Эсер Святицкий о колчаковщине. Часть I: До переворота
Из книги Николая Владимировича Святицкого «К истории Всероссийского учредительного собрания».
Омск в сущности - созревший реакционный нарыв, готовый со дня на день лопнуть. Это сказалось уже на отношении сибирского правительства к приехавшей директории. Внешне все было обставлено очень торжественно: войска стояли шпалерами, были речи, приветствия, плакаты: «добро пожаловать». Но все это - одна внешность. Фактически директорию пока не пустили в город... до сих пор заставляют членов всероссийского правительства жить в купе вагонов... Оказывается, что в Омске уже вторую неделю «не могут подыскать - нечего уже говорить об особняке, а хоть несколько приличных комнат. «Саботаж», внешний респект и внутренняя враждебность и настороженность сказываются во всем. Характерно, напр., что приветствовал директорию один из глав сибирского правительства Иван Михайлов, убийца министра Новоселова, тот самый Михайлов, для ареста и наказания которого был послан директорией из Уфы А. А. Аргунов, ровно ничего до сих пор не смогший сделать в своем «расследовании» недавно бывшего заговора. Тот самый Михайлов, про которого Авксентьев в Уфе говорил, что его давно следовало расстрелять и этот самый Михайлов «приветствовал» Авксентьева. Директория вторую неделю живет на железнодорожной ветке (отсюда «острота», пущенная в Омске: «директория эта воробьиная, ибо живет... на ветке»).
[Читать далее]Омск - средоточие буржуазии, собравшейся сюда со всей Сибири и отчасти из Европейской России. Обилие частных вольнонаемных казачьих банд позволяет реакционерам самоуправствовать, как угодно: сегодня громят одну газету, завтра другую. Только что закрыт орган партии с.-р. - газета «Дело Сибири». Слова «социалист-революционер», «учредительное собрание» - в Омске слова одиозные, ругательные. Ненависть к отдельным более популярным депутатам, например, к Чернову, Вольскому, Брушвиту такова, что их могут убить пьяные офицеры (пьянство в Омске сплошное) в любом ресторане или на улице, благо в Омске вообще по ночам происходит сплошная поножовщина...
Екатеринбург находился и состоянии явного двоевластия, а то и троевластия... Чехословацкий национальный совет и высшее военное командование… относилось очень предупредительно к съезду и «любезно согласилось» на его прибытие в Екатеринбург. Но гражданская власть была в руках Сибирского правительства, в частности, на посту градоначальника или заведующего охраной города находился весьма реакционный генерал... Существовавшее в Екатеринбурге областное правительство никакой власти не имело...
Екатеринбургские буржуазные круги встретили съезд с нескрываемой враждебностью. Буржуазная пресса то и дело помещала злобные реакционные выпады против съезда и его руководителей, против Самарского комитета и т. д. Походя, без тени каких-нибудь доказательств, отдельные депутаты обвинялись во всех смертных грехах: и в честолюбии, и в стяжательстве, и в авантюризме и пр., и пр. Одно время съезд устраивал свои заседания в одной из женских гимназий: начальница любезно разрешила собираться там. В один прекрасный день нам дают понять, что дальнейшие заседания съезда в гимназии неудобны. Почему? Оказывается, только потому, что собирался родительский совет гимназии, и там один почетный, «всеми уважаемый» буржуазный родитель возмущался, что гимназия становится притоном банды Чернова, Вольского и компании.
В такой обстановке приходилось работать съезду...
Все вопросы… предварительно рассматривались и решались в бюро. Также и вопрос о плане работ съезда... При обсуждении вопроса в бюро сразу же наметились две противоположные точки зрения, принадлежавшие, разумеется, представителям обоих крыльев съезда - правого и левого...
Спорили о положении демократии, о возможности созыва учредительного собрания. Положение было не из розовых, иллюзий быть не могло. Большевистские победы на фронтах, незыблемость Советской власти в центральной России, гигантскими шагами идущее разрушение империалистической Германии… двусмысленное поведение союзников на Востоке, угрозы реакции - все это мучительно переживалось всеми депутатами. И опять-таки характерно, что если все это одних депутатов укрепляло в отстаивании непримиримых демократических позиций, то других - правое крыло съезда - это настраивало на дальнейшие все большие и большие уступки усиливавшейся реакции...
Что вы хотите, - говорили правые, - разве есть за нами, эсерами, какая-либо сила, какая-либо опора в массах? Увы, ее нет: съезд одинок, и учредительное собрание, соберись оно, будет одиноко тоже...
Бюро решило снестись с депутацией по прямому проводу. В то время как и Самаре и Уфе он всегда был в нашем распоряжении, здесь, в Екатеринбурге, пришлось «спрашивать» разрешение и выполнить кой-какие формальности, чтобы быть допущенными к проводу. …телеграфная лента по окончании разговора… поступала на просмотр военного чиновника (конечно, сибиряка), и свобода нашего разговора по проводу, таким образом, неизбежно была ограничена. К нашему удивлению, нам долгое время не удавалось вызвать к прямому проводу не только членов депутации, но и вообще кого-либо из членов Ц. К., находящихся в Омске. Пишущий эти строки и И. М. Потошников в течение нескольких дней простаивали в аппаратной у провода, тщательно стараясь вызвать кого-либо к аппарату. Наконец, на пятый или шестой день нашего дежурства нам удалось переговорить дважды с Д. Ф. Раковым и В. Г. Архангельским. Сведения, полученные нами от них, были очень скудны. На наши более откровенные и подробные вопросы последовало указание, что подобную информацию они могут дать только при личном свидании с нами. Впоследствии оказалось что членов бюро създа в Омске старались вовсе не допускать к проводу. Лишь с огромным трудом, пройдя целый ряд разных разрешительных инстанций, и то только при содействии министров, члены бюро съезда учредительного собрания допускались к проводу. Разговор был несвободный, так как лента поступала «на просмотр», как потом оказалось, прямо к главарю реакции - министру И. Михайлову... Характерно, что даже члены директории Авксентьев и Зензинов терпели большие затруднения, когда они желали переговорить с кем-либо по прямому проводу. И они - члены всероссийского правительства - должны были ходатайствовать об этом у «сибирского» министра почт и телеграфа.
…директория вступила уже на путь, «обволакивания» сибирского правительства, и первые результаты этой тактики были налицо. …был образован «совет министров» при всероссийском правительстве (директории), составленный почти исключительно из членов сибирского правительства. В отношении всех почти своих кандидатур директория потерпела поражение. Победила сибирская реакция...
Бросалось в глаза, что в составе совета министров не было ни одного кандидата из партии большинства в учредит. собрании, из партии эсеров... Затем бросалось в глаза, что огромное большинство членов всероссийского совета министров было составлено из членов бывшего сибирского правительства, с которым даже Авксентьев собирался воевать, как с правительством реакции...
Главное же, в составе правительства были два «гвоздя», приковывавшие всеобщее внимание и служившие лучшей характеристикой нового кабинета. Эти гвозди: адмирал Колчак и Иван Михайлов. Первый… спевшись с японцами, диктаторствовал на Дальнем Востоке, соперничал с Хорватом...
Оставление у власти Ив. Михайлова носило принципиальный характер. …Ив. Михайлов - одна из наиболее одиозных для демократии фигур сибирской реакции. Он - вдохновитель и организатор убийства депутата Новоселова. Авксентьев, едучи в Омск, говорил всем, что «он будет не он, если не засадит этого Михайлова в тюрьму». Но ему пришлось по приезде выслушать на вокзале «приветствие» Михайлова. А теперь он же оставался в составе всероссийского кабинета министров! По поводу кандидатур Михайлова директория попыталась дать бой, который она и проиграла. Дело происходило таким образом. И Авксентьев, и Зензинов и слышать не хотели об оставлении у власти Михайлова. Когда они сделали все уступки и согласились на всех остальных министров, на Михайлове они заупрямились и согласия на его кандидатуру не давали. Но и сибирское правительство заявило, что в вопросе о Михайлове оно ни в коем случае не уступит. В переговорах директории с сибирским правительством готовился, таким образом, разрыв. Разрыв этот неизбежно должен был закончиться спором оружия, другого исхода не было. Директория знала, что сибиряки приготовились уже к ее аресту. У самой директории воинской силы не было, но при желании она могла получить ее, это был отряд чехословаков... И чехи дали понять, что они к услугам директории и в «два часа» очистят Омск от всей ракционной «сволочи», как они выражались. Омских реакционеров чехи ненавидели. Фактически перевес сил мог быть, таким образом, у директории. Но для этого она должна была решиться действовать, не боясь вступления на путь гражданской войны с реакцией. Однако решимости у нее-то и не было. Директория состояла, во-первых, не из одних Авксентьева и Зензинова, а во-вторых, даже эти последние не решались приступить к активным действиям. Рассказывают, что когда их спросили, почему они не хотят прибегнуть к помощи чехов, от них был получен следующий, поистине удивительный ответ: «Невозможно, чтобы директория утвердила свою власть с помощью иностранных штыков». Когда мы в Екатеринбурге узнали об этом мы, только руками развели. Да не при помощи ли чехов и директория, и сибирское правительство, и все мы сидим в Сибири, на Урале, как сидели на Волге, и услугами чешских демократов воспользоваться не хотят, а на солдат союзных империалистов возлагают все свои ожидания!
Как бы то ни было, действовать Авксентьев и Зеизинов не решились, не решились и выйти из состава директории, как они и первый момент полагали сделать. Когда был поставлен вопрос окончательно: либо согласие на Михайлова, либо отставка, эсеровские члены директории уступили... Беда директории заключалась в том, что она все время решалась уступать, но не решалась действовать...
Если главари реакции еще только готовились, то отдельные реакционные заговорщицкие шайки уже приступили к действиям. Было узнано, что в Омск прибыл член учредительного собрания... Б. Н. Моисеенко, привезший с собой кассу съезда. И первый выпад заговорщики решили сделать против несчастного... В один прекрасный вечер, часов в 6, по выходе Б. Н. Моисеенко из ресторана, его остановил какой-то субъект и подал записку. В записке, по-видимому, было приглашение приехать куда-либо, ибо Моисеенко подошел к стоящему возле извозчику, несомненно, участвовавшему в заговоре, сел на него и поехал. Больше Моисеенко не видели... Впоследствии каким-то образом было узнано, что Б. Н. Моисеенко был убит, и тело его было брошено в Иртыш...
Розыски убийц Б. Н. Моисеенко не увенчались успехом, по все же был арестован один офицер, признавшийся в том, что существует в Омске тайная организация офицеров-монархистов, поставившая себе, между прочим, цель истребления членов учредительного собрания...
Приезд Чернова был встречей правой половиной бюро и вообще правыми депутатами с нескрываемой враждебностью... Враждебность к Чернову со стороны правых доходила до мелочных курьезов. …правые эсеры впитали в себя всю ту нелюбовь к В. М. Чернову, какая господствовала по отношению к нему в кругах кадетов, вообще, буржуазии. Было совершенно ясно, что для правых эсеров В. М. Чернов уже потому неприемлем, что он неприемлем для буржуазии... Атмосфера в съезде сгущалась все более, столкновения направлений стали еще острее...
В. М. Чернов был помещен в лучшей гостинице города, в «Пале-Рояль»... Для реакционеров эта гостиница становилась местом весьма притягательным. Они обратили свои внимание и стали кружить вокруг нее. Уже через несколько дней по приезде Чернова чешская контрразведка сообщила нам, что по ее сведениям, в Екатеринбург прибыл террористический отряд, имеющий своим объектом «Пале-Рояль», т. е., несомненно, Чернова и Вольского...
…чехам суждено было сыграть… крупную роль в поражении демократии на Востоке...
Их упрекали в том, что они наймиты держав согласия. Да, несомненно, они действовали, строго соображаясь с интересами своих союзников. …военная власть фактически в значительной мере находилась в их руках… некоторые чешские военачальники иногда злоупотребляли этой властью (например, их усердию мы были обязаны за порою излишне жестокие репрессии в отношении большевиков).
Сбиваться с демократической дороги чехословаки начали приблизительно со времени государственного совещания, происходившего в Уфе...
Дело в том, что державы согласия после периода выжидании и двусмысленного раскланивания перед самарским комитетом все более и более недвусмысленно стали оказывать предпочтение буржуазным партиям и, в особенности, сибирскому правительству. Такое отношение союзников заставляло соответствующим образом «настроиться» и чехов, ибо последние были готовы идти на что угодно, только бы заслужить одобрение своих руководителей, от которых зависели бытие или небытие чехословацкого государства. Поэтому как бы ни желали чехи следовать демократическим принципам, все-же они постоянно должны были оглядываться на союзников, политика которых заводила чехов гораздо более вправо чем того желали последние.
Начиная с сентября, политика чехословаков на Востоке России становилась все более кривообразной и двусмысленной, пока не превратилась после колчаковского переворота в прямую и подлую измену российской демократии... Высшее же военное командование чешской армии - ее генералитет в лице всех этих Сыровых, Гайда, Войцеховских, Дидрихсов - клонили сначала в сторону сибирского правительства, а затем - Колчака. Гайда и Войцеховский, например, после колчаковского переворота вовсе бросили чешскую службу и перешли на службу непосредственно к Колчаку, но опять-таки в сентябре-октябре и они были вынуждены подлаживаться еще под настроение своей армии...
«Российское отделение чехословацкого национального совета» по статуту чешской армии ежегодно избиралось на общеармейском чехословацком съезде, «Национальный совет» в большинстве своем состоял из умеренных социалистов, убежденных в необходимости поддерживать в России учредительное собрание. Но членами совета были и перечисленные выше генералы, и притом наиболее авторитетными членами. Поэтому, как ни старались члены национального совета действовать заодно с «учредилкой», но когда перед ними вставала дилемма либо быть в контакте с ней, либо с союзниками, поддерживающими противоположную сторону, то военному командованию не стоило уже больших трудов увлекать за собой колеблющихся «демократов»...
Резкая перемена ориентировки чехов от учредилки и директории к Колчаку и реакции совпадает с приездом в Омск и Челябинск члена центрального чешского правительства Стефаника и представителя союзников английского генерала Нокса. Очевидно, именно этими лицами чехам были даны какие-то «инструкции». До приезда же этих лиц чехи начали чувствовать глухое раздражение даже против союзников. Они роптали на них за то, что так долго не приходит ожидаемая помощь. Они жаловались и на то, что почти вся тяжесть борьбы на восточном фронте с большевиками падает на них, чехов. К моменту восстания против Советской власти они представляли собой 80-ти тысячную армию. Все лето и осень им пришлось провести в жестоких и бессменных боях с Красной армией. Теперь (октябрь) чехп насчитывали в строю всего около 40 тысяч человек, действующих против большевиков... Они устали, сил не хватает, жаждут помощи и смены и крайне удивляются - почему союзники не выполняют своего обещания относительно ее присылки. Они даже негодуют на директорию, считая, что она недостаточно энергично требует помощи от союзников.
В начале ноября чехословацкий национальный совет дал понять бюро съезда, что необходимо и самому съезду вмешаться в этот вопрос. Мы совершенно устали, заявляли нам чехи, и если через некоторое время союзники не пришлют военной поддержки, то мы просто уйдем с фронта. О нашем отчаянном положении мы неоднократно докладывали директории, но она, запятая сведением счетов с сибирским правительством, не обращает на нас и вообще на военное положение никакого внимания...».
Предложение чешского совета бюро съезда приняло...
Чехи несколько раз и одинаково безрезультатно требовали от военного министра Сибири генерала Иванова-Ринова срочной посылки… войск на Уральский и Уфимский фронты. Иванов-Ринов (царский генерал) был заведомый реакционер и, очевидно, в его планы (как и в планы всего сибирского правительства) не входило освобождение Омска, Томска и других центров от «своих» войск: не забудем, что через две-три недели в Омске был произведен переворот.
Встречая сопротивление, чехи решили действовать иначе. В начале ноября ими предъявляется сибирскому правительству ультиматум такого рода: в течение 24-х часов с момента получения ультиматума должно быть отправлено на фронт такое-то количество войск, а военный министр, генерал Иванов-Ринов, должен быть уволен от должности и отдан по суд. В случае неисполнения этих требований чешское командование немедленно посылает военную экспедицию в Омск. Это был именно тот язык, которым следовало разговаривать с сибирским правительством. Разумеется, требования чехов были немедленно исполнены.
Видя такое отношение чехов к осиному гнезду реакции - сибирскому правительству - мы имели основание надеяться, что и в той борьбе, которая вскоре и неизбежно затеется между нами и этим правительством, чехи будут действовать либо открыто с нами вместе, либо соблюдая в отношении нас дружественный нейтралитет... В этом смысле действовали в разговоре с чешскими представителями руководители съезда... Надо признать, что все подобные разговоры оставляли желать большего: чехи как будто избегали откровенно говорить на откровенные темы. Все ограничивалось излияниями чувств симпатии, дружеской поддержки и т. п. Встречая такое отношение, и мы набегали покамест ставить вопрос прямо...
Наши надежды не оправдались. В момент переворота чешские руководители совершенно растерялись. Им и хотелось оказать нам активную поддержку, но в то же время они и боялись делать это, оглядываясь на союзников: a как отнесутся к этому наши могущественные друзья? Отсюда в чешском совете возобладало настроение: «вот придет барин - барин нас рассудит». «Барин», действительно, вскоре приехал - Нокс, Стефаник и друг. - и поверг чехов «под нози» Колчака и Вологодского в отвратительной обстановке прямой измены обещаниям, данным демократии, и прямого пособничества гнусному делу разгона черной сотней «первого русского всенародного правительства»... Под знаменем учредительного собрания начато было дело чехов на Востоке России, прямой и недостойной изменой этому знамени кончилось.
Черная измена не принесла счастья чехам. Новую ориентацию на Колчака должен был санкционировать полномочный съезд чешской армии. Но господа Стефаники и Сыровые не осмелились созвать его, хорошо зная, что настроение рядовых солдат чехов отнюдь не колчаковское. В ответ на отмену съезда чешские солдаты устроили бунт в Екатеринбурге. Сражаться за Колчака они во всяком случае не стали: чешскую армию пришлось перевести в тыл, в Сибирь...
Омск в сущности - созревший реакционный нарыв, готовый со дня на день лопнуть. Это сказалось уже на отношении сибирского правительства к приехавшей директории. Внешне все было обставлено очень торжественно: войска стояли шпалерами, были речи, приветствия, плакаты: «добро пожаловать». Но все это - одна внешность. Фактически директорию пока не пустили в город... до сих пор заставляют членов всероссийского правительства жить в купе вагонов... Оказывается, что в Омске уже вторую неделю «не могут подыскать - нечего уже говорить об особняке, а хоть несколько приличных комнат. «Саботаж», внешний респект и внутренняя враждебность и настороженность сказываются во всем. Характерно, напр., что приветствовал директорию один из глав сибирского правительства Иван Михайлов, убийца министра Новоселова, тот самый Михайлов, для ареста и наказания которого был послан директорией из Уфы А. А. Аргунов, ровно ничего до сих пор не смогший сделать в своем «расследовании» недавно бывшего заговора. Тот самый Михайлов, про которого Авксентьев в Уфе говорил, что его давно следовало расстрелять и этот самый Михайлов «приветствовал» Авксентьева. Директория вторую неделю живет на железнодорожной ветке (отсюда «острота», пущенная в Омске: «директория эта воробьиная, ибо живет... на ветке»).
[Читать далее]Омск - средоточие буржуазии, собравшейся сюда со всей Сибири и отчасти из Европейской России. Обилие частных вольнонаемных казачьих банд позволяет реакционерам самоуправствовать, как угодно: сегодня громят одну газету, завтра другую. Только что закрыт орган партии с.-р. - газета «Дело Сибири». Слова «социалист-революционер», «учредительное собрание» - в Омске слова одиозные, ругательные. Ненависть к отдельным более популярным депутатам, например, к Чернову, Вольскому, Брушвиту такова, что их могут убить пьяные офицеры (пьянство в Омске сплошное) в любом ресторане или на улице, благо в Омске вообще по ночам происходит сплошная поножовщина...
Екатеринбург находился и состоянии явного двоевластия, а то и троевластия... Чехословацкий национальный совет и высшее военное командование… относилось очень предупредительно к съезду и «любезно согласилось» на его прибытие в Екатеринбург. Но гражданская власть была в руках Сибирского правительства, в частности, на посту градоначальника или заведующего охраной города находился весьма реакционный генерал... Существовавшее в Екатеринбурге областное правительство никакой власти не имело...
Екатеринбургские буржуазные круги встретили съезд с нескрываемой враждебностью. Буржуазная пресса то и дело помещала злобные реакционные выпады против съезда и его руководителей, против Самарского комитета и т. д. Походя, без тени каких-нибудь доказательств, отдельные депутаты обвинялись во всех смертных грехах: и в честолюбии, и в стяжательстве, и в авантюризме и пр., и пр. Одно время съезд устраивал свои заседания в одной из женских гимназий: начальница любезно разрешила собираться там. В один прекрасный день нам дают понять, что дальнейшие заседания съезда в гимназии неудобны. Почему? Оказывается, только потому, что собирался родительский совет гимназии, и там один почетный, «всеми уважаемый» буржуазный родитель возмущался, что гимназия становится притоном банды Чернова, Вольского и компании.
В такой обстановке приходилось работать съезду...
Все вопросы… предварительно рассматривались и решались в бюро. Также и вопрос о плане работ съезда... При обсуждении вопроса в бюро сразу же наметились две противоположные точки зрения, принадлежавшие, разумеется, представителям обоих крыльев съезда - правого и левого...
Спорили о положении демократии, о возможности созыва учредительного собрания. Положение было не из розовых, иллюзий быть не могло. Большевистские победы на фронтах, незыблемость Советской власти в центральной России, гигантскими шагами идущее разрушение империалистической Германии… двусмысленное поведение союзников на Востоке, угрозы реакции - все это мучительно переживалось всеми депутатами. И опять-таки характерно, что если все это одних депутатов укрепляло в отстаивании непримиримых демократических позиций, то других - правое крыло съезда - это настраивало на дальнейшие все большие и большие уступки усиливавшейся реакции...
Что вы хотите, - говорили правые, - разве есть за нами, эсерами, какая-либо сила, какая-либо опора в массах? Увы, ее нет: съезд одинок, и учредительное собрание, соберись оно, будет одиноко тоже...
Бюро решило снестись с депутацией по прямому проводу. В то время как и Самаре и Уфе он всегда был в нашем распоряжении, здесь, в Екатеринбурге, пришлось «спрашивать» разрешение и выполнить кой-какие формальности, чтобы быть допущенными к проводу. …телеграфная лента по окончании разговора… поступала на просмотр военного чиновника (конечно, сибиряка), и свобода нашего разговора по проводу, таким образом, неизбежно была ограничена. К нашему удивлению, нам долгое время не удавалось вызвать к прямому проводу не только членов депутации, но и вообще кого-либо из членов Ц. К., находящихся в Омске. Пишущий эти строки и И. М. Потошников в течение нескольких дней простаивали в аппаратной у провода, тщательно стараясь вызвать кого-либо к аппарату. Наконец, на пятый или шестой день нашего дежурства нам удалось переговорить дважды с Д. Ф. Раковым и В. Г. Архангельским. Сведения, полученные нами от них, были очень скудны. На наши более откровенные и подробные вопросы последовало указание, что подобную информацию они могут дать только при личном свидании с нами. Впоследствии оказалось что членов бюро създа в Омске старались вовсе не допускать к проводу. Лишь с огромным трудом, пройдя целый ряд разных разрешительных инстанций, и то только при содействии министров, члены бюро съезда учредительного собрания допускались к проводу. Разговор был несвободный, так как лента поступала «на просмотр», как потом оказалось, прямо к главарю реакции - министру И. Михайлову... Характерно, что даже члены директории Авксентьев и Зензинов терпели большие затруднения, когда они желали переговорить с кем-либо по прямому проводу. И они - члены всероссийского правительства - должны были ходатайствовать об этом у «сибирского» министра почт и телеграфа.
…директория вступила уже на путь, «обволакивания» сибирского правительства, и первые результаты этой тактики были налицо. …был образован «совет министров» при всероссийском правительстве (директории), составленный почти исключительно из членов сибирского правительства. В отношении всех почти своих кандидатур директория потерпела поражение. Победила сибирская реакция...
Бросалось в глаза, что в составе совета министров не было ни одного кандидата из партии большинства в учредит. собрании, из партии эсеров... Затем бросалось в глаза, что огромное большинство членов всероссийского совета министров было составлено из членов бывшего сибирского правительства, с которым даже Авксентьев собирался воевать, как с правительством реакции...
Главное же, в составе правительства были два «гвоздя», приковывавшие всеобщее внимание и служившие лучшей характеристикой нового кабинета. Эти гвозди: адмирал Колчак и Иван Михайлов. Первый… спевшись с японцами, диктаторствовал на Дальнем Востоке, соперничал с Хорватом...
Оставление у власти Ив. Михайлова носило принципиальный характер. …Ив. Михайлов - одна из наиболее одиозных для демократии фигур сибирской реакции. Он - вдохновитель и организатор убийства депутата Новоселова. Авксентьев, едучи в Омск, говорил всем, что «он будет не он, если не засадит этого Михайлова в тюрьму». Но ему пришлось по приезде выслушать на вокзале «приветствие» Михайлова. А теперь он же оставался в составе всероссийского кабинета министров! По поводу кандидатур Михайлова директория попыталась дать бой, который она и проиграла. Дело происходило таким образом. И Авксентьев, и Зензинов и слышать не хотели об оставлении у власти Михайлова. Когда они сделали все уступки и согласились на всех остальных министров, на Михайлове они заупрямились и согласия на его кандидатуру не давали. Но и сибирское правительство заявило, что в вопросе о Михайлове оно ни в коем случае не уступит. В переговорах директории с сибирским правительством готовился, таким образом, разрыв. Разрыв этот неизбежно должен был закончиться спором оружия, другого исхода не было. Директория знала, что сибиряки приготовились уже к ее аресту. У самой директории воинской силы не было, но при желании она могла получить ее, это был отряд чехословаков... И чехи дали понять, что они к услугам директории и в «два часа» очистят Омск от всей ракционной «сволочи», как они выражались. Омских реакционеров чехи ненавидели. Фактически перевес сил мог быть, таким образом, у директории. Но для этого она должна была решиться действовать, не боясь вступления на путь гражданской войны с реакцией. Однако решимости у нее-то и не было. Директория состояла, во-первых, не из одних Авксентьева и Зензинова, а во-вторых, даже эти последние не решались приступить к активным действиям. Рассказывают, что когда их спросили, почему они не хотят прибегнуть к помощи чехов, от них был получен следующий, поистине удивительный ответ: «Невозможно, чтобы директория утвердила свою власть с помощью иностранных штыков». Когда мы в Екатеринбурге узнали об этом мы, только руками развели. Да не при помощи ли чехов и директория, и сибирское правительство, и все мы сидим в Сибири, на Урале, как сидели на Волге, и услугами чешских демократов воспользоваться не хотят, а на солдат союзных империалистов возлагают все свои ожидания!
Как бы то ни было, действовать Авксентьев и Зеизинов не решились, не решились и выйти из состава директории, как они и первый момент полагали сделать. Когда был поставлен вопрос окончательно: либо согласие на Михайлова, либо отставка, эсеровские члены директории уступили... Беда директории заключалась в том, что она все время решалась уступать, но не решалась действовать...
Если главари реакции еще только готовились, то отдельные реакционные заговорщицкие шайки уже приступили к действиям. Было узнано, что в Омск прибыл член учредительного собрания... Б. Н. Моисеенко, привезший с собой кассу съезда. И первый выпад заговорщики решили сделать против несчастного... В один прекрасный вечер, часов в 6, по выходе Б. Н. Моисеенко из ресторана, его остановил какой-то субъект и подал записку. В записке, по-видимому, было приглашение приехать куда-либо, ибо Моисеенко подошел к стоящему возле извозчику, несомненно, участвовавшему в заговоре, сел на него и поехал. Больше Моисеенко не видели... Впоследствии каким-то образом было узнано, что Б. Н. Моисеенко был убит, и тело его было брошено в Иртыш...
Розыски убийц Б. Н. Моисеенко не увенчались успехом, по все же был арестован один офицер, признавшийся в том, что существует в Омске тайная организация офицеров-монархистов, поставившая себе, между прочим, цель истребления членов учредительного собрания...
Приезд Чернова был встречей правой половиной бюро и вообще правыми депутатами с нескрываемой враждебностью... Враждебность к Чернову со стороны правых доходила до мелочных курьезов. …правые эсеры впитали в себя всю ту нелюбовь к В. М. Чернову, какая господствовала по отношению к нему в кругах кадетов, вообще, буржуазии. Было совершенно ясно, что для правых эсеров В. М. Чернов уже потому неприемлем, что он неприемлем для буржуазии... Атмосфера в съезде сгущалась все более, столкновения направлений стали еще острее...
В. М. Чернов был помещен в лучшей гостинице города, в «Пале-Рояль»... Для реакционеров эта гостиница становилась местом весьма притягательным. Они обратили свои внимание и стали кружить вокруг нее. Уже через несколько дней по приезде Чернова чешская контрразведка сообщила нам, что по ее сведениям, в Екатеринбург прибыл террористический отряд, имеющий своим объектом «Пале-Рояль», т. е., несомненно, Чернова и Вольского...
…чехам суждено было сыграть… крупную роль в поражении демократии на Востоке...
Их упрекали в том, что они наймиты держав согласия. Да, несомненно, они действовали, строго соображаясь с интересами своих союзников. …военная власть фактически в значительной мере находилась в их руках… некоторые чешские военачальники иногда злоупотребляли этой властью (например, их усердию мы были обязаны за порою излишне жестокие репрессии в отношении большевиков).
Сбиваться с демократической дороги чехословаки начали приблизительно со времени государственного совещания, происходившего в Уфе...
Дело в том, что державы согласия после периода выжидании и двусмысленного раскланивания перед самарским комитетом все более и более недвусмысленно стали оказывать предпочтение буржуазным партиям и, в особенности, сибирскому правительству. Такое отношение союзников заставляло соответствующим образом «настроиться» и чехов, ибо последние были готовы идти на что угодно, только бы заслужить одобрение своих руководителей, от которых зависели бытие или небытие чехословацкого государства. Поэтому как бы ни желали чехи следовать демократическим принципам, все-же они постоянно должны были оглядываться на союзников, политика которых заводила чехов гораздо более вправо чем того желали последние.
Начиная с сентября, политика чехословаков на Востоке России становилась все более кривообразной и двусмысленной, пока не превратилась после колчаковского переворота в прямую и подлую измену российской демократии... Высшее же военное командование чешской армии - ее генералитет в лице всех этих Сыровых, Гайда, Войцеховских, Дидрихсов - клонили сначала в сторону сибирского правительства, а затем - Колчака. Гайда и Войцеховский, например, после колчаковского переворота вовсе бросили чешскую службу и перешли на службу непосредственно к Колчаку, но опять-таки в сентябре-октябре и они были вынуждены подлаживаться еще под настроение своей армии...
«Российское отделение чехословацкого национального совета» по статуту чешской армии ежегодно избиралось на общеармейском чехословацком съезде, «Национальный совет» в большинстве своем состоял из умеренных социалистов, убежденных в необходимости поддерживать в России учредительное собрание. Но членами совета были и перечисленные выше генералы, и притом наиболее авторитетными членами. Поэтому, как ни старались члены национального совета действовать заодно с «учредилкой», но когда перед ними вставала дилемма либо быть в контакте с ней, либо с союзниками, поддерживающими противоположную сторону, то военному командованию не стоило уже больших трудов увлекать за собой колеблющихся «демократов»...
Резкая перемена ориентировки чехов от учредилки и директории к Колчаку и реакции совпадает с приездом в Омск и Челябинск члена центрального чешского правительства Стефаника и представителя союзников английского генерала Нокса. Очевидно, именно этими лицами чехам были даны какие-то «инструкции». До приезда же этих лиц чехи начали чувствовать глухое раздражение даже против союзников. Они роптали на них за то, что так долго не приходит ожидаемая помощь. Они жаловались и на то, что почти вся тяжесть борьбы на восточном фронте с большевиками падает на них, чехов. К моменту восстания против Советской власти они представляли собой 80-ти тысячную армию. Все лето и осень им пришлось провести в жестоких и бессменных боях с Красной армией. Теперь (октябрь) чехп насчитывали в строю всего около 40 тысяч человек, действующих против большевиков... Они устали, сил не хватает, жаждут помощи и смены и крайне удивляются - почему союзники не выполняют своего обещания относительно ее присылки. Они даже негодуют на директорию, считая, что она недостаточно энергично требует помощи от союзников.
В начале ноября чехословацкий национальный совет дал понять бюро съезда, что необходимо и самому съезду вмешаться в этот вопрос. Мы совершенно устали, заявляли нам чехи, и если через некоторое время союзники не пришлют военной поддержки, то мы просто уйдем с фронта. О нашем отчаянном положении мы неоднократно докладывали директории, но она, запятая сведением счетов с сибирским правительством, не обращает на нас и вообще на военное положение никакого внимания...».
Предложение чешского совета бюро съезда приняло...
Чехи несколько раз и одинаково безрезультатно требовали от военного министра Сибири генерала Иванова-Ринова срочной посылки… войск на Уральский и Уфимский фронты. Иванов-Ринов (царский генерал) был заведомый реакционер и, очевидно, в его планы (как и в планы всего сибирского правительства) не входило освобождение Омска, Томска и других центров от «своих» войск: не забудем, что через две-три недели в Омске был произведен переворот.
Встречая сопротивление, чехи решили действовать иначе. В начале ноября ими предъявляется сибирскому правительству ультиматум такого рода: в течение 24-х часов с момента получения ультиматума должно быть отправлено на фронт такое-то количество войск, а военный министр, генерал Иванов-Ринов, должен быть уволен от должности и отдан по суд. В случае неисполнения этих требований чешское командование немедленно посылает военную экспедицию в Омск. Это был именно тот язык, которым следовало разговаривать с сибирским правительством. Разумеется, требования чехов были немедленно исполнены.
Видя такое отношение чехов к осиному гнезду реакции - сибирскому правительству - мы имели основание надеяться, что и в той борьбе, которая вскоре и неизбежно затеется между нами и этим правительством, чехи будут действовать либо открыто с нами вместе, либо соблюдая в отношении нас дружественный нейтралитет... В этом смысле действовали в разговоре с чешскими представителями руководители съезда... Надо признать, что все подобные разговоры оставляли желать большего: чехи как будто избегали откровенно говорить на откровенные темы. Все ограничивалось излияниями чувств симпатии, дружеской поддержки и т. п. Встречая такое отношение, и мы набегали покамест ставить вопрос прямо...
Наши надежды не оправдались. В момент переворота чешские руководители совершенно растерялись. Им и хотелось оказать нам активную поддержку, но в то же время они и боялись делать это, оглядываясь на союзников: a как отнесутся к этому наши могущественные друзья? Отсюда в чешском совете возобладало настроение: «вот придет барин - барин нас рассудит». «Барин», действительно, вскоре приехал - Нокс, Стефаник и друг. - и поверг чехов «под нози» Колчака и Вологодского в отвратительной обстановке прямой измены обещаниям, данным демократии, и прямого пособничества гнусному делу разгона черной сотней «первого русского всенародного правительства»... Под знаменем учредительного собрания начато было дело чехов на Востоке России, прямой и недостойной изменой этому знамени кончилось.
Черная измена не принесла счастья чехам. Новую ориентацию на Колчака должен был санкционировать полномочный съезд чешской армии. Но господа Стефаники и Сыровые не осмелились созвать его, хорошо зная, что настроение рядовых солдат чехов отнюдь не колчаковское. В ответ на отмену съезда чешские солдаты устроили бунт в Екатеринбурге. Сражаться за Колчака они во всяком случае не стали: чешскую армию пришлось перевести в тыл, в Сибирь...