Эсер Солодовников о Гражданской войне. Часть II
Из книги Бориса Солодовникова «Сибирские авантюры и генерал Гайда».
Чем больше я знакомился с составом так называемой организации Гайды, тем больше приходил в недоумение. Оказывалось, что ни вагон, то своя республика, а то и монархия. Никакой спайки и даже антагонизм.
Личные удобства и расчеты были возведены в какой-то особый специфический культ.
[Читать далее]Приближенные к генералу полковник Гусарек и капитан Мах занимали тоже салон-вагоны. Лично генерала, кроме салон-вагона, обслуживали еще четыре: вагон-гараж, два конских с его верховыми конями и вагон художественных портретов. Этот вагон... вмещал в себе громадный портрет генерала Гайды, послуживший в моих глазах блестящей иллюстрацией содержательности самого оригинала. Изображенный в натуральную величину, в русской генеральской форме, с большим орденом за участие в гражданской войне, генерал лихо сидел на вороном коне, подарке какой-то коннозаводчицы. Сбоку красовалось золотое оружие, напоминавшее о позорном даре, принятом генералом из рук бывшего жандарма, далеко недвусмысленно делегированного в свое время к генералу томской буржуазией... В общем весь портрет представлял из себя как бы символическое изображение сплошного подарка - кровавого подарка русской революции от иноземной реакции... Я понимал героя русско-японской войны Мейендорфа, возившего за собой вагон молочных коров, но зачем вагон портретов?.. В общем состав бывшего командующего войсками Сибирской армии… немногим отличался от обычного воинского эшелона, двигавшегося под давлением красных на Восток...
В нем также наряду с идейными врагами большевизма бежали беспринципные весельчаки, а то и просто пьяницы... Где наряду с добродетельными матронами расположились дамы полусвета… Там же нашел себе приют спекулянт Бекетов, с ведома генерала Гайды вывезший из Екатеринбурга несколько пудов платины темного происхождения и переправивший ее не то в Китай, не то в Японию, где и сам укрылся от мобилизации... Недурной конвой генерала, состоявший из тридцати трех штыков при трех пулеметах, имел в своей среде нескольких профессиональных воров, грабивших проходившие товарные поезда и продававших: жмыхи - извозчикам, табак, бумагу и другие полезные вещи - любителям краденого на толчке... Генерал знал об этих проделках, слабо противодействовал, а по словам заведовавшего хозяйством поручика Меркулова, даже поощрял их удаль... И кого только не было в этом нашумевшем поезде?..
Сестра милосердия, просто сестра, машинистка, не видевшая пишущей машины, какая-то компаньонка, шоферы, лакеи, денщики... Вскоре личный конвой был усилен вагоном сербов, из которых некоторые сразу последовали заразительному примеру вагонных специалистов основного генеральского конвоя, зорко подкарауливая проходившие поезда... Наконец, в поезд были введены шестнадцать корейцев, загнанных туда надеждой на помощь Корее в случае общего успеха русских дел на Востоке. …я потерял иллюстрированное издание о зверствах японцев в Корее... Из этого сплошного вопля замученной Кореи видно, как далеко зашел оккупационный метод сынов восходящего солнца, когда в корейских деревнях на всю деревню японские власти разрешают один дежурный топор, кухонный нож, пилу; где население регистрируется и к верхнему платью пришивается тавро, без которого кореец считается вне закона и может быть расстрелян любым японцем...
Не лучше обстояло и в русских областях, занятых японскими войсками. Разница была лишь в том, что японцы наводили «порядок» руками атаманов. Впрочем из резолюции земских деятелей Ольгинского уезда Приморской области, врученной в виде протеста союзному командованию во Владивостоке, можно было сделать общий вывод, что японцы довольно часто действуют открыто, не прикрываясь купленными ими атаманами...
Но вот и вагон № 119, где засело «гнездо переворотчиков»... …Калашннков вскоре уехал в Иркутск. Перед своим отъездом он отдал… прапорщику Сидорову… приказ: «Переворота следует ждать со дня на день. Действуйте быстро и смело. В случае провала устраните силой препятствия, пробейтесь во Владивосток и явитесь с бронепоездом генералу»...
Пылкий и смелый Сидоров выполнил задачу лишь наполовину. Действуя «быстро» и «смело», он быстро провалил тайную организацию броневого поезда и, покончив выстрелом с командиром поезда… бежал вместе с тремя единомышленниками в поезд генерала.
Сказочная неприкосновенность нашего поезда, почти открыто подготовлявшего свержение правительства Колчака, придавала излишнюю самоуверенность участникам организации...
Заведуя отделом военных организаций, я не мог не интересоваться деятельностью других отделов, понимая, что общий успех зависит от правильной постановки всего аппарата.
Ознакомившись с постановкой дела, я обратил внимание на отсутствие общего руководства, ибо Молотковский, заместивший ухавшего Калашникова, оказался вялым и недостаточно авторитетным, тогда как сам генерал в смысле руководства делами оглавленной им организации представлял из себя абсолютно пустое место.
Придавая большое значение агитационному и информационному отделам нашей организации, я не мог мириться с детски примитивной работой этих отделов, где прапорщик Козлов ограничивался просмотром Дальневосточной прессы и с отметкой на полях торжественно отсылал генералу, тогда как Кашкадамов и Молотковский увлекались шифрованной перепиской с сибирскими эсерами. Между тем не только во Владивостоке, но даже в самом поезде многие не знали о целях и направлении нашей организации. Я бы понимал своих товарищей по работе, если б такая постановка вызывалась соображениями конспирации...
Наоборот, о нашем бюро звонили больше, чем следует, и, не отрицая необходимости упорядочения дела, лишь в силу своей беспечности и инертности возлагали надежды на помощь со стороны, отказываясь от проявления собственной инициативы.
Тогда же на началах симуляции «экса» владелец одной из типографий предлагал увезти бостонку, шрифт и проч... И хотя это предложение было искреннее, а лицо предлагавшее вполне надежным, это предложение все же было отвергнуто... Надеясь на типографию земства, водившую нас за нос, мы затягивали выпуск воззваний, тогда как должны были и имели полную возможность засыпать фронт и тыл нашей литературой. Два месяца я настаивал на организации своей типографии. Наконец, мне удалось добиться общего согласия. На этот раз пришлось не симулировать экспроприацию, а подвергать серьезному риску наших людей... Бостонки уже не было и пришлось увозить чужую тридцатишестипудовую машину... И даже тогда, когда была привезена типография и нужно было печатать не теряя минуты, я, с большим трудом и после долгих пререканий, почти заставил приступить к установке машины. Но было уже поздно... Через два дня машина перешла в руки победителей...
Обещанная связь с общественными организациями оказалась платонической, чисто персонального характера, но не лучше обстояло и с контрразведкой, где наши глаза ничего не видели, а уши собирали всякий вздор.
Я высказывал свое полное неудовлетворение и протест… Молотковскому, но последний в надежде на союзников, не придавая серьезного значения нашей организации, успокаивал меня предстоящим приездом А. А. Краковецкого... Наконец, приехал и Аркадий Антонович Краковецкий… у него оказалось немало данных и не хватало только твердости характера. …он был подвержен влиянию своих однопартийников, неплохих, но косных людей…
Работа пошла планомерно, но темп ее оставался прежним: вялым, нерешительным, характерно-эсеровским, преобладали разговоры ...
Попутно выяснилось, что информация, полученная мной о состоянии и связях организации, оказалась без конца преувеличенной, а за спиной первого избранника Сибири А. И. Якушева никого и ничего, кроме морального авторитета и сочувствия сырого материала никем не организованного, ничем не связанного...
В довершение всего, среди общественных деятелей по отношению к нам образовался раскол. Нашлись даже такие, которые собирались вынести резолюцию, угодную нашему врагу генералу Розанову, но их собрание было сорвано Краковецким, явившимся во Владивостокскую Областную Думу с десятком вооруженных членов боевой организации... …Краковецкий со злобой называл фамилию Гуревича - члена Сибкомуча и инженера Павловского, как главных инициаторов предполагавшегося предательства... Эти исключительно ответственные строки моих записок я пишу на основании сведений, лично полученных от А. А. Краковецкого, а потому нравственную ответственность за их правдивость перекладываю на Аркадия Антоновича.
После аннулирования Брестского договора я находил возможным работать с советской властью, ибо в конце концов видел, до чего довели страну все антибольшевистские начинания.
Подобное решение подкреплялось политикой интервентов, цену которой знал каждый не потерявший совесть и разум гражданин России. Было ясно, что нужно идти с Советской властью против Колчака, а затем и против японцев...
Бюро военных организаций... имея в виду лишь интересы дела, совершено не считалось с вопросами личных удобств генерала [Гайды] и его челяди, а потому вполне понятно, почему вместо содействия с их стороны оно встречало циничное противодействие...
Я не нахожу никакого оправдания полковнику Гусареку, выдворившему из своего салона в купе для проводников И. А. Якушева и В. И. Моравского, скрывшихся у нас в поезде от агентов Розанова.
Я понимаю, что полковник Гусарек действовал под давлением, хотя и сознавал, что на этот салон председатель Сибирской Областной Думы имел неизмеримо больше прав, чем «сорок тысяч женщин...» Но о каком праве можно было толковать тогда, когда на русских общественных деятелей после омского переворота даже русские дамы, повенчавшиеся на чужеземцах, а иногда и случайно сожительствующие с ними, смотрели как на людей завоеванной страны...
То же самое проделал со мной капитан Мах, салон которого был занят моей канцелярией.
В этом салоне уютно устроились два друга: Мах и Тимэ, которых усердно навещала Бекетова. Вполне понятно их общее негодование, когда я занял канцелярией лучшую половину этого салона, на который Мах смотрел как на свою собственность. Больше всего волновался ротмистр Тимэ, оказавшийся впоследствии вполне уличенным шпионом Розанова.
Я помню ту редкую беззастенчивость, с которой Гайда объявлял мне выговор за то, что я, работая ночами, беспокоил его любимца - Маха...
Припоминаю еще один, пожалуй, исчерпывающий случай. Гуляя вдоль состава, генерал позвал меня к себе и приказал организовать порку неугодного ему редактора «Голоса приморья». «Двадцать пять, не больше и не меньше», смаковал генерал, понимая, что в моем подчинении было достаточно преданных исполнителей, умудренных опытом гражданской войны, готовых принести хоть двадцать пять человеческих голов...
Мирным людям, да еще незнакомым с печальной картиной русской действительности, покажутся невероятными мои воспоминания, в то самое время как я чувствую недостаток умения дать более ясную картину кровавого всесибирского кошмара, где всякие проходимцы, играя человеческими жизнями, бережливо обращались даже с хламом, который можно было перевести на валюту.
Случай с полковником колчаковской службы Февралевым, схваченным днем на главной улице Владивостока, насильно посаженным в автомобиль, убитым и выброшенным за городом, надеюсь, рассеет сомнения скептиков. Февралев, открыто критиковавший Калмыкова, был убит калмыковскими офицерами. Вскоре ротмистр Бабич, охотившийся за Якушевым, для таких же целей схватил Оржешко...
На одного из бескорыстных редакторов харбинской газеты после его отказа принять 40000 романовскими и прекратить кампанию против Семенова капитаном Д. И. Закржевским было организовано покушение. Редактор был ранен, а участники покушения благополучно скрылись. Подробности этого гнусного дела я узнал от самого Закржевского, сидевшего со мной на курганской гауптвахте... Будучи одним из друзей атамана Семенова, в конце 18-го года Закржевский был командирован в город Троицк, на большой казачий круг, в качестве представителя Семенова. Общая цель командировки сводилась к следующему: Колчак должен уступить место Семенову, тогда Семенов своими войсками займет территорию от Иркутска до Челябинска, предоставив территорию от Байкала японскому командованию... По пути он распространял… брошюру «Колчак и Семенов», подписанную начальником штаба атамана Семенова, полковником Верига. В этой брошюре Колчак разбирался как человек и общественный деятель; и хотя она исходила из совершенно неприемлемого для меня источника, я не могу не воздать должного ее автору в тех местах, где он характеризовал Колчака, как общественного деятеля, называя его бездарным авантюристом, честолюбцем и тряпкой в руках наштаверха Лебедева.
Закржевский был арестован в Кустанае генералом Сукиным, сужден сначала в Омске, затем в Кургане генералом Тыртовым, т.к. приговор главного полевого суда был опротестован наштаверхом Лебедевым. Но и во втором случае Закржевский избежал казни. Этот почти единственный случай колчаковского правосудия объяснялся вмешательством Семенова, который в обеспечение жизни Закржевского стал арестовывать проезжавших мимо Забайкалья колчаковцев, обещая их расстрелять в случае смерти Закржевского. Вскоре Закржевский вместе со своим помощником Жуковым были освобождены, т. к. конфликт под давлением японцев был улажен. Мало того, Семенов признавши Колчака лишь номинально, был произведен Колчаком в генералы.
…
Иоголевич принялся за обследование… эшелона генерала Гайды и вскоре установил соприкосновение некоторых офицеров и солдат из личного генеральского конвоя с разведкой Розанова. В числе уличенных бесспорных шпионов Розанова оказались: штаб-ротмистр Тиме, чиновник личной канцелярии генерала Гайды Смирнов и… зять подполковника генеральн. штаба Кононова.
Поезд навещала с ночевкой в офицерском вагоне генеральского конвоя филерша атамана Калмыкова - Кабанова. На средства контрразведки названные агенты спаивали офицеров и солдат этого конвоя, выпытывая в пьяном виде нужные им сведения...
…
Японцы зорко присматривались к русским организациям, открыто тяготея к атаманам... Увеличивая число штыков и техническое оборудование в своих частях, группируя войска, с расчетом в любой момент занять выгодные позиции, японцы… подготовлялись к большой экспедиции или к войне. Пуская глубокие корни по всей территории русских областей, занятых японскими войсками, наводняя их резервами, переодетыми в штатское платье, правительство Японии всячески маскировало от Америки свои хищные вожделения. Придавая большое значение печати, японцы искали продажных репортеров… через которых проводили соответствующую инспирацию в прессе...
…Розанов... закреплял дружбу с японцами банкетами и подготовлял ряд террористических актов по «изъятию» видных членов нашей организации. Переход к решению ликвидировать нашу организацию убийством отдельных лиц был лучшим доказательством бессилия власти...
…
В дальнейшем пришлось действовать «без руля и без ветрил», в зависимости от создавшихся условий, когда инициатива была отдана нашими же руками в руки наших заклятых врагов. …оставалась школа гардемаринов и два броневых автомобиля, управляемых продавшимися нам штабс-капитаном Чунихиным и прап. Андреевым. Говорю продавшимися, ибо оба выговорили себе, в случае успеха, освобождение от службы и громадное денежное вознаграждение, подтвержденное лично ген. Гайдой, по приказу которого им был выдан крупный задаток...
Пробиваясь с отрядом грузчиков около товарной конторы добровольного флота, Алексеев наткнулся на сильный отряд гардемаринов, и когда грузчики побросали оружие и подняли руки, гардемарины дали залп и бросились добивать лежачих... …юнкера, ворвавшись в здание вокзала, расстреляли живых, добили раненых, после чего занялись мародерством...
Вскоре, в продаже появились снимки трупов с вывороченными карманами, без слов иллюстрировавшие «высокую доблесть» юнкеров...
Чехо-штаб и особенно солдаты, проявили к нам, бежавшим под их защиту, чисто братскую дружбу и участие, чего нельзя сказать про американцев, которые выдали врагам двух наших товарищей, укрывшихся в их казармах, а Краковецкого продержали под стражей, после чего предложили спасаться по его усмотрению. К вечеру 18-го ноября, я узнал об участи ген. Гайды. Вместо того чтобы пробиваться в сторону чехо-штаба, генерал почему то направился в сторону поезда ген. Розанова, где и был взят в плен... Так кончилась еще одна попытка русских граждан избавится от рабства Колчака, за время царствования которого, по официальному подсчету, было ликвидировано свыше 60-ти крестьянских и солдатских восстаний.
…Краковецкий, Якушев и Моравский, пользуясь личными связями среди представителей чехословацкой республики… добились моей изоляции. 10-го января, направляясь на пароход «Силезию», я проезжал мимо лобного места, где погибли сотни моих товарищей, замученных и расстрелянных на глазах «нейтральных союзников»... Там снова бродили голодные полунагие грузчики, вооруженные на этот раз тюками русского добра, поспешно вывозимого на иностранных пароходах.
Чем больше я знакомился с составом так называемой организации Гайды, тем больше приходил в недоумение. Оказывалось, что ни вагон, то своя республика, а то и монархия. Никакой спайки и даже антагонизм.
Личные удобства и расчеты были возведены в какой-то особый специфический культ.
[Читать далее]Приближенные к генералу полковник Гусарек и капитан Мах занимали тоже салон-вагоны. Лично генерала, кроме салон-вагона, обслуживали еще четыре: вагон-гараж, два конских с его верховыми конями и вагон художественных портретов. Этот вагон... вмещал в себе громадный портрет генерала Гайды, послуживший в моих глазах блестящей иллюстрацией содержательности самого оригинала. Изображенный в натуральную величину, в русской генеральской форме, с большим орденом за участие в гражданской войне, генерал лихо сидел на вороном коне, подарке какой-то коннозаводчицы. Сбоку красовалось золотое оружие, напоминавшее о позорном даре, принятом генералом из рук бывшего жандарма, далеко недвусмысленно делегированного в свое время к генералу томской буржуазией... В общем весь портрет представлял из себя как бы символическое изображение сплошного подарка - кровавого подарка русской революции от иноземной реакции... Я понимал героя русско-японской войны Мейендорфа, возившего за собой вагон молочных коров, но зачем вагон портретов?.. В общем состав бывшего командующего войсками Сибирской армии… немногим отличался от обычного воинского эшелона, двигавшегося под давлением красных на Восток...
В нем также наряду с идейными врагами большевизма бежали беспринципные весельчаки, а то и просто пьяницы... Где наряду с добродетельными матронами расположились дамы полусвета… Там же нашел себе приют спекулянт Бекетов, с ведома генерала Гайды вывезший из Екатеринбурга несколько пудов платины темного происхождения и переправивший ее не то в Китай, не то в Японию, где и сам укрылся от мобилизации... Недурной конвой генерала, состоявший из тридцати трех штыков при трех пулеметах, имел в своей среде нескольких профессиональных воров, грабивших проходившие товарные поезда и продававших: жмыхи - извозчикам, табак, бумагу и другие полезные вещи - любителям краденого на толчке... Генерал знал об этих проделках, слабо противодействовал, а по словам заведовавшего хозяйством поручика Меркулова, даже поощрял их удаль... И кого только не было в этом нашумевшем поезде?..
Сестра милосердия, просто сестра, машинистка, не видевшая пишущей машины, какая-то компаньонка, шоферы, лакеи, денщики... Вскоре личный конвой был усилен вагоном сербов, из которых некоторые сразу последовали заразительному примеру вагонных специалистов основного генеральского конвоя, зорко подкарауливая проходившие поезда... Наконец, в поезд были введены шестнадцать корейцев, загнанных туда надеждой на помощь Корее в случае общего успеха русских дел на Востоке. …я потерял иллюстрированное издание о зверствах японцев в Корее... Из этого сплошного вопля замученной Кореи видно, как далеко зашел оккупационный метод сынов восходящего солнца, когда в корейских деревнях на всю деревню японские власти разрешают один дежурный топор, кухонный нож, пилу; где население регистрируется и к верхнему платью пришивается тавро, без которого кореец считается вне закона и может быть расстрелян любым японцем...
Не лучше обстояло и в русских областях, занятых японскими войсками. Разница была лишь в том, что японцы наводили «порядок» руками атаманов. Впрочем из резолюции земских деятелей Ольгинского уезда Приморской области, врученной в виде протеста союзному командованию во Владивостоке, можно было сделать общий вывод, что японцы довольно часто действуют открыто, не прикрываясь купленными ими атаманами...
Но вот и вагон № 119, где засело «гнездо переворотчиков»... …Калашннков вскоре уехал в Иркутск. Перед своим отъездом он отдал… прапорщику Сидорову… приказ: «Переворота следует ждать со дня на день. Действуйте быстро и смело. В случае провала устраните силой препятствия, пробейтесь во Владивосток и явитесь с бронепоездом генералу»...
Пылкий и смелый Сидоров выполнил задачу лишь наполовину. Действуя «быстро» и «смело», он быстро провалил тайную организацию броневого поезда и, покончив выстрелом с командиром поезда… бежал вместе с тремя единомышленниками в поезд генерала.
Сказочная неприкосновенность нашего поезда, почти открыто подготовлявшего свержение правительства Колчака, придавала излишнюю самоуверенность участникам организации...
Заведуя отделом военных организаций, я не мог не интересоваться деятельностью других отделов, понимая, что общий успех зависит от правильной постановки всего аппарата.
Ознакомившись с постановкой дела, я обратил внимание на отсутствие общего руководства, ибо Молотковский, заместивший ухавшего Калашникова, оказался вялым и недостаточно авторитетным, тогда как сам генерал в смысле руководства делами оглавленной им организации представлял из себя абсолютно пустое место.
Придавая большое значение агитационному и информационному отделам нашей организации, я не мог мириться с детски примитивной работой этих отделов, где прапорщик Козлов ограничивался просмотром Дальневосточной прессы и с отметкой на полях торжественно отсылал генералу, тогда как Кашкадамов и Молотковский увлекались шифрованной перепиской с сибирскими эсерами. Между тем не только во Владивостоке, но даже в самом поезде многие не знали о целях и направлении нашей организации. Я бы понимал своих товарищей по работе, если б такая постановка вызывалась соображениями конспирации...
Наоборот, о нашем бюро звонили больше, чем следует, и, не отрицая необходимости упорядочения дела, лишь в силу своей беспечности и инертности возлагали надежды на помощь со стороны, отказываясь от проявления собственной инициативы.
Тогда же на началах симуляции «экса» владелец одной из типографий предлагал увезти бостонку, шрифт и проч... И хотя это предложение было искреннее, а лицо предлагавшее вполне надежным, это предложение все же было отвергнуто... Надеясь на типографию земства, водившую нас за нос, мы затягивали выпуск воззваний, тогда как должны были и имели полную возможность засыпать фронт и тыл нашей литературой. Два месяца я настаивал на организации своей типографии. Наконец, мне удалось добиться общего согласия. На этот раз пришлось не симулировать экспроприацию, а подвергать серьезному риску наших людей... Бостонки уже не было и пришлось увозить чужую тридцатишестипудовую машину... И даже тогда, когда была привезена типография и нужно было печатать не теряя минуты, я, с большим трудом и после долгих пререканий, почти заставил приступить к установке машины. Но было уже поздно... Через два дня машина перешла в руки победителей...
Обещанная связь с общественными организациями оказалась платонической, чисто персонального характера, но не лучше обстояло и с контрразведкой, где наши глаза ничего не видели, а уши собирали всякий вздор.
Я высказывал свое полное неудовлетворение и протест… Молотковскому, но последний в надежде на союзников, не придавая серьезного значения нашей организации, успокаивал меня предстоящим приездом А. А. Краковецкого... Наконец, приехал и Аркадий Антонович Краковецкий… у него оказалось немало данных и не хватало только твердости характера. …он был подвержен влиянию своих однопартийников, неплохих, но косных людей…
Работа пошла планомерно, но темп ее оставался прежним: вялым, нерешительным, характерно-эсеровским, преобладали разговоры ...
Попутно выяснилось, что информация, полученная мной о состоянии и связях организации, оказалась без конца преувеличенной, а за спиной первого избранника Сибири А. И. Якушева никого и ничего, кроме морального авторитета и сочувствия сырого материала никем не организованного, ничем не связанного...
В довершение всего, среди общественных деятелей по отношению к нам образовался раскол. Нашлись даже такие, которые собирались вынести резолюцию, угодную нашему врагу генералу Розанову, но их собрание было сорвано Краковецким, явившимся во Владивостокскую Областную Думу с десятком вооруженных членов боевой организации... …Краковецкий со злобой называл фамилию Гуревича - члена Сибкомуча и инженера Павловского, как главных инициаторов предполагавшегося предательства... Эти исключительно ответственные строки моих записок я пишу на основании сведений, лично полученных от А. А. Краковецкого, а потому нравственную ответственность за их правдивость перекладываю на Аркадия Антоновича.
После аннулирования Брестского договора я находил возможным работать с советской властью, ибо в конце концов видел, до чего довели страну все антибольшевистские начинания.
Подобное решение подкреплялось политикой интервентов, цену которой знал каждый не потерявший совесть и разум гражданин России. Было ясно, что нужно идти с Советской властью против Колчака, а затем и против японцев...
Бюро военных организаций... имея в виду лишь интересы дела, совершено не считалось с вопросами личных удобств генерала [Гайды] и его челяди, а потому вполне понятно, почему вместо содействия с их стороны оно встречало циничное противодействие...
Я не нахожу никакого оправдания полковнику Гусареку, выдворившему из своего салона в купе для проводников И. А. Якушева и В. И. Моравского, скрывшихся у нас в поезде от агентов Розанова.
Я понимаю, что полковник Гусарек действовал под давлением, хотя и сознавал, что на этот салон председатель Сибирской Областной Думы имел неизмеримо больше прав, чем «сорок тысяч женщин...» Но о каком праве можно было толковать тогда, когда на русских общественных деятелей после омского переворота даже русские дамы, повенчавшиеся на чужеземцах, а иногда и случайно сожительствующие с ними, смотрели как на людей завоеванной страны...
То же самое проделал со мной капитан Мах, салон которого был занят моей канцелярией.
В этом салоне уютно устроились два друга: Мах и Тимэ, которых усердно навещала Бекетова. Вполне понятно их общее негодование, когда я занял канцелярией лучшую половину этого салона, на который Мах смотрел как на свою собственность. Больше всего волновался ротмистр Тимэ, оказавшийся впоследствии вполне уличенным шпионом Розанова.
Я помню ту редкую беззастенчивость, с которой Гайда объявлял мне выговор за то, что я, работая ночами, беспокоил его любимца - Маха...
Припоминаю еще один, пожалуй, исчерпывающий случай. Гуляя вдоль состава, генерал позвал меня к себе и приказал организовать порку неугодного ему редактора «Голоса приморья». «Двадцать пять, не больше и не меньше», смаковал генерал, понимая, что в моем подчинении было достаточно преданных исполнителей, умудренных опытом гражданской войны, готовых принести хоть двадцать пять человеческих голов...
Мирным людям, да еще незнакомым с печальной картиной русской действительности, покажутся невероятными мои воспоминания, в то самое время как я чувствую недостаток умения дать более ясную картину кровавого всесибирского кошмара, где всякие проходимцы, играя человеческими жизнями, бережливо обращались даже с хламом, который можно было перевести на валюту.
Случай с полковником колчаковской службы Февралевым, схваченным днем на главной улице Владивостока, насильно посаженным в автомобиль, убитым и выброшенным за городом, надеюсь, рассеет сомнения скептиков. Февралев, открыто критиковавший Калмыкова, был убит калмыковскими офицерами. Вскоре ротмистр Бабич, охотившийся за Якушевым, для таких же целей схватил Оржешко...
На одного из бескорыстных редакторов харбинской газеты после его отказа принять 40000 романовскими и прекратить кампанию против Семенова капитаном Д. И. Закржевским было организовано покушение. Редактор был ранен, а участники покушения благополучно скрылись. Подробности этого гнусного дела я узнал от самого Закржевского, сидевшего со мной на курганской гауптвахте... Будучи одним из друзей атамана Семенова, в конце 18-го года Закржевский был командирован в город Троицк, на большой казачий круг, в качестве представителя Семенова. Общая цель командировки сводилась к следующему: Колчак должен уступить место Семенову, тогда Семенов своими войсками займет территорию от Иркутска до Челябинска, предоставив территорию от Байкала японскому командованию... По пути он распространял… брошюру «Колчак и Семенов», подписанную начальником штаба атамана Семенова, полковником Верига. В этой брошюре Колчак разбирался как человек и общественный деятель; и хотя она исходила из совершенно неприемлемого для меня источника, я не могу не воздать должного ее автору в тех местах, где он характеризовал Колчака, как общественного деятеля, называя его бездарным авантюристом, честолюбцем и тряпкой в руках наштаверха Лебедева.
Закржевский был арестован в Кустанае генералом Сукиным, сужден сначала в Омске, затем в Кургане генералом Тыртовым, т.к. приговор главного полевого суда был опротестован наштаверхом Лебедевым. Но и во втором случае Закржевский избежал казни. Этот почти единственный случай колчаковского правосудия объяснялся вмешательством Семенова, который в обеспечение жизни Закржевского стал арестовывать проезжавших мимо Забайкалья колчаковцев, обещая их расстрелять в случае смерти Закржевского. Вскоре Закржевский вместе со своим помощником Жуковым были освобождены, т. к. конфликт под давлением японцев был улажен. Мало того, Семенов признавши Колчака лишь номинально, был произведен Колчаком в генералы.
…
Иоголевич принялся за обследование… эшелона генерала Гайды и вскоре установил соприкосновение некоторых офицеров и солдат из личного генеральского конвоя с разведкой Розанова. В числе уличенных бесспорных шпионов Розанова оказались: штаб-ротмистр Тиме, чиновник личной канцелярии генерала Гайды Смирнов и… зять подполковника генеральн. штаба Кононова.
Поезд навещала с ночевкой в офицерском вагоне генеральского конвоя филерша атамана Калмыкова - Кабанова. На средства контрразведки названные агенты спаивали офицеров и солдат этого конвоя, выпытывая в пьяном виде нужные им сведения...
…
Японцы зорко присматривались к русским организациям, открыто тяготея к атаманам... Увеличивая число штыков и техническое оборудование в своих частях, группируя войска, с расчетом в любой момент занять выгодные позиции, японцы… подготовлялись к большой экспедиции или к войне. Пуская глубокие корни по всей территории русских областей, занятых японскими войсками, наводняя их резервами, переодетыми в штатское платье, правительство Японии всячески маскировало от Америки свои хищные вожделения. Придавая большое значение печати, японцы искали продажных репортеров… через которых проводили соответствующую инспирацию в прессе...
…Розанов... закреплял дружбу с японцами банкетами и подготовлял ряд террористических актов по «изъятию» видных членов нашей организации. Переход к решению ликвидировать нашу организацию убийством отдельных лиц был лучшим доказательством бессилия власти...
…
В дальнейшем пришлось действовать «без руля и без ветрил», в зависимости от создавшихся условий, когда инициатива была отдана нашими же руками в руки наших заклятых врагов. …оставалась школа гардемаринов и два броневых автомобиля, управляемых продавшимися нам штабс-капитаном Чунихиным и прап. Андреевым. Говорю продавшимися, ибо оба выговорили себе, в случае успеха, освобождение от службы и громадное денежное вознаграждение, подтвержденное лично ген. Гайдой, по приказу которого им был выдан крупный задаток...
Пробиваясь с отрядом грузчиков около товарной конторы добровольного флота, Алексеев наткнулся на сильный отряд гардемаринов, и когда грузчики побросали оружие и подняли руки, гардемарины дали залп и бросились добивать лежачих... …юнкера, ворвавшись в здание вокзала, расстреляли живых, добили раненых, после чего занялись мародерством...
Вскоре, в продаже появились снимки трупов с вывороченными карманами, без слов иллюстрировавшие «высокую доблесть» юнкеров...
Чехо-штаб и особенно солдаты, проявили к нам, бежавшим под их защиту, чисто братскую дружбу и участие, чего нельзя сказать про американцев, которые выдали врагам двух наших товарищей, укрывшихся в их казармах, а Краковецкого продержали под стражей, после чего предложили спасаться по его усмотрению. К вечеру 18-го ноября, я узнал об участи ген. Гайды. Вместо того чтобы пробиваться в сторону чехо-штаба, генерал почему то направился в сторону поезда ген. Розанова, где и был взят в плен... Так кончилась еще одна попытка русских граждан избавится от рабства Колчака, за время царствования которого, по официальному подсчету, было ликвидировано свыше 60-ти крестьянских и солдатских восстаний.
…Краковецкий, Якушев и Моравский, пользуясь личными связями среди представителей чехословацкой республики… добились моей изоляции. 10-го января, направляясь на пароход «Силезию», я проезжал мимо лобного места, где погибли сотни моих товарищей, замученных и расстрелянных на глазах «нейтральных союзников»... Там снова бродили голодные полунагие грузчики, вооруженные на этот раз тюками русского добра, поспешно вывозимого на иностранных пароходах.