Я. Красавица
На фотке под катом я. Вы не поверите, но именно так выглядела, когда не приходилось блюрить фотки, чтобы скрыть морщины-окопы, кажное утро штукатурить фейс тремя видами тонального крема, а вечером - по схеме, с тщательностью сапера на минном поле, мазать восемь кремов, ориентируясь по карте, составленной косметологом.
И вообще, я тогда не пила, не курила, не сидела в инете до трех ночи и даже - о ужас! -материться не умела. Материться я вообще в десятом классе научилась, но, так как ребенком была способным, научилась быстро и качественно.
Я даже больше скажу - я тогда была такой милочкой и лапочкой, что ми-ми-ми. Даже Мулечка, видя эти фотографии горестно вздыхает: ведь таким милым и добрым ребенком была, всем улыбалась, никому пакостей не творила, ктоб подумал, что такая сволочь вырастет язвенная!
Мулечка сильно-сильно ошибается. Улыбаться всем приходилось - как же, скомандовали, пакостей творить попросту сил не хватало, ибо какие пакости, когда сам от горшка два вершка, но мизантропией ярко выраженной и в те времена я, нещасная, страдала сверх меры.
До сих пор помню свое возмущение в тот момент, когда добрая бабуленька отдавала вконец приборзевшей крестной пять банок томатного сока. Трехлитровых банок! Моего любимого томатного сока! А, придачу к ним, к этим банкам - мой зеленый комбинезон и платьице. Бееееленькое. С блямстюшечной ниткою.
Я встала грудью и заявила, что если разграбление отчего дома набежавшими мародерами немедленно не прекратится, то напишу жалобу. В ЦК КПСС. Мародеры - буля, муля и папуля с дедулей громко ржали, но на платье больше не покушались.
Маленькая победа сподвигла на большие подвиги и постепенно благотворительность за мой счет в семействе была прекращена - а то ишь, повадились. Платья честно перешивались для кукол, в комбинезонах катались пупсы в коляске, а томатный сок получил звание стратегически важного продукта, неприкосновенного для всяких прожорливых гостей и родственников.
Победой я гордилась и даже улыбалась, когда меня ставили перед объективом, украшать улыбкой интерьеры, и на табуретку - поражать окружающих неимоверным талантом к декламации и пению.
Декламация, кстати, была моим коньком. Я получала садистское удовольствие, самозабвенно мучая слушателей «Генералом Топтыгиным» от начала и до конца, и «Евгением Онегиным». Последнего до конца я не знала, но лица гостей, ознакомившихся с бессмертным творением Некрасова, кислели на первой же фразе, они начинали бурно аплодировать и тянулись к кошелькам, желая вознаградить ребенка за старания.
Одно выступление обеспечивало рупь, а то и полтора моей личной, чистой прибыли. Весьма, кстати, не плохой заработок для ребенка. Учитывая, что гостей в наш дом черти носили часто - больно уж хлебосольные родители были. Как вспомню, так вздрогну - одна я в семье с рождения отличалась практической сметкой!
Правда, с возрастом я эту смекалку, кажись, подрастеряла. Как-то готовила сумку - отдать вещички младшего поколения. Все равно выросли, носить уже не будут, а другим, может быть, и пригодятся.
Младшее поколение сидело насупленное, с мрачной тоской наблюдало за разграблением ящиков. Когда в сумку перекочевало любимое барыньское платьице - полосатенькое, с короной и с надписью «Принцесса», девица моя не выдержала.
Ухватив братца за руку (он, бедолажка, успел только кепарик с машинкой спасти от злобной транжиры-матери, готовой весь гардеробчик нещасных деток раздать), она потянула его прочь, сообщив:
- Пойдем, мой Виталя, в длугой дом жить, тут нас не лубят!
И Виталя, наградив меня на прощание укоризненным взглядом, пошел. Смеялась я долго - Барину-Витале тогда было четыре, Барыньке - три, а какие собственники. Потом вспомнила себя. И свое возмущение тем, как мои вещи - мои любимые вещи - разбазаривались злыми взрослыми. Сумку разобрала, вещички вернула, пообещала больше так не делать. В качестве епитимьи мне было сказано купить шоколада. Мнооого.
А вечером были гости, и сладкая парочка от всей души им исполнила свой последний хит «Ты мой миленький хорошенький мой котик». Полученную прибыль делили под столом, обе стороны использовали принцип Попандопулы - это мине, это опять мине, и это снова мине. Дележка закончилась тумаками, громким ревом и требованием повысить гонорар.
Буля ахала, охала и изумлялась, в кого малышня такая практичная пошла. А я нашла эту свою фотографию - без фотошопа, без макияжа, без всякой пластики (пусть заткнутся завистники, которые утверждают, что губки у меня силиконовые), и главное - в том самом платье. Беленьком. С блямстюшечной ниточкой и кружавчиками-листиками.
PS. Песня про кота - бонусом!)
PS.PS. Что помните из детства золотого?)
PS.PS.PS. И пластики, кстати, не было. Вот.
И вообще, я тогда не пила, не курила, не сидела в инете до трех ночи и даже - о ужас! -материться не умела. Материться я вообще в десятом классе научилась, но, так как ребенком была способным, научилась быстро и качественно.
Я даже больше скажу - я тогда была такой милочкой и лапочкой, что ми-ми-ми. Даже Мулечка, видя эти фотографии горестно вздыхает: ведь таким милым и добрым ребенком была, всем улыбалась, никому пакостей не творила, ктоб подумал, что такая сволочь вырастет язвенная!
Мулечка сильно-сильно ошибается. Улыбаться всем приходилось - как же, скомандовали, пакостей творить попросту сил не хватало, ибо какие пакости, когда сам от горшка два вершка, но мизантропией ярко выраженной и в те времена я, нещасная, страдала сверх меры.
До сих пор помню свое возмущение в тот момент, когда добрая бабуленька отдавала вконец приборзевшей крестной пять банок томатного сока. Трехлитровых банок! Моего любимого томатного сока! А, придачу к ним, к этим банкам - мой зеленый комбинезон и платьице. Бееееленькое. С блямстюшечной ниткою.
Я встала грудью и заявила, что если разграбление отчего дома набежавшими мародерами немедленно не прекратится, то напишу жалобу. В ЦК КПСС. Мародеры - буля, муля и папуля с дедулей громко ржали, но на платье больше не покушались.
Маленькая победа сподвигла на большие подвиги и постепенно благотворительность за мой счет в семействе была прекращена - а то ишь, повадились. Платья честно перешивались для кукол, в комбинезонах катались пупсы в коляске, а томатный сок получил звание стратегически важного продукта, неприкосновенного для всяких прожорливых гостей и родственников.
Победой я гордилась и даже улыбалась, когда меня ставили перед объективом, украшать улыбкой интерьеры, и на табуретку - поражать окружающих неимоверным талантом к декламации и пению.
Декламация, кстати, была моим коньком. Я получала садистское удовольствие, самозабвенно мучая слушателей «Генералом Топтыгиным» от начала и до конца, и «Евгением Онегиным». Последнего до конца я не знала, но лица гостей, ознакомившихся с бессмертным творением Некрасова, кислели на первой же фразе, они начинали бурно аплодировать и тянулись к кошелькам, желая вознаградить ребенка за старания.
Одно выступление обеспечивало рупь, а то и полтора моей личной, чистой прибыли. Весьма, кстати, не плохой заработок для ребенка. Учитывая, что гостей в наш дом черти носили часто - больно уж хлебосольные родители были. Как вспомню, так вздрогну - одна я в семье с рождения отличалась практической сметкой!
Правда, с возрастом я эту смекалку, кажись, подрастеряла. Как-то готовила сумку - отдать вещички младшего поколения. Все равно выросли, носить уже не будут, а другим, может быть, и пригодятся.
Младшее поколение сидело насупленное, с мрачной тоской наблюдало за разграблением ящиков. Когда в сумку перекочевало любимое барыньское платьице - полосатенькое, с короной и с надписью «Принцесса», девица моя не выдержала.
Ухватив братца за руку (он, бедолажка, успел только кепарик с машинкой спасти от злобной транжиры-матери, готовой весь гардеробчик нещасных деток раздать), она потянула его прочь, сообщив:
- Пойдем, мой Виталя, в длугой дом жить, тут нас не лубят!
И Виталя, наградив меня на прощание укоризненным взглядом, пошел. Смеялась я долго - Барину-Витале тогда было четыре, Барыньке - три, а какие собственники. Потом вспомнила себя. И свое возмущение тем, как мои вещи - мои любимые вещи - разбазаривались злыми взрослыми. Сумку разобрала, вещички вернула, пообещала больше так не делать. В качестве епитимьи мне было сказано купить шоколада. Мнооого.
А вечером были гости, и сладкая парочка от всей души им исполнила свой последний хит «Ты мой миленький хорошенький мой котик». Полученную прибыль делили под столом, обе стороны использовали принцип Попандопулы - это мине, это опять мине, и это снова мине. Дележка закончилась тумаками, громким ревом и требованием повысить гонорар.
Буля ахала, охала и изумлялась, в кого малышня такая практичная пошла. А я нашла эту свою фотографию - без фотошопа, без макияжа, без всякой пластики (пусть заткнутся завистники, которые утверждают, что губки у меня силиконовые), и главное - в том самом платье. Беленьком. С блямстюшечной ниточкой и кружавчиками-листиками.
PS. Песня про кота - бонусом!)
Click to viewPS.PS. Что помните из детства золотого?)
PS.PS.PS. И пластики, кстати, не было. Вот.