Александр Майсурян о Брежневе. Часть XIII: Искусство
Из книги Александра Майсуряна «Другой Брежнев».
Леонид Ильич признавался, что со стыдом вспоминает знаменитые встречи Хрущева с творческой интеллигенцией. Особенно ему неприятно запомнились грубости, прозвучавшие в отношении поэтессы Маргариты Алигер, которой пришлось тогда выслушивать крики в свой адрес: «Вы - отрыжка капиталистического Запада!..»
В. Тендряков так описывал эту сценку: «Хрупкая, маленькая, в чем душа держится, Алигер... стояла перед разъяренным багроволицым главой могущественного в мире государства и робко, тонким девичьим голосом пыталась возражать. Но Хрущев обрывал ее: «Лжете!..»
В отличие от своего предшественника Леонид Ильич старался по возможности не вмешиваться в жизнь искусства...
В эпоху «оттепели» художники-модернисты, как и стиляги, были излюбленной мишенью для острот и карикатур. Хрущев постоянно громил их в своих речах. Особенно прославилось посещение им художественной выставки в Манеже в 1962 году. Рассматривая картины и скульптуры абстракционистов, премьер возмущался: «Вы что, господа, педерасы, что ли?.. Безобразие! Что это - осел хвостом писал, или что?.. Езжайте на свой Запад, мы вам дадим денег до границы... Всех на лесоповал! Пусть отработают деньги, которые на них затратило государство!»…
На этой еще не утихшей волне борьбы с абстракцией произошло и самое знаменитое художественное столкновение в эпоху Брежнева - «бульдозерная выставка» 1974 года. Насколько известно, это событие случилось без ведома генсека. Снести бульдозером самочинную выставку неофициальных художников решило не Политбюро, а московские власти. Кстати, когда о происшедшем сообщили генсеку, он распорядился не только вернуть картины художникам, но даже наказать виновных в разгроме выставки. А. Черняев вспоминал об этой истории: «Картины вернули художникам через какую-то «неизвестную женщину». Кто-то извинился перед ними... После этого я не помню, чтобы кого-либо запрещали или разгоняли. На Малой Грузинской даже позволили быть «перманентным» показам «двадцати модернистов». Я там бывал и удивлялся “свободе творчества”».
А в 1981 году Леонид Ильич посетил художественную выставку в Музее имени Пушкина, спокойно осмотрел и творения классиков абстракции (например, Василия Кандинского). Абстрактное искусство получило окончательное благословение «сверху»...
…
У экрана Леонид Ильич проводил довольно много времени. «До часу, а иногда до двух ночи смотрел кинофильмы», - вспоминал А. Шелепин. Какие фильмы любил Брежнев? Нетрудно догадаться, что его характеру вполне отвечали «мужественные», приключенческие ленты. «Брежнев любил детективы, - писал В. Медведев, - еще больше - «про разведчиков», «про войну»... Из отечественных фильмов больше всех обожал «Подвиг разведчика» с Кадочниковым».
Современные фильмы про любовь, в особенности нежные сцены поцелуев, Брежневу решительно не нравились. «Секс, - ворчал он в таких случаях. - Распущенность»...
Смотрел генсек и документальные ленты - про животных, дальние страны. А. Бовин говорил: «Где-то читал, что он смотрел порнографические фильмы. Ничего подобного. Он любил фильмы «про зверушек» - про природу, путешествия». Шутливо называл их «кинушки про зверюшки». С удовольствием смотрел и мультфильмы.
…
Действие советского фильма «Семнадцать мгновений весны» происходит в Германии весной 1945 года...
Леонид Ильич увидел фильм… в начале 80-х годов... позвонил нескольким ведущим актерам фильма, поздравил их с творческой удачей. Композитор Микаэл Таривердиев… описывал, как генсек звонил Екатерине Градовой (в фильме - радистка Кэт). Актриса подняла трубку, в ней сразу раздался характерный низкий голос:
«- Это говорит Брежнев, - представился он.
- Да пошел ты к черту! - Градова не поверила и решила, что ее кто-то разыгрывает.
Леонид Ильич набрал номер еще раз.
- Это правда Брежнев говорит, - стал повторять он.
Но Катя опять не поверила и во второй раз послала его чуть ли не матом». Разговор так и не состоялся... Но, несмотря на столь неделикатное обращение с главой государства, орден Дружбы народов актриса все-таки получила...
…
Нередко Брежнев, просмотрев забракованный цензурой фильм, одобрял его, и лента шла на экраны. Так было, например, с картиной «Белорусский вокзал». Фильм, выпущенный в 1970 году, рассказывал о том, как много лет спустя после войны на похоронах товарища встречаются четверо старых фронтовых друзей. Ветераны переживали разные приключения, в одном из эпизодов их задерживала милиция, грубо заталкивала в машину.
Этот момент вызвал возражения цензуры, которая считала, что такое неуважение к фронтовикам порочит милицию. Говорили, что сам министр внутренних дел Николай Щелоков требовал изменить эту сцену. Но создатели фильма отказались что-либо менять и добились того, что картину посмотрел генсек. Леонид Ильич неожиданно пришел от нее в восторг. Особенно его растрогала песня на слова Булата Окуджавы, которую пели старые друзья...
Брежнев даже заплакал, слушая эту песню. «Видим - схватило, - писал А. Бовин. - Платок вынул». Конечно, после этого фильм сразу же выпустили на экраны, и в 1971 году он даже получил премию на фестивале в Карловых Варах. А песню Окуджавы, так понравившуюся генсеку, с тех пор часто исполняли на кремлевских концертах, где он присутствовал.
Как писал историк Рой Медведев, сходная история случилась в 1974 году с фильмом Василия Шукшина «Калина красная»: «В фильме есть эпизод: герой, бывший уголовник, вместе с подругой навещает старушку мать. Спрятавшись за дверью, сын слушает, как мать говорит о нем, давно пропавшем, но все еще любимом и ожидаемом. Сын не решается показаться матери и, выйдя из избы, медленно идет в сторону, рыдая, падает на траву возле полуразрушенной церкви. Эту сцену требовали убрать придирчивые цензоры - пусть герой плачет где угодно, но не возле разрушенной церкви. Но как раз в этом месте фильма Брежнев прослезился. Картина была разрешена без купюр и принесла заслуженный успех своему создателю».
Когда в октябре 1974 года Шукшин скончался, возник вопрос о месте его захоронения. Моссовет не хотел хоронить артиста и писателя на престижном Новодевичьем кладбище. Чтобы отменить это решение, пришлось связываться с самим Брежневым, который в тот момент находился в Берлине. Леонид Ильич сказал, что ему очень нравятся фильмы «Калина красная» и «Печки-лавочки» и похоронить Шукшина следует на Новодевичьем...
Повлиял Леонид Ильич и на судьбу некоторых других фильмов. Например, кинокомедии «Белое солнце пустыни», которую вначале положили «на полку»...
Только после того, как сам Брежнев посмотрел фильм на своей даче и одобрил, картина сумела пробиться на экраны...
Та же история произошла и с «Кавказской пленницей» Леонида Гайдая... Готовый фильм смотрел лично председатель Госкино - то есть главный киноцензор страны. Когда фильм закончился, он решительно заявил: «Эта антисоветчина выйдет на экраны только через мой труп!»
Но буквально через два дня все чудесным образом поменялось. Оказалось, произошло следующее. «В пятницу вечером, - рассказывал сценарист фильма Яков Коспоковский, - когда все разъехались, позвонили от Брежнева и спросили, нет ли чего посмотреть на выходные дни? Тот говорит: «К сожалению, ничего. Правда, есть одна забракованная комедия». «Ничего. Давайте»...
Брежнев с семьей посмотрел, все очень смеялись. Прокрутили еще раз. Позвал членов Политбюро. На воскресенье поехал в санаторий ЦК в Барвиху. Картину взял с собой... Он счел нужным позвонить председателю Госкино, поблагодарил за доставленное удовольствие и поздравил с замечательной картиной. Так была спасена «Кавказская пленница»».
Любопытно, что Брежневу понравились как раз острота комедии и ее наиболее едкие реплики. Видимо, такое «смеховое» разоблачение начальства пришлось ему по душе. Нравился ему и сатирический журнал «Крокодил». В. Медведев писал: «Часто они с Витей, так он ласково называл Викторию Петровну - сидели летними вечерами в беседке. В руках - журнал «Крокодил», сидят, обсуждают». А. Шелепин возмущался столь несолидным для генсека чтением: «Даже на заседания Политбюро приносил этот журнал и говорил, как это смешно, здорово». Однажды Брежнев сам предложил тему для фельетона в «Правде».
«Когда я еще работал в районе, - вспомнил он, - то всем колхозным председателям дали по бричке, чтоб им удобнее было объезжать свои хозяйства. Только поля председатели по-прежнему обходили пешком. А на бричках их тещи ездили в город на базар торговать картошкой. И тогда в нашей районке появился фельетон «Теща на кобыле». Замечательный фельетон. Так всех этих тещ с бричек как ветром сдуло. А сейчас посмотрите, что творится. Мы раздали нашим руководящим товарищам персональные «Волги», взяли на себя все расходы, а на машинах разъезжают все те же тещи. Так и просится новый фельетон «Теща на «Волге»...»
Вскоре фельетон журналиста Ильи Шатуновского «Теща на “Волге”» появился в «Правде». Как ни удивительно, но он вызвал резкое недовольство в самом Политбюро. Особенно ругал фельетон Михаил Суслов - за то, что автор натравливает обывателей на руководящих работников...
Брежнев постоянно смотрел и сатирический киножурнал «Фитиль»... Журнал довольно едко высмеивал начальство... Иногда близкие люди генсека после просмотра «Фитиля» спрашивали, как же в государстве допустили какие-то описанные в киножурнале безобразия.
«Все вы вот такие, - отвечал он. - Давай вам сразу все...»
Однажды в 1978 году глава киножурнала Сергей Михалков пожаловался генсеку, что «острый сюжет, затрагивающий честь мундира азербайджанских руководителей, не допущен в прокат». Выступая в Баку, Леонид Ильич публично устроил за это «нагоняй» местным властям: «Кто дал право давать такие указания?»
И грозно добавил: «Это зло, которое не должно оставаться безнаказанным».
Совсем иначе Брежнев воспринял вполне серьезное обличение последнего русского царя, царицы и друга царской семьи Григория Распутина в художественном фильме Элема Климова «Агония».
«Царь не дурачок был, зачем так?» - заметил он, просмотрев картину.
Ленту положили «на полку», где она пролежала до середины 80-х годов...
Киноцензоры хотели отправить «на полку» и фильм Андрея Тарковского «Андрей Рублев». «Возмущались натурализмом отдельных сцен, - писал Г. Шахназаров, - якобы искусственным возвышением роли церкви как хранительницы национальной культуры. И особенно не понравилось реалистическое изображение княжеских междоусобиц, царивших на Руси...» Картину сняли еще в 1966 году, но до начала 70-х она не выходила на экраны. Тогда сочувствовавшие фильму и ею создателю сотрудники генсека решили устроить для него просмотр этой картины.
«После ужина, - рассказывал Шахназаров, - собрались в небольшой комнате, оборудованной под кинозал...
Мне до сих пор кажется, что, если бы фильм начинался с эпизодов «Набег» или «Колокол», он понравился бы Брежневу, во всяком случае, не заставил его скучать. А тут потянулась долгая сцена беседы Андрея Рублева с Феофаном Греком, да еще усугубленная нарочито замедленной, в манере Тарковского, съемкой: детали росписи храма, выразительные лица монахов. Я почувствовал, что генсек начинает проявлять нетерпение. Он заерзал в кресле, потом говорит:
- Слушай, что они все говорят и говорят. Народ ведь сбежит»...
- Тут речь о роли интеллигенции, Леонид Ильич, - возразил ему Шахназаров. - У этого фильма найдется свой зритель.
- Не люблю я такие картины, - заметил генсек. - Вот недавно смотрел комедию с Игорем Ильинским... Это да! Посмеяться можно, отдохнуть. А это...
Брежнев сделал пренебрежительный жест рукой.
- Может быть, широкий зритель на нее и не пойдет, - признал Шахназаров, - но ведь есть фильмы массовые, а есть и рассчитанные на определенные категории людей. В данном случае на творческую интеллигенцию. Главное, в картине нет ничего вредного с идейной точки зрения.
- Может быть, - согласился Брежнев. Прошел еще десяток минут, действие на экране не ускорилось.
- Знаешь, устал я сильно, - сказал Леонид Ильич, - и рука болит, пойду отдохну, а вы тут досмотрите.
«Ну все, подумалось мне, - писал Шахназаров, - затея сорвалась. Но я ошибался. Через несколько дней от помощников стало известно, что генсек... сказал не то Суслову, не то Демичеву, чтобы зря не держали...» Вскоре картину Тарковского выпустили на экраны.
Были у Брежнева и любимые телепередачи. Предпочтения генсека в телевидении почти совпадали с тогдашними предпочтениями общества. Так, Брежневу нравилась праздничная программа «Кабачок «13 стульев»...
Передача изображала некое кафе в Польше…
Но были у передачи и недруги. Главный режиссер Театра сатиры Валентин Плучек называл ее «раковой опухолью на теле театра». Как ни странно, но любимую передачу генсека не только часто ругали в печати, но и хотели закрыть...
Актер Зиновий Высоковский (в передаче - пан Зюзя) рассказывал, что Леонид Ильич один раз лично заступился за эту программу перед главой Гостелерадио: «Руководитель ЦТ всесильный Лапин давно искал случая, чтобы нас закрыть, и вот как-то под Новый год он объявил, что новогоднего «Кабачка» не будет и вообще «Кабачка» не будет. Но на новогоднем приеме в Кремле Леонид Ильич Брежнев подошел к нему и говорит:
- Слушай, Лапин, тут супруга меня спрашивает, когда будет «Кабачок»?
- Третьего января, - тут же нашелся Лапин.
И нас всех доставали с гастролей, с отдыха, с чего хочешь, и 3 января «Кабачок» состоялся...
Между прочим, иногда Сергей Лапин пользовался своей близостью к Брежневу для своеобразных шуток. Фильм Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром» многие не хотели выпускать на экраны, видя в нем пропаганду пьянства. В декабре 1975 года С. Лапин показал фильм на большом совещании своих коллег. Затем спросил у зала:
- Как вы считаете, можем ли мы показать «Иронию судьбы» советскому народу?
Из зала послышались дружные возгласы: «Нет! Нет! Нет!». Никто не сказал, что картину можно показать.
- А я смотрю на них и улыбаюсь, - рассказывал С. Лапин. - Я-то с картиной уже успел познакомить Леонида Ильича и заручился его согласием...
Другой любимой телепередачей Брежнева был «Альманах кинопутешествий». «Завидовский киносеанс, - вспоминал В. Печенев, - обязательно начинался «Альманахом кинопутешествий», который очень любил Брежнев (за всю свою жизнь я не смотрел столько альманахов!)». Генсек мог заказать сразу три «Альманаха» подряд!
Еще Брежнев и его супруга любили смотреть по телевидению фигурное катание. «Руководство телевидения знало об этом, - писал В. Медведев, - и все семидесятые годы телеэкраны были заполнены трансляциями этого вида спорта…»
Леонид Ильич, живой и непосредственный человек, постоянно вступал в противоречие с собственным официальным образом. …3 марта 1982 года… Брежнев с соратниками посетил спектакль Художественного театра «Так победим!» по пьесе Михаила Шатрова. «До сих пор, - отмечал обозреватель эмигрантского журнала «Посев» Семен Резник, - подобным посещением удостаивался только Большой театр, и то по случаю торжественных праздников». Спектакль Шатрова считался тогда довольно острым, злободневным и необычным. Сам автор говорил: «“Так победим!” была запрещена решением Секретариата ЦК... Кто запрещал пьесу? Суслов Михаил Андреевич...»
Посещение театра Брежневым задумывалось как своеобразная «охранная грамота» для спектакля...
Одну из секретарш Ленина играла актриса Елена Проклова. «Вглядевшись в милую блондинку, - писал Анатолий Смелянский, - Брежнев... произнес, скорее для себя, чем для товарищей по ложе: «Она хорошенькая». Произнесите это голосом Брежнева, произнесите громко, поскольку он был глухим, и вы поймете шок, случившийся со зрительным залом...»
В следующий раз Брежнев «вступил в действие», когда на сцене появился сам Ленин. В большинстве спектаклей публика встречала вождя аплодисментами. Здесь традиция была намеренно нарушена: Ленин появлялся на сцене не парадно-торжественно, а почти незаметно, скромно. Это выглядело вызовом пышным появлениям руководства, вошедшим в обычай после него. Зал хранил гробовое молчание. Леонид Ильич удивился: «Это Ленин? Надо его поприветствовать?» «Не надо», - отрезал сидевший рядом Черненко.
Потом, когда Брежнев ненадолго выходил из зала, на сцене успел побывать Арманд Хаммер - вернее, актер, исполнявший роль американского миллионера. Когда Леонид Ильич вернулся на свое место, Громыко сообщил ему:
- Сейчас был Хаммер.
- Сам Хаммер? - переспросил Брежнев своим густым звучным голосом. Дело в том, что генсек был хорошо знаком с Хаммером, ездил на подаренной им автомашине, награждал его орденом Дружбы народов. «Тут уже зал не выдержал, - вспоминал Смелянский. - Смеховой разряд расколол публику. Народ в голос смеялся…»
Наверное, в истории не слишком часто бывает, что граждане открыто смеются над ошибкой главы своего государства. А чтобы он воспринял этот смех совершенно спокойно - еще большая редкость!
…
…Брежнев сохранял дружеские отношения с некоторыми писателями, с которыми познакомился еще на фронте. Среди них был Константин Симонов.
…в Москве они… встречались и обсуждали военные дневники Симонова, которые не пропускала цензура. Писатель слишком ярко обрисовал обстановку первых месяцев войны - дни отступления, разгрома, бегства...
- Ну, что там у тебя? - спросил генсек.
Писатель зачитал места, которые вызывали возражения цензоров.
- Подумаешь! - говорил Брежнев. - Я и не такое видел.
«И начинал живописать это самое «не такое», - вспоминал очевидец этого разговора А. Бовин. - В общем, каждый показывал друг другу изнанку войны»...
- Это и есть правда, - заключил Симонов, - мы знаем ее, и мы обязаны рассказать о ней людям.
- Мало ли что мы видели, - возразил Брежнев, - главная правда - мы победили. Все другие правды меркнут перед нею. О них тоже надо говорить. И мы уже (и вы - писатели - в первую очередь) наговорили много. Но, может быть, стоит пожалеть людей, победителей, их детей и внуков и не вываливать все сразу. Дойдет время и до твоих дневников. Скоро дойдет...
«В этом произведении Симонов заводит нас в какие-то дебри», - замечал Леонид Ильич. «Брежнев взял Симонова с собой в Волгоград, - добавлял Бовин. - Рассказывают, что они проговорили весь путь туда и обратно. Наверное, обоим было интересно и полезно... А дневники вышли».
Другого писателя - Владимира Полякова - Брежнев тоже принял очень хорошо, как фронтового товарища... После войны Поляков стал известен как писатель-сатирик, автор множества миниатюр для Аркадия Райкина. Поляков попросил объяснить, почему его то печатают, то нет. «Леонид Ильич, ну как же так? - спросил он. - ЦК сначала запрещает что-то, а потом это же самое разрешает. Где логика?» Брежнев ответил кратко и исчерпывающе: «Логики не ищи». Однажды генсек заметил: «Наша печать, наша литература - это пулемет, из которого стреляет идиотический унтер. И скольких Дон Кихотов он перестреляет, пока они доберутся до него. Да и вовсе не доберутся никогда».
Из эстрадных артистов Леонид Ильич особенно любил Аркадия Райкина. Его личное знакомство с Райкиным произошло... за день до нападения Германии на СССР. Дочь артиста Екатерина вспоминала: «Как-то в Днепропетровске в честь приезда артистов состоялся банкет. Они прибыли с концертами в воскресенье, а уже в понедельник на страну напал Гитлер. Принимал их у себя руководитель обкома партии, «отец» города Леонид Брежнев. Он был настоящий донжуан! Без конца приглашал маму танцевать, оказывал ей всяческие знаки внимания. Она мне потом рассказывала, что папа устроил ей из-за этого сцену ревности и влепил пощечину». (Уточним, что 22 июня было именно воскресеньем, так что, очевидно, банкет происходил в субботу.)
Несмотря на такое начало, отношения Брежнева и Райкина остались самыми дружескими. Спустя несколько дней Брежнев помог Райкину и его труппе эвакуироваться из города. Артист приезжал на фронт в 18-ю армию, где служил Леонид Ильич, выступал перед красноармейцами. Однажды, уже став генсеком, Брежнев поинтересовался у артиста: «Говорят, что я плохо произношу речи. Как ты думаешь, что нужно, чтобы хорошо говорить?»
«Но Райкин, - писал историк Рой Медведев, - заверил Брежнева, что у него все нормально и с произношением, и с речью». Генсек настойчиво упрашивал артиста называть его на «ты» и не «Леонид Ильич», а «Леня». В 1981 году Брежнев подписал указ о присвоении Райкину звания Героя Социалистического Труда.
«В Москву Райкин перебрался благодаря Брежневу, который очень его любил, - рассказывала Екатерина Райкина. - На каком-то приеме Леонид Ильич спросил: «Может, тебе что-то нужно?» - «Мне бы в Москву с театром переехать. Но меня из города не отпустят, и не потому, что я там нужен, а просто чтобы сделать больно». Брежнев тут же позвонил Романову: «Слушай, тут у меня Райкин. Он хочет переехатъ в Москву. Я - за, а ты?» Так мгновенно проблема была решена».
Известны и другие случаи вмешательства Брежнева в театральную жизнь. Несколько раз он заступался за московский Театр на Таганке, которому угрожало закрытие. «Спасать Любимова удавалось несколько раз, - говорил Г. Арбатов. - Юрия Любимова из Театра на Таганке, над которым нависали грозовые тучи... Во время работы начинали с ним (Брежневым) говорить, удавалось убедить; он брал трубку, звонил и как-то это делал».
Громкий скандал разразился в 1969 году из-за спектакля «Живой» по повести Бориса Можаева. «За «клеветнический» спектакль, - писал Юрий Любимов, - меня сняли с работы и исключили из партии. И тогда я написал письмо Брежневу. И он смилостивился, сказал: пускай работает. Недели через две меня вновь приняли в партию: ну, Юрий Петрович, ну, погорячились, вы уж извините...» Сам Леонид Ильич говорил в 70-е годы о спектакле театра «А зори здесь тихие...»: «Вот недавно приносит мне Самотейкин письмо от Любимова с Таганки. Тот пишет, что горком его хочет исключить из партии: что-то он не так поставил, «им» не понравилось, видите ли! Звоню Гришину, говорю: отмени решение, если уже приняли. Так нельзя с интеллигенцией. Отменил и даже будто встретился с Любимовым. И вот смотрите: через несколько месяцев он поставил такую пьесу... Ни один человек без слез не уходит из театра».
«И сам прослезился, сглотнул комок в горле», - добавлял А. Черняев, вспоминавший эти слова генсека.
Поддержку Любимову генсек оказывал и позднее. В 1977 году, в связи с юбилеем режиссера, Брежнев подписал указ о награждении его орденом Трудового Красного Знамени.
О музыкальных вкусах генсека рассказывал Ю. Чурбанов: «Ему нравились песни Пахмутовой и Добронравова, он с удовольствием слушал Кобзона, в какой-то мере - Лещенко, особенно его «День Победы». Леониду Ильичу вообще очень нравились песни военно-патриотической тематики... Ему нравилась София Ротару - и исполнением, и своей внешностью; Леонид Ильич был уже немолод, но, как и все мужчины, наверное, ценил женскую красоту... Из молодых звезд эстрады Леонид Ильич выделял Пугачеву». «Во время войны и после нее, - писал В. Кеворков, - Брежнев любил и подолгу слушал пластинки с записями известнейшего эстрадного певца Леонида Утесова».
Рок-музыку Брежнев не любил, говорил о ней пренебрежительно: «Бренчат там что-то, слушать нечего».
Впрочем, в отличие от предшественника на «троне» вкусов своих Брежнев никому не навязывал. Ему не очень нравились песни Владимира Высоцкого, но он не мешал внукам крутить его записи на полной мощности, так что голос певца разносился по всей даче.
Леонид Ильич признавался, что со стыдом вспоминает знаменитые встречи Хрущева с творческой интеллигенцией. Особенно ему неприятно запомнились грубости, прозвучавшие в отношении поэтессы Маргариты Алигер, которой пришлось тогда выслушивать крики в свой адрес: «Вы - отрыжка капиталистического Запада!..»
В. Тендряков так описывал эту сценку: «Хрупкая, маленькая, в чем душа держится, Алигер... стояла перед разъяренным багроволицым главой могущественного в мире государства и робко, тонким девичьим голосом пыталась возражать. Но Хрущев обрывал ее: «Лжете!..»
В отличие от своего предшественника Леонид Ильич старался по возможности не вмешиваться в жизнь искусства...
В эпоху «оттепели» художники-модернисты, как и стиляги, были излюбленной мишенью для острот и карикатур. Хрущев постоянно громил их в своих речах. Особенно прославилось посещение им художественной выставки в Манеже в 1962 году. Рассматривая картины и скульптуры абстракционистов, премьер возмущался: «Вы что, господа, педерасы, что ли?.. Безобразие! Что это - осел хвостом писал, или что?.. Езжайте на свой Запад, мы вам дадим денег до границы... Всех на лесоповал! Пусть отработают деньги, которые на них затратило государство!»…
На этой еще не утихшей волне борьбы с абстракцией произошло и самое знаменитое художественное столкновение в эпоху Брежнева - «бульдозерная выставка» 1974 года. Насколько известно, это событие случилось без ведома генсека. Снести бульдозером самочинную выставку неофициальных художников решило не Политбюро, а московские власти. Кстати, когда о происшедшем сообщили генсеку, он распорядился не только вернуть картины художникам, но даже наказать виновных в разгроме выставки. А. Черняев вспоминал об этой истории: «Картины вернули художникам через какую-то «неизвестную женщину». Кто-то извинился перед ними... После этого я не помню, чтобы кого-либо запрещали или разгоняли. На Малой Грузинской даже позволили быть «перманентным» показам «двадцати модернистов». Я там бывал и удивлялся “свободе творчества”».
А в 1981 году Леонид Ильич посетил художественную выставку в Музее имени Пушкина, спокойно осмотрел и творения классиков абстракции (например, Василия Кандинского). Абстрактное искусство получило окончательное благословение «сверху»...
…
У экрана Леонид Ильич проводил довольно много времени. «До часу, а иногда до двух ночи смотрел кинофильмы», - вспоминал А. Шелепин. Какие фильмы любил Брежнев? Нетрудно догадаться, что его характеру вполне отвечали «мужественные», приключенческие ленты. «Брежнев любил детективы, - писал В. Медведев, - еще больше - «про разведчиков», «про войну»... Из отечественных фильмов больше всех обожал «Подвиг разведчика» с Кадочниковым».
Современные фильмы про любовь, в особенности нежные сцены поцелуев, Брежневу решительно не нравились. «Секс, - ворчал он в таких случаях. - Распущенность»...
Смотрел генсек и документальные ленты - про животных, дальние страны. А. Бовин говорил: «Где-то читал, что он смотрел порнографические фильмы. Ничего подобного. Он любил фильмы «про зверушек» - про природу, путешествия». Шутливо называл их «кинушки про зверюшки». С удовольствием смотрел и мультфильмы.
…
Действие советского фильма «Семнадцать мгновений весны» происходит в Германии весной 1945 года...
Леонид Ильич увидел фильм… в начале 80-х годов... позвонил нескольким ведущим актерам фильма, поздравил их с творческой удачей. Композитор Микаэл Таривердиев… описывал, как генсек звонил Екатерине Градовой (в фильме - радистка Кэт). Актриса подняла трубку, в ней сразу раздался характерный низкий голос:
«- Это говорит Брежнев, - представился он.
- Да пошел ты к черту! - Градова не поверила и решила, что ее кто-то разыгрывает.
Леонид Ильич набрал номер еще раз.
- Это правда Брежнев говорит, - стал повторять он.
Но Катя опять не поверила и во второй раз послала его чуть ли не матом». Разговор так и не состоялся... Но, несмотря на столь неделикатное обращение с главой государства, орден Дружбы народов актриса все-таки получила...
…
Нередко Брежнев, просмотрев забракованный цензурой фильм, одобрял его, и лента шла на экраны. Так было, например, с картиной «Белорусский вокзал». Фильм, выпущенный в 1970 году, рассказывал о том, как много лет спустя после войны на похоронах товарища встречаются четверо старых фронтовых друзей. Ветераны переживали разные приключения, в одном из эпизодов их задерживала милиция, грубо заталкивала в машину.
Этот момент вызвал возражения цензуры, которая считала, что такое неуважение к фронтовикам порочит милицию. Говорили, что сам министр внутренних дел Николай Щелоков требовал изменить эту сцену. Но создатели фильма отказались что-либо менять и добились того, что картину посмотрел генсек. Леонид Ильич неожиданно пришел от нее в восторг. Особенно его растрогала песня на слова Булата Окуджавы, которую пели старые друзья...
Брежнев даже заплакал, слушая эту песню. «Видим - схватило, - писал А. Бовин. - Платок вынул». Конечно, после этого фильм сразу же выпустили на экраны, и в 1971 году он даже получил премию на фестивале в Карловых Варах. А песню Окуджавы, так понравившуюся генсеку, с тех пор часто исполняли на кремлевских концертах, где он присутствовал.
Как писал историк Рой Медведев, сходная история случилась в 1974 году с фильмом Василия Шукшина «Калина красная»: «В фильме есть эпизод: герой, бывший уголовник, вместе с подругой навещает старушку мать. Спрятавшись за дверью, сын слушает, как мать говорит о нем, давно пропавшем, но все еще любимом и ожидаемом. Сын не решается показаться матери и, выйдя из избы, медленно идет в сторону, рыдая, падает на траву возле полуразрушенной церкви. Эту сцену требовали убрать придирчивые цензоры - пусть герой плачет где угодно, но не возле разрушенной церкви. Но как раз в этом месте фильма Брежнев прослезился. Картина была разрешена без купюр и принесла заслуженный успех своему создателю».
Когда в октябре 1974 года Шукшин скончался, возник вопрос о месте его захоронения. Моссовет не хотел хоронить артиста и писателя на престижном Новодевичьем кладбище. Чтобы отменить это решение, пришлось связываться с самим Брежневым, который в тот момент находился в Берлине. Леонид Ильич сказал, что ему очень нравятся фильмы «Калина красная» и «Печки-лавочки» и похоронить Шукшина следует на Новодевичьем...
Повлиял Леонид Ильич и на судьбу некоторых других фильмов. Например, кинокомедии «Белое солнце пустыни», которую вначале положили «на полку»...
Только после того, как сам Брежнев посмотрел фильм на своей даче и одобрил, картина сумела пробиться на экраны...
Та же история произошла и с «Кавказской пленницей» Леонида Гайдая... Готовый фильм смотрел лично председатель Госкино - то есть главный киноцензор страны. Когда фильм закончился, он решительно заявил: «Эта антисоветчина выйдет на экраны только через мой труп!»
Но буквально через два дня все чудесным образом поменялось. Оказалось, произошло следующее. «В пятницу вечером, - рассказывал сценарист фильма Яков Коспоковский, - когда все разъехались, позвонили от Брежнева и спросили, нет ли чего посмотреть на выходные дни? Тот говорит: «К сожалению, ничего. Правда, есть одна забракованная комедия». «Ничего. Давайте»...
Брежнев с семьей посмотрел, все очень смеялись. Прокрутили еще раз. Позвал членов Политбюро. На воскресенье поехал в санаторий ЦК в Барвиху. Картину взял с собой... Он счел нужным позвонить председателю Госкино, поблагодарил за доставленное удовольствие и поздравил с замечательной картиной. Так была спасена «Кавказская пленница»».
Любопытно, что Брежневу понравились как раз острота комедии и ее наиболее едкие реплики. Видимо, такое «смеховое» разоблачение начальства пришлось ему по душе. Нравился ему и сатирический журнал «Крокодил». В. Медведев писал: «Часто они с Витей, так он ласково называл Викторию Петровну - сидели летними вечерами в беседке. В руках - журнал «Крокодил», сидят, обсуждают». А. Шелепин возмущался столь несолидным для генсека чтением: «Даже на заседания Политбюро приносил этот журнал и говорил, как это смешно, здорово». Однажды Брежнев сам предложил тему для фельетона в «Правде».
«Когда я еще работал в районе, - вспомнил он, - то всем колхозным председателям дали по бричке, чтоб им удобнее было объезжать свои хозяйства. Только поля председатели по-прежнему обходили пешком. А на бричках их тещи ездили в город на базар торговать картошкой. И тогда в нашей районке появился фельетон «Теща на кобыле». Замечательный фельетон. Так всех этих тещ с бричек как ветром сдуло. А сейчас посмотрите, что творится. Мы раздали нашим руководящим товарищам персональные «Волги», взяли на себя все расходы, а на машинах разъезжают все те же тещи. Так и просится новый фельетон «Теща на «Волге»...»
Вскоре фельетон журналиста Ильи Шатуновского «Теща на “Волге”» появился в «Правде». Как ни удивительно, но он вызвал резкое недовольство в самом Политбюро. Особенно ругал фельетон Михаил Суслов - за то, что автор натравливает обывателей на руководящих работников...
Брежнев постоянно смотрел и сатирический киножурнал «Фитиль»... Журнал довольно едко высмеивал начальство... Иногда близкие люди генсека после просмотра «Фитиля» спрашивали, как же в государстве допустили какие-то описанные в киножурнале безобразия.
«Все вы вот такие, - отвечал он. - Давай вам сразу все...»
Однажды в 1978 году глава киножурнала Сергей Михалков пожаловался генсеку, что «острый сюжет, затрагивающий честь мундира азербайджанских руководителей, не допущен в прокат». Выступая в Баку, Леонид Ильич публично устроил за это «нагоняй» местным властям: «Кто дал право давать такие указания?»
И грозно добавил: «Это зло, которое не должно оставаться безнаказанным».
Совсем иначе Брежнев воспринял вполне серьезное обличение последнего русского царя, царицы и друга царской семьи Григория Распутина в художественном фильме Элема Климова «Агония».
«Царь не дурачок был, зачем так?» - заметил он, просмотрев картину.
Ленту положили «на полку», где она пролежала до середины 80-х годов...
Киноцензоры хотели отправить «на полку» и фильм Андрея Тарковского «Андрей Рублев». «Возмущались натурализмом отдельных сцен, - писал Г. Шахназаров, - якобы искусственным возвышением роли церкви как хранительницы национальной культуры. И особенно не понравилось реалистическое изображение княжеских междоусобиц, царивших на Руси...» Картину сняли еще в 1966 году, но до начала 70-х она не выходила на экраны. Тогда сочувствовавшие фильму и ею создателю сотрудники генсека решили устроить для него просмотр этой картины.
«После ужина, - рассказывал Шахназаров, - собрались в небольшой комнате, оборудованной под кинозал...
Мне до сих пор кажется, что, если бы фильм начинался с эпизодов «Набег» или «Колокол», он понравился бы Брежневу, во всяком случае, не заставил его скучать. А тут потянулась долгая сцена беседы Андрея Рублева с Феофаном Греком, да еще усугубленная нарочито замедленной, в манере Тарковского, съемкой: детали росписи храма, выразительные лица монахов. Я почувствовал, что генсек начинает проявлять нетерпение. Он заерзал в кресле, потом говорит:
- Слушай, что они все говорят и говорят. Народ ведь сбежит»...
- Тут речь о роли интеллигенции, Леонид Ильич, - возразил ему Шахназаров. - У этого фильма найдется свой зритель.
- Не люблю я такие картины, - заметил генсек. - Вот недавно смотрел комедию с Игорем Ильинским... Это да! Посмеяться можно, отдохнуть. А это...
Брежнев сделал пренебрежительный жест рукой.
- Может быть, широкий зритель на нее и не пойдет, - признал Шахназаров, - но ведь есть фильмы массовые, а есть и рассчитанные на определенные категории людей. В данном случае на творческую интеллигенцию. Главное, в картине нет ничего вредного с идейной точки зрения.
- Может быть, - согласился Брежнев. Прошел еще десяток минут, действие на экране не ускорилось.
- Знаешь, устал я сильно, - сказал Леонид Ильич, - и рука болит, пойду отдохну, а вы тут досмотрите.
«Ну все, подумалось мне, - писал Шахназаров, - затея сорвалась. Но я ошибался. Через несколько дней от помощников стало известно, что генсек... сказал не то Суслову, не то Демичеву, чтобы зря не держали...» Вскоре картину Тарковского выпустили на экраны.
Были у Брежнева и любимые телепередачи. Предпочтения генсека в телевидении почти совпадали с тогдашними предпочтениями общества. Так, Брежневу нравилась праздничная программа «Кабачок «13 стульев»...
Передача изображала некое кафе в Польше…
Но были у передачи и недруги. Главный режиссер Театра сатиры Валентин Плучек называл ее «раковой опухолью на теле театра». Как ни странно, но любимую передачу генсека не только часто ругали в печати, но и хотели закрыть...
Актер Зиновий Высоковский (в передаче - пан Зюзя) рассказывал, что Леонид Ильич один раз лично заступился за эту программу перед главой Гостелерадио: «Руководитель ЦТ всесильный Лапин давно искал случая, чтобы нас закрыть, и вот как-то под Новый год он объявил, что новогоднего «Кабачка» не будет и вообще «Кабачка» не будет. Но на новогоднем приеме в Кремле Леонид Ильич Брежнев подошел к нему и говорит:
- Слушай, Лапин, тут супруга меня спрашивает, когда будет «Кабачок»?
- Третьего января, - тут же нашелся Лапин.
И нас всех доставали с гастролей, с отдыха, с чего хочешь, и 3 января «Кабачок» состоялся...
Между прочим, иногда Сергей Лапин пользовался своей близостью к Брежневу для своеобразных шуток. Фильм Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром» многие не хотели выпускать на экраны, видя в нем пропаганду пьянства. В декабре 1975 года С. Лапин показал фильм на большом совещании своих коллег. Затем спросил у зала:
- Как вы считаете, можем ли мы показать «Иронию судьбы» советскому народу?
Из зала послышались дружные возгласы: «Нет! Нет! Нет!». Никто не сказал, что картину можно показать.
- А я смотрю на них и улыбаюсь, - рассказывал С. Лапин. - Я-то с картиной уже успел познакомить Леонида Ильича и заручился его согласием...
Другой любимой телепередачей Брежнева был «Альманах кинопутешествий». «Завидовский киносеанс, - вспоминал В. Печенев, - обязательно начинался «Альманахом кинопутешествий», который очень любил Брежнев (за всю свою жизнь я не смотрел столько альманахов!)». Генсек мог заказать сразу три «Альманаха» подряд!
Еще Брежнев и его супруга любили смотреть по телевидению фигурное катание. «Руководство телевидения знало об этом, - писал В. Медведев, - и все семидесятые годы телеэкраны были заполнены трансляциями этого вида спорта…»
Леонид Ильич, живой и непосредственный человек, постоянно вступал в противоречие с собственным официальным образом. …3 марта 1982 года… Брежнев с соратниками посетил спектакль Художественного театра «Так победим!» по пьесе Михаила Шатрова. «До сих пор, - отмечал обозреватель эмигрантского журнала «Посев» Семен Резник, - подобным посещением удостаивался только Большой театр, и то по случаю торжественных праздников». Спектакль Шатрова считался тогда довольно острым, злободневным и необычным. Сам автор говорил: «“Так победим!” была запрещена решением Секретариата ЦК... Кто запрещал пьесу? Суслов Михаил Андреевич...»
Посещение театра Брежневым задумывалось как своеобразная «охранная грамота» для спектакля...
Одну из секретарш Ленина играла актриса Елена Проклова. «Вглядевшись в милую блондинку, - писал Анатолий Смелянский, - Брежнев... произнес, скорее для себя, чем для товарищей по ложе: «Она хорошенькая». Произнесите это голосом Брежнева, произнесите громко, поскольку он был глухим, и вы поймете шок, случившийся со зрительным залом...»
В следующий раз Брежнев «вступил в действие», когда на сцене появился сам Ленин. В большинстве спектаклей публика встречала вождя аплодисментами. Здесь традиция была намеренно нарушена: Ленин появлялся на сцене не парадно-торжественно, а почти незаметно, скромно. Это выглядело вызовом пышным появлениям руководства, вошедшим в обычай после него. Зал хранил гробовое молчание. Леонид Ильич удивился: «Это Ленин? Надо его поприветствовать?» «Не надо», - отрезал сидевший рядом Черненко.
Потом, когда Брежнев ненадолго выходил из зала, на сцене успел побывать Арманд Хаммер - вернее, актер, исполнявший роль американского миллионера. Когда Леонид Ильич вернулся на свое место, Громыко сообщил ему:
- Сейчас был Хаммер.
- Сам Хаммер? - переспросил Брежнев своим густым звучным голосом. Дело в том, что генсек был хорошо знаком с Хаммером, ездил на подаренной им автомашине, награждал его орденом Дружбы народов. «Тут уже зал не выдержал, - вспоминал Смелянский. - Смеховой разряд расколол публику. Народ в голос смеялся…»
Наверное, в истории не слишком часто бывает, что граждане открыто смеются над ошибкой главы своего государства. А чтобы он воспринял этот смех совершенно спокойно - еще большая редкость!
…
…Брежнев сохранял дружеские отношения с некоторыми писателями, с которыми познакомился еще на фронте. Среди них был Константин Симонов.
…в Москве они… встречались и обсуждали военные дневники Симонова, которые не пропускала цензура. Писатель слишком ярко обрисовал обстановку первых месяцев войны - дни отступления, разгрома, бегства...
- Ну, что там у тебя? - спросил генсек.
Писатель зачитал места, которые вызывали возражения цензоров.
- Подумаешь! - говорил Брежнев. - Я и не такое видел.
«И начинал живописать это самое «не такое», - вспоминал очевидец этого разговора А. Бовин. - В общем, каждый показывал друг другу изнанку войны»...
- Это и есть правда, - заключил Симонов, - мы знаем ее, и мы обязаны рассказать о ней людям.
- Мало ли что мы видели, - возразил Брежнев, - главная правда - мы победили. Все другие правды меркнут перед нею. О них тоже надо говорить. И мы уже (и вы - писатели - в первую очередь) наговорили много. Но, может быть, стоит пожалеть людей, победителей, их детей и внуков и не вываливать все сразу. Дойдет время и до твоих дневников. Скоро дойдет...
«В этом произведении Симонов заводит нас в какие-то дебри», - замечал Леонид Ильич. «Брежнев взял Симонова с собой в Волгоград, - добавлял Бовин. - Рассказывают, что они проговорили весь путь туда и обратно. Наверное, обоим было интересно и полезно... А дневники вышли».
Другого писателя - Владимира Полякова - Брежнев тоже принял очень хорошо, как фронтового товарища... После войны Поляков стал известен как писатель-сатирик, автор множества миниатюр для Аркадия Райкина. Поляков попросил объяснить, почему его то печатают, то нет. «Леонид Ильич, ну как же так? - спросил он. - ЦК сначала запрещает что-то, а потом это же самое разрешает. Где логика?» Брежнев ответил кратко и исчерпывающе: «Логики не ищи». Однажды генсек заметил: «Наша печать, наша литература - это пулемет, из которого стреляет идиотический унтер. И скольких Дон Кихотов он перестреляет, пока они доберутся до него. Да и вовсе не доберутся никогда».
Из эстрадных артистов Леонид Ильич особенно любил Аркадия Райкина. Его личное знакомство с Райкиным произошло... за день до нападения Германии на СССР. Дочь артиста Екатерина вспоминала: «Как-то в Днепропетровске в честь приезда артистов состоялся банкет. Они прибыли с концертами в воскресенье, а уже в понедельник на страну напал Гитлер. Принимал их у себя руководитель обкома партии, «отец» города Леонид Брежнев. Он был настоящий донжуан! Без конца приглашал маму танцевать, оказывал ей всяческие знаки внимания. Она мне потом рассказывала, что папа устроил ей из-за этого сцену ревности и влепил пощечину». (Уточним, что 22 июня было именно воскресеньем, так что, очевидно, банкет происходил в субботу.)
Несмотря на такое начало, отношения Брежнева и Райкина остались самыми дружескими. Спустя несколько дней Брежнев помог Райкину и его труппе эвакуироваться из города. Артист приезжал на фронт в 18-ю армию, где служил Леонид Ильич, выступал перед красноармейцами. Однажды, уже став генсеком, Брежнев поинтересовался у артиста: «Говорят, что я плохо произношу речи. Как ты думаешь, что нужно, чтобы хорошо говорить?»
«Но Райкин, - писал историк Рой Медведев, - заверил Брежнева, что у него все нормально и с произношением, и с речью». Генсек настойчиво упрашивал артиста называть его на «ты» и не «Леонид Ильич», а «Леня». В 1981 году Брежнев подписал указ о присвоении Райкину звания Героя Социалистического Труда.
«В Москву Райкин перебрался благодаря Брежневу, который очень его любил, - рассказывала Екатерина Райкина. - На каком-то приеме Леонид Ильич спросил: «Может, тебе что-то нужно?» - «Мне бы в Москву с театром переехать. Но меня из города не отпустят, и не потому, что я там нужен, а просто чтобы сделать больно». Брежнев тут же позвонил Романову: «Слушай, тут у меня Райкин. Он хочет переехатъ в Москву. Я - за, а ты?» Так мгновенно проблема была решена».
Известны и другие случаи вмешательства Брежнева в театральную жизнь. Несколько раз он заступался за московский Театр на Таганке, которому угрожало закрытие. «Спасать Любимова удавалось несколько раз, - говорил Г. Арбатов. - Юрия Любимова из Театра на Таганке, над которым нависали грозовые тучи... Во время работы начинали с ним (Брежневым) говорить, удавалось убедить; он брал трубку, звонил и как-то это делал».
Громкий скандал разразился в 1969 году из-за спектакля «Живой» по повести Бориса Можаева. «За «клеветнический» спектакль, - писал Юрий Любимов, - меня сняли с работы и исключили из партии. И тогда я написал письмо Брежневу. И он смилостивился, сказал: пускай работает. Недели через две меня вновь приняли в партию: ну, Юрий Петрович, ну, погорячились, вы уж извините...» Сам Леонид Ильич говорил в 70-е годы о спектакле театра «А зори здесь тихие...»: «Вот недавно приносит мне Самотейкин письмо от Любимова с Таганки. Тот пишет, что горком его хочет исключить из партии: что-то он не так поставил, «им» не понравилось, видите ли! Звоню Гришину, говорю: отмени решение, если уже приняли. Так нельзя с интеллигенцией. Отменил и даже будто встретился с Любимовым. И вот смотрите: через несколько месяцев он поставил такую пьесу... Ни один человек без слез не уходит из театра».
«И сам прослезился, сглотнул комок в горле», - добавлял А. Черняев, вспоминавший эти слова генсека.
Поддержку Любимову генсек оказывал и позднее. В 1977 году, в связи с юбилеем режиссера, Брежнев подписал указ о награждении его орденом Трудового Красного Знамени.
О музыкальных вкусах генсека рассказывал Ю. Чурбанов: «Ему нравились песни Пахмутовой и Добронравова, он с удовольствием слушал Кобзона, в какой-то мере - Лещенко, особенно его «День Победы». Леониду Ильичу вообще очень нравились песни военно-патриотической тематики... Ему нравилась София Ротару - и исполнением, и своей внешностью; Леонид Ильич был уже немолод, но, как и все мужчины, наверное, ценил женскую красоту... Из молодых звезд эстрады Леонид Ильич выделял Пугачеву». «Во время войны и после нее, - писал В. Кеворков, - Брежнев любил и подолгу слушал пластинки с записями известнейшего эстрадного певца Леонида Утесова».
Рок-музыку Брежнев не любил, говорил о ней пренебрежительно: «Бренчат там что-то, слушать нечего».
Впрочем, в отличие от предшественника на «троне» вкусов своих Брежнев никому не навязывал. Ему не очень нравились песни Владимира Высоцкого, но он не мешал внукам крутить его записи на полной мощности, так что голос певца разносился по всей даче.