НЕФОРМАТ (продолжение)
Андрона знал весь барнаульский андеграунд. «Барнаульский андеграунд» звучит так же нелепо, как звучало бы словосочетание «богемные колхозники». Но раз существует алтайский мейнстрим в лицах Шукшина, Евдокимова и Бумбараша Золотухина, то вполне резонно было бы предположить и наличие андеграунда, как источника этой прославившейся накипи. И если мы не знаем уже ушедших в вечное инкогнито, то суть не меняется. У каждого полустанка живёт свой сумасшедший - хранитель духа этих мест. У больших полустанков количество таких хранителей растёт пропорционально силе разрушения, самозарождающейся в автомобильных пробках. Чем шире индустрия, тем больше сумасшедших. А все сумасшедшие знают друг друга, если и не по физиономии, то по из ряда вон выходящим следам их жизнедеятельности. Группа «Дядя Го», например, или вот эта лысая помоечная Афродита, возникшая из канализационной пены - они знали о существовании человека по имени Андрон. Филину он был тоже известен. В Москве у Андрона жила бабушка - интеллигентная спартаковская фанатка, а в Барнауле проживала его мать. Сам же он мотался меж двух городов, не замечая между ними особенной разницы. В конце концов, Москва - это не более, чем два десятка Барнаулов, объединённых большим количеством светофоров и воспалённым чувством вселенской значимости, как это обычно случается у самоутверждающейся периферии. В общем, в алтайской столице тоже чувствовалась антижизнь. А Андрон являлся не самой никчёмной её молекулой. Как и у всякого приличного человека, легализованное бытиё вызывало у него непрерывные приступы отвращения. Своё оружие борьбы с навязчивой действительностью - мрак-рок-группу, состоящую исключительно из него одного и только - он называл «Полные тюбики». Вершиной творчества этого безумного проекта был абсолютный хит «Я тебя полюбил». Текст этого ушераздирающего шедевра можно, конечно привести полностью. Но, как в небезызвестной главе, целомудренно пропущенной Венечкой Ерофеевым, - так и в этой песне, кроме строчки «Я тебя полюбил», больше не встречается ни одного приличного слова. И даже двоеточия, и уж тем более запятые этого уникального памятника алтайской панк-словесности матерятся беспощадно. Нецензурная музыка. Живой материал. И как всякое бессмертное творение черпает свою суть из натуральных событий, так и эта композиция основана на реальном происшествии. История такова. Несовместимый со всем тем, что благополучные граждане подразумевают под термином «нормальная жизнь», Андрон имел несчастье мимолётно влюбиться. Мимолётно - не значит легкомысленно. Как истинно обнажённый и низверженный романтик, он требовал от своей пассии безоговорочного отречения от мрачной космогонии певицы Валентины Толкуновой и её эпигонов. Особенно же был отвратителен ему экстракт малодушия, источаемый гундосыми песнопениями Юрия Лозы. Его выворачивало от одной только мысли о том, что эти песнопения витают где-то в эфире, смешиваются с молекулами кислорода, и он вынужден вдыхать эту отраву и даже становиться её носителем. Поэтому, исключительно в целях личной гигиены, он время от времени окуривал свой организм, используя в качестве антисептика растение Cannabis Sativa местного урожая. Пассия прикидывалась единомышленницей. По вечерам, после учёбы (она хотела кем-то стать!), они запирались в его однокомнатной квартире, заколачивали папиросы и слушали на старом кассетнике «Весна» некачественные записи «Sex pistols», если конечно, слово «качество» вообще применимо к данному коллективу. Звучание хриплых отечественных динамиков придавало британским исполнителям те самые неповторимо грязные оттенки, с которых, собственно говоря, и началась вторая волна русского анархического ренессанса. Подлая возлюбленная усиленно имитировала контркультурный оргазм. Но идиллия продолжалась недолго. Андрон заподозрил девушку в половой измене. Будучи человеком эмоционально активным, Андрон решил либо подтвердить, либо опровергнуть свои подозрения. Достаточно быстро, методом наружного наблюдения, он вычислил квартиру, в которой совершалось предполагаемое физиологическое предательство. И вот однажды, мрачным барнаульским вечером, когда над вершинами древних отрогов появились мерцающие космические тела, когда надрывные сумерки и отягощённая душа слились во взрывоопасную амальгаму, ревнивец вышиб дверь… Финальную часть этого драматического бреда лучше всего воспроизвести прямой речью главного действующего лица.
- Ты прикинь, чувак! Я вышибаю дверь, замок вылетает с мясом, даже шуз лопнул! Влетаю в эту мажорскую халабуду! Думаю: ну порву сейчас всех на хер! А они… Прикинь, чувак! Они сидят, бля, на кушетке… и слушают Лозу! Винишко у них там, с пузыриками. Эта дура, оказывается, втихаря от меня линяла, чтобы с этим муфлоном Лозу слушать! Разве такое можно простить… чувак…
Действительно, можно ли простить такое! Это была трагедия. Андрон переживал её мучительно и в процессе этих нечеловеческих переживаний сочинил свою самую лучшую песню «Я тебя полюбил» - остальное матом. Впрочем, никаких других песен у него и не было. Лишь различные версии этой. И всё же не сочинительством матерных плачей, а совершенно иной гранью своего таланта был славен непризнанный гений Андрон.
Наверное, он был поклонником группы «Kiss». В детстве многие заблуждались в этом отношении… Но главное, он был виртуозным портным. Портным от Господа Бога! Нет. Не портным - это вульгарно. Андрон был самым настоящим художником швейной машинки. Как всякий дар подтверждается способностью к импровизации, к неожиданному расширению контекста, к спонтанному генезису мысли, так и швейное искусство Андрона имело сверхчеловеческое начало. Образы швейных конструкций возникали в нём так же, как вырисовывается во внутреннем взоре живописца неоформленное слияние оттенков, которые с каждой новой мыслью формируют законченный образ будущего полотна. Как поэт, ухватившийся за случайное созвучие и расплетающий из спутанного клубка впечатлений вдохновенный лейтмотив зарождающегося стихотворения, - так и Андрон мог увидеть в куче поношенных женских сапог, сваленных возле мусорного бака, начинающийся образ какой-нибудь кожаной куртки на скошенном зиппере или фантастически скроенного плаща, где каждый мельчайший стежок отображал мировоззрение автора с такой скрупулёзностью, что невольно вспоминается маэстро Рахманинов со своим знаменитым: «Точка сползла…»
И как всякий блуждающий гений, создатель «Полных тюбиков» стеснялся своей одарённости. Швейное искусство казалось ему занятием недостойным мужчины. Что-то суетное и незначительное мерещилось ему в этих стежках и выкройках. Так порой великие поэты презирают свой дар и мучаются, будучи не в силах ни скрыть его, ни избавиться от этого наказания. Андрон боролся с собой. Но являясь по творческой природе своей созидателем, а не крушителем, распространял плоды своего мастерства в тайне. Но кто бы смог подсчитать или как-то иначе измерить, в скольких людях пошитая им одежда выявила и подчеркнула то, чего они никогда бы о себе не узнали, не случись в их жизни встречи с художником ткани и педального «Зингера». Андрон был Мастером. Хотя и не ведал о том. Разумеется, боль духовного предательства уснула в нём, и он всё-таки встретил свою Маргариту. В барнаульской реинкарнации она звалась Оксаной. У неё были длиннющие ноги и полные губы. Жаль, что она не имеет отношения к нашему повествованию. А если бы имела, кто знает, как сложился бы дальнейший текст. Но всё движется согласно своим собственным законам и всякое случается в пути… Итак, тепловоз сбрасывал ход, приближаясь к столице Золотых гор, ведь именно так переводится с тюркского слово «Алтай».
Чем занимались в полупустом плацкартном вагоне Филин и Шинед О'Коннор? Пили чай и разговаривали. Всю дорогу. Весь вечер и половину ночи, пока не лязгнули сцепления состава. Пока не наступила морозная тишина станции назначения.
Чёрт знает, сколько ей было лет…
Может быть - девятнадцать. В световом крошеве, сыпящемся из фонарных плошек привокзальной площади, трудно было утверждать что-либо наверняка. Асфальтовый снег, многоэтажные бараки, слепые витрины, смазанные лица, приглушённые фары одинокого такси, пропадающие в рукавах переулков пассажиры, пещерное небо с глазастыми звёздами - всё сливалось в какой-то очень скучной утопии. В утопии, утопленной тысячелетней неподвижностью, будто глубокие фундаменты домов и каменные корневища гигантских кедров привязались к человеческим ногам и всё держат и держат, не давая возможности вздохнуть. К тридцати пяти годам у всех граждан страны - одинаковые лица. И лишь по некоторым деталям одежды ещё можно отличить самцов от самок. Унисекс по-русски: бесформенные бабы с рондолевыми фиксами и инфантильные мужички с кастрированным чувством ответственности. Конечно, семьдесят три года эти бескрайние земли не ведали ни мужчин, ни женщин, экспериментируя над выводом уникальной породы идеального строителя коммунизма. Что получилось, то получилось. Какое там разделение полов… Слова «секс» и «бог» считались непристойными. Но вот вопрос! Если в Советском Союзе не было секса, то откуда же взялось такое количество сексотов? Или это побочный продукт пропаганды общечеловеческих ценностей, изуродованных гегемонией целеустремлённого невежества… В каждом советском фонаре мерцали искры кремлёвских звёзд, нанизанных на вольфрамовую нить Лампочки Ильича. При таком освещении возраст неразличим. О несчастная Греция Сократа, погрязшая в сверхсложных теоремах человеческой дифференциации! Всё гораздо проще. Люди делятся на трудоспособных и нетрудоспособных. Одеколон бывает только одной марки. Физическая красота - атавизм.
Короче, она была в трудоспособном возрасте. Пока ещё - угловатое дитя своего города, но уже посмевшая остричься налысо, что делало определённую честь барнаульской атмосфере общественного мнения. На неё ещё оглядывались, вытаращив очи, но уже не бросались к телефонным будкам набирать магический код «02», дабы немедленно очистить местность от образовавшийся скверны. Правда, в марте, ночью, на ветру, пронизывающем площадь, она благоразумно прикрылась капюшоном. Так что таксист ничего не заметил. Даже тогда, когда она оказалась на переднем сидении справа. Филин устроился сзади.
- Сколько? - выговорил он одними губами, почти беззвучно.
Она поняла и украдкой от водителя подняла кулачок в серой вязаной перчатке, выбрасывая один всего палец: «Рубль».
«Подстава!» - подумал Филин, согласно кивая головой. Всякое предприятие имеет свои издержки. Предприятием Филина являлась его собственная жизнь, подчиняющаяся формуле «Сам себе государство». Окружающий мир представлялся ему в виде неуправляемого процесса, где одна лишь иллюзия кем-то выдуманного порядка ещё удерживала жителей планеты от массового безумия личной свободы. Люди функционируют, согласно воздействию на их закрепощённые умы силы установленных стереотипов. В правилах этой игры, Филин оказывался преступником, мелкой разменной картой, с которой можно было поступать, как вздумается. Так полагали жертвы идеологического террора. Да чёрт с ними… По сущности своей Филин не был ни оголтелым теистом, ни ущербным материалистом. Он верил в удачу, как в состояние души, как в некий психофизический фактор. Он насмехался над всякими религиозными догмами, полагая, что кое в чём Маркс действительно бессмертен. Он твёрдо знал, что Альфа Большого Пса - Сириус, самая яркая звезда во всей видимой Вселенной. И, согласно этому знанию, не признавал фарисейской напыщенности построителей непререкаемых доктрин. Тем более отвратительны были ему современные герои бутербродных войн, зачатые маркетологами от мерчендайзеров. Причём в этой стране трудно было объяснить ортодоксальному населению, чем именно те и другие отличаются от пидарасов. Здесь отчего-то искренне умиляются успехам лукавых жополизов и посмеиваются над былинным тружеником Микулой Селяниновичем. Впрочем жополизы, эксплуатируя полубожественный пафос, всегда будут иметь успех в среде народа-богоносца. И в этом смысле Филин был не только преступником, но и еретиком отъявленным. Сириус - вот та величина, которая управляла им и смиряла его в собственном отрицании. Разве можно постичь непостижимое… Ход его поступков, образ его понимания подчинялись одной лишь логике - логике его и только его личной, нелогичной жизни, в корне отличной от шахматных фантазий цивилизованных маньяков. Он верил, что когда-нибудь Река Смертей - неторопливая Рио-дас-Мортес - сомкнёт над ним свои волны, и он потечёт вместе с ней, частью её, превращаясь то в водовороты, то в неподвижные заводи, и так до тех пор, пока вода не прольёт его на следующий берег жизни. А настигнет ли его эта река теперь, в сию секунду, или протечёт ещё десяток лет - в общем, не существенно. Он не помышлял о великих свершениях. История Коммунистической партии Советского Союза блёкла в его глазах перед историей чемодана Марлен Дитрих, который был украден в 1945 году солдатами-победителями, после чего всплыл на киевской барахолке, где и был приобретён одним шустрым горожанином за двадцать американских долларов. Марлен Дитрих была отравлена Сириусом. А всё остальное…
Гашиш Филин покупал на станции Бира, по пять центов за грамм. Поставщиком служил затерявшийся в русской Манчжурии потомок ссыльных евреев, стихийный уфолог и поклонник теории об инопланетном происхождении Жёлтого императора, однорукий человек, по фамилии Чертопляс.Он же был убеждён в неземном происхождении конопли и некоторых других, расширяющих сознание, растений. «И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором в котором семя его на земле. И стало так. И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду её, и дерево, приносящее плод, в котором семя его по роду его. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий». Чертопляс не сомневался, о какой именно «траве» идёт речь в библейской главе Бытия. Иначе зачем же так настойчиво подчёркивать разделение между «травой» и остальной «зеленью». Трава в тех местах действительно урождалась атомная, будто ещё хранившая в себе силу десницы, посеявшей её. Дерзкие кустики едва доходили до пятидесяти сантиметров в высоту, а листики несли на покрове оттенки изумрудного, с кристальным отливом, как родственники благородных елей, вросших в надгробия масштабных душегубов у кремлёвской стены. Филин был убеждён в том, что российские самодержцы покуривали эти еловые шишечки. Потом тайна была утрачена и столица переехала в грибной Петербург. И именно этим обусловливается такая кричащая разница между Московским и Петербургским периодами правления. Империя рухнула… Но лирический мерзавец Троцкий добрался-таки до секретных пергаментов и вернул правительство под сень изумрудной хвои. Что уж и говорить о знаменитой трубке Иосифа Виссарионовича… Запах ядовитой хвои. Генератор сознания. Квинтэссенцию этого чуда дальневосточной флоры - спрессованную жирную пыльцу - Филин отдавал в Москве перекупщику Фазилю, по десять тысяч долларов за килограмм. Полученную денежную разницу он использовал в зависимости от состояния души. Конечно, он бы мог заниматься и перепродажей бюстгальтеров, но всё же история с коноплёй казалась ему более благородной. Почему-то деньги, вложенные в лифчики, никому ещё счастья не принесли. И расстаются с такой прибылью как-то тяжело, с надрывом даже. Мучаются. Не спят. Добро стерегут. С канабиолью куда проще. Лёгкость духа! Однажды, например, он закупил концертную аппаратуру и снял репетиционное помещение для никому неизвестной ни тогда, ни теперь, павловопосадской группы «Медленные сёстры». Не дав ни одного концерта, группа распалась… Душа команды - басистка по прозвищу Юля Дебош - сначала сломала ногу, а позже вышла замуж за местного гебиста, поклонника творчества Юрия Шевчука. Но в этом ли дело. Филин поступал как художник, по воле пересекающей пространство гармонии, а не по желудочному зову корысти. Если бы он посчитал, что заплетание кос у мёртвых девок является необходимым штрихом к сюжету собственной жизни, то не раздумывая занялся бы и этим. Но далеко не все деятели отечественного бытия видели Альфу Большого Пса, отраженную в слюде замерзших луж. У кого-то вообще могло не оказаться глаз, что компенсировалось чрезмерно длинным и подвижным языком…
Откуда взялась эта Лысая? И случайность ли - нечаянная встреча на новосибирском вокзале? «Рубль»! Что-то Филину не вспоминались такие гуманные таксисты, которые согласились бы и вопящую роженицу отвезти к акушерам за рубль. А тут - вокзальная площадь…люди сошедшие то ли с поезда, то ли с ума… другой конец города… Филин нащупал в кармане нож и стал перебирать в памяти тех, от кого могла уйти информация. Но таких было только двое: влюблённая проводница Энга и биробиджанский марсианин Чертопляс. Энга могла. Из ревности. Пружина работала чётко - лезвие вылетало как после выстрела. Таксист молчал. Молчала и Шинед О'Коннор. Под колёсами «Волги» стонал припорошенный барнаульский асфальт.
- Ты прикинь, чувак! Я вышибаю дверь, замок вылетает с мясом, даже шуз лопнул! Влетаю в эту мажорскую халабуду! Думаю: ну порву сейчас всех на хер! А они… Прикинь, чувак! Они сидят, бля, на кушетке… и слушают Лозу! Винишко у них там, с пузыриками. Эта дура, оказывается, втихаря от меня линяла, чтобы с этим муфлоном Лозу слушать! Разве такое можно простить… чувак…
Действительно, можно ли простить такое! Это была трагедия. Андрон переживал её мучительно и в процессе этих нечеловеческих переживаний сочинил свою самую лучшую песню «Я тебя полюбил» - остальное матом. Впрочем, никаких других песен у него и не было. Лишь различные версии этой. И всё же не сочинительством матерных плачей, а совершенно иной гранью своего таланта был славен непризнанный гений Андрон.
Наверное, он был поклонником группы «Kiss». В детстве многие заблуждались в этом отношении… Но главное, он был виртуозным портным. Портным от Господа Бога! Нет. Не портным - это вульгарно. Андрон был самым настоящим художником швейной машинки. Как всякий дар подтверждается способностью к импровизации, к неожиданному расширению контекста, к спонтанному генезису мысли, так и швейное искусство Андрона имело сверхчеловеческое начало. Образы швейных конструкций возникали в нём так же, как вырисовывается во внутреннем взоре живописца неоформленное слияние оттенков, которые с каждой новой мыслью формируют законченный образ будущего полотна. Как поэт, ухватившийся за случайное созвучие и расплетающий из спутанного клубка впечатлений вдохновенный лейтмотив зарождающегося стихотворения, - так и Андрон мог увидеть в куче поношенных женских сапог, сваленных возле мусорного бака, начинающийся образ какой-нибудь кожаной куртки на скошенном зиппере или фантастически скроенного плаща, где каждый мельчайший стежок отображал мировоззрение автора с такой скрупулёзностью, что невольно вспоминается маэстро Рахманинов со своим знаменитым: «Точка сползла…»
И как всякий блуждающий гений, создатель «Полных тюбиков» стеснялся своей одарённости. Швейное искусство казалось ему занятием недостойным мужчины. Что-то суетное и незначительное мерещилось ему в этих стежках и выкройках. Так порой великие поэты презирают свой дар и мучаются, будучи не в силах ни скрыть его, ни избавиться от этого наказания. Андрон боролся с собой. Но являясь по творческой природе своей созидателем, а не крушителем, распространял плоды своего мастерства в тайне. Но кто бы смог подсчитать или как-то иначе измерить, в скольких людях пошитая им одежда выявила и подчеркнула то, чего они никогда бы о себе не узнали, не случись в их жизни встречи с художником ткани и педального «Зингера». Андрон был Мастером. Хотя и не ведал о том. Разумеется, боль духовного предательства уснула в нём, и он всё-таки встретил свою Маргариту. В барнаульской реинкарнации она звалась Оксаной. У неё были длиннющие ноги и полные губы. Жаль, что она не имеет отношения к нашему повествованию. А если бы имела, кто знает, как сложился бы дальнейший текст. Но всё движется согласно своим собственным законам и всякое случается в пути… Итак, тепловоз сбрасывал ход, приближаясь к столице Золотых гор, ведь именно так переводится с тюркского слово «Алтай».
Чем занимались в полупустом плацкартном вагоне Филин и Шинед О'Коннор? Пили чай и разговаривали. Всю дорогу. Весь вечер и половину ночи, пока не лязгнули сцепления состава. Пока не наступила морозная тишина станции назначения.
Чёрт знает, сколько ей было лет…
Может быть - девятнадцать. В световом крошеве, сыпящемся из фонарных плошек привокзальной площади, трудно было утверждать что-либо наверняка. Асфальтовый снег, многоэтажные бараки, слепые витрины, смазанные лица, приглушённые фары одинокого такси, пропадающие в рукавах переулков пассажиры, пещерное небо с глазастыми звёздами - всё сливалось в какой-то очень скучной утопии. В утопии, утопленной тысячелетней неподвижностью, будто глубокие фундаменты домов и каменные корневища гигантских кедров привязались к человеческим ногам и всё держат и держат, не давая возможности вздохнуть. К тридцати пяти годам у всех граждан страны - одинаковые лица. И лишь по некоторым деталям одежды ещё можно отличить самцов от самок. Унисекс по-русски: бесформенные бабы с рондолевыми фиксами и инфантильные мужички с кастрированным чувством ответственности. Конечно, семьдесят три года эти бескрайние земли не ведали ни мужчин, ни женщин, экспериментируя над выводом уникальной породы идеального строителя коммунизма. Что получилось, то получилось. Какое там разделение полов… Слова «секс» и «бог» считались непристойными. Но вот вопрос! Если в Советском Союзе не было секса, то откуда же взялось такое количество сексотов? Или это побочный продукт пропаганды общечеловеческих ценностей, изуродованных гегемонией целеустремлённого невежества… В каждом советском фонаре мерцали искры кремлёвских звёзд, нанизанных на вольфрамовую нить Лампочки Ильича. При таком освещении возраст неразличим. О несчастная Греция Сократа, погрязшая в сверхсложных теоремах человеческой дифференциации! Всё гораздо проще. Люди делятся на трудоспособных и нетрудоспособных. Одеколон бывает только одной марки. Физическая красота - атавизм.
Короче, она была в трудоспособном возрасте. Пока ещё - угловатое дитя своего города, но уже посмевшая остричься налысо, что делало определённую честь барнаульской атмосфере общественного мнения. На неё ещё оглядывались, вытаращив очи, но уже не бросались к телефонным будкам набирать магический код «02», дабы немедленно очистить местность от образовавшийся скверны. Правда, в марте, ночью, на ветру, пронизывающем площадь, она благоразумно прикрылась капюшоном. Так что таксист ничего не заметил. Даже тогда, когда она оказалась на переднем сидении справа. Филин устроился сзади.
- Сколько? - выговорил он одними губами, почти беззвучно.
Она поняла и украдкой от водителя подняла кулачок в серой вязаной перчатке, выбрасывая один всего палец: «Рубль».
«Подстава!» - подумал Филин, согласно кивая головой. Всякое предприятие имеет свои издержки. Предприятием Филина являлась его собственная жизнь, подчиняющаяся формуле «Сам себе государство». Окружающий мир представлялся ему в виде неуправляемого процесса, где одна лишь иллюзия кем-то выдуманного порядка ещё удерживала жителей планеты от массового безумия личной свободы. Люди функционируют, согласно воздействию на их закрепощённые умы силы установленных стереотипов. В правилах этой игры, Филин оказывался преступником, мелкой разменной картой, с которой можно было поступать, как вздумается. Так полагали жертвы идеологического террора. Да чёрт с ними… По сущности своей Филин не был ни оголтелым теистом, ни ущербным материалистом. Он верил в удачу, как в состояние души, как в некий психофизический фактор. Он насмехался над всякими религиозными догмами, полагая, что кое в чём Маркс действительно бессмертен. Он твёрдо знал, что Альфа Большого Пса - Сириус, самая яркая звезда во всей видимой Вселенной. И, согласно этому знанию, не признавал фарисейской напыщенности построителей непререкаемых доктрин. Тем более отвратительны были ему современные герои бутербродных войн, зачатые маркетологами от мерчендайзеров. Причём в этой стране трудно было объяснить ортодоксальному населению, чем именно те и другие отличаются от пидарасов. Здесь отчего-то искренне умиляются успехам лукавых жополизов и посмеиваются над былинным тружеником Микулой Селяниновичем. Впрочем жополизы, эксплуатируя полубожественный пафос, всегда будут иметь успех в среде народа-богоносца. И в этом смысле Филин был не только преступником, но и еретиком отъявленным. Сириус - вот та величина, которая управляла им и смиряла его в собственном отрицании. Разве можно постичь непостижимое… Ход его поступков, образ его понимания подчинялись одной лишь логике - логике его и только его личной, нелогичной жизни, в корне отличной от шахматных фантазий цивилизованных маньяков. Он верил, что когда-нибудь Река Смертей - неторопливая Рио-дас-Мортес - сомкнёт над ним свои волны, и он потечёт вместе с ней, частью её, превращаясь то в водовороты, то в неподвижные заводи, и так до тех пор, пока вода не прольёт его на следующий берег жизни. А настигнет ли его эта река теперь, в сию секунду, или протечёт ещё десяток лет - в общем, не существенно. Он не помышлял о великих свершениях. История Коммунистической партии Советского Союза блёкла в его глазах перед историей чемодана Марлен Дитрих, который был украден в 1945 году солдатами-победителями, после чего всплыл на киевской барахолке, где и был приобретён одним шустрым горожанином за двадцать американских долларов. Марлен Дитрих была отравлена Сириусом. А всё остальное…
Гашиш Филин покупал на станции Бира, по пять центов за грамм. Поставщиком служил затерявшийся в русской Манчжурии потомок ссыльных евреев, стихийный уфолог и поклонник теории об инопланетном происхождении Жёлтого императора, однорукий человек, по фамилии Чертопляс.Он же был убеждён в неземном происхождении конопли и некоторых других, расширяющих сознание, растений. «И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором в котором семя его на земле. И стало так. И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду её, и дерево, приносящее плод, в котором семя его по роду его. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий». Чертопляс не сомневался, о какой именно «траве» идёт речь в библейской главе Бытия. Иначе зачем же так настойчиво подчёркивать разделение между «травой» и остальной «зеленью». Трава в тех местах действительно урождалась атомная, будто ещё хранившая в себе силу десницы, посеявшей её. Дерзкие кустики едва доходили до пятидесяти сантиметров в высоту, а листики несли на покрове оттенки изумрудного, с кристальным отливом, как родственники благородных елей, вросших в надгробия масштабных душегубов у кремлёвской стены. Филин был убеждён в том, что российские самодержцы покуривали эти еловые шишечки. Потом тайна была утрачена и столица переехала в грибной Петербург. И именно этим обусловливается такая кричащая разница между Московским и Петербургским периодами правления. Империя рухнула… Но лирический мерзавец Троцкий добрался-таки до секретных пергаментов и вернул правительство под сень изумрудной хвои. Что уж и говорить о знаменитой трубке Иосифа Виссарионовича… Запах ядовитой хвои. Генератор сознания. Квинтэссенцию этого чуда дальневосточной флоры - спрессованную жирную пыльцу - Филин отдавал в Москве перекупщику Фазилю, по десять тысяч долларов за килограмм. Полученную денежную разницу он использовал в зависимости от состояния души. Конечно, он бы мог заниматься и перепродажей бюстгальтеров, но всё же история с коноплёй казалась ему более благородной. Почему-то деньги, вложенные в лифчики, никому ещё счастья не принесли. И расстаются с такой прибылью как-то тяжело, с надрывом даже. Мучаются. Не спят. Добро стерегут. С канабиолью куда проще. Лёгкость духа! Однажды, например, он закупил концертную аппаратуру и снял репетиционное помещение для никому неизвестной ни тогда, ни теперь, павловопосадской группы «Медленные сёстры». Не дав ни одного концерта, группа распалась… Душа команды - басистка по прозвищу Юля Дебош - сначала сломала ногу, а позже вышла замуж за местного гебиста, поклонника творчества Юрия Шевчука. Но в этом ли дело. Филин поступал как художник, по воле пересекающей пространство гармонии, а не по желудочному зову корысти. Если бы он посчитал, что заплетание кос у мёртвых девок является необходимым штрихом к сюжету собственной жизни, то не раздумывая занялся бы и этим. Но далеко не все деятели отечественного бытия видели Альфу Большого Пса, отраженную в слюде замерзших луж. У кого-то вообще могло не оказаться глаз, что компенсировалось чрезмерно длинным и подвижным языком…
Откуда взялась эта Лысая? И случайность ли - нечаянная встреча на новосибирском вокзале? «Рубль»! Что-то Филину не вспоминались такие гуманные таксисты, которые согласились бы и вопящую роженицу отвезти к акушерам за рубль. А тут - вокзальная площадь…люди сошедшие то ли с поезда, то ли с ума… другой конец города… Филин нащупал в кармане нож и стал перебирать в памяти тех, от кого могла уйти информация. Но таких было только двое: влюблённая проводница Энга и биробиджанский марсианин Чертопляс. Энга могла. Из ревности. Пружина работала чётко - лезвие вылетало как после выстрела. Таксист молчал. Молчала и Шинед О'Коннор. Под колёсами «Волги» стонал припорошенный барнаульский асфальт.