Ижевске была практика ничем не сдерживаемого произвола администрации по отношению ко всей рабочей массе и одновременно некоторого заигрывания начальства с частью наиболее высокооплачиваемых рабочих. Эта часть рабочих имела всякого рода движимое и недвижимое имущество: дома, скот и пр.
Значительный удельный вес «имущей» части рабочих Ижевска питал мелкобуржуазные наросты на идеологии рабочего класса. Помимо этого нужно подчеркнуть и своеобразные условия на этих заводах и в отношении оплаты труда рабочих.
Самодержавие, имея в виду важное значение военных заводов, вело по отношению к их рабочим особую политику. Основные кадры рабочих ижевских заводов по данным ведомостей на 1 мая 1910 г. получали: в замочной мастерской в среднем - 70 коп., в инструментальной - 1 р. 28 к. в день. В остальных мастерских средняя оплата труда колебалась пределах от 70 коп. до 1 р. 28 к. Во всяком случае средний размер месячного заработка основных кадров ижевских рабочих в 1910 г. составлял от 20 до 25 руб.
Если принять во внимание, что в 1913 г. средняя месячная заработная плата рабочих по Петербургу составляла 34,7 руб. и по Москве - 27,1 руб., то не придется доказывать, что материальное положение квалифицированных рабочих ижевских заводов в сравнении с другими рабочими России, учитывая более дешевые цены на рынке и наличие домашнего хозяйства, было лучше. Притом это положение всегда улучшалось во время войны, так как ижевские заводы должны были тогда работать более интенсивно. Уже о периоде русско-турецкой войны 1877-1878 гг. авторы старой истории ижевских заводов отзывались как о «золотом» периоде.
Несколько привилегированное положение рабочих ижевских заводов сказывалось и на продолжительности рабочего дня. Никифоров в 1888 г. писал об этом: «Оружейники работают с 7 час. утра до 12 час. пополудни, затем следует отдых в 2 часа, и работа, начинаясь в 2 часа, продолжается до 6 час. пополудни. Таким образом рабочий день определяется в 9 час., и рабочие имеют свободный вечер». На других заводах того времени металлисты работали в среднем 11-12 час. в день. Это положение давало возможность части ижевских рабочих дополнительно поднимать свою зарплату за счет исполнения домашних работ, заказов для завода и выделки металлических вещей на рынок.
Однако не может быть и речи об общем благополучии всех рабочих ижевских заводов. Царизм вел сознательную политику создания привилегированной рабочей верхушки.
По указу 1830 г. прослужившим беспорочно 25 лет назначается сверх обыкновенной заводской платы награда 3 классов 1-я - 150, 2-я - 100 и 3-я - 50 руб. «Через каждые 5 лет, который кто беспорочно прослужил сверх 25 лет, прибавляется ему пятая доля первоначальной награды. При проведении реформы указом 1866 г. положение о «заслуженных» было закреплено. Указ подчеркивал, что «всем оружейникам, мастеровым и непременным работникам, получившим уже пенсию или какие-либо пособия, а также и семействам их, оставлены». Эта политика велась самодержавием издавна и со временем все более углублялась принимая новые усовершенствованные формы. «За выслугу лет» рабочие получали повышение заработной платы и единовременные вознаграждения, за старательную долголетнюю службу - медали, кафтаны и т. д., зачислялись пенсионерами. Все это вело к созданию кадра «унтеров» и «фельдфебелей» из рабочих, безусловно верных самодержавию. Это была прослойка рабочей аристократии, имевшая не только домик и корову, но и выездных лошадей, напоминающая собой верхнюю прослойку американских рабочих с их автомобилями.
Таким образом перед империалистической войной в среде рабочих ижевских заводов были налицо основные источники мелкобуржуазных влияний на пролетариат - связь с мелким хозяйством и наличие рабочей аристократии. Это налагало свой отпечаток на весь характер развития классовой борьбы рабочих ижевских заводов, создавая оппортунистические настроения верхушки, эсеровские и анархистские увлечения отдельных прослоек рабочих.
Все эти явления политической неразвитости рабочих и слабости в их среде революционного движения еще более углублялись общей отсталостью рабочих...
Однако эта отсталость ижевских рабочих в сравнении с рабочими передовых центров еще не означает, что пролетариат Ижевска представлял собой в революционном отношении сплошь темное пятно. Наряду с обеспеченной частью рабочих на заводах были широкие слои чистых пролетариев, плохо оплачиваемых. По тем же ведомостям 1910 г. при мастерских значатся ученики с оплатой в 31 коп. в день, «задельные» с заработком в 37 коп. и бесплатные ученики. В эти ведомости не включены приезжие рабочие, работавшие на вспомогательных работах, как-то на транспорте, по доставке топлива и пр. Эта категория рабочих по своему положению не имела ничего общего с верхушкой высококвалифицированных рабочих и в противовес последней была весьма восприимчива к революционной «заразе»...
Война внесла много нового в положение ижевских рабочих и крестьян Удмуртии. Прежде всего сильно изменился состав рабочих ижевских заводов. Количество рабочих выросло в два с лишним раза. Из воинских частей сюда было откомандировано 8 447 бывших квалифицированных рабочих других заводов. Почти такое же количество рабочих составили крестьяне окрестных районов, оставленные при мобилизациях для работы на ижевских заводах. Таким образом в политическом отношении ижевский пролетариат… усилился за счет притока рабочих, прошедших большую революционную школу... Наряду с этим в среду рабочих влилась большая струя крестьян из зажиточно-кулацкого слоя деревни, так как именно верхушка крестьянского населения находила в ижевских заводах убежище от необходимости идти на фронт. Материальные возможности этих крестьян и практика протекции и взяток открывали им наибольший доступ на заводы. Понятно, что этот слой ижевского «пролетариата» не только был далек от революции, но и служил прямой опорой «порядка».
…абсолютное большинство рабочих на ижевских заводах были военнообязанные. Это создавало почву для введения администрацией заводов настоящего военного режима. За малейшее нарушение «порядка» рабочим грозила отправка на фронт, полевой суд и пр. Самые мелкие «проступки» наказывались штрафами, выговорами, стоянкой «под ружьем» и пр. Увеличился рабочий день с 9 до 13½ часов, включая сверхурочную 4½-часовую работу. При устарелости оборудования заводов и отсутствии техники безопасности участились случаи увечий рабочих. Заработная плата не повышалась, а вздорожание продуктов систематически снижало жизненный уровень рабочих. Не довольствуясь этим, администрация ввела в феврале 1917 г. снижение расценок...
Империалистическая война больно ударила и по крестьянству. Сильная убыль рабочих рук, сокращение посевных площадей, дороговизна на предметы первой необходимости, систематическая разверстка нарядов на доставку овса и других продуктов для армии чрезвычайно ухудшили материальное положение крестьянской массы. Особенно чувствительно удар пришелся по бедноте в связи с заготовками продуктов для армии, так как раскладка производилась по надельным душам. Самодержавие пыталось указами ввести голодную норму для трудящихся. В отношении глазовсхой уездной земской управы волостным правлениям от 7 сентября 1916 г. мы читаем: «Законом о мерах к сокращению потребления мяса населением… воспрещен убой и продажа мяса и мясных продуктов в городах и селениях в течение текущей войны по вторникам, средам, четвергам и пятницам каждой недели, причем определение еженедельного скота, подлежащего убою в уезде, возложено на земское собрание».
Чтобы дать более наглядное представление об остроте экономического положения в крае, приведем выдержки из доклада на глазовском уездном земском собрании 28 марта 1916 г... «Постепенное в течение нескольких уже месяцев, вследствие военных обстоятельств, увеличение цен на все без исключения предметы потребления, а не только на предметы первой необходимости, ставит ныне человека, живущего одним жалованьем, в крайне тяжелое, критическое положение, ставит их в положение острой невыносимой нужды, в особенности семейных людей, с детьми или родными, живущими их иждивением... Обуть и одеть (не говоря уже о себе) становится возможным только для лиц, получающих доход от 100 и выше рублей в месяц».
Тяжесть материального положения крестьян усугублялась несением всевозможных повинностей. За 200-300 км в окружности ижевских заводов крестьянство было мобилизовано для работы в лесу. Крепостная повинность «непременных работ» была восстановлена. Местами на лесные заводские работы мобилизовалось все население в возрасте от 12 до 60 лет. Бремя военных повинностей вызывало острое недовольство крестьян. Крестьяне пытаются уклониться от выполнения нарядов по доставке фуража и довольствия. Это в свою очередь вызывает все более грозные распоряжения власти. В циркуляре вятского губернатора от 28 апреля 1915 г. земским начальникам говорится:
«Всякая вялость, всякое промедление, всякое уклонение должно считаться в нашей борьбе с нуждой армии вовсе и вовсе грехом перед богом, преступлением перед государством, позором перед родиной. Принять все меры к тому, чтобы имеющиеся запасы необмолоченного овса были обмолочены для продажи». Каждому ясно, что о «продаже» было прибавлено только для прикрытия существа - реквизиции припасов по установленным государством ценам.
Наряду с попытками уклонения от выполнения нарядов по доставке продовольствия и фуража начинается массовый отказ от несения заводской повинности. По Ухтымской волости, Глазовского уезда, при выборе доверенного от возчиков «крестьяне на сходе выбрать доверенного отказались и заявили, что они доверенного избирать не будут и возить дрова не пойдут совсем». Такими фактами пестрят все донесения волостных правлений земским начальникам. Фронтовики, прибывающие на побывки, поговаривают о том, что, вернувшись с фронта, они расправятся с теми, кто чинит насилия.
Таким образом к моменту Февральской революции и в деревнях Удмуртии шло сильное брожение. Возмущение поднималось не только против царских чиновников, но и против верхушки деревни, которая благодаря деньгам умела избежать отправки на фронт, извлекала выгоды из заказов «военно-промышленного комитета» и в тоже время усиливала эксплуатацию своих односельчан. Это создавало почву для развертывания классовой борьбы крестьянской массы против кулачества. В таком состоянии Удмуртия встретила Февральскую революцию.
Из книги Василия Андриановича Максимова «Октябрь в Удмуртии»:
Характерность положения удмуртской деревни заключалась в том, что здесь очень мало было помещичьего землевладения. Однако это не значит, что население Удмуртии было свободно от феодального гнета. Ленин в характеристике пореформенной России отмечает, как наиболее яркие черты остатков феодальных отношений, «абсолютизм (неограниченная самодержавная власть), феодализм (землевладение и привилегия крепостников-помещиков) и подавление национальностей». Все эти остатки феодализма в Удмуртии были не меньше (если не больше), чем в других районах царской России, только они по форме приняли свои специфические черты, выгодные в данном районе господствовавшему классу помещиков. Если в сельском хозяйстве выжимал соки с крестьян помещик, то его и с большим успехом заменил государственный аппарат самодержавия со своим неизменным придатком - церковью. Вместо пашни благородные ленд-лорды-помещики предпочитали иметь колоссальные участки лесных дач. Это было выгодно потому, что близость горных заводов позволяла больше получить доходов с леса, чем с пашни. С другой стороны отсутствие лесных владений у крестьян давало возможность не меньше выкачивать, чем это было в других районах России при помощи отрезков...
Крупные лесопромышленники, главным образом, покупавшие лес для отправки на волжские рынки, старались дровяной лес реализовать на месте местному населению или мелким лесопромышленникам, занимавшимся поставкой топлива для местного потребления.
Такой порядок лесовладения и лесопользования приводил к кабальной эксплуатации всей массы удмуртского населения. При наличии 60% площади республики, покрытой лесом, крестьяне должны были покупать себе дрова за 20-50 километров. Наряду с этим лесопромышленники хищнически эксплуатировали массы на вывозке и сплаве леса. Из трудовой части крестьян оформляется сезонный лесорабочий, который вынужден, как отмечал Ленин, «продавать свою рабочую силу на самых невыгодных условиях»...
Государственное, помещичье и купеческое лесовладение в своей эксплуатации опиралось на массу низшей лесной администрации: объездчиков и лесной стражи, которая в эксплуатации масс крестьянства мало чем отличалась от полицейской стражи: ей было предоставлено право административных исков по лесным делам. Царило массовое взяточничество и штрафы...
Помимо лесных владений помещики сыздавна были хозяевами горных заводов. Никакой разницы между крестьянами, работавшими на барской пашне, и прикрепленными к горным заводам крестьянами в эпоху крепостничества, а потом частично и в пореформенный период, конечно, не было. Помимо этого существовал ряд натуральных повинностей.
Сюда относятся повинности по поставке подвод для всех чинов и рангов начальства, подводы для проезда стражников с ссыльными, постройка и починка всех дорог, возка материалов для строительства церквей, волостных правлений и проч.
Пореформенные порядки… мало чем отличались от дореформенной крепостной эпохи. «Вятская незабудка» дает характерное описание расхищения денег в губернской канцелярии, относящееся к 1870-м годам. Ревизия выяснила, что растрачены «деньги из добровольных пожертвований по губернии в пользу голодающих России, деньги из продовольственного капитала башкир, деньги, высылаемые из министерства на расходы по наблюдению за сплавом леса, деньги, принадлежащие городским обществам, деньги, высылаемые ссыльным (полякам) их родиной, деньги, пожертвованные на ломоносовскую стипендию, деньги в вознаграждение одному лицу из археологического комитета, деньги, пожертвованные в публичную библиотеку, деньги, пожертвованные на образование капитала священно-народной кассы, деньги»... и так еще целый столбец перечисления наименований денежных фондов, растраченных губернской канцелярией. Такой произвол сохранился до самой революции. Он пополнялся произволом взяточничества.
Весь этот грабеж шел под крестным знаменем. Поп был в роли, напоминающей прежнего феодала: ему было поручено следить за «инородцами» в отношении их нравственности и исполнения христианских обрядов. Он регулировал браки, следил за политической благонадежностью, боролся с язычеством и «просвещал христовым учением». Он требовал исполнений христианских обрядов и за все это «усердие» брал по феодальному принципу с «венца» и души «ругу»: деньги, рожь, овес, ячмень, лен, горох, картофель, шерсть, масло, мясо, яйца...
Таким образом, феодально-крепостные остатки в Удмуртии были до самой революции в очень ярком виде. Сюда надо еще отнести феодальные остатки из среды самих удмуртов: жречество, лекари, «абызы», «тунаси» и прочие, которые являлись присосавшимися пиявками на теле удмуртской общины...
Процесс развития капитализма и «раскрестьянивания» масс крестьян в удмуртской деревне проходил наиболее болезненно для основных масс крестьянства не только потому, что здесь сильны были феодально-крепостнические остатки, но и потому, что грабеж удмуртских масс в деревне шел со стороны феодальных остатков и кулачества под покрывалом сохранившихся родовых остатков.
Родовые остатки: «взаимопомощь» - «веме», обычное право «сям», родовой совет старшин «кенеш» в условиях классовой дифференциации общества становятся орудием эксплуатации и подавления эксплуатируемых со стороны эксплуататоров. Феодальные остатки удмуртской деревни и кулачество под видом взаимопомощи получают даровую рабочую силу, под видом демократического решения общественных вопросов эксплуататоры используют «кенеш» для подавления масс крестьянства. Обычное право «сям», регулировавшее в доклассовом обществе отношения между людьми в интересах родов, в классовом обществе становится орудием регулирования взаимоотношений в интересах господствующих классов, в пореформенной Удмуртии в интересах кулачества и феодальных остатков. Право «сям» охраняет интересы собственности эксплуататоров.
…Верещагин описывает драки на сходах «кенеша», где бедняк «только слушает, не смеет и слова промолвить». На сходах «кенеша» у пожарных сараев беднота и середняки получали распространенное наказание в удмуртской деревне - удары прутьями... Удары прутьями, а иногда даже применение по приговору «кенеша» смертной казни, держали под террором бедноту в кабале. Вполне понятно, что при таких порядках при земельных переделах «богатым достается лучшая земля, так как они правила жеребьевки нарушают часто. Бедные же богатым не могут прекословить».
…
Основные кадры рабочего класса в Удмуртии были в городе Ижевске...
По словам рабочего Кузнецова еще в конце XIX века «каждого опоздавшего на несколько минут на работу к 4 часам утра у заводских ворот клали на скамейку и пороли розгой. За большее «преступление» - за один или несколько дней прогула - нужно было выдержать такое наказание, как пройти сквозь строй в 500 человек, вооруженных палками. Если пострадавший не вынес избиения и слег на половине, его клали на тележку и битье палками продолжалось. Если «виновный» потерял чувство, не выдержав 500 ударов палкой, его отправляли в лазарет на излечение и после выхода он получал недополученные удары».
Однако этот произвол администрации в отношении рабочих сочетался одновременно с некоторым заигрыванием начальства с частью рабочих, наиболее высокооплачиваемых. Эта часть рабочих имела всякого рода движимое и недвижимое имущества дома, скот и проч.