Эсер Солодовников о Гражданской войне. Часть I
Из книги Бориса Солодовникова «Сибирские авантюры и генерал Гайда».
Ни для кого не секрет, что добровольное вмешательство чехословацкого корпуса в русские споры положило основание русскому антибольшевистскому движению на Волге и в Сибири, вылившемуся во всесибирскую грандиозную авантюру с сотнями тысяч человеческих жертв и страшными разрушениями народного достояния, в течение многих лет добытого потом и кровью русских граждан...
Никакой случайности не было и в самом факте вмешательства чехословаков в наши русские дела. Еще в начале мая 1918 года, в Москве, на квартире адвоката Виленкина при полковн. генштаба Н. Пораделове, я встретился однажды с известным эсером, полковником В. И. Лебедевым и понял, что подготовляя восстание, эсеры возлагали надежды на чехословаков...
[Читать далее]…
Не признавая большевизма в том виде, в каком мне пришлось его наблюдать в Петрограде, Москве и на Дону, я в то же время нигде не видел серьезной или честной оппозиции советской власти... Тогда еще было свежо воспоминание о жалкой попытке восстания, поднятого в Петрограде 29 октября 17-го года… эсерами. Результаты этого восстания, как и всех последующих, были одни и те же - полная неудача, где шмели пролетали, а мухи погибали. Не лучше обстояло дело и на Дону: там антибольшевистское движение перешло в руки черной сотни, в лице царских генералов и полковников: Маркова, Эрдели, Веденяпина, Лебедева, Щетинина, и др., где ген. Алексеев был лишь подставным лицом в то самое время, как всем руководили темные дельцы, с равнением на князя Дмитрия Павловича, проживавшего в Пятигорске, на средства миллионера Манташева. Да и что можно было ожидать от старого, потрясенного событиями генерала, бежавшего на Дон в костюме сестры милосердия...
Большевистская армия в Уфе… была дезорганизована и предана своим начальником штаба ген.-шт. полк, эсером Махиным. Предав армию, Махин перешел к Самарскому правительству... Крестьяне и солдаты-фронтовики толпами шли в город с просьбой оружия и офицеров. Восстали рабочие Воткинского и Ижевского заводов и образовали свой антибольшевистский фронт. Такой подъем, насколько я понимал настроение масс, объяснялся полной неприемлемостью Брестского договора... Пока сформированные нами части сдерживали отряды Блюхера и талантливого казака-большевика Каширина, пока Самарское правительство торговалось с Сибирским за право на всероссийскую власть, фронт самарской армии дрогнул и быстро взятые города… были еще быстрее возвращены красным; в то самое время как чехи, столкнувшись с регулярными частями большевиков под Бузулуком, понесли тяжелые потери и, почувствовав свое одиночество, круто повернули на Восток. Не подняло настроения солдат и самоубийство популярного начальника дивизии Швеца, который не мог пережить открытого нежелания некоторых частей выполнять боевые приказы, направленные против советских войск. …меня с полк, генер. штаба Пучковым пригласили в поезд Самарского правительства, должно быть специально для того, чтобы получить от нас наряд на 5 ведер спирта. Ибо других вопросов мы тогда не получали.
Невольно вспоминается аналогичный случай еще с одним эсером, капитаном Кузьминым, требовавшим для «медицинских нужд штаба» Петроградского округа за несколько дней до большевистского переворота чуть ли не целый погреб спиртных напитков... В обоих случаях, как видите, беззастенчиво навязывалась роль целовальника людьми, пробравшимися к власти, а потому и обнаглевшими... В общем Уфа от Самары… не получила ничего путного... Правда неплох был свадебного типа добродушный ген. Тиманов, подписывавший, не читая, наши приказы... Зато агенты агитационно-вербовочного отдела, представлявшего из себя квинтэссенцию Самарской государственности, приводили в полное недоумение.
Эти земгусары нового типа старались окрасить армию в эсеровский цвет, упорно насаждая эсеровские ячейки в войсковых частях. В виде поддержки подоспел институт по охране государственного порядка со своей контрразведкой. Начались трения, ссоры, сплетни. Завелись провокаторы... По городу стали циркулировать самые разнообразные слухи. Дело дошло до того, что полк. Пучкову едва удалось убедить члена национального комитета чехо-войск Дундачека в том, что я действительно то лицо, за которое себя выдавал... Таким образом во всех проявлениях Самарской власти чувствовалось отсутствие плана, инициативы и людей дела. После падения Самары мимо Уфы продефилировало свыше ста пятидесяти учреждений и управлений Самарского военного ведомства, рассчитанных чуть ли не на царскую дореволюционную армию. Виден был размах энергичного капитана Галкина, произведенного Самарцами в генералы, но зато очень слабо обстояло с самой армией…
Незадолго перед Уфимским государственным совещанием у меня обострились отношения с ген. Галкиным с одной стороны и членом того же правительства, гражд. Роговским с другой. Будучи сторонником системы добровольческой армии, я продолжал защищать эту идею, полагая, что неудавшаяся мобилизация губерний Симбирской и Самарской чему-нибудь да научила наших генералов. Последовавшая затем мобилизация Уфимской губернии показала, насколько я был прав... Во всех случаях новобранцы оставались в частях лишь до получения мундирной одежды и вооружения... Я рассуждал: если массы тяготятся советской властью, ряды добровольческой армии быстро заполнятся... Возражения о несознательности и инертности русских народных масс не смущали меня... Однако Самарское правительство, в лице ген. Галкина, стояло на избитом пути формирований по способам «доброго» старого времени, с легким сердцем объявляя систему террора. Я затерял приказы Самарского министра Галкина о беспощадном расстреле дезертиров. Блестящей последовательницей такой системы было Колчаковское правительство... Я не дерзаю подводить итоги этих формирований. Я позволяю себе осветить лишь небольшие эпизоды из бездонного моря кровавых ужасов, заливших всю территорию Сибири, брошенной на растерзание воплощению детища мировой реакции правительству адмирала Колчака... Если ставленник директории генерал Люпов, захлебываясь от удовольствия, рассказывал… о расстреле 900 новобранцев, расстрелянных в день сдачи Самары красным, за отказ следовать с отступающей Самарской армией, если тогда же генер. штаба полковн. Виноградов, на ст. Чишма Сам. Злат. жел. дор. расстрелял 121-го пленных красноармейцев, следовавших на работы в Тоцкий лагерь и подвернувшихся под вечно пьяную руку этого полковника, то что такое Люпов и Виноградов по сравнению с героями «возрождения» Омского правительства!..
Я никогда не забуду напыщенного приказа командовавшего войсками западной армии ген. Ханжина о предстоявшем походе на Москву... Опьяненному случайным успехом на фронте, за которым скрывался ловкий маневр красного командования, генералу в Челябинске уже чудился пасхальный перезвон Белокаменной. Понятно, что такого генерала мало трогали похоронные вопли расстрелянного и спаленного по его приказу Кустанайского уезда... «Война так война...» «И чего там особенного? Рубят лес, значит летят щепки!» «Столыпин расстрелял 20000, зато спас Россию от анархии!..» Так рассуждали штабные Ханжина... «Расстрелять 13000, конечно, легче чем 20000, но зато трудней чем запороть 4000 челов.». «Спалить деревень 15 пара пустяков». «Гораздо труднее справиться c тремя заданиями... Но и с такой «работой» справились...»
«Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись в деревню», повествовал драгунского эскадрона, корпуса Каппеля, штаб-ротмистр Фролов... «Деревни Жаровка и Каргалинск были разделаны под орех, где за сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужиков от 18 до 55 летн. возраста, после чего пустить «петуха». «Убедившись, что от Каргалинска осталось пепелище, мы пошли в церковь на двенадцать евангелий... Был Страстной четверг...»
На второй день Пасхи эскадрон ротмистра Касимова вступил в богатое село Боровое. На улицах чувствовалось праздничное настроение. Мужики вывесили белые флаги и вышли с хлебом и солью. Запоров нескольких баб, расстреляв по доносу два-три десятка мужиков, Касимов собирался покинуть Боровое, но его «излишняя мягкость» была исправлена адъютантами начальника отряда поручиками Умовым и Зыбиным. По их приказу была открыта по селу ружейная стрельба и часть села предана огню... Эти два поручика прославились исключительной жестокостью и их имена не скоро забудет Кустанайский уезд. Немногим отстал от них подпрапорщик того же драгунского эскадрона, студент Николаев. Он прославился, как специалист по части порок. Запарывая мужчин шомполами по традиционно помещичьим местам, он предпочитал бить женщин нагайками по животу... Я бы, конечно, не поверил ротмистру Фролову, если б не имел подтверждений из самых разнообразных источников. «Жаль, что всю страстную и святую неделю проболтались в деревне», продолжал Фролов... «Зато хорошо заработали и неплохо проучили население...» - «Пусть не сочувствуют большевикам...»
Так рассуждал не один Фролов. Так рассуждали все чудо-богатыри из отряда… 25-летнего генерала Сахарова, усмирившего мирное население Кустанайского уезда. Повторяю, мирное население, ибо большевики… заблаговременно ушли в Тургайские степи... А куда девались Акбассарский, Кокчетавский, Петропавловский, Акмолинский, вообще уезды и даже губернии... Там были свои богатыри, но те же объекты и те же приемы...
Кто не знает кровавой карты возрожденной Сибири, тот не знает, кому она обязана своим возрождением на местах, тот никогда не слышал знаменитых имен полковников Круглевского, Алейникова, Катанаева, Красильникова, Бабейчука и многих других, имя которым легион; тот, конечно, не видел жетона с надписью: «Смерть изменникам дома Романовых...» По сравнению с этими ублюдками рода человеческого, бенгальскими тиграми из Омского зверинца, герои Дальнего Востока полковники: Ивецкий, Враштель, Рубец, Сыромятников, ротмистр Бабич, Крашенинников, капитан Ключарев, поручик Сурушкевич, юнкер Курилка, лейтенант Потулов и др. - чахлые шакалы. Другое дело самураи Семенов и Калмыков, или генерал Розанов, эти звери тоже тигровой породы. Несомненно у каждого из перечисленных «спасителей» России было свое Маккавеево (станция, на которой производились пытки и казни), свой список «выведенных в расход» или «пропущенных через разведку»... Для того чтобы читатель имел представление о тех тонкостях, до которых была доведена пытка, усиленно практикуемая всеми разведками, привожу пример из добровольного признания офицеров атамана Семенова...
…в разведке атамана Семенова практиковался следующий чудовищный способ «воздействия». Допрашиваемому, привязанному к столу, на голый живот пускали живую крысу, накрывали крысу чугунным котлом, по которому били палкой до тех пор, пока обезумевшее животное не забиралось во внутренности...
…
…по распоряжению Уфимского губернского уполномоченного В. Гиневского были арестованы в качестве заложниц жены комиссаров Цюрюпа, Брюханова, Михина, Юрьева и две сестры Эльцен.
Так как места заключения были подчинены мне, я приказал предоставить им возможные удобства и свободу, разрешая в сопровождении надзирательниц ходить домой для ухода за детьми. Брюхановой, заболевшей возвратным тифом, я позволил лечиться на дому с приставлением стражи. Подобное отношение к женам комиссаров, вызвало среди уфимской буржуазии бурю негодований, породило массу слухов, в результате которых я едва не был арестован, за сочувствие большевизму. Между тем как я, не признавая института заложников, просто не считал себя в состоянии войны с женщинами... На закрытом заседании… я произнес речь приблизительно следующего содержания: «Нам, русским, нужно надеяться только на самих себя, тем более, что чехи, занявшие магистраль, уклоняются от боя и отступают сидя в вагонах... Мобилизация провалилась. Надежды на добровольчество слабые. Высшее командование, сидящее в Омске, не ведает, что творит...» Если бы Люпов не принадлежал к числу трафаретных генералов, если бы он обладал хоть проблеском гражданского мужества и ума, не погибли бы тысячи жизней в заведомо неверном и даже позорном деле...
Но что для таких генералов тысячи трупов, когда за последнюю войну они привыкли считать сотнями тысяч…
4-го ноября я был арестован ген. Люповым под предлогом превышения власти и передан под охрану чешских войск... Люпов не надеялся на русские части...
Вскоре в Омске свершилось гнусное дело. Кучка честолюбцев во главе с Колчаком, Вологодским, Лебедевым, Волковым и др. при пассивном содействии высших военачальников, в том числе генерала Гайды и одного из членов Директории, генерала Болдырева, свергла Директораию и захватила власть.
Напрасно самарцы взывали к помощи братьев чехов... Братья оставались безучастными...
16 декабря в Уфу прибыл гвардии полковник Круглевский... По его приказу… были произведены массовые аресты...
Около полуночи нас привели в дом № 16 на Центральной улице, где должна была решиться наша участь. Первым допрашивали Сургучева. Так как допрос производился в смежной комнате, при гробовой тишине, я слышал ясно каждое слово. «Вы член Учредительного Собрания Сургучев? - «Да, член Учредительного Собрания». - Последовал ответ. «Отвести в сторону учредиловца и ввести следующего...»
Следующим был я. В небольшой комнате, где стоял стол… важно заседали три прапорщика, из которых один был заметно пьян... По окончании формальной стороны допроса, «председатель» обратился ко мне с вопросом, не знаю ли я Каппельмейстера Иванова... Я ответил утвердительно... В это самое время из-под стола вылез человек, оказавшийся самим Петром Викторовичем Ивановым. И со словами: «Старая хлеб-соль не забывается» бросился ко мне с распростертыми объятиями... «Идем отсюда», сказал мне взволнованный Петр Викторович. Голос Иванова разбудил дремавшего пьяного «члена суда», который обрушился на меня с криком «обыскать»...
Мы поспешно вышли с Петром Викторовичем из этого отвратительного застенка, где правосудие инсценировалось в духе солдатских спектаклей, где у еще живого, но приговоренного к смерти человека деловито ощупывали шубу, как щупают на бойнях шкуру рогатого скота.
В ту же ночь Сургучев и Яшин были расстреляны... Из-за обладания енотовой шубой Сургучева произошла свалка между контрразведчиками...
От Петра Викторовича я узнал, что еще днем 23 дек. за обедом он слышал о предстоявшем «кинематографе». Так назывались казни по традициям офицеров этого «доблестного» полка...
…я оставил Уфу… и только 15-го января с новым предписанием прибыл в штаб Курганского военного округа, которым 17-го января был снова заключен под стражу...
Запросив телеграммой дегензапа о причинах нового ареста, я получил довольно лаконичный ответ: «Ваше дело производством прекращено...» И тем не менее, меня «держали и не пущали»...
…
…весь фронт был покрыт тайными организациями во главе с популярными среди офицеров генералами Каппелем и Пепеляевым, ожидавшими лишь приказа из Владивостока об аресте Колчака...
Разочарованные в Колчаке и атаманах союзники, сочувствуя перевороту, обещают благожелательный нейтралитет и даже японцы дают письменную гарантию о невмешательстве...
Да и было в чем разочаровываться, когда не признававшие никого, в том числе и Колчака, атаманы Семенов и Калмыков, захватившие часть Сибирской и Амурской магистралей, пользуясь самой широкой поддержкой японцев, устраивали свои темные дела за счет запоротого, ограбленного и спаленного ими населения.
Недостаток палачей русского происхождения у Семенова пополнялся монголами и бурятами, тогда как у Калмыкова пленными турками. Довольно сложную роль играл в Харбине еще один атаман ген. Хорват, которому дальневосточные спекулянты еще при жизни поставили памятник. Этот генерал воевал главным образом на шанхайской бирже, играя на понижение русского рубля. Истинные политические убеждения атаманов определялись портретами Николая II, трогательно украшавшими их салон-вагоны. …я имел сведения о тесной связи Семенова с великим князем Михаилом Александровичем, приютившимся одно время около известного капиталиста Путилова в Шанхае...
Я только не понимал роли генерала Гайды, безнадежно скомпрометированного в глазах русской демократии, пожалуй даже всего русского народа, но мне разъяснили, что общая группировка за спиной этого генерала, известная интервентам своей антибольшевистской деятельностью, была… дипломатическим громоотводом от подозрений в большевизме со стороны союзников. Чувствовалась боязнь вмешательства, особенно со стороны японцев, втянувших на территорию русских областей Дальнего Востока 120.000 штыков под предлогом охраны интересов своих подданных...
В моем воображении он рисовался ловким, смелым, спокойным, с сильной волей, быстро схватывающим чужую мысль, наконец, усвоившим, хотя бы с внешней стороны, демократические завоевания времени.
…мне пришлось убедиться в полной неосновательности моего воображения...
Облеченный в форму русского генерала, в золотых погонах и красных лампасах, с иконостасом орденов, из которых некоторые были за участие в гражданской войне, генерал принял меня в великолепном салон-вагоне, со вкусом обставленном старинными вещами и шкурами, вывезенными из Сибири; в углу салона стоял прекрасный рояль...
После незначительного разговора, я понял, что за всем нужно обращаться к капитану Калашникову...
Я понимал неверность предприятия, оглавленного таким генералом. Беседа моя с поручиком Молотковским впоследствии укрепила мои опасения. Этот поручик дал понять мне, что группа эсеров во главе с Калашниковым руководит генералом, который слабо разбирается в русских делах. Получалась весьма запутанная обстановка. …член этой же группы Кашкананов почему-то редактировал какую-то газету, поддерживавшую диктатуру Колчака. В момент начала общих неудач на фронте та же группа толкнула генерала Гайду на разрыв с Колчаком... По другим сведениям у генерала Гайды вместе с его политическими руководителями были все возможности предотвратить переворот в Омске... И тем не менее я продолжал оставаться в этой странной, чтоб не сказать более, организации, ибо сказочная неприкосновенность поезда генерала Гайды являлась для меня самым надежным убежищем от палачей «возрождения»...
…атаманы Семенов и Калмыков, вместо того чтобы исполнить приказ Колчака об аресте непокорного генерала, предпочли заехать к нему с визитом. Примеру атаманов последовали другие военные, навещавшие генерала в надежде на будущие назначения...
Ни для кого не секрет, что добровольное вмешательство чехословацкого корпуса в русские споры положило основание русскому антибольшевистскому движению на Волге и в Сибири, вылившемуся во всесибирскую грандиозную авантюру с сотнями тысяч человеческих жертв и страшными разрушениями народного достояния, в течение многих лет добытого потом и кровью русских граждан...
Никакой случайности не было и в самом факте вмешательства чехословаков в наши русские дела. Еще в начале мая 1918 года, в Москве, на квартире адвоката Виленкина при полковн. генштаба Н. Пораделове, я встретился однажды с известным эсером, полковником В. И. Лебедевым и понял, что подготовляя восстание, эсеры возлагали надежды на чехословаков...
[Читать далее]…
Не признавая большевизма в том виде, в каком мне пришлось его наблюдать в Петрограде, Москве и на Дону, я в то же время нигде не видел серьезной или честной оппозиции советской власти... Тогда еще было свежо воспоминание о жалкой попытке восстания, поднятого в Петрограде 29 октября 17-го года… эсерами. Результаты этого восстания, как и всех последующих, были одни и те же - полная неудача, где шмели пролетали, а мухи погибали. Не лучше обстояло дело и на Дону: там антибольшевистское движение перешло в руки черной сотни, в лице царских генералов и полковников: Маркова, Эрдели, Веденяпина, Лебедева, Щетинина, и др., где ген. Алексеев был лишь подставным лицом в то самое время, как всем руководили темные дельцы, с равнением на князя Дмитрия Павловича, проживавшего в Пятигорске, на средства миллионера Манташева. Да и что можно было ожидать от старого, потрясенного событиями генерала, бежавшего на Дон в костюме сестры милосердия...
Большевистская армия в Уфе… была дезорганизована и предана своим начальником штаба ген.-шт. полк, эсером Махиным. Предав армию, Махин перешел к Самарскому правительству... Крестьяне и солдаты-фронтовики толпами шли в город с просьбой оружия и офицеров. Восстали рабочие Воткинского и Ижевского заводов и образовали свой антибольшевистский фронт. Такой подъем, насколько я понимал настроение масс, объяснялся полной неприемлемостью Брестского договора... Пока сформированные нами части сдерживали отряды Блюхера и талантливого казака-большевика Каширина, пока Самарское правительство торговалось с Сибирским за право на всероссийскую власть, фронт самарской армии дрогнул и быстро взятые города… были еще быстрее возвращены красным; в то самое время как чехи, столкнувшись с регулярными частями большевиков под Бузулуком, понесли тяжелые потери и, почувствовав свое одиночество, круто повернули на Восток. Не подняло настроения солдат и самоубийство популярного начальника дивизии Швеца, который не мог пережить открытого нежелания некоторых частей выполнять боевые приказы, направленные против советских войск. …меня с полк, генер. штаба Пучковым пригласили в поезд Самарского правительства, должно быть специально для того, чтобы получить от нас наряд на 5 ведер спирта. Ибо других вопросов мы тогда не получали.
Невольно вспоминается аналогичный случай еще с одним эсером, капитаном Кузьминым, требовавшим для «медицинских нужд штаба» Петроградского округа за несколько дней до большевистского переворота чуть ли не целый погреб спиртных напитков... В обоих случаях, как видите, беззастенчиво навязывалась роль целовальника людьми, пробравшимися к власти, а потому и обнаглевшими... В общем Уфа от Самары… не получила ничего путного... Правда неплох был свадебного типа добродушный ген. Тиманов, подписывавший, не читая, наши приказы... Зато агенты агитационно-вербовочного отдела, представлявшего из себя квинтэссенцию Самарской государственности, приводили в полное недоумение.
Эти земгусары нового типа старались окрасить армию в эсеровский цвет, упорно насаждая эсеровские ячейки в войсковых частях. В виде поддержки подоспел институт по охране государственного порядка со своей контрразведкой. Начались трения, ссоры, сплетни. Завелись провокаторы... По городу стали циркулировать самые разнообразные слухи. Дело дошло до того, что полк. Пучкову едва удалось убедить члена национального комитета чехо-войск Дундачека в том, что я действительно то лицо, за которое себя выдавал... Таким образом во всех проявлениях Самарской власти чувствовалось отсутствие плана, инициативы и людей дела. После падения Самары мимо Уфы продефилировало свыше ста пятидесяти учреждений и управлений Самарского военного ведомства, рассчитанных чуть ли не на царскую дореволюционную армию. Виден был размах энергичного капитана Галкина, произведенного Самарцами в генералы, но зато очень слабо обстояло с самой армией…
Незадолго перед Уфимским государственным совещанием у меня обострились отношения с ген. Галкиным с одной стороны и членом того же правительства, гражд. Роговским с другой. Будучи сторонником системы добровольческой армии, я продолжал защищать эту идею, полагая, что неудавшаяся мобилизация губерний Симбирской и Самарской чему-нибудь да научила наших генералов. Последовавшая затем мобилизация Уфимской губернии показала, насколько я был прав... Во всех случаях новобранцы оставались в частях лишь до получения мундирной одежды и вооружения... Я рассуждал: если массы тяготятся советской властью, ряды добровольческой армии быстро заполнятся... Возражения о несознательности и инертности русских народных масс не смущали меня... Однако Самарское правительство, в лице ген. Галкина, стояло на избитом пути формирований по способам «доброго» старого времени, с легким сердцем объявляя систему террора. Я затерял приказы Самарского министра Галкина о беспощадном расстреле дезертиров. Блестящей последовательницей такой системы было Колчаковское правительство... Я не дерзаю подводить итоги этих формирований. Я позволяю себе осветить лишь небольшие эпизоды из бездонного моря кровавых ужасов, заливших всю территорию Сибири, брошенной на растерзание воплощению детища мировой реакции правительству адмирала Колчака... Если ставленник директории генерал Люпов, захлебываясь от удовольствия, рассказывал… о расстреле 900 новобранцев, расстрелянных в день сдачи Самары красным, за отказ следовать с отступающей Самарской армией, если тогда же генер. штаба полковн. Виноградов, на ст. Чишма Сам. Злат. жел. дор. расстрелял 121-го пленных красноармейцев, следовавших на работы в Тоцкий лагерь и подвернувшихся под вечно пьяную руку этого полковника, то что такое Люпов и Виноградов по сравнению с героями «возрождения» Омского правительства!..
Я никогда не забуду напыщенного приказа командовавшего войсками западной армии ген. Ханжина о предстоявшем походе на Москву... Опьяненному случайным успехом на фронте, за которым скрывался ловкий маневр красного командования, генералу в Челябинске уже чудился пасхальный перезвон Белокаменной. Понятно, что такого генерала мало трогали похоронные вопли расстрелянного и спаленного по его приказу Кустанайского уезда... «Война так война...» «И чего там особенного? Рубят лес, значит летят щепки!» «Столыпин расстрелял 20000, зато спас Россию от анархии!..» Так рассуждали штабные Ханжина... «Расстрелять 13000, конечно, легче чем 20000, но зато трудней чем запороть 4000 челов.». «Спалить деревень 15 пара пустяков». «Гораздо труднее справиться c тремя заданиями... Но и с такой «работой» справились...»
«Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись в деревню», повествовал драгунского эскадрона, корпуса Каппеля, штаб-ротмистр Фролов... «Деревни Жаровка и Каргалинск были разделаны под орех, где за сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужиков от 18 до 55 летн. возраста, после чего пустить «петуха». «Убедившись, что от Каргалинска осталось пепелище, мы пошли в церковь на двенадцать евангелий... Был Страстной четверг...»
На второй день Пасхи эскадрон ротмистра Касимова вступил в богатое село Боровое. На улицах чувствовалось праздничное настроение. Мужики вывесили белые флаги и вышли с хлебом и солью. Запоров нескольких баб, расстреляв по доносу два-три десятка мужиков, Касимов собирался покинуть Боровое, но его «излишняя мягкость» была исправлена адъютантами начальника отряда поручиками Умовым и Зыбиным. По их приказу была открыта по селу ружейная стрельба и часть села предана огню... Эти два поручика прославились исключительной жестокостью и их имена не скоро забудет Кустанайский уезд. Немногим отстал от них подпрапорщик того же драгунского эскадрона, студент Николаев. Он прославился, как специалист по части порок. Запарывая мужчин шомполами по традиционно помещичьим местам, он предпочитал бить женщин нагайками по животу... Я бы, конечно, не поверил ротмистру Фролову, если б не имел подтверждений из самых разнообразных источников. «Жаль, что всю страстную и святую неделю проболтались в деревне», продолжал Фролов... «Зато хорошо заработали и неплохо проучили население...» - «Пусть не сочувствуют большевикам...»
Так рассуждал не один Фролов. Так рассуждали все чудо-богатыри из отряда… 25-летнего генерала Сахарова, усмирившего мирное население Кустанайского уезда. Повторяю, мирное население, ибо большевики… заблаговременно ушли в Тургайские степи... А куда девались Акбассарский, Кокчетавский, Петропавловский, Акмолинский, вообще уезды и даже губернии... Там были свои богатыри, но те же объекты и те же приемы...
Кто не знает кровавой карты возрожденной Сибири, тот не знает, кому она обязана своим возрождением на местах, тот никогда не слышал знаменитых имен полковников Круглевского, Алейникова, Катанаева, Красильникова, Бабейчука и многих других, имя которым легион; тот, конечно, не видел жетона с надписью: «Смерть изменникам дома Романовых...» По сравнению с этими ублюдками рода человеческого, бенгальскими тиграми из Омского зверинца, герои Дальнего Востока полковники: Ивецкий, Враштель, Рубец, Сыромятников, ротмистр Бабич, Крашенинников, капитан Ключарев, поручик Сурушкевич, юнкер Курилка, лейтенант Потулов и др. - чахлые шакалы. Другое дело самураи Семенов и Калмыков, или генерал Розанов, эти звери тоже тигровой породы. Несомненно у каждого из перечисленных «спасителей» России было свое Маккавеево (станция, на которой производились пытки и казни), свой список «выведенных в расход» или «пропущенных через разведку»... Для того чтобы читатель имел представление о тех тонкостях, до которых была доведена пытка, усиленно практикуемая всеми разведками, привожу пример из добровольного признания офицеров атамана Семенова...
…в разведке атамана Семенова практиковался следующий чудовищный способ «воздействия». Допрашиваемому, привязанному к столу, на голый живот пускали живую крысу, накрывали крысу чугунным котлом, по которому били палкой до тех пор, пока обезумевшее животное не забиралось во внутренности...
…
…по распоряжению Уфимского губернского уполномоченного В. Гиневского были арестованы в качестве заложниц жены комиссаров Цюрюпа, Брюханова, Михина, Юрьева и две сестры Эльцен.
Так как места заключения были подчинены мне, я приказал предоставить им возможные удобства и свободу, разрешая в сопровождении надзирательниц ходить домой для ухода за детьми. Брюхановой, заболевшей возвратным тифом, я позволил лечиться на дому с приставлением стражи. Подобное отношение к женам комиссаров, вызвало среди уфимской буржуазии бурю негодований, породило массу слухов, в результате которых я едва не был арестован, за сочувствие большевизму. Между тем как я, не признавая института заложников, просто не считал себя в состоянии войны с женщинами... На закрытом заседании… я произнес речь приблизительно следующего содержания: «Нам, русским, нужно надеяться только на самих себя, тем более, что чехи, занявшие магистраль, уклоняются от боя и отступают сидя в вагонах... Мобилизация провалилась. Надежды на добровольчество слабые. Высшее командование, сидящее в Омске, не ведает, что творит...» Если бы Люпов не принадлежал к числу трафаретных генералов, если бы он обладал хоть проблеском гражданского мужества и ума, не погибли бы тысячи жизней в заведомо неверном и даже позорном деле...
Но что для таких генералов тысячи трупов, когда за последнюю войну они привыкли считать сотнями тысяч…
4-го ноября я был арестован ген. Люповым под предлогом превышения власти и передан под охрану чешских войск... Люпов не надеялся на русские части...
Вскоре в Омске свершилось гнусное дело. Кучка честолюбцев во главе с Колчаком, Вологодским, Лебедевым, Волковым и др. при пассивном содействии высших военачальников, в том числе генерала Гайды и одного из членов Директории, генерала Болдырева, свергла Директораию и захватила власть.
Напрасно самарцы взывали к помощи братьев чехов... Братья оставались безучастными...
16 декабря в Уфу прибыл гвардии полковник Круглевский... По его приказу… были произведены массовые аресты...
Около полуночи нас привели в дом № 16 на Центральной улице, где должна была решиться наша участь. Первым допрашивали Сургучева. Так как допрос производился в смежной комнате, при гробовой тишине, я слышал ясно каждое слово. «Вы член Учредительного Собрания Сургучев? - «Да, член Учредительного Собрания». - Последовал ответ. «Отвести в сторону учредиловца и ввести следующего...»
Следующим был я. В небольшой комнате, где стоял стол… важно заседали три прапорщика, из которых один был заметно пьян... По окончании формальной стороны допроса, «председатель» обратился ко мне с вопросом, не знаю ли я Каппельмейстера Иванова... Я ответил утвердительно... В это самое время из-под стола вылез человек, оказавшийся самим Петром Викторовичем Ивановым. И со словами: «Старая хлеб-соль не забывается» бросился ко мне с распростертыми объятиями... «Идем отсюда», сказал мне взволнованный Петр Викторович. Голос Иванова разбудил дремавшего пьяного «члена суда», который обрушился на меня с криком «обыскать»...
Мы поспешно вышли с Петром Викторовичем из этого отвратительного застенка, где правосудие инсценировалось в духе солдатских спектаклей, где у еще живого, но приговоренного к смерти человека деловито ощупывали шубу, как щупают на бойнях шкуру рогатого скота.
В ту же ночь Сургучев и Яшин были расстреляны... Из-за обладания енотовой шубой Сургучева произошла свалка между контрразведчиками...
От Петра Викторовича я узнал, что еще днем 23 дек. за обедом он слышал о предстоявшем «кинематографе». Так назывались казни по традициям офицеров этого «доблестного» полка...
…я оставил Уфу… и только 15-го января с новым предписанием прибыл в штаб Курганского военного округа, которым 17-го января был снова заключен под стражу...
Запросив телеграммой дегензапа о причинах нового ареста, я получил довольно лаконичный ответ: «Ваше дело производством прекращено...» И тем не менее, меня «держали и не пущали»...
…
…весь фронт был покрыт тайными организациями во главе с популярными среди офицеров генералами Каппелем и Пепеляевым, ожидавшими лишь приказа из Владивостока об аресте Колчака...
Разочарованные в Колчаке и атаманах союзники, сочувствуя перевороту, обещают благожелательный нейтралитет и даже японцы дают письменную гарантию о невмешательстве...
Да и было в чем разочаровываться, когда не признававшие никого, в том числе и Колчака, атаманы Семенов и Калмыков, захватившие часть Сибирской и Амурской магистралей, пользуясь самой широкой поддержкой японцев, устраивали свои темные дела за счет запоротого, ограбленного и спаленного ими населения.
Недостаток палачей русского происхождения у Семенова пополнялся монголами и бурятами, тогда как у Калмыкова пленными турками. Довольно сложную роль играл в Харбине еще один атаман ген. Хорват, которому дальневосточные спекулянты еще при жизни поставили памятник. Этот генерал воевал главным образом на шанхайской бирже, играя на понижение русского рубля. Истинные политические убеждения атаманов определялись портретами Николая II, трогательно украшавшими их салон-вагоны. …я имел сведения о тесной связи Семенова с великим князем Михаилом Александровичем, приютившимся одно время около известного капиталиста Путилова в Шанхае...
Я только не понимал роли генерала Гайды, безнадежно скомпрометированного в глазах русской демократии, пожалуй даже всего русского народа, но мне разъяснили, что общая группировка за спиной этого генерала, известная интервентам своей антибольшевистской деятельностью, была… дипломатическим громоотводом от подозрений в большевизме со стороны союзников. Чувствовалась боязнь вмешательства, особенно со стороны японцев, втянувших на территорию русских областей Дальнего Востока 120.000 штыков под предлогом охраны интересов своих подданных...
В моем воображении он рисовался ловким, смелым, спокойным, с сильной волей, быстро схватывающим чужую мысль, наконец, усвоившим, хотя бы с внешней стороны, демократические завоевания времени.
…мне пришлось убедиться в полной неосновательности моего воображения...
Облеченный в форму русского генерала, в золотых погонах и красных лампасах, с иконостасом орденов, из которых некоторые были за участие в гражданской войне, генерал принял меня в великолепном салон-вагоне, со вкусом обставленном старинными вещами и шкурами, вывезенными из Сибири; в углу салона стоял прекрасный рояль...
После незначительного разговора, я понял, что за всем нужно обращаться к капитану Калашникову...
Я понимал неверность предприятия, оглавленного таким генералом. Беседа моя с поручиком Молотковским впоследствии укрепила мои опасения. Этот поручик дал понять мне, что группа эсеров во главе с Калашниковым руководит генералом, который слабо разбирается в русских делах. Получалась весьма запутанная обстановка. …член этой же группы Кашкананов почему-то редактировал какую-то газету, поддерживавшую диктатуру Колчака. В момент начала общих неудач на фронте та же группа толкнула генерала Гайду на разрыв с Колчаком... По другим сведениям у генерала Гайды вместе с его политическими руководителями были все возможности предотвратить переворот в Омске... И тем не менее я продолжал оставаться в этой странной, чтоб не сказать более, организации, ибо сказочная неприкосновенность поезда генерала Гайды являлась для меня самым надежным убежищем от палачей «возрождения»...
…атаманы Семенов и Калмыков, вместо того чтобы исполнить приказ Колчака об аресте непокорного генерала, предпочли заехать к нему с визитом. Примеру атаманов последовали другие военные, навещавшие генерала в надежде на будущие назначения...