беспредел
это слово, получившее такое распространение в настоящее время, лет 30 тому назад еще было принадлежностью сугубо профессионального жаргона. Хотя Ключевский, выводивший особенности русской истории из географических обстоятельств - отсутствие естественных границ - фактически описал условия формирования классических "беспредельщиков" - "до Петра - одна панихида, а после него - сплошное уголовное дело".
Ему вторит Волошин:
Волчьи морды, машкеры и рожи,
Спертый дух и одичалый мозг,
Сыск и кухня Тайных Канцелярий,
Пьяный гик осатанелых тварей,
Жгучий свист шпицрутенов и розг,
Дикий сон военных поселений,
Фаланстер, парадов и равнений
или Георгий Иванов:
Россия тридцать лет живёт в тюрьме.
На Соловках или на Колыме.
И лишь на Колыме и Соловках
Россия та, что будет жить в веках.
Все остальное - планетарный ад:
Проклятый Кремль, злощастный Сталинград.
Они достойны только одного -
Огня, испепелящего его.
Хотя, в сущности, все эти талантливые стихи лишь попытка очеловечивания ужаса - на низовом уровне такой работой занимается т.н. "русский шансон" - тщетное усилие поговорить с карательной машиной, которая не имеет лица. "Полковники Куприяновы" (из письма Толоконниковой) такие же детали этой машины, как всевозможные "входящие-исходящие", печати и штемпели, приводящие в действие механизм "шелеста справок, анкет, паспортов,
В громыхании митингов, съездов, авралов и слетов".
И еще неизвестно на ком эта машина глубже наколет список мнимых и подлинных прегрешений.
Я, кстати, очень сомневаюсь в 16-ти часовом рабочем дне в ИТК, где сидит Толоконникова.
Наверняка, все там у них проведено в соответствии со всевозможными КЗОТАМИ и ГОСТАМИ, а переработки проходят, как хозработы, занятия в секциях и пр.
И для меня самым страшным образом пыточного унижения является не мордобой, а виденный мной человек, спящий на полу у своей шконки, заправленной "по линеечке" - с математически выверенным треугольником простыни, закрывающей часть одеяла, и пирамидкой подушки в изголовье. У него самого - какого-то бухгалтера по воле - не получалось правильно "построить" кровать. Все время платить умельцам сигаретами или чаем - выходило накладно. Так что по возможности он обходился полом. И, как собачка, боялся, что его накажут.
Ему вторит Волошин:
Волчьи морды, машкеры и рожи,
Спертый дух и одичалый мозг,
Сыск и кухня Тайных Канцелярий,
Пьяный гик осатанелых тварей,
Жгучий свист шпицрутенов и розг,
Дикий сон военных поселений,
Фаланстер, парадов и равнений
или Георгий Иванов:
Россия тридцать лет живёт в тюрьме.
На Соловках или на Колыме.
И лишь на Колыме и Соловках
Россия та, что будет жить в веках.
Все остальное - планетарный ад:
Проклятый Кремль, злощастный Сталинград.
Они достойны только одного -
Огня, испепелящего его.
Хотя, в сущности, все эти талантливые стихи лишь попытка очеловечивания ужаса - на низовом уровне такой работой занимается т.н. "русский шансон" - тщетное усилие поговорить с карательной машиной, которая не имеет лица. "Полковники Куприяновы" (из письма Толоконниковой) такие же детали этой машины, как всевозможные "входящие-исходящие", печати и штемпели, приводящие в действие механизм "шелеста справок, анкет, паспортов,
В громыхании митингов, съездов, авралов и слетов".
И еще неизвестно на ком эта машина глубже наколет список мнимых и подлинных прегрешений.
Я, кстати, очень сомневаюсь в 16-ти часовом рабочем дне в ИТК, где сидит Толоконникова.
Наверняка, все там у них проведено в соответствии со всевозможными КЗОТАМИ и ГОСТАМИ, а переработки проходят, как хозработы, занятия в секциях и пр.
И для меня самым страшным образом пыточного унижения является не мордобой, а виденный мной человек, спящий на полу у своей шконки, заправленной "по линеечке" - с математически выверенным треугольником простыни, закрывающей часть одеяла, и пирамидкой подушки в изголовье. У него самого - какого-то бухгалтера по воле - не получалось правильно "построить" кровать. Все время платить умельцам сигаретами или чаем - выходило накладно. Так что по возможности он обходился полом. И, как собачка, боялся, что его накажут.