Подборка июльских стихотворений разных лет
Пишет pristalnaya (pristalnaya)
2018-07-12 11:08:00
https://pristalnaya.livejournal.com/675087.html
Подборка июльских стихотворений разных лет
12/3/2
* * *
Едет Василиса Прекрасная на бал в своём коробчонке,
и вспоминает бабушку, и песцовый её воротник.
Как везла её бабушка в саночках
по карамельному снегу,
как были они обе бессмертны, как воздух вокруг звенел.
И думает Василиса-младшая, куда же всё это делось:
и бабушка вместе с санками, и снег, и пушной воротник?
А в правом рукаве спят лебеди,
а в левом - застыло озеро.
И косы теперь тяжёлые, хоть поступь ещё легка.
- Если б тогда я знала, - думает Василиса Прекрасная, -
что из этого детского счастья, из всех этих искр в груди,
получится такая усталость,
такая бездарная глупость,
одна лягушачья шкурка, да Иван-дурак впереди…
* * *
Когда-нибудь, когда меня не станет,
Когда качаться маятник устанет,
Когда любовь моя пройдёт по краю,
Мои черты уже не повторяя,
Мои черты уже не узнавая,
О, как, наверно, буду не права я,
Пытаясь всё запомнить и отметить,
Чтобы потом найти на этом свете
И обернуть в привычную оправу.
О, как мы все на этот счёт не правы...
А до тех пор стоять на этом месте,
Пока собор макает в небо крестик
И облака случайные цепляет.
И облака плывут и исчезают...
Где вышел срок унынию и муке,
Стоят деревья вширь раскинув руки,
Готовы каждый миг сомкнуть объятья.
О, что смогу прощанием назвать я?
Вот этот мостик между сном и явью?
Вот этот взгляд, наполненный печалью?
Вот этот выдох между "был" и "не был"?
Вот эту нежность, тонущую в небе?
Душа моя, покуда горний ветер
Ещё ласкает крыши на рассвете,
Покуда воздух полон ожиданья,
Любовь не знает страха расставанья,
Любовь не знает холода забвенья,
Любовь не знает муки сожаленья -
Она слепа, а значит, беспристрастна.
И потому мы верим не напрасно,
Пока она ещё парит над нами,
И мы глядим на мир её глазами.
* * *
За то, кем я была, и кем ещё побуду,
пока, как клейкий лист, не развернётся жизнь,
простите все меня,
кто, может быть, отсюда
посмотрит в черноту мою, и даль, и синь…
В нарядную меня - тростиночку, трёхлетку -
в хрустящее бумажное бессмертие моё,
где я под Новый год стою на табуретке,
и хохочу над тем,
как бабушка поёт...
Когда я отступлю - на шаг, на два - от края,
и встанут предо мной
мой дед, отец и брат,
которых больше нет (а я стою живая),
то, думается мне, сильнее во сто крат
я полюблю вас всех - и тех, кого не знаю,
и тех, кого забыла, забуду навсегда,
и тех, кого сейчас
бесследно забываю,
(ты спросишь «и меня?», и я отвечу «да»)…
Осыплемся мы все, как маковое семя,
из всех своих пустых бесчисленных сердец.
Но алые цветы пока цветут всё время,
пока ещё цветут
и зреют, наконец,
и истекают вглубь - то молоком, то мёдом,
и оплетают вдаль - то светом, то огнём,
и если не мешать, то прорастают сходу
сквозь ель,
сквозь табурет,
сквозь девочку на нём.
Я с вами заодно (не хуже и не лучше),
но мир стоит в дверях, как вечный Новый год,
и выведет нас всех, по одному, за ручку,
туда, где смерти нет,
где бабушка поёт,
где все уже равны и ростом, и любовью,
где не о чем роптать... лишь грустно от того,
что каждому из нас положат к изголовью
прощенья и конфет,
и больше ничего.
* * *
Куда я буду тебе писать? По снегу огненная лиса
перетекает из света в ночь. Вот так и ты улетаешь прочь
из наших сумерек и сетей, от наших радостей и страстей,
перетекая в немое "был..."
Вдовеют все, кто тебя любил.
Прижмётся город лицом к стеклу. Разбей яйцо, отыщи иглу
и убедись, что она цела - почти нетронутая игла.
Каких гарантий тебе ещё? Врастает небо в твоё плечо,
втекает вечность в твои глаза,
как в нору огненная лиса.
Куда я буду тебе писать? Во мне цветёт прошлогодний сад,
во мне качается синий лес и птицы носятся вдоль небес,
но нет ни города, ни страны, где эти письма тебе нужны,
где ты ещё не совсем отвык
и понимаешь земной язык.
Мы изучили немало слов, от них осталось одно - "любовь".
И все, кто шиты одной иглой, навеки связаны здесь с тобой
в один сияющий гобелен - ему не страшен ни прах, ни тлен,
ему ничто не мешает быть.
И ты в нём нить...
И я в нём нить...
* * *
Если богу угодно было нас скрещивать так вот сразу,
Видимо, он далеко не бездарен и далеко не глуп.
Наши дети были бы узкобёдры, длинноноги и большеглазы,
Тонкие пальцы и го́лени, гладкая кожа, чёткая линия губ.
Наши слова легко бы укладывались в рифму и в строчку,
Музыка - в правильный ритм, а тела (да, банально) - в кровать.
Но с нами сыграли нечестно - нам выдали время в рассрочку -
И значит, с нас спросят, и значит, придётся его отдавать…
И что мы успеем, мой свет? Ничего мы, похоже, уже не успеем.
Но пусть не узнает никто, как нам страшно, мой свет.
Ведь кроме вот этой надежды на то, что мы вдруг повзрослеем,
У нас ничего, ничего, ничего больше путного нет.
* * *
И ходить учили, и есть, и спать,
а стареть никто не учил.
Показали буквы писать в тетрадь,
передали чернил.
По тебе печалилась, как могла,
по тебе старела к утру.
Не поднять руки
в пустоту строки,
ночь полощется на ветру.
У тебя - то яшма, а то янтарь,
у меня - дуда и сума.
Мой пресветлый князь,
мой безродный царь,
где б сойти с ума?
Где слететь с подножки, сорваться в бег,
где бы выдохнуть все слова?
Чтобы ветер стих,
чтоб родился стих,
чтобы ты меня целовал.
Оторвётся с ветки моя душа,
глупым яблоком наливным,
если снега белого накрошат,
значит, буду под ним.
Разучусь и стареть, и ходить, и спать,
а тебя мне всё нет и нет…
Но легка рука,
и черна строка
проступает сквозь снег.
* * *
Там нет ничего, обернёшься - и ты пропал.
Там темень такая, что снега не различить.
И детские вещи оттуда несут в подвал,
когда уже больше некому передарить.
Уже отобрали бумагу и карандаш,
и пустошь уже такая, что не смотри,
и если кто шевельнётся, так то не наш,
а наши давно уснули у нас внутри.
И зайца забрали уже, и велосипед,
и бабку, и дедку, и всех четырёх собак,
и свет погасили, и даже тебя там нет.
А ты всё стоишь и пялишься в этот мрак.
Там нет ничего, и не выкормить даже моль.
Кого-то прибрало время, кого-то сны…
- Вон тот, у стены, на корточках - это мой.
- Тебе показалось, там нет никакой стены.
* * *
Играть в слова словами ради слов...
Изъять из новых правил очевидность.
Но ночь прошла - и стало хорошо,
В одно касанье затянулся шов,
И шва не видно.
В моих песках зыбучих долог день,
Я пробираюсь к медленным ущельям,
К поющим чашам, в бархатную тень -
Не за прощаньем вдоль миражных стен,
Но за прощеньем.
Здесь, отделяя сумерки от снов,
К чему менять вопросы на ответы?
Так, всё запомнив, ко всему готов,
Цветок закроет створки лепестков
И ждёт рассвета.
* * *
Не опереньем ценится стрела,
Но до поры несбывшейся мишенью.
Глагольной формой - "буду, есть, была" -
Стою по эту сторону стекла
В твои владенья.
Луна просверлит сумрак до кости,
И каждый камень побелеет вскоре.
Я говорю себе: "Лети, лети!"
Который август город взаперти
Вдали от моря.
Господне лето... Над большой водой
Не каждый ветер выровняет птицу.
Но всякий волос станет тетивой,
Где я в тебя ныряю, как в прибой,
И не боюсь разбиться.
* * *
Утро июля, на горизонте море,
солнце заливает стол и подоконник,
я просыпаюсь в сказку - цветёт лаванда,
качается занавеска, пахнет арбузом,
бабочка бесстрашно садится на ладошку,
на бельевой верёвке - сушатся полотенца,
до школы далеко - почти целая вечность,
живот не загорел, а плечи уже облазят,
вон на прищепке - новенькая панамка,
мама вчера купила кукурузу и персик.
У меня вместо сердца золотая рыбка -
быстрая, как ветер, яркая, как солнце.
У меня вместо сердца хрупкая ракушка -
солёная, как море, белая, как парус.
У меня вместо сердца целое небо -
целое небо с птицами и облаками.
Мама говорит, что Бог живёт на небе.
Удивительно, как он во мне помещается...
* * *
МЕТКИ: архив
2018-07-12 11:08:00
https://pristalnaya.livejournal.com/675087.html
Подборка июльских стихотворений разных лет
12/3/2
* * *
Едет Василиса Прекрасная на бал в своём коробчонке,
и вспоминает бабушку, и песцовый её воротник.
Как везла её бабушка в саночках
по карамельному снегу,
как были они обе бессмертны, как воздух вокруг звенел.
И думает Василиса-младшая, куда же всё это делось:
и бабушка вместе с санками, и снег, и пушной воротник?
А в правом рукаве спят лебеди,
а в левом - застыло озеро.
И косы теперь тяжёлые, хоть поступь ещё легка.
- Если б тогда я знала, - думает Василиса Прекрасная, -
что из этого детского счастья, из всех этих искр в груди,
получится такая усталость,
такая бездарная глупость,
одна лягушачья шкурка, да Иван-дурак впереди…
* * *
Когда-нибудь, когда меня не станет,
Когда качаться маятник устанет,
Когда любовь моя пройдёт по краю,
Мои черты уже не повторяя,
Мои черты уже не узнавая,
О, как, наверно, буду не права я,
Пытаясь всё запомнить и отметить,
Чтобы потом найти на этом свете
И обернуть в привычную оправу.
О, как мы все на этот счёт не правы...
А до тех пор стоять на этом месте,
Пока собор макает в небо крестик
И облака случайные цепляет.
И облака плывут и исчезают...
Где вышел срок унынию и муке,
Стоят деревья вширь раскинув руки,
Готовы каждый миг сомкнуть объятья.
О, что смогу прощанием назвать я?
Вот этот мостик между сном и явью?
Вот этот взгляд, наполненный печалью?
Вот этот выдох между "был" и "не был"?
Вот эту нежность, тонущую в небе?
Душа моя, покуда горний ветер
Ещё ласкает крыши на рассвете,
Покуда воздух полон ожиданья,
Любовь не знает страха расставанья,
Любовь не знает холода забвенья,
Любовь не знает муки сожаленья -
Она слепа, а значит, беспристрастна.
И потому мы верим не напрасно,
Пока она ещё парит над нами,
И мы глядим на мир её глазами.
* * *
За то, кем я была, и кем ещё побуду,
пока, как клейкий лист, не развернётся жизнь,
простите все меня,
кто, может быть, отсюда
посмотрит в черноту мою, и даль, и синь…
В нарядную меня - тростиночку, трёхлетку -
в хрустящее бумажное бессмертие моё,
где я под Новый год стою на табуретке,
и хохочу над тем,
как бабушка поёт...
Когда я отступлю - на шаг, на два - от края,
и встанут предо мной
мой дед, отец и брат,
которых больше нет (а я стою живая),
то, думается мне, сильнее во сто крат
я полюблю вас всех - и тех, кого не знаю,
и тех, кого забыла, забуду навсегда,
и тех, кого сейчас
бесследно забываю,
(ты спросишь «и меня?», и я отвечу «да»)…
Осыплемся мы все, как маковое семя,
из всех своих пустых бесчисленных сердец.
Но алые цветы пока цветут всё время,
пока ещё цветут
и зреют, наконец,
и истекают вглубь - то молоком, то мёдом,
и оплетают вдаль - то светом, то огнём,
и если не мешать, то прорастают сходу
сквозь ель,
сквозь табурет,
сквозь девочку на нём.
Я с вами заодно (не хуже и не лучше),
но мир стоит в дверях, как вечный Новый год,
и выведет нас всех, по одному, за ручку,
туда, где смерти нет,
где бабушка поёт,
где все уже равны и ростом, и любовью,
где не о чем роптать... лишь грустно от того,
что каждому из нас положат к изголовью
прощенья и конфет,
и больше ничего.
* * *
Куда я буду тебе писать? По снегу огненная лиса
перетекает из света в ночь. Вот так и ты улетаешь прочь
из наших сумерек и сетей, от наших радостей и страстей,
перетекая в немое "был..."
Вдовеют все, кто тебя любил.
Прижмётся город лицом к стеклу. Разбей яйцо, отыщи иглу
и убедись, что она цела - почти нетронутая игла.
Каких гарантий тебе ещё? Врастает небо в твоё плечо,
втекает вечность в твои глаза,
как в нору огненная лиса.
Куда я буду тебе писать? Во мне цветёт прошлогодний сад,
во мне качается синий лес и птицы носятся вдоль небес,
но нет ни города, ни страны, где эти письма тебе нужны,
где ты ещё не совсем отвык
и понимаешь земной язык.
Мы изучили немало слов, от них осталось одно - "любовь".
И все, кто шиты одной иглой, навеки связаны здесь с тобой
в один сияющий гобелен - ему не страшен ни прах, ни тлен,
ему ничто не мешает быть.
И ты в нём нить...
И я в нём нить...
* * *
Если богу угодно было нас скрещивать так вот сразу,
Видимо, он далеко не бездарен и далеко не глуп.
Наши дети были бы узкобёдры, длинноноги и большеглазы,
Тонкие пальцы и го́лени, гладкая кожа, чёткая линия губ.
Наши слова легко бы укладывались в рифму и в строчку,
Музыка - в правильный ритм, а тела (да, банально) - в кровать.
Но с нами сыграли нечестно - нам выдали время в рассрочку -
И значит, с нас спросят, и значит, придётся его отдавать…
И что мы успеем, мой свет? Ничего мы, похоже, уже не успеем.
Но пусть не узнает никто, как нам страшно, мой свет.
Ведь кроме вот этой надежды на то, что мы вдруг повзрослеем,
У нас ничего, ничего, ничего больше путного нет.
* * *
И ходить учили, и есть, и спать,
а стареть никто не учил.
Показали буквы писать в тетрадь,
передали чернил.
По тебе печалилась, как могла,
по тебе старела к утру.
Не поднять руки
в пустоту строки,
ночь полощется на ветру.
У тебя - то яшма, а то янтарь,
у меня - дуда и сума.
Мой пресветлый князь,
мой безродный царь,
где б сойти с ума?
Где слететь с подножки, сорваться в бег,
где бы выдохнуть все слова?
Чтобы ветер стих,
чтоб родился стих,
чтобы ты меня целовал.
Оторвётся с ветки моя душа,
глупым яблоком наливным,
если снега белого накрошат,
значит, буду под ним.
Разучусь и стареть, и ходить, и спать,
а тебя мне всё нет и нет…
Но легка рука,
и черна строка
проступает сквозь снег.
* * *
Там нет ничего, обернёшься - и ты пропал.
Там темень такая, что снега не различить.
И детские вещи оттуда несут в подвал,
когда уже больше некому передарить.
Уже отобрали бумагу и карандаш,
и пустошь уже такая, что не смотри,
и если кто шевельнётся, так то не наш,
а наши давно уснули у нас внутри.
И зайца забрали уже, и велосипед,
и бабку, и дедку, и всех четырёх собак,
и свет погасили, и даже тебя там нет.
А ты всё стоишь и пялишься в этот мрак.
Там нет ничего, и не выкормить даже моль.
Кого-то прибрало время, кого-то сны…
- Вон тот, у стены, на корточках - это мой.
- Тебе показалось, там нет никакой стены.
* * *
Играть в слова словами ради слов...
Изъять из новых правил очевидность.
Но ночь прошла - и стало хорошо,
В одно касанье затянулся шов,
И шва не видно.
В моих песках зыбучих долог день,
Я пробираюсь к медленным ущельям,
К поющим чашам, в бархатную тень -
Не за прощаньем вдоль миражных стен,
Но за прощеньем.
Здесь, отделяя сумерки от снов,
К чему менять вопросы на ответы?
Так, всё запомнив, ко всему готов,
Цветок закроет створки лепестков
И ждёт рассвета.
* * *
Не опереньем ценится стрела,
Но до поры несбывшейся мишенью.
Глагольной формой - "буду, есть, была" -
Стою по эту сторону стекла
В твои владенья.
Луна просверлит сумрак до кости,
И каждый камень побелеет вскоре.
Я говорю себе: "Лети, лети!"
Который август город взаперти
Вдали от моря.
Господне лето... Над большой водой
Не каждый ветер выровняет птицу.
Но всякий волос станет тетивой,
Где я в тебя ныряю, как в прибой,
И не боюсь разбиться.
* * *
Утро июля, на горизонте море,
солнце заливает стол и подоконник,
я просыпаюсь в сказку - цветёт лаванда,
качается занавеска, пахнет арбузом,
бабочка бесстрашно садится на ладошку,
на бельевой верёвке - сушатся полотенца,
до школы далеко - почти целая вечность,
живот не загорел, а плечи уже облазят,
вон на прищепке - новенькая панамка,
мама вчера купила кукурузу и персик.
У меня вместо сердца золотая рыбка -
быстрая, как ветер, яркая, как солнце.
У меня вместо сердца хрупкая ракушка -
солёная, как море, белая, как парус.
У меня вместо сердца целое небо -
целое небо с птицами и облаками.
Мама говорит, что Бог живёт на небе.
Удивительно, как он во мне помещается...
* * *
МЕТКИ: архив