(no subject)
вот цитата из работы убежденного монархиста и патриота, датированная 1912-м годом:
"Пьяный развал, точно безумная эпидемия, захватил всех поголовно - и старых, и молодых, и даже детей…
Пропивается все: хлеб, заработок, одежда, домашняя утварь, хозяйственный инвентарь, сгоняются со двора домашний скот и лошади, и вырученные деньги несутся к кабацкой стойке. Если же и этого не хватает, воруют у соседа, у проезжего, у кого попало и что попало.
В своей пагубной страсти мужик дошел до того, что по остроумному и глубоко-верному определению публициста Меньшикова, он разучился есть. Водка и базарные баранки - желанное питье и еда. Народ забыл, как изготовляются незатейливые, но сытные кушанья, которые зауряд едали его деды. Домашняя обстановка современного мужика упрощена до степени, которою удовлетворился бы человек разве только пещерного периода. Стол, скамья, голая кровать, грязное тряпье, два-три горшка, чугун, чашка. Иногда не на всю семью хватает даже деревянных ложек. Везде грязь и вонь и легионы насекомых. Часто один рваный тулуп обслуживает всю семью, а по ночам заменяет одеяло или подушку хозяину дома.
Жизнь в деревнях стала положительно невыносимой. Всеобщее озлобление всех против каждого и каждого против всех дошло до крайней степени. Мужики жалуются, что они боятся друг друга, по вечерам избегают появляться на улицах родной деревни. Человек человеку зверем стал. По дорогам в ночное время нет ни прохода, ни проезда от своих же озорников, грабителей и убийц, даже собственная изба не всегда является безопасным убежищем от распущенных насильников. Хулиганствует, по преимуществу, молодежь, но в пьяном виде и пожилые мужики мало уступают своим сыновьям в озорстве.
Сквернословие - безудержное, бесстыдное и бессмысленное - вошло в обиходный разговор. И высшая похвала, и деловая беседа, и наихудшее порицание выражаются только скверными словами. Без преувеличения можно сказать, что мужик у себя за столом и щи-то не сумеет похвалить без сквернословия.
Падение нравов неслыханное, дальше спускаться уже некуда, дальше - анархия, гибель. Дети бьют и убивают своих родителей, тем же платят и отцы детям. Страшными венерическими болезнями поражены иногда сплошь целые деревни. Сыновья насилуют своих матерей, отцы растлевают малолетних дочерей, братья вступают в кровосмесительную связь с родными сестрами. Девственницы даже в нежном 14-16-летнем возрасте теперь большая редкость в деревне. Изнасилование женщин, по большей части изнасилования скопом, когда кучка негодяев мало того, что удовлетворяет свои скотские похоти, но еще всячески издевается и калечит несчастные жертвы, перестали уже быть редким явлением.
И что всего характернее - разврат почти не скрывается. Стыд - качество, резко отличающее человека от бессловесной твари, не только пропадает, но уже совсем исчез в народе.
Не говоря уже о взрослых, я сам видел толпу девочек в возрасте от 7 до 12 лет, которые для того, чтобы досадить совершенно незнакомой им барыне, провинившейся только тем, что проходила мимо них, демонстративно и неотступно в течение нескольких минут показывали свою наготу, делали всевозможные неприличные телодвижения и выкрикивали такие ругательства, какие впору только самому опустившемуся мужику. Это было вскоре после революции. Помню, тогда это явление страшно, до боли и тоски, поразило меня, но я старался объяснить его тогдашним всеобщим возбуждением и озлоблением. Конечно, такое объяснение не могло удовлетворить меня. Впоследствии же, к несчастью, мне не раз приходилось убеждаться, что деревенские дети растут в зараженной атмосфере полной потери стыда, совести и представления об элементарных приличиях, которые еще не так давно крепко держались в мужицкой семье.
По всем признакам, как будто близятся те последние времена, о которых злой дух так говорил св. Андрею: "В те времена человеки будут злее меня, и малые дети превзойдут стариков лукавством. Тогда я не буду учить человеков ничему. Они сами будут исполнять волю мою".
Народ, под действием водки и просочившихся к нему еврейско-социалистических теорий впал в грубое отрицание веры отцов и отвернулся от церкви.
Священослужителей, походя, обругивают и поносят в глаза и за глаза, случается, что их оскорбляют действием. Пьяные мужики не стесняются в стенах храма изрыгать скверные слова. Деревенские священники свидетельствуют, что такие прискорбные явления вовсе нередки. Установленный объезд, с молитвой, своей православной паствы во многих местах для священослужителей стал сущей нравственной пыткой. Так потерял всякую меру в грубости и озорстве народ.
В одном селе, соседнем моей усадьбе, года три назад компания парней встретила крестный ход, имея закуренные цигарки в зубах, с гармониками, с пляской, руганью и с оранием мерзких песен. На увещевание священника прекратить кощунство, озорники скверно изругали его и пригрозили "намять ему бока", если не замолчит. Кощунники не понесли никакой кары, даже почему-то не было произведено никакого полицейского расследования.
Один седой, старый священник в нашем городке как-то жаловался мне, что его ни с того, ни с сего, встретив на улице, ругали самими скверными словами трое неизвестных парней. Ругань продолжалась долго, упорно, так что старик, выведенный из терпения, стал искать городового, но ругатели исчезли.
На днях я видел священника нашего прихода, который в этот день с дьяконом в полном облачении сопровождал покойника на кладбище. Встречный мужик, слегка пьяный, так безобразно, скверно орал и ругался, что этот снисходительный человек, много претерпевший грубостей и оскорблений от православных и прощавший им, тут не выдержал и об этом происшествии вынужден был довести до сведения полиции.
И таких возмущающих душу фактов можно привести тысячи. Никогда ничего похожего не было еще не в столь отдаленное время. Да никто из мужиков и помыслить-то не смел обругать священника. Должен оговориться, что такое, недопустимое в благоустроенном государстве, отношение к святыни и к священослужителям проявляется только в губерниях целиком великорусских. Ничего похожего нет в Малороссии, а о Белоруссии и говорить нечего. Там народ и теперь благоговеет перед святыней и отношение к служителям алтаря Господня в высшей степени почтительное.
Да что спрашивать с темного, распущенного народа?
Мы сами подаем ему в том пример. У нас православного священника обзывали в печати "грязной свиньей" и др. не менее "лестными" эпитетами, епископа "балаганным петрушкой". И все это делается невозбранно. Никому из нас и в голову не приходит вступиться за честь священного сана.
Между тем я ни разу не замечал, чтобы в той же печати неуважительно отзывались о католическом ксендзе, протестантском пасторе, магометанском мулле или иудейском раввине.
Всякому иноверному сану у нас полагается честь и уважение, отказано в них только православным священослужителям.
Что это? В каком государстве мы живем?
Кто же нас станет уважать, если мы позволяем всевозможным борзописцам безнаказанно издеваться и поносить то, что для всех нас должно быть священным и неприкосновенным?!
Куда же дальше идти?!
В деревенские праздники, которых всякая, даже нищая, великорусская деревня справляет пять-шесть раз в год, и тогда в каждый такой праздник пьют по три-четыре дня подряд, на улицах деревни творится что-то невообразимое. Точно не православные люди, а бесы и ведьмы собрались на мерзостный шабаш. В эти дни с утра начинается пьянство, орание неприличных по содержанию частушек, гудение бубнов, брань, сквернословие, напаивание для потехи маленьких детей… Нет таких интимнейших отправлений, которые не выполнялись бы открыто, на глазах у всех. И никого это безобразие не коробит, никто не только не заявляет протеста, но, наоборот, все глазеют, хохочут и в непристойностях стараются перещеголять друг друга.
В такие дни посторонним, особенно из "господ", небезопасно появляться на улицах празднующей деревни.
Кровопролитными драками с сокрушением ребер и черепов, почти с неизбежным, как закон, забиванием одного - двух насмерть, сопровождается такой разгул. Домохозяин, у которого один тулуп на всю, иногда многочисленную, семью, считает порухой своей чести, если не истратить на пропой в один праздник 20 - 25-ти рублей.
По меньшей мере 99 % убийств происходит в пьяных драках и, главным образом, в праздники.
Министерство финансов так озабочено сбытом своего убийственного товара, что ограничивает до минимума дни, в которые не производится торговля питиями. Из года в год в наших местах я наблюдаю одно и то же явление: в Великую пятницу Страстной недели кабаки закрыты, и нигде - ни на дорогах, ни на улицах ближних деревень и городка - не видно ни одного пьяного, не слышно ни буйных окриков, ни смрадного сквернословия. Везде тихо, смирно и чинно. Но в Великую субботу все кабаки открыты. И, Боже мой, что творится в этот чтимый христианским миром день! Нигде нет ни прохода, ни проезда от бесчинствующих пьяных, от мерзостной ругани. Даже к Светлой заутрени являются в храм пьяные, а молодежь обоего пола открыто обделывают свои прелиминарные амурные дела не только в ограде, но даже иногда и в самой церкви. Стоишь во время торжественного богослужения в храме, а в сердце возмущение и злоба. Ведь ушей не заткнешь, глаз не закроешь. Какая уж тут молитва? Какой светлый праздник? Точно кто-нибудь взял да и наплевал в самую душу…
Теперь по воскресным дням все казенки закрыты, зато частные трактиры, кабаки и лавчонки торгуют беспрепятственно. Не все ли равно где напиться мужику: у порога ли казенной лавки или в частном кабаке? Да ведь частный-то кабак торгует казенной водкой.
Кому же можно таким способом действий отвести глаза?"
Любопытно, каким же образом 70 лет террора, коллективизации и коммунистической пропаганды могли сотворить Российскую Федерацию Путина и Мединского - светлый оплот консерватизма и традиции, удерживающий мир от впадения в монополярную воронку
"Пьяный развал, точно безумная эпидемия, захватил всех поголовно - и старых, и молодых, и даже детей…
Пропивается все: хлеб, заработок, одежда, домашняя утварь, хозяйственный инвентарь, сгоняются со двора домашний скот и лошади, и вырученные деньги несутся к кабацкой стойке. Если же и этого не хватает, воруют у соседа, у проезжего, у кого попало и что попало.
В своей пагубной страсти мужик дошел до того, что по остроумному и глубоко-верному определению публициста Меньшикова, он разучился есть. Водка и базарные баранки - желанное питье и еда. Народ забыл, как изготовляются незатейливые, но сытные кушанья, которые зауряд едали его деды. Домашняя обстановка современного мужика упрощена до степени, которою удовлетворился бы человек разве только пещерного периода. Стол, скамья, голая кровать, грязное тряпье, два-три горшка, чугун, чашка. Иногда не на всю семью хватает даже деревянных ложек. Везде грязь и вонь и легионы насекомых. Часто один рваный тулуп обслуживает всю семью, а по ночам заменяет одеяло или подушку хозяину дома.
Жизнь в деревнях стала положительно невыносимой. Всеобщее озлобление всех против каждого и каждого против всех дошло до крайней степени. Мужики жалуются, что они боятся друг друга, по вечерам избегают появляться на улицах родной деревни. Человек человеку зверем стал. По дорогам в ночное время нет ни прохода, ни проезда от своих же озорников, грабителей и убийц, даже собственная изба не всегда является безопасным убежищем от распущенных насильников. Хулиганствует, по преимуществу, молодежь, но в пьяном виде и пожилые мужики мало уступают своим сыновьям в озорстве.
Сквернословие - безудержное, бесстыдное и бессмысленное - вошло в обиходный разговор. И высшая похвала, и деловая беседа, и наихудшее порицание выражаются только скверными словами. Без преувеличения можно сказать, что мужик у себя за столом и щи-то не сумеет похвалить без сквернословия.
Падение нравов неслыханное, дальше спускаться уже некуда, дальше - анархия, гибель. Дети бьют и убивают своих родителей, тем же платят и отцы детям. Страшными венерическими болезнями поражены иногда сплошь целые деревни. Сыновья насилуют своих матерей, отцы растлевают малолетних дочерей, братья вступают в кровосмесительную связь с родными сестрами. Девственницы даже в нежном 14-16-летнем возрасте теперь большая редкость в деревне. Изнасилование женщин, по большей части изнасилования скопом, когда кучка негодяев мало того, что удовлетворяет свои скотские похоти, но еще всячески издевается и калечит несчастные жертвы, перестали уже быть редким явлением.
И что всего характернее - разврат почти не скрывается. Стыд - качество, резко отличающее человека от бессловесной твари, не только пропадает, но уже совсем исчез в народе.
Не говоря уже о взрослых, я сам видел толпу девочек в возрасте от 7 до 12 лет, которые для того, чтобы досадить совершенно незнакомой им барыне, провинившейся только тем, что проходила мимо них, демонстративно и неотступно в течение нескольких минут показывали свою наготу, делали всевозможные неприличные телодвижения и выкрикивали такие ругательства, какие впору только самому опустившемуся мужику. Это было вскоре после революции. Помню, тогда это явление страшно, до боли и тоски, поразило меня, но я старался объяснить его тогдашним всеобщим возбуждением и озлоблением. Конечно, такое объяснение не могло удовлетворить меня. Впоследствии же, к несчастью, мне не раз приходилось убеждаться, что деревенские дети растут в зараженной атмосфере полной потери стыда, совести и представления об элементарных приличиях, которые еще не так давно крепко держались в мужицкой семье.
По всем признакам, как будто близятся те последние времена, о которых злой дух так говорил св. Андрею: "В те времена человеки будут злее меня, и малые дети превзойдут стариков лукавством. Тогда я не буду учить человеков ничему. Они сами будут исполнять волю мою".
Народ, под действием водки и просочившихся к нему еврейско-социалистических теорий впал в грубое отрицание веры отцов и отвернулся от церкви.
Священослужителей, походя, обругивают и поносят в глаза и за глаза, случается, что их оскорбляют действием. Пьяные мужики не стесняются в стенах храма изрыгать скверные слова. Деревенские священники свидетельствуют, что такие прискорбные явления вовсе нередки. Установленный объезд, с молитвой, своей православной паствы во многих местах для священослужителей стал сущей нравственной пыткой. Так потерял всякую меру в грубости и озорстве народ.
В одном селе, соседнем моей усадьбе, года три назад компания парней встретила крестный ход, имея закуренные цигарки в зубах, с гармониками, с пляской, руганью и с оранием мерзких песен. На увещевание священника прекратить кощунство, озорники скверно изругали его и пригрозили "намять ему бока", если не замолчит. Кощунники не понесли никакой кары, даже почему-то не было произведено никакого полицейского расследования.
Один седой, старый священник в нашем городке как-то жаловался мне, что его ни с того, ни с сего, встретив на улице, ругали самими скверными словами трое неизвестных парней. Ругань продолжалась долго, упорно, так что старик, выведенный из терпения, стал искать городового, но ругатели исчезли.
На днях я видел священника нашего прихода, который в этот день с дьяконом в полном облачении сопровождал покойника на кладбище. Встречный мужик, слегка пьяный, так безобразно, скверно орал и ругался, что этот снисходительный человек, много претерпевший грубостей и оскорблений от православных и прощавший им, тут не выдержал и об этом происшествии вынужден был довести до сведения полиции.
И таких возмущающих душу фактов можно привести тысячи. Никогда ничего похожего не было еще не в столь отдаленное время. Да никто из мужиков и помыслить-то не смел обругать священника. Должен оговориться, что такое, недопустимое в благоустроенном государстве, отношение к святыни и к священослужителям проявляется только в губерниях целиком великорусских. Ничего похожего нет в Малороссии, а о Белоруссии и говорить нечего. Там народ и теперь благоговеет перед святыней и отношение к служителям алтаря Господня в высшей степени почтительное.
Да что спрашивать с темного, распущенного народа?
Мы сами подаем ему в том пример. У нас православного священника обзывали в печати "грязной свиньей" и др. не менее "лестными" эпитетами, епископа "балаганным петрушкой". И все это делается невозбранно. Никому из нас и в голову не приходит вступиться за честь священного сана.
Между тем я ни разу не замечал, чтобы в той же печати неуважительно отзывались о католическом ксендзе, протестантском пасторе, магометанском мулле или иудейском раввине.
Всякому иноверному сану у нас полагается честь и уважение, отказано в них только православным священослужителям.
Что это? В каком государстве мы живем?
Кто же нас станет уважать, если мы позволяем всевозможным борзописцам безнаказанно издеваться и поносить то, что для всех нас должно быть священным и неприкосновенным?!
Куда же дальше идти?!
В деревенские праздники, которых всякая, даже нищая, великорусская деревня справляет пять-шесть раз в год, и тогда в каждый такой праздник пьют по три-четыре дня подряд, на улицах деревни творится что-то невообразимое. Точно не православные люди, а бесы и ведьмы собрались на мерзостный шабаш. В эти дни с утра начинается пьянство, орание неприличных по содержанию частушек, гудение бубнов, брань, сквернословие, напаивание для потехи маленьких детей… Нет таких интимнейших отправлений, которые не выполнялись бы открыто, на глазах у всех. И никого это безобразие не коробит, никто не только не заявляет протеста, но, наоборот, все глазеют, хохочут и в непристойностях стараются перещеголять друг друга.
В такие дни посторонним, особенно из "господ", небезопасно появляться на улицах празднующей деревни.
Кровопролитными драками с сокрушением ребер и черепов, почти с неизбежным, как закон, забиванием одного - двух насмерть, сопровождается такой разгул. Домохозяин, у которого один тулуп на всю, иногда многочисленную, семью, считает порухой своей чести, если не истратить на пропой в один праздник 20 - 25-ти рублей.
По меньшей мере 99 % убийств происходит в пьяных драках и, главным образом, в праздники.
Министерство финансов так озабочено сбытом своего убийственного товара, что ограничивает до минимума дни, в которые не производится торговля питиями. Из года в год в наших местах я наблюдаю одно и то же явление: в Великую пятницу Страстной недели кабаки закрыты, и нигде - ни на дорогах, ни на улицах ближних деревень и городка - не видно ни одного пьяного, не слышно ни буйных окриков, ни смрадного сквернословия. Везде тихо, смирно и чинно. Но в Великую субботу все кабаки открыты. И, Боже мой, что творится в этот чтимый христианским миром день! Нигде нет ни прохода, ни проезда от бесчинствующих пьяных, от мерзостной ругани. Даже к Светлой заутрени являются в храм пьяные, а молодежь обоего пола открыто обделывают свои прелиминарные амурные дела не только в ограде, но даже иногда и в самой церкви. Стоишь во время торжественного богослужения в храме, а в сердце возмущение и злоба. Ведь ушей не заткнешь, глаз не закроешь. Какая уж тут молитва? Какой светлый праздник? Точно кто-нибудь взял да и наплевал в самую душу…
Теперь по воскресным дням все казенки закрыты, зато частные трактиры, кабаки и лавчонки торгуют беспрепятственно. Не все ли равно где напиться мужику: у порога ли казенной лавки или в частном кабаке? Да ведь частный-то кабак торгует казенной водкой.
Кому же можно таким способом действий отвести глаза?"
Любопытно, каким же образом 70 лет террора, коллективизации и коммунистической пропаганды могли сотворить Российскую Федерацию Путина и Мединского - светлый оплот консерватизма и традиции, удерживающий мир от впадения в монополярную воронку