- Я служу Миктлантекутли, богу мертвых, - я выпрямился в полный рост. При упоминании Миктлантекутли, Того, в чьей стране ничего не растет, богиня отпрянула. Я поспешил воспользоваться внезапным преимуществом. - Есть правила и ритуалы. - Они принесли мне порченую жертву, - зарычала Шилонен, как готовый к прыжку ягуар. - Они обманули меня, лишили причитающихся мне подношений. И ты осмеливаешься просить за них? - Не забывай о прощении. И о неведении. - Неведение не значит невиновность. Я не позволю обманывать себя, ни преднамеренно, ни случайно. Откинутой головой она касалась неба, ее ступни вросли в землю дворика. Мне она казалась непостижимой: дикая, яростная, жестокая. Она могла бы сокрушить меня одной силой мысли, не принадлежи я богу, над которым у нее не было власти. С тех пор, как я покинул кальмекак, где нас учили гимнам в честь все богов и богинь, прошло много времени. Я порылся в памяти и наконец произнес: - Листья кукурузы с полей богов, о Изумрудная Госпожа, и свежие початки маиса, зеленые и нежные, я поднесу тебе. Белым мелом, новым пером я помажу Тебя. Сердца двух оленей, кровь орлов… Шилонен сидела на корточках в середине двора, не сводя с меня глаз, и выражение на ее лице было почти мечтательным. Я продолжил: - Дай мне наполнить Твои руки зубами змей, бутонами белых цветов и бирюзой из темных глубин, о богиня кактуса, наша Мать, наша Защитница. Теперь она улыбалась мне довольной улыбкой ребенка. Я не дал себя обмануть. Ритуалы и песнопения создавались не без причины. Их творцы знали, что нравится богам, чем можно умиротворить их. Оскорбление, которое Тлалли и Йольцин нанесли Шилонен, было слишком велико, и все же она пробудила семена и дала кукурузе прорасти. Богиня имела право на воздаяние. - Согласишься ли ты на договор, госпожа? - спросил я, опускаясь перед ней на колени. Ее улыбка стала шире; я не видел ее лица, но чувствовал веселое удивление, разлитое в воздухе. - А ты упрям, жрец. И довольно миловидный. Ей, которую звали Чикомекоатль и Шилонен, мы отдавали сердца красивых девушек и юношей, чтобы те вечно прислуживали ей на небесах. - Такова твоя цена? - спросил я. Она улыбнулась: - Звучит соблазнительно, жрец. Но недостаточно. - Чего еще ты хочешь? - спросил я. - У меня нет ничего, кроме меня самого. - Я знаю. Она встала и протянула ко мне огромную руку. Чем ближе была ее ладонь, тем меньше она становилась, пока наконец не сравнялась в размере с двумя моими. Богиня взяла меня за подбородок и заставила поднять голову, чтобы посмотреть ей в лицо. Прикосновение было теплым, слегка влажным, как земля после дождей. В ее глазах таились глубины ночи. Я цеплялся за воспоминания об Учимитль, обо всем, что она для меня значила и до сих пор значит. Слишком долго я сдерживался, слишком долго не замечал своих чувств к ней. Теперь пришло время для настоящего жертвоприношения. - Такова твоя цена? - снова спросил я, едва разжимая окаменевшие губы. Улыбка Шилонен стала оскалом ягуара, попробовавшего человеческого мяса. - Какой красавец, - прошептала она. В ее глазах я видел свое отражение - таким, каким я был в молодости, высоким, красивым и гордым, а затем - таким, как сейчас, постаревшим, с седыми волосами, склонившимся перед ней в смиренной позе. - Да, - сказала она. - Такая цена меня устраивает. Кожа у меня начала гореть, как будто отслаиваясь, волнующее ощущение становилось все сильнее и сильнее, и тогда я понял, что породило его - прикосновения рук, которые скользили по спине, груди, затылку, и губ, ласкавших кончики пальцев и мочки ушей, пока наконец все мое тело не охватило отчаянное желание. Довольно приятное чувство, хотя какая-то часть меня восставала против него, зная, что так не должно быть, что я только что продал себя.
При упоминании Миктлантекутли, Того, в чьей стране ничего не растет, богиня отпрянула. Я поспешил воспользоваться внезапным преимуществом.
- Есть правила и ритуалы.
- Они принесли мне порченую жертву, - зарычала Шилонен, как готовый к прыжку ягуар. - Они обманули меня, лишили причитающихся мне подношений. И ты осмеливаешься просить за них?
- Не забывай о прощении. И о неведении.
- Неведение не значит невиновность. Я не позволю обманывать себя, ни преднамеренно, ни случайно.
Откинутой головой она касалась неба, ее ступни вросли в землю дворика. Мне она казалась непостижимой: дикая, яростная, жестокая. Она могла бы сокрушить меня одной силой мысли, не принадлежи я богу, над которым у нее не было власти.
С тех пор, как я покинул кальмекак, где нас учили гимнам в честь все богов и богинь, прошло много времени. Я порылся в памяти и наконец произнес:
- Листья кукурузы с полей богов, о Изумрудная Госпожа, и свежие початки маиса, зеленые и нежные, я поднесу тебе. Белым мелом, новым пером я помажу Тебя. Сердца двух оленей, кровь орлов…
Шилонен сидела на корточках в середине двора, не сводя с меня глаз, и выражение на ее лице было почти мечтательным. Я продолжил:
- Дай мне наполнить Твои руки зубами змей, бутонами белых цветов и бирюзой из темных глубин, о богиня кактуса, наша Мать, наша Защитница.
Теперь она улыбалась мне довольной улыбкой ребенка. Я не дал себя обмануть. Ритуалы и песнопения создавались не без причины. Их творцы знали, что нравится богам, чем можно умиротворить их. Оскорбление, которое Тлалли и Йольцин нанесли Шилонен, было слишком велико, и все же она пробудила семена и дала кукурузе прорасти. Богиня имела право на воздаяние.
- Согласишься ли ты на договор, госпожа? - спросил я, опускаясь перед ней на колени.
Ее улыбка стала шире; я не видел ее лица, но чувствовал веселое удивление, разлитое в воздухе.
- А ты упрям, жрец. И довольно миловидный.
Ей, которую звали Чикомекоатль и Шилонен, мы отдавали сердца красивых девушек и юношей, чтобы те вечно прислуживали ей на небесах.
- Такова твоя цена? - спросил я.
Она улыбнулась:
- Звучит соблазнительно, жрец. Но недостаточно.
- Чего еще ты хочешь? - спросил я. - У меня нет ничего, кроме меня самого.
- Я знаю.
Она встала и протянула ко мне огромную руку. Чем ближе была ее ладонь, тем меньше она становилась, пока наконец не сравнялась в размере с двумя моими. Богиня взяла меня за подбородок и заставила поднять голову, чтобы посмотреть ей в лицо. Прикосновение было теплым, слегка влажным, как земля после дождей. В ее глазах таились глубины ночи.
Я цеплялся за воспоминания об Учимитль, обо всем, что она для меня значила и до сих пор значит. Слишком долго я сдерживался, слишком долго не замечал своих чувств к ней. Теперь пришло время для настоящего жертвоприношения.
- Такова твоя цена? - снова спросил я, едва разжимая окаменевшие губы.
Улыбка Шилонен стала оскалом ягуара, попробовавшего человеческого мяса.
- Какой красавец, - прошептала она.
В ее глазах я видел свое отражение - таким, каким я был в молодости, высоким, красивым и гордым, а затем - таким, как сейчас, постаревшим, с седыми волосами, склонившимся перед ней в смиренной позе.
- Да, - сказала она. - Такая цена меня устраивает.
Кожа у меня начала гореть, как будто отслаиваясь, волнующее ощущение становилось все сильнее и сильнее, и тогда я понял, что породило его - прикосновения рук, которые скользили по спине, груди, затылку, и губ, ласкавших кончики пальцев и мочки ушей, пока наконец все мое тело не охватило отчаянное желание. Довольно приятное чувство, хотя какая-то часть меня восставала против него, зная, что так не должно быть, что я только что продал себя.
Reply
Leave a comment