О Гражданской войне в Бурят-Монголии. Часть III
Из сборника «Борьба за Советы в Бурят-Монголии».
Я. Смолин:
В августе 1918 г. после белогвардейского переворота по деревням Прибайкалья стали рыскать карательные отряды. Они занимались усиленным вылавливанием и «ликвидацией» большевиков...
Беднота в то время еще плохо понимала контрреволюционную сущность семеновской власти, имела смутные понятия о программе партии большевиков и часто верила меньшевикам и эсерам. Кулачье, пользуясь темнотой бедноты, устраивало засады на красногвардейцев.
[Читать далее]Так было в Окино-Ключах и Малете. В последней кулаки в один день расстреляли 10 красногвардейцев.
Порки, издевательства сыпались без разбору на голову всех, кто подвертывался под пьяную руку. Наравне с беднотой и всеми работниками Советской власти в 1918 г. порке подвергались также и те, кто, не будучи даже сознательным сторонником Советской власти, просто не посылал своих сыновей в белую армию...
Карательный отряд в Малом Куналее пробыл полтора дня, произвел ряд ограблений, расстрелял двадцатилетнего бедняка Синицина, дезертировавшего из белой армии, и 62 человека выпорол...
В Бичуре карательный отряд свирепствовал несколько суток, обещая вернуться в Малый Куналей для того, чтобы расправиться с семьями красногвардейцев и «выколотить» имевшееся у населения оружие...
В начале марта 1919 г. мы проехали села Пески, Зардаму, Никольск, Сохотой, Малету и увидели, что люди охотно шли на собрания, жаловались на порки и все притеснения, которые они перенесли от семеновцев.
…наш штаб получил много донесений и информаций о карательном отряде, который вышел из Окино-Ключей и побывал в соседних деревнях. Повсюду отряд производил ограбления и порки, которым подверглось более сотни жителей...
…мы заняли село Качены, в 6 километрах от Красного Яра, и деревню Александровну. В клубе Красного Яра собрали митинг; здание не вмещало пришедших. Настроение бедноты и середняков было приподнятое, каждый старался высказать обиды, нанесенные палачами-семеновцами, каждый старался излить свое горе перед пришедшими партизанами, а когда командир отряда рассказывал о зверствах и издевательствах семеновцев над крестьянским и рабочим населением, то собравшиеся не могли сдержать рыданий.
Л. Эренпрайс:
В конце августа 1918 г. после занятая Верхнеудинска белыми и интервентами власть в Баргузинском уезде перешла в руки местных белогвардейцев.
Вначале все как будто шло «гладко», даже сохранилось название должности руководителя уездом - «уездный комиссар», которым был назначен эсер, бывший волостной писарь Читканской волости Ефим Быков. Под руководством этого верного пса белогвардейщины кулачество и буржуазия развернули свою деятельность, а беднота и середняки, придушенные белогвардейским режимом, начали прозревать...
Крестьяне Читканской волости отказались служить в белой армии. Такой «дерзости» не ожидал и Быков и руководитель читканской волостной земской управы эсер Агафонов.
Попытки Быкова, Агафонова и прочих прихвостней буржуазии уговорить мобилизуемых не имели успеха.
Один из мобилизованных, Иван Романов, спокойно поправляя вихрастый чуб и улыбаясь, говорил: «Мы уже воевали за нашу власть, а это - ваша власть, так вы за нее и воюйте, а мы подождем немножко».
Гармонь заводила «сербианочку». Насмешки неслись по адресу злополучных эсеровских управителей, возвращавшихся с собрания «не солоно хлебавши».
Озверевший от неудач Быков послал донесение начальнику верхнеудинского гарнизона о срыве мобилизации с просьбой выслать карательный отряд, а начальник милиции Кожевин постарался тем временем кое-кого арестовать. Это вызвало возмущение мобилизуемых. Многие бывшие фронтовики стали доставать припрятанное ранее оружие.
В эти дни прибыл первый карательный отряд...
Вследствие своей малочисленности и боязни расправы со стороны мобилизуемых отряд, не решаясь на более активную борьбу, пытался разрешить конфликт мирным путем. Все офицерские уговоры встречались насмешками...
Тем временем Агафонов прислушивался и, ехидно улыбаясь, вносил в список особо непокорных и острых на язык. Помощниками Агафонова в черном деле предательства крестьян были попы из селения Суво Кузнецов и из селения Читкан Иванов. «Бати» тоже послали списочки о непокорной своей пастве архиерею, а последний - опричникам кровавого атамана.
Так продолжалось недели три, а дела атамана Семенова становились все хуже. Дезертирство из его армии приняло широкие размеры, что видно из приказа по войскам Отдельной восточносибирской армии от 22 января 1919 г., гласившего: «Мера, объявленная в приказе 5 Приамурского отдельного корпуса № 18 .... в отношении дезертиров не дала желательных результатов. Лица, бегущие от выполнения своего долга перед родиной, - государственные преступники. Приказываю всех бежавших из частей войск, а также всех не явившихся по мобилизации, распоряжением местных властей и начальников частей - предать военно-полевому суду…»
Управляющий уездом Быков, недовольный «бездеятельностью» капитана Тихана, обратился в Читу с просьбой прислать более «решительных» людей.
Тем временем атаман Семенов пытался опереться на эвенкийское (тунгусское) население и сформировать специальные «национальные» воинские части. В Даурии была организована школа для подготовки офицеров из бурят-монголов. Но бурят-монгольский народ враждебно отнесся к попытке контрреволюционеров вовлечь бурятских трудящихся в борьбу против Советов.
Страшны сибирские 50-градусные морозы, птицы мерзнут на лету, но еще больший холод веял от второго карательного отряда, прибывшего в Баргузин в январе 1919 г. под командой ротмистра Стренге.
Сотня озверелых казаков кулацких сынков и десяток пьяных садистов-офицеров составляли оголтелую банду головорезов, приехавшую расправиться с непокорным населением Баргузинского уезда.
Белые казаки забайкальцы в широких шароварах с желтыми лампасами, с лихо надвинутыми на затылок серыми из козьей шкуры папахами, обвешанные гранатами у пояса, с карабином за плечами и нагайкой в руке одним своим видом производили угнетающее впечатление. Если присоединить к этому гнусные ругательства и издевательское отношение к мирному населению «спасателей родины», грабящих открыто под видом обыска все ценное имущество и деньги, то облик карателей будет воспроизведен полностью.
Быков и Афанасьев могли торжествовать: приехали решительные люди...
Каратели при активном содействии кулаков Новикова, Толстихина, Агафонова и др. хватали непокорных и увозили их в помещение школы села Уро, превращенной на это время в белобандитский застенок.
Арестовали Ивана Романова, Андрея Плеханова и других активно выступавших крестьян.
Начались допросы в присутствии ротмистра Стренге, офицеров и главы волостного земства Агафонова.
На вопрос: «Почему ты мутишь мобилизованных солдат?», Романов спокойно ответил: «Потому что трудовой народ может служить только народу, а не вам - бандитам».
Лицо Стренге побагровело, на списке против фамилии Романова появился крестик.
Трудно узнать тихого, скромного крестьянина Плеханова, недавно избранного главой сельского комитета; он смело смотрел в глаза бандитам и заявил: «Вам я отвечать не буду!..» Новый крестик - против фамилии Плеханова.
Бандиты нервничали... Допросы были им явно не по нутру; комедия допросов скоро прекратилась, началась порка.
Богатырски сложенного крестьянина села Читкан Прокопия Маслобойникова привязали к скамье. Один казак сел на голову, второй на ноги, два казака с шомполами в руках стали по сторонам друг против друга.
Ротмистр Стренге, весело закуривая сигару, скомандовал: «Сотню, с оттяжкой».
Это значило, что, ударяя по телу, шомпол не следует поднимать прямо, а нужно оттягивать. Несколько таких ударов превращают тело в кровавые лоскутья мяса.
Маслобойников только вздрагивал всем телом, но упорно молчал. Это злило бандитов.
«Посолить!» - командовал Стренге, и горсть соли сыпалась на клочья мяса. Снова в такт, под припев похабных частушек, свистели в воздухе шомпола.
Шестидесятилетний Малыгин - отец дезертира - не выдержал назначенной ему порки и умер тут же на скамье.
«Выбросить старую собаку», - скомандовал Стренге.
Моим друзьям Ефиму Беляеву и Георгию Красногорову «всыпали» по тридцати шомполов, благо их не допрашивали и они избежали очередного крестика.
Беременная крестьянка, жена дезертира, отказавшаяся указать местопребывание мужа, после 25 шомпольных ударов по обнаженному телу тут же, в застенке, родила.
Порка еще нескольких женщин происходила вперемежку с мужчинами.
Пришедшие в обморочное состояние отливались водой, и порка продолжалась снова.
Всем, подвергшимся экзекуции, предлагалось сказать «спасибо». Отказавшегося дополнительно били до тех пор, пока он не поблагодарит или его в бессознательном состоянии не снимут со скамьи. За несколько дней было выпорото около сотни крестьян и крестьянок.
Часть карательного отряда уехала в селения Суво и Алга, так как по списку там значились опасные большевики. Картина повторилась в Суво с не меньшей жестокостью.
Арестованному т. Кабашову предложили выдать членов большевистской организации. После отказа его пытали раскаленной в печке клюкой. Запах горелого мяса и безумные крики заставили хозяев покинуть свою избу. Прижигание не дало результатов, тогда стойкого большевика начали остервенело пороть.
Три раза приводили Кабашова в чувство вылитой на него ведрами холодной водой, каждый раз возобновляя порку заново. Забитого, как казалось, до смерти, его выволокли за ноги на улицу и бросили к стене избы, под сугроб, продолжая истязать другие жертвы.
Расправившись таким образом с опасными большевиками, бандиты принимались за самогон.
Ночью несколько крестьян, робко приблизившихся к избе-застенку, услышали тихий стон. Тов. Кабашов очнулся в четвертый раз.
С опасностью для жизни крестьяне унесли полуживого т. Кабашова.
Белобандиты, однако, спохватились. Начались обыски, аресты, новые истязания подозреваемых, но т. Кабашов находился уже далеко...
Ночью 31 января 1919 г. в 3-х километрах от села Телятниково были расстреляны тт. Семенов, Касеньев и Романов.
В последние минуты своей жизни Романов еще успел написать на печке в арестном помещении:
«Прощайте, товарищи, погибаю за народ. Ив. Романов...»
На его трупе, кроме двух огнестрельных, были обнаружены еще две штыковые раны.
В следующую ночь недалеко от первой группы расстрелянных в мелком березняке были убиты тт. Андрей Тимофеевич Плеханов, Максим Михайлович Ширяев, Иннокентий Михайлович Янькеев, Алексей Порфирьевич Белокопытов и Иннокентий Ефимович Меньшиков.
Последнюю группу расстреливали, очевидно, самые озверелые казаки, так как трупы были изуродованы сабельными ударами и проколами. Например, у Меньшикова рассечена голова поперек по темени, почти пополам, Янькеев и Белокопытов имели ряд рубленых ран.
Отдельно был расстрелян крестьянин села Душелан Филипп Иванович Госьков.
Учительницу этого же села офицеры отряда изнасиловали, заставили выпить самогона, пьяную увезли с собой и продолжали издеваться над ней всю ночь.
Совершив свое гнусное дело, ротмистр Стренге запретил хоронить расстрелянных. «Пусть собаки растаскивают эту сволочь», - отвечал он на просьбы родных.
Трое суток трупы валялись неубранными, так как Стренге пригрозил, что каждый, попытавшийся поднять трупы, будет сам превращен в куски мяса.
Победители над безоружным запуганным населением справляли победу в диких попойках, сгоняя девушек на вечеринки нагайками.
Управляющий уездом Быков, получив повышение по службе за пролитую кровь крестьян подведомственного ему уезда, трепеща от страха, поспешил уехать. Позже этому подлецу удалось удрать от народного возмездия в Харбин.
Большая часть мобилизованных крестьян поехала «служить» с тем, чтобы при первом удобном случае сбежать или перебежать на сторону красных партизан, а часть разбрелась по лесам и уехала на золотые прииски, разнося весть о кровавой расправе.
П. Аносов:
…в Дарасун пришли каратели. Там они захватили пять человек дульдургинцев и Николая Виноградова, которого выдал родной брат кулак.
Отряд карателей пришел в Бальзино, и начался погром. Они шли из дома в дом, забирали все, что попало, а для того, чтобы припугнуть, выстроили всех крестьян на улице, отсчитали каждого десятого и выпороли, но по иронии судьбы в число 19 наказанных плетью попал полностью весь эсеровский штаб, руководивший свержением Советской власти в августе 1918 г. Всыпали им от 25 до 50 ударов, смотря по физиономии...
«Погостив» одну ночь в Бальзине, белые двинулись дальше...
Пройдя Бальзинское озеро, каратели сняли с повозок арестованных т. Виноградова и дульдургинского 60-летнего старика, активного большевика, и расстреляли.
Мало того, из почтовой повозки, которая ехала в конце карательного отряда, вышли два офицера и, решив поиздеваться над трупами, стали рубить уже мертвые тела. Наш дозор тоже решил «побаловаться» с офицерами и взять «шалунов» живьем.
Спустившись в ложбину и поравнявшись с подъехавшей кибиткой, наши скомандовали: «Стой!» Начальник карательного отряда высунулся из кибитки и, небрежно махая рукой, произнес: «Свои, свои». Под нос ему сунули наган: «Вылазь, нам таких «своих» и надо». Немедленно оба офицера были обысканы, обезоружены и привезены в штаб.
Положение их было не из приятных. Попытка пугнуть, а потом обещание полного помилования вызывали у нас только смех. Тогда поручик ударился в слезы, призывая в свидетели всех святых, что он больше зла красным делать не будет, и даже просил помиловать его в честь того, что он завтра, 6 декабря, именинник: «Хоть не ради меня, а ради моего ангела пощадите, буду хоть кашеваром, кем хотите, только пощадите». «Вот сволочь, - ругался наш кашевар Сашин, - у меня хочет хлеб отбить, - не пройдет». После опроса обоих карателей расстреляли.
...
Мы узнали, что на Иле зверски замучены четыре человека. Один из них - старый ссыльный, столетний старик Садык, сочувствовавший красным и часто дававший им убежище.
Отряд белых, живя в Иле и занимая окрестные деревни, производил жестокие насилия над крестьянами. Их пороли шомполами, а то просто зверски истязали до смерти.
Я. Дроздов:
Переговоры с американцами
В начале января 1920 г. между чехословаками и семеновцами в городе Верхнеудинске возникли разногласия. Чехи разоружили семеновцев. Работая в то время в обществе потребителей «Экономия», мы из окна здания правления видели, как чехи на площади, разоружая семеновцев, сажали их в грузовые автомобили и увозили по направлению к железнодорожной станции...
После гудка в большом цехе собралось человек 600...
Митинг постановил:
1. Потребовать от чехословаков и от командования других интервентов немедленного очищения Забайкалья.
2. Предложить чехословакам передать оружие семеновцев верхнеудинским рабочим для самообороны.
С митинга отправились к американскому коменданту станции Верхнеудинск и обратились с вопросом: «Думают ли американцы предпринять что-нибудь в дальнейшем против безобразий семеновцев?» На это комендант ответил, что все происходящее в городе Верхнеудинске докладывается в штаб на Березовку полковнику Морроу, а что предпринимается последним, он сказать не может. Комендант заметил при этом, что он - противник методов семеновцев, и каждый день ему приходится посылать свои патрули для прекращения безобразий, творимых семеновцами на вокзале.
…он сообщил, что господин Морроу может принять «кооператоров» завтра в 10 часов утра...
От коменданта… мы направились в только что созданный подпольный революционный штаб. Нам сообщили, что «вооруженные чехи разыскивают высокого человека, который на митинге читал бумажку», т. е. Дроздова...
Наутро из «Экономии» нам была дана самая лучшая лошадь на тот крайний случай, если бы пришлось использовать ее резвость, так как гарантии от нападения семеновцев не было: они все уже были на свободе и оружие было им возвращено.
На Березовку мы приехали... решили, что официально поставим один вопрос - об охране кооперативного имущества, принадлежащего верхнеудинскому рабочему кооперативу «Экономия», а попутно выясним все остальное, в частности вопрос об отношении американцев к семеновцам.
Через 20 минут нас пригласили в кабинет Морроу. Полковник долго совещался с адъютантом и другими двумя американцами, после чего спросил, как мы мыслим эту охрану? Мы заявили, что американцы в Верхнеудинске в настоящее время являются для семеновцев грозой, семеновцы боятся их, а поэтому достаточно 3-5 вооруженных американских солдат у складов кооперативных организаций...
Переговоры с французами
Через несколько дней после расстрела Колчака в Иркутске 7 февраля 1920 г. на станции Верхнеудинск появился поезд с командующим интервентскими войсками в Сибири - французским генералом Жаненом. Подпольный революционный комитет РКП(б) и Революционный штаб поручили мне и т. Манойленко повести переговоры и информировать генерала Жанена о решении партизан разобрать железнодорожный путь на несколько верст и рельсы увезти в горы, если в ближайшее время интервенты не удалятся из Забайкалья...
В беседе с ним мы указали на безобразия семеновцев... На это Жанен ответил, что и большевики поступают так же, намекая этим на расстрел Колчака в Иркутске. Расстрел Колчака, говорили мы, нельзя сравнивать со зверствами семеновцев: Колчак расстрелян по приговору русского народа. Жанен… спросил: «Неужели до Читы весь народ восстал? Колчак расстрелян, чего же народ хочет?» Мы ответили, что народ восстал не до Читы, а по всей России. Народ хочет, чтобы интервенты немедленно ушли с территории России и тем самым дали бы русскому народу возможность наладить свое управление, как он хочет. Жанен не мог сказать что-либо о времени ухода войск из России… он предполагал наш вопрос обсудить с японским генералом Судзуки, которого для этой цели вызывал из Читы и с часу на час ждал его приезда.
По окончании переговоров мы явились в Военно-революционный штаб и решили ждать ответа.
Но переговоров с Жаненом продолжать не пришлось, так как утром кто-то из товарищей-железнодорожников сообщил в штаб, что прошлой ночью поезд Жанена без огней, без свистков ушел в направлении на Читу и что поезда с Судзуки на станции не было. Провал планов интервентов был настолько очевиден, что Жанен, спасая честь французского мундира, бежал.
Переговоры с японцами
Однажды утром американское командование через разводящего заявило, что завтра сторожевой пост охраны у кооперативных складов будет снят, так как американцы покидают Забайкалье.
Семеновцы, ободренные отъездом американцев, начали рыскать по городу в розысках большевиков. Нам пришлось подумать о выезде из Верхнеудинска.
…я получил задание выехать в загородные казармы к казакам 2-го Забайкальского полка. Эти казаки, не принимая участия в революционной борьбе, не примыкали и к подходившим каппелевцам. Явившись в казармы, я выступил перед казаками с информацией о текущем моменте, особенно остановившись на событиях в Ганзурине, где партизанам и общественным работникам, захваченным семеновцами, разбивали камнями головы.
Большинство казаков оказалось забайкальцами. Прослушав информацию о зверствах семеновцев и японцев, казаки вынесли решение - итти в Забайкалье вместе с организуемой 7-й советской дивизией и выбить семеновцев и интервентов из Прибайкалья.
…мы получили извещение, что японское командование желает вести с нами переговоры...
Прибыв утром на Березовку, мы немедленно были приняты генералом Огата. За большим круглым столом, уставленным закусками и разными винами, сидело человек шесть японцев. В соседней приоткрытой комнате мы заметили несколько семеновских офицеров. Прежде чем начать переговоры, мы потребовали удалить из комнаты русских офицеров, и как Огата ни ломался, разъясняя нам через переводчиков, что это делать неудобно, мы настояли на своем.
Я предложил вести протокол, на что Огата согласился с условием, что протокол будет составлен только в качестве памятки, подписывать его сторонам не обязательно.
…Огата заметил, что «так много брать с поездов нельзя»; этим он намекнул на то, что отряды удо-илькинского фронта на станции Заиграево останавливали поезда с обмундированием и продовольствием, идущие из Читы на Верхнеудинск, и забирали из них все, что было нелишним для партизан.
На вопрос, зачем они, японцы, пришли в Забайкалье, Огата ответил: «Установить и поддержать порядок». На последующий вопрос: «Какой же это порядок, что обмундирование и продовольствие каппелевцам нужно, а партизанам не надо, ведь партизаны тоже хотят порядка, да к тому же порядка в своей стране», - Огата уклончиво ответил, что они посланы по просьбе русских...
Так как переговоры затянулись, мы, опасаясь семеновских офицеров, отказались итти пешком в Верхнеудинск и потребовали доставить нас на автомобиле. Как японцы ни упирались, но все же отвезли нас к коменданту города.
Приказ № 65 начальника Чикойской «группы самообороны» Урлукской волостной земской управе:
Предписываю к 12 часам 31 сего декабря выполнить следующее:
1) Задержать и перевязать всех главарей большевистского движения, находящихся на Урлуке, как прибывших со стороны, так и местных и представить мне.
2) Собрать и представить все имеющееся в Урлуке оружие.
3) Возвратить по домам всех мобилизованных большевиками.
4) Выслать ко мне 10 человек заложников от села.
В случае неисполнения изложенного Урлук, как бунтующее село, будет предано сожжению, и все население подвергнуто строгой каре.
Приказ № 6 командующего Забайкальской группой Восточно-Сибирской Советской армии:
…Каппелевцы при проходе с. Бадая захватили 30 крестьян, раздели их донага и, продержав на морозе более часа, расстреляли... Крестьяне и партизаны расстреливались на месте, причем до расстрела палачи отрезывали им нос, уши и выкалывали глаза.
Я. Смолин:
В августе 1918 г. после белогвардейского переворота по деревням Прибайкалья стали рыскать карательные отряды. Они занимались усиленным вылавливанием и «ликвидацией» большевиков...
Беднота в то время еще плохо понимала контрреволюционную сущность семеновской власти, имела смутные понятия о программе партии большевиков и часто верила меньшевикам и эсерам. Кулачье, пользуясь темнотой бедноты, устраивало засады на красногвардейцев.
[Читать далее]Так было в Окино-Ключах и Малете. В последней кулаки в один день расстреляли 10 красногвардейцев.
Порки, издевательства сыпались без разбору на голову всех, кто подвертывался под пьяную руку. Наравне с беднотой и всеми работниками Советской власти в 1918 г. порке подвергались также и те, кто, не будучи даже сознательным сторонником Советской власти, просто не посылал своих сыновей в белую армию...
Карательный отряд в Малом Куналее пробыл полтора дня, произвел ряд ограблений, расстрелял двадцатилетнего бедняка Синицина, дезертировавшего из белой армии, и 62 человека выпорол...
В Бичуре карательный отряд свирепствовал несколько суток, обещая вернуться в Малый Куналей для того, чтобы расправиться с семьями красногвардейцев и «выколотить» имевшееся у населения оружие...
В начале марта 1919 г. мы проехали села Пески, Зардаму, Никольск, Сохотой, Малету и увидели, что люди охотно шли на собрания, жаловались на порки и все притеснения, которые они перенесли от семеновцев.
…наш штаб получил много донесений и информаций о карательном отряде, который вышел из Окино-Ключей и побывал в соседних деревнях. Повсюду отряд производил ограбления и порки, которым подверглось более сотни жителей...
…мы заняли село Качены, в 6 километрах от Красного Яра, и деревню Александровну. В клубе Красного Яра собрали митинг; здание не вмещало пришедших. Настроение бедноты и середняков было приподнятое, каждый старался высказать обиды, нанесенные палачами-семеновцами, каждый старался излить свое горе перед пришедшими партизанами, а когда командир отряда рассказывал о зверствах и издевательствах семеновцев над крестьянским и рабочим населением, то собравшиеся не могли сдержать рыданий.
Л. Эренпрайс:
В конце августа 1918 г. после занятая Верхнеудинска белыми и интервентами власть в Баргузинском уезде перешла в руки местных белогвардейцев.
Вначале все как будто шло «гладко», даже сохранилось название должности руководителя уездом - «уездный комиссар», которым был назначен эсер, бывший волостной писарь Читканской волости Ефим Быков. Под руководством этого верного пса белогвардейщины кулачество и буржуазия развернули свою деятельность, а беднота и середняки, придушенные белогвардейским режимом, начали прозревать...
Крестьяне Читканской волости отказались служить в белой армии. Такой «дерзости» не ожидал и Быков и руководитель читканской волостной земской управы эсер Агафонов.
Попытки Быкова, Агафонова и прочих прихвостней буржуазии уговорить мобилизуемых не имели успеха.
Один из мобилизованных, Иван Романов, спокойно поправляя вихрастый чуб и улыбаясь, говорил: «Мы уже воевали за нашу власть, а это - ваша власть, так вы за нее и воюйте, а мы подождем немножко».
Гармонь заводила «сербианочку». Насмешки неслись по адресу злополучных эсеровских управителей, возвращавшихся с собрания «не солоно хлебавши».
Озверевший от неудач Быков послал донесение начальнику верхнеудинского гарнизона о срыве мобилизации с просьбой выслать карательный отряд, а начальник милиции Кожевин постарался тем временем кое-кого арестовать. Это вызвало возмущение мобилизуемых. Многие бывшие фронтовики стали доставать припрятанное ранее оружие.
В эти дни прибыл первый карательный отряд...
Вследствие своей малочисленности и боязни расправы со стороны мобилизуемых отряд, не решаясь на более активную борьбу, пытался разрешить конфликт мирным путем. Все офицерские уговоры встречались насмешками...
Тем временем Агафонов прислушивался и, ехидно улыбаясь, вносил в список особо непокорных и острых на язык. Помощниками Агафонова в черном деле предательства крестьян были попы из селения Суво Кузнецов и из селения Читкан Иванов. «Бати» тоже послали списочки о непокорной своей пастве архиерею, а последний - опричникам кровавого атамана.
Так продолжалось недели три, а дела атамана Семенова становились все хуже. Дезертирство из его армии приняло широкие размеры, что видно из приказа по войскам Отдельной восточносибирской армии от 22 января 1919 г., гласившего: «Мера, объявленная в приказе 5 Приамурского отдельного корпуса № 18 .... в отношении дезертиров не дала желательных результатов. Лица, бегущие от выполнения своего долга перед родиной, - государственные преступники. Приказываю всех бежавших из частей войск, а также всех не явившихся по мобилизации, распоряжением местных властей и начальников частей - предать военно-полевому суду…»
Управляющий уездом Быков, недовольный «бездеятельностью» капитана Тихана, обратился в Читу с просьбой прислать более «решительных» людей.
Тем временем атаман Семенов пытался опереться на эвенкийское (тунгусское) население и сформировать специальные «национальные» воинские части. В Даурии была организована школа для подготовки офицеров из бурят-монголов. Но бурят-монгольский народ враждебно отнесся к попытке контрреволюционеров вовлечь бурятских трудящихся в борьбу против Советов.
Страшны сибирские 50-градусные морозы, птицы мерзнут на лету, но еще больший холод веял от второго карательного отряда, прибывшего в Баргузин в январе 1919 г. под командой ротмистра Стренге.
Сотня озверелых казаков кулацких сынков и десяток пьяных садистов-офицеров составляли оголтелую банду головорезов, приехавшую расправиться с непокорным населением Баргузинского уезда.
Белые казаки забайкальцы в широких шароварах с желтыми лампасами, с лихо надвинутыми на затылок серыми из козьей шкуры папахами, обвешанные гранатами у пояса, с карабином за плечами и нагайкой в руке одним своим видом производили угнетающее впечатление. Если присоединить к этому гнусные ругательства и издевательское отношение к мирному населению «спасателей родины», грабящих открыто под видом обыска все ценное имущество и деньги, то облик карателей будет воспроизведен полностью.
Быков и Афанасьев могли торжествовать: приехали решительные люди...
Каратели при активном содействии кулаков Новикова, Толстихина, Агафонова и др. хватали непокорных и увозили их в помещение школы села Уро, превращенной на это время в белобандитский застенок.
Арестовали Ивана Романова, Андрея Плеханова и других активно выступавших крестьян.
Начались допросы в присутствии ротмистра Стренге, офицеров и главы волостного земства Агафонова.
На вопрос: «Почему ты мутишь мобилизованных солдат?», Романов спокойно ответил: «Потому что трудовой народ может служить только народу, а не вам - бандитам».
Лицо Стренге побагровело, на списке против фамилии Романова появился крестик.
Трудно узнать тихого, скромного крестьянина Плеханова, недавно избранного главой сельского комитета; он смело смотрел в глаза бандитам и заявил: «Вам я отвечать не буду!..» Новый крестик - против фамилии Плеханова.
Бандиты нервничали... Допросы были им явно не по нутру; комедия допросов скоро прекратилась, началась порка.
Богатырски сложенного крестьянина села Читкан Прокопия Маслобойникова привязали к скамье. Один казак сел на голову, второй на ноги, два казака с шомполами в руках стали по сторонам друг против друга.
Ротмистр Стренге, весело закуривая сигару, скомандовал: «Сотню, с оттяжкой».
Это значило, что, ударяя по телу, шомпол не следует поднимать прямо, а нужно оттягивать. Несколько таких ударов превращают тело в кровавые лоскутья мяса.
Маслобойников только вздрагивал всем телом, но упорно молчал. Это злило бандитов.
«Посолить!» - командовал Стренге, и горсть соли сыпалась на клочья мяса. Снова в такт, под припев похабных частушек, свистели в воздухе шомпола.
Шестидесятилетний Малыгин - отец дезертира - не выдержал назначенной ему порки и умер тут же на скамье.
«Выбросить старую собаку», - скомандовал Стренге.
Моим друзьям Ефиму Беляеву и Георгию Красногорову «всыпали» по тридцати шомполов, благо их не допрашивали и они избежали очередного крестика.
Беременная крестьянка, жена дезертира, отказавшаяся указать местопребывание мужа, после 25 шомпольных ударов по обнаженному телу тут же, в застенке, родила.
Порка еще нескольких женщин происходила вперемежку с мужчинами.
Пришедшие в обморочное состояние отливались водой, и порка продолжалась снова.
Всем, подвергшимся экзекуции, предлагалось сказать «спасибо». Отказавшегося дополнительно били до тех пор, пока он не поблагодарит или его в бессознательном состоянии не снимут со скамьи. За несколько дней было выпорото около сотни крестьян и крестьянок.
Часть карательного отряда уехала в селения Суво и Алга, так как по списку там значились опасные большевики. Картина повторилась в Суво с не меньшей жестокостью.
Арестованному т. Кабашову предложили выдать членов большевистской организации. После отказа его пытали раскаленной в печке клюкой. Запах горелого мяса и безумные крики заставили хозяев покинуть свою избу. Прижигание не дало результатов, тогда стойкого большевика начали остервенело пороть.
Три раза приводили Кабашова в чувство вылитой на него ведрами холодной водой, каждый раз возобновляя порку заново. Забитого, как казалось, до смерти, его выволокли за ноги на улицу и бросили к стене избы, под сугроб, продолжая истязать другие жертвы.
Расправившись таким образом с опасными большевиками, бандиты принимались за самогон.
Ночью несколько крестьян, робко приблизившихся к избе-застенку, услышали тихий стон. Тов. Кабашов очнулся в четвертый раз.
С опасностью для жизни крестьяне унесли полуживого т. Кабашова.
Белобандиты, однако, спохватились. Начались обыски, аресты, новые истязания подозреваемых, но т. Кабашов находился уже далеко...
Ночью 31 января 1919 г. в 3-х километрах от села Телятниково были расстреляны тт. Семенов, Касеньев и Романов.
В последние минуты своей жизни Романов еще успел написать на печке в арестном помещении:
«Прощайте, товарищи, погибаю за народ. Ив. Романов...»
На его трупе, кроме двух огнестрельных, были обнаружены еще две штыковые раны.
В следующую ночь недалеко от первой группы расстрелянных в мелком березняке были убиты тт. Андрей Тимофеевич Плеханов, Максим Михайлович Ширяев, Иннокентий Михайлович Янькеев, Алексей Порфирьевич Белокопытов и Иннокентий Ефимович Меньшиков.
Последнюю группу расстреливали, очевидно, самые озверелые казаки, так как трупы были изуродованы сабельными ударами и проколами. Например, у Меньшикова рассечена голова поперек по темени, почти пополам, Янькеев и Белокопытов имели ряд рубленых ран.
Отдельно был расстрелян крестьянин села Душелан Филипп Иванович Госьков.
Учительницу этого же села офицеры отряда изнасиловали, заставили выпить самогона, пьяную увезли с собой и продолжали издеваться над ней всю ночь.
Совершив свое гнусное дело, ротмистр Стренге запретил хоронить расстрелянных. «Пусть собаки растаскивают эту сволочь», - отвечал он на просьбы родных.
Трое суток трупы валялись неубранными, так как Стренге пригрозил, что каждый, попытавшийся поднять трупы, будет сам превращен в куски мяса.
Победители над безоружным запуганным населением справляли победу в диких попойках, сгоняя девушек на вечеринки нагайками.
Управляющий уездом Быков, получив повышение по службе за пролитую кровь крестьян подведомственного ему уезда, трепеща от страха, поспешил уехать. Позже этому подлецу удалось удрать от народного возмездия в Харбин.
Большая часть мобилизованных крестьян поехала «служить» с тем, чтобы при первом удобном случае сбежать или перебежать на сторону красных партизан, а часть разбрелась по лесам и уехала на золотые прииски, разнося весть о кровавой расправе.
П. Аносов:
…в Дарасун пришли каратели. Там они захватили пять человек дульдургинцев и Николая Виноградова, которого выдал родной брат кулак.
Отряд карателей пришел в Бальзино, и начался погром. Они шли из дома в дом, забирали все, что попало, а для того, чтобы припугнуть, выстроили всех крестьян на улице, отсчитали каждого десятого и выпороли, но по иронии судьбы в число 19 наказанных плетью попал полностью весь эсеровский штаб, руководивший свержением Советской власти в августе 1918 г. Всыпали им от 25 до 50 ударов, смотря по физиономии...
«Погостив» одну ночь в Бальзине, белые двинулись дальше...
Пройдя Бальзинское озеро, каратели сняли с повозок арестованных т. Виноградова и дульдургинского 60-летнего старика, активного большевика, и расстреляли.
Мало того, из почтовой повозки, которая ехала в конце карательного отряда, вышли два офицера и, решив поиздеваться над трупами, стали рубить уже мертвые тела. Наш дозор тоже решил «побаловаться» с офицерами и взять «шалунов» живьем.
Спустившись в ложбину и поравнявшись с подъехавшей кибиткой, наши скомандовали: «Стой!» Начальник карательного отряда высунулся из кибитки и, небрежно махая рукой, произнес: «Свои, свои». Под нос ему сунули наган: «Вылазь, нам таких «своих» и надо». Немедленно оба офицера были обысканы, обезоружены и привезены в штаб.
Положение их было не из приятных. Попытка пугнуть, а потом обещание полного помилования вызывали у нас только смех. Тогда поручик ударился в слезы, призывая в свидетели всех святых, что он больше зла красным делать не будет, и даже просил помиловать его в честь того, что он завтра, 6 декабря, именинник: «Хоть не ради меня, а ради моего ангела пощадите, буду хоть кашеваром, кем хотите, только пощадите». «Вот сволочь, - ругался наш кашевар Сашин, - у меня хочет хлеб отбить, - не пройдет». После опроса обоих карателей расстреляли.
...
Мы узнали, что на Иле зверски замучены четыре человека. Один из них - старый ссыльный, столетний старик Садык, сочувствовавший красным и часто дававший им убежище.
Отряд белых, живя в Иле и занимая окрестные деревни, производил жестокие насилия над крестьянами. Их пороли шомполами, а то просто зверски истязали до смерти.
Я. Дроздов:
Переговоры с американцами
В начале января 1920 г. между чехословаками и семеновцами в городе Верхнеудинске возникли разногласия. Чехи разоружили семеновцев. Работая в то время в обществе потребителей «Экономия», мы из окна здания правления видели, как чехи на площади, разоружая семеновцев, сажали их в грузовые автомобили и увозили по направлению к железнодорожной станции...
После гудка в большом цехе собралось человек 600...
Митинг постановил:
1. Потребовать от чехословаков и от командования других интервентов немедленного очищения Забайкалья.
2. Предложить чехословакам передать оружие семеновцев верхнеудинским рабочим для самообороны.
С митинга отправились к американскому коменданту станции Верхнеудинск и обратились с вопросом: «Думают ли американцы предпринять что-нибудь в дальнейшем против безобразий семеновцев?» На это комендант ответил, что все происходящее в городе Верхнеудинске докладывается в штаб на Березовку полковнику Морроу, а что предпринимается последним, он сказать не может. Комендант заметил при этом, что он - противник методов семеновцев, и каждый день ему приходится посылать свои патрули для прекращения безобразий, творимых семеновцами на вокзале.
…он сообщил, что господин Морроу может принять «кооператоров» завтра в 10 часов утра...
От коменданта… мы направились в только что созданный подпольный революционный штаб. Нам сообщили, что «вооруженные чехи разыскивают высокого человека, который на митинге читал бумажку», т. е. Дроздова...
Наутро из «Экономии» нам была дана самая лучшая лошадь на тот крайний случай, если бы пришлось использовать ее резвость, так как гарантии от нападения семеновцев не было: они все уже были на свободе и оружие было им возвращено.
На Березовку мы приехали... решили, что официально поставим один вопрос - об охране кооперативного имущества, принадлежащего верхнеудинскому рабочему кооперативу «Экономия», а попутно выясним все остальное, в частности вопрос об отношении американцев к семеновцам.
Через 20 минут нас пригласили в кабинет Морроу. Полковник долго совещался с адъютантом и другими двумя американцами, после чего спросил, как мы мыслим эту охрану? Мы заявили, что американцы в Верхнеудинске в настоящее время являются для семеновцев грозой, семеновцы боятся их, а поэтому достаточно 3-5 вооруженных американских солдат у складов кооперативных организаций...
Переговоры с французами
Через несколько дней после расстрела Колчака в Иркутске 7 февраля 1920 г. на станции Верхнеудинск появился поезд с командующим интервентскими войсками в Сибири - французским генералом Жаненом. Подпольный революционный комитет РКП(б) и Революционный штаб поручили мне и т. Манойленко повести переговоры и информировать генерала Жанена о решении партизан разобрать железнодорожный путь на несколько верст и рельсы увезти в горы, если в ближайшее время интервенты не удалятся из Забайкалья...
В беседе с ним мы указали на безобразия семеновцев... На это Жанен ответил, что и большевики поступают так же, намекая этим на расстрел Колчака в Иркутске. Расстрел Колчака, говорили мы, нельзя сравнивать со зверствами семеновцев: Колчак расстрелян по приговору русского народа. Жанен… спросил: «Неужели до Читы весь народ восстал? Колчак расстрелян, чего же народ хочет?» Мы ответили, что народ восстал не до Читы, а по всей России. Народ хочет, чтобы интервенты немедленно ушли с территории России и тем самым дали бы русскому народу возможность наладить свое управление, как он хочет. Жанен не мог сказать что-либо о времени ухода войск из России… он предполагал наш вопрос обсудить с японским генералом Судзуки, которого для этой цели вызывал из Читы и с часу на час ждал его приезда.
По окончании переговоров мы явились в Военно-революционный штаб и решили ждать ответа.
Но переговоров с Жаненом продолжать не пришлось, так как утром кто-то из товарищей-железнодорожников сообщил в штаб, что прошлой ночью поезд Жанена без огней, без свистков ушел в направлении на Читу и что поезда с Судзуки на станции не было. Провал планов интервентов был настолько очевиден, что Жанен, спасая честь французского мундира, бежал.
Переговоры с японцами
Однажды утром американское командование через разводящего заявило, что завтра сторожевой пост охраны у кооперативных складов будет снят, так как американцы покидают Забайкалье.
Семеновцы, ободренные отъездом американцев, начали рыскать по городу в розысках большевиков. Нам пришлось подумать о выезде из Верхнеудинска.
…я получил задание выехать в загородные казармы к казакам 2-го Забайкальского полка. Эти казаки, не принимая участия в революционной борьбе, не примыкали и к подходившим каппелевцам. Явившись в казармы, я выступил перед казаками с информацией о текущем моменте, особенно остановившись на событиях в Ганзурине, где партизанам и общественным работникам, захваченным семеновцами, разбивали камнями головы.
Большинство казаков оказалось забайкальцами. Прослушав информацию о зверствах семеновцев и японцев, казаки вынесли решение - итти в Забайкалье вместе с организуемой 7-й советской дивизией и выбить семеновцев и интервентов из Прибайкалья.
…мы получили извещение, что японское командование желает вести с нами переговоры...
Прибыв утром на Березовку, мы немедленно были приняты генералом Огата. За большим круглым столом, уставленным закусками и разными винами, сидело человек шесть японцев. В соседней приоткрытой комнате мы заметили несколько семеновских офицеров. Прежде чем начать переговоры, мы потребовали удалить из комнаты русских офицеров, и как Огата ни ломался, разъясняя нам через переводчиков, что это делать неудобно, мы настояли на своем.
Я предложил вести протокол, на что Огата согласился с условием, что протокол будет составлен только в качестве памятки, подписывать его сторонам не обязательно.
…Огата заметил, что «так много брать с поездов нельзя»; этим он намекнул на то, что отряды удо-илькинского фронта на станции Заиграево останавливали поезда с обмундированием и продовольствием, идущие из Читы на Верхнеудинск, и забирали из них все, что было нелишним для партизан.
На вопрос, зачем они, японцы, пришли в Забайкалье, Огата ответил: «Установить и поддержать порядок». На последующий вопрос: «Какой же это порядок, что обмундирование и продовольствие каппелевцам нужно, а партизанам не надо, ведь партизаны тоже хотят порядка, да к тому же порядка в своей стране», - Огата уклончиво ответил, что они посланы по просьбе русских...
Так как переговоры затянулись, мы, опасаясь семеновских офицеров, отказались итти пешком в Верхнеудинск и потребовали доставить нас на автомобиле. Как японцы ни упирались, но все же отвезли нас к коменданту города.
Приказ № 65 начальника Чикойской «группы самообороны» Урлукской волостной земской управе:
Предписываю к 12 часам 31 сего декабря выполнить следующее:
1) Задержать и перевязать всех главарей большевистского движения, находящихся на Урлуке, как прибывших со стороны, так и местных и представить мне.
2) Собрать и представить все имеющееся в Урлуке оружие.
3) Возвратить по домам всех мобилизованных большевиками.
4) Выслать ко мне 10 человек заложников от села.
В случае неисполнения изложенного Урлук, как бунтующее село, будет предано сожжению, и все население подвергнуто строгой каре.
Приказ № 6 командующего Забайкальской группой Восточно-Сибирской Советской армии:
…Каппелевцы при проходе с. Бадая захватили 30 крестьян, раздели их донага и, продержав на морозе более часа, расстреляли... Крестьяне и партизаны расстреливались на месте, причем до расстрела палачи отрезывали им нос, уши и выкалывали глаза.