Иммигрантский дневник. Часть № 54.
Оригинал взят у pipokipp
http://pipokipp.livejournal.com/97380.html
Иммигрантский дневник. Часть № 54
3.Ветер стал северо-западным. Пожалуй, это самое противное, что может случиться под Рождество. Он дышит холодом и сгоняет снег с приальпийских полей. Пелена моросящих дождей сменяется очень контрастным, чёрно-белым фильмом. На нём Вендельштайн и камни на берегу ручья, крики ворон и съёжившееся в клубок небо. Ветер свистит по лесу и за моим окном. В такие дни, я завис дома из-за непогоды. Катрин приезжала с каждой возможностью и тогда мы слушали как соседи смеялись за стеной.
Ледяная пурга разошлась не на шутку, а ночью она распахнула окно, сбила будильник с подоконника и ворвалась в комнату. Первое, что я почувствовал - ступни ног были парализованы. В животе медленно открылась дыра конусообразной формы, по комнате скакали тени лошадей, несущих своего пассажира в бездну. Сперва, я не сообразил, что происходит и уставившись в потолок понял, что не могу двигать ладонями. Стало страшно и холодно. Тело трясло как у больного тропической лихорадкой. В то мгновение, когда я сорвался с моста, перетянутого от края до края и полетел вместе с тенями, проснулась Катрин.
- Мне холодно. - сквозь зубы прошипел я.
- Не бойся! Всё окей. Ты сейчас дома.
- Не смеши. Разве так выглядит дом?
- Да.
- А как же Москва, друзья, мать, мой письменный стол. Ты не представляешь, как мне не хватает их. Почему же всё длится так долго и не получается?
Ветер завыл как стая голодных волков, ещё сильнее напугав лошадей. Они бешено топтали пол в середине комнаты, почувствовав взгляд вожака стаи. Казалось, что мне нет спасения и я знаю, что именно так сходят с ума. Находясь в поиске и спотыкаясь о камни на протяжении долгих лет, я копил в себе эмоции. В ту ночь они вырвались из груди. Сто тысяч ледяных огней били по рукам и в душу, вызывая страх из-за потери физического контроля над телом. Катрин приподнялась на локте и ответила:
- Забудь. Теперь твой дом тут и в него пришла я.
Она появилась как нельзя вовремя из ниоткуда. Не из зимней непогоды, а из тёплого сентября. Собственно, она как сентябрь, ставящий точку над "и". Проведя своими прохладными руками по кронам деревьев, он успокаивает их ропот и говорит правильные слова. Услышав, я впервые за много лет осознал, что с сантиментами прошлого нужно покончить окончательно и бесповоротно. Несмотря на знание языка и уже давно поставленный крест, московские девятиэтажки ещё стояли на горизонте. Катрин снесла их короткой фразой, окончательно очистив пространство вокруг и строя крепкий фундамент, на котором я стою до сегодняшнего дня.
Она быстро сварила чай. По мере того как тепло разливалось по мне, успокаивалось всё вокруг. Да и ветер стих. Через пару часов я смог двигать пальцами рук и ног. Состояние жуткого нервного срыва пыталось вернуться ко мне раза три-четыре, но не валило с ног. Медитируя и совершая поездки, я окончательно привёл стрелку компаса в нормальное положение. Ещё много ветров впереди. Непогода утихнет, но будет новая въюга и, может быть, выпадет снег. Он будет падать рядом с Моим Домом.
4.Случившееся сказалось на дальнейших действиях. Как то раз, примерно через дней десять после той бурной ночи, я зависал в Мюнхене у Бабы-Пети и Дюди. Настроение у меня было далеко не новогоднее, но оба персонажа скрашивали безработное времяпровождение. "Дульдунг" позволял находится в Мюнхене совершенно легально и было немного необычно не стрематься случайного полицейского контроля. Все дни я старался не оставаться в одиночестве, сдерживая проклятые тени любым возможным образом.
Зима оставалась серой, без снегопадов. Задрав шарф до носа, кутаясь в курку, я сел в городскую электричку. В окне отражались огни улиц. Люди прели в влажном воздухе вагона. Знаете этот специфический транспортный свет? Он не слепит глаза. Под него люди читают жёлтую прессу и Иммануила Канта, но большинство погрузилось в монотонную дремоту.
Смотря на парня напротив я размышлял о бренности бытия. Вдруг меня осенило. Что мешает мне перебраться из Бад Файльнбаха в Мюнхен? Комната в коммуналке моих приятелей сиротела без жильца. Кроме контракта на имеющуюся квартиру - ничего не держало. Парень на противополженном сидении был из Нигерии или Ганы, но из тех, кто прижился в Германии. Ясно, что он любит регги и покуривает втихаря марихуанну. На его коленях лежала большая спортивная сумка. В тот миг, когда идея пришла в голову, он очень кратко столкнулся со мной взглядом и увидел перемену в глазах. Оскалив белоснежные зубы, растаман прожужжал молнией и достал из своей ноши апельсин. Подмигнув, он кинул мне его в руки. От неожиданности, я дёрнулся, но поймал апельсин и поблагодарил парня кивком головы. Мы рассмеялись.
Случай в электричке - мелочь. Одно я знаю точно: в момент принятия решений, вселенная способна подать сакральный знак. Он может быть совершенно дурацким или даже испугать своей неожиданностью. Нечто вроде подтверждения правильности мыслей. Выскочив из вагона, я опрометью понёсся к телефонной будке и набрал номер Бабы-Пети. Благо, среди хлама, мельхиоровых вилочек в коробочках из под шоколадных конфет, у него был очень подержанный телефонный аппарат. Баба-Петя и Дюдя обрадовались моей идее.
На следующее утро я разыскал в Розенхайме его Величество Комиссара и сняв на прокат минибус, погрузил мебель и прочий скарб. С Фрау фон Бёкманн - моей квартиросдатчицей, я не попрощался из-за спешки, а кинул в почтовый ящик записочку с текстом: "К сожалению вынужден прервать съём квартиры. В случае ущерба, заберите внесённый мной залог." Мне крупно повезло, что она оказалась сговорчивой женщиной и не стала заявлять на меня в суд. Впрочем, квартира осталась абсолютно чистой, так как я в ней жил не долго и редко ночевал.
На этом розенхаймская жизнь закончилась. Уезжая, я прощался с местом, где провёл шесть лет, куда всегда возвращался, выучил язык и нашёл друзей. Скоростное шоссе забралось на Иршенберг, перестало вилять и, спускаясь по последнему альпийскому склону, я увидел перед собой совершенно прямую дорогу по которой безумно мчались тысячи автомобилей. Я открывал её для себя сотни раз, но в этот зимний день она казалась прекрасной. Прибавив громкость магнитофона и вжимая педаль газа в пол, я наконец то увидел огромные синие щиты с названиями городов. Один из них встречался чаще других - "Мюнхен".
Дорожные полосы разделились. Фуры ушли в объезд баварской столицы, а мне прямо в туннель с гигантскими фотоаппаратами, которые щёлкают лихачей, но я не снижаю скорости и мчусь на всех парах в большой город! Спасибо тебе Рамерсдорфская церковь за тёплую встречу. Она стоит неподалёку от первого светофора на въезде. Мигнул зелёный и автобан врубился в пучину городской суеты.
По Розенхаймер Штрассе, я доехал почти до Немецкого музея и свернул около кинотеатра налево - в квартал с названием "Ау". Пробравшись по узким улочкам до нового места жительства, припарковался и мы разгрузили мебель. Новый владелец квартиры уже нетерпеливо ждал меня. Его звали Казимир. Дом, где я поселился был старый. Его построили в девятнадцатом веке. Затащив вещи по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, я выглянул из окна. Прямо напротив красовался шпиль собора с часами.
Сдача назад, взятой на прокат машины, была последней поездкой в Розенхайм на долгие годы. Последний ночлег был во Фраздорфе. Попрощавшись с его обитателями, я больше не появлялся. Иногда меня тянуло туда, но Новая Жизнь захлёстывала с каждым днём всё сильнее. Всё быстро исчезло в водовороте, но из той глухомани на меня смотрят люди, я ощущаю их дыхание. Зажмуриваюсь и вижу настольную лампу и книгу на немецком языке перед собой. Это самая первая книга, которую я попытался читать и она хранится у меня до сих пор. Захлопнув её на второй странице, я снова берусь за словари и учебники. Где то в соедних посёлках и хуторах живут мои друзья, гудит сырный завод, успехи и неудачи. Я помню каждую каплю дождя и громкое эхо в альпийских ущельях. Ведь нельзя позабыть места, где становишься самим собой.
Дюдя уже завтракал.
- Ты идёшь? - крикнул он.
Я почти закончил копошиться около умывальника и вытирал лицо. Вдруг, что то новое сверкнуло перед глазами. Отодвинув полотенце, я приблизился к зеркалу и внимательно вгляделся. Всё было по-старому и вдруг я увидел: мои виски поседели за прошедшие дни.
- Ща. Две минуты. Иду!
Надевая кофту на ходу, я подсел к Дюде и налил себе кофе.
5.Биржа труда решила дать Дюде образование. После долгих раздумий, он решился на меньшее зло и учился на флориста. В школе он прилежностью не отличался, а только прибрёл богемную манеру рассуждать о надгробных венках. Это лучшее, что он умел - украшать надгробия цветами. Всё остальное время Дюдя пил. В школе он нашёл себе подругу по имени Урсула. Ей было под пятьдесят. Она вернулась в Германию после десятилетнего пребывания в Индии, пятилетки на Тенерифе и двух лет французской тюрьмы за попытку перевоза пяти килограмм марихуанны. Её поймали в парижском аэропорту. Из тюрьмы Урсулу досрочно "вынул" адвокат русского происхождения. За это она буквально влюбилась во всё русское и считала нас своими корешами.
Помимо матрёшек, пельменей и водки, она обажала африканцев. Урсула хорошо выглядила, была стройной и гладкой дамой, невысокого роста. Поэтому африканцы отвечали Урсуле взаимностью. После школы она приходила к нам домой, усаживалась на кухне в сопровождении своих заморских поклонников и рассказывала о маме, жившей на берегу Боденского озера в домике с геранями на балконе.
Дюдя презирал гетеросексуальные наклонности своей сокашницы, но терпел и улыбался. Баба-Петя ничего против интернационала в квартире не имел, а надгробные дискуссии за завтраком вызывали в нём слезу умиления. Он вспоминал подмосковный Загорск и кладбище.
За завтраком они дружно переходили от яичницы к алкогольным возлияниям, превращая их в обед, полдник и ужин. Цветочники радостно мурлыкали о профессиональных тайнах и сплетничали, а Баба-Петя рыдал и радовался попеременно, в зависимости от того был стакан полон или пуст. Его неуравновешенность и испорченные нервы настораживали, но натура у него безобидная. Когда Дюдя делился с ним успокаивающими таблетками то никаких агрессивных споров не ожидалось. Разделив порцию, полученную в аптеке по рецепту, они закидывали антидепресанты в рот, запивали и довольные смотрели на окружающих. С течением времени на кухню приходили новые люди, а старые уходили. Поэтому, практически каждый день в моём новом жилище процветала "царская" житуха.
Казимир присоединялся пару раз, но после жуткой ссоры с графиней фон Брюль, стал врагом и пил исключительно внизу, в баре под названием "Братья Барнабас", также принадлежавшем ему. В "Барнабасе" собиралась наиболее гадкая каста алконавтов. Это те, кто работает и любит разговаривать на политические темы. Несколько раз мне довелось видеть, как дверь бара широко раскрывалась и оттуда пендалями вышибали оппонента.
Для меня же эта квартира являлась отличной зацепкой в городе, где цены на недвижимость зашкаливают. Отсюда я мог искать работу, новое жильё и продолжать борьбу за право быть таким же как все.
Продолжение будет
Иммигрантский дневник. Часть № 54.
Иммигрантский дневник. Часть № 53.
Иммигрантский дневник. Часть № 52.
Иммигрантский дневник. Часть № 51.
Иммигрантский дневник. Часть № 50.
Иммигрантский дневник. Часть № 49.
Иммигрантский дневник. Часть № 48.
Иммигрантский дневник. Часть № 47.
Иммигрантский дневник. Часть № 46.
Иммигрантский дневник. Часть № 45.
Иммигрантский дневник. Часть № 44.
Иммигрантский дневник. Часть № 43.
Иммигрантский дневник. Часть № 42.
Иммигрантский дневник. Часть № 41.
Иммигрантский дневник. Часть № 40.
Иммигрантский дневник. Часть № 39.
Иммигрантский дневник. Часть № 38.
Иммигрантский дневник. Часть № 37.
Иммигрантский дневник. Часть № 36.
Иммигрантский дневник. Часть № 35.
Иммигрантский дневник. Часть № 34.
Иммигрантский дневник. Часть № 33.
Иммигрантский дневник. Часть № 32.
Иммигрантский дневник. Часть № 31.
Иммигрантский дневник. Часть № 30.
Иммигрантский дневник. Часть № 29.
Иммигрантский дневник. Часть № 28.
Иммигрантский дневник. Часть № 27.
Иммигрантский дневник. Часть № 26.
Иммигрантский дневник. Часть № 25.
Иммигрантский дневник. Часть № 24.
Иммигрантский дневник. Часть № 23.
Иммигрантский дневник. Часть № 22.
Иммигрантский дневник. Часть № 21.
Иммигрантский дневник. Часть № 20.
Иммигрантский дневник. Часть № 19.
Иммигрантский дневник. Часть № 18.
Иммигрантский дневник. Часть № 17.
Иммигрантский дневник. Часть № 16.
Иммигрантский дневник. Часть № 15.
Иммигрантский дневник. Часть № 14.
Иммигрантский дневник. Часть № 13.
Иммигрантский дневник. Часть № 12.
Иммигрантский дневник. Часть № 11.
Иммигрантский дневник. Часть № 10
Иммигрантский дневник. Часть № 9.
Иммигрантский дневник. Часть № 8.
Иммигрантский дневник. Часть № 7.
Иммигрантский дневник. Часть № 6.
Иммигрантский дневник. Часть № 5.
Иммигрантский дневник. Часть № 4.
Иммигрантский дневник. Часть № 3.
Иммигрантский дневник. Часть № 2.
Иммигрантский дневник. Часть № 1.
Фейсбук: https://www.facebook.com/nikolaj.nakropin
http://pipokipp.livejournal.com/97380.html
Иммигрантский дневник. Часть № 54
3.Ветер стал северо-западным. Пожалуй, это самое противное, что может случиться под Рождество. Он дышит холодом и сгоняет снег с приальпийских полей. Пелена моросящих дождей сменяется очень контрастным, чёрно-белым фильмом. На нём Вендельштайн и камни на берегу ручья, крики ворон и съёжившееся в клубок небо. Ветер свистит по лесу и за моим окном. В такие дни, я завис дома из-за непогоды. Катрин приезжала с каждой возможностью и тогда мы слушали как соседи смеялись за стеной.
Ледяная пурга разошлась не на шутку, а ночью она распахнула окно, сбила будильник с подоконника и ворвалась в комнату. Первое, что я почувствовал - ступни ног были парализованы. В животе медленно открылась дыра конусообразной формы, по комнате скакали тени лошадей, несущих своего пассажира в бездну. Сперва, я не сообразил, что происходит и уставившись в потолок понял, что не могу двигать ладонями. Стало страшно и холодно. Тело трясло как у больного тропической лихорадкой. В то мгновение, когда я сорвался с моста, перетянутого от края до края и полетел вместе с тенями, проснулась Катрин.
- Мне холодно. - сквозь зубы прошипел я.
- Не бойся! Всё окей. Ты сейчас дома.
- Не смеши. Разве так выглядит дом?
- Да.
- А как же Москва, друзья, мать, мой письменный стол. Ты не представляешь, как мне не хватает их. Почему же всё длится так долго и не получается?
Ветер завыл как стая голодных волков, ещё сильнее напугав лошадей. Они бешено топтали пол в середине комнаты, почувствовав взгляд вожака стаи. Казалось, что мне нет спасения и я знаю, что именно так сходят с ума. Находясь в поиске и спотыкаясь о камни на протяжении долгих лет, я копил в себе эмоции. В ту ночь они вырвались из груди. Сто тысяч ледяных огней били по рукам и в душу, вызывая страх из-за потери физического контроля над телом. Катрин приподнялась на локте и ответила:
- Забудь. Теперь твой дом тут и в него пришла я.
Она появилась как нельзя вовремя из ниоткуда. Не из зимней непогоды, а из тёплого сентября. Собственно, она как сентябрь, ставящий точку над "и". Проведя своими прохладными руками по кронам деревьев, он успокаивает их ропот и говорит правильные слова. Услышав, я впервые за много лет осознал, что с сантиментами прошлого нужно покончить окончательно и бесповоротно. Несмотря на знание языка и уже давно поставленный крест, московские девятиэтажки ещё стояли на горизонте. Катрин снесла их короткой фразой, окончательно очистив пространство вокруг и строя крепкий фундамент, на котором я стою до сегодняшнего дня.
Она быстро сварила чай. По мере того как тепло разливалось по мне, успокаивалось всё вокруг. Да и ветер стих. Через пару часов я смог двигать пальцами рук и ног. Состояние жуткого нервного срыва пыталось вернуться ко мне раза три-четыре, но не валило с ног. Медитируя и совершая поездки, я окончательно привёл стрелку компаса в нормальное положение. Ещё много ветров впереди. Непогода утихнет, но будет новая въюга и, может быть, выпадет снег. Он будет падать рядом с Моим Домом.
4.Случившееся сказалось на дальнейших действиях. Как то раз, примерно через дней десять после той бурной ночи, я зависал в Мюнхене у Бабы-Пети и Дюди. Настроение у меня было далеко не новогоднее, но оба персонажа скрашивали безработное времяпровождение. "Дульдунг" позволял находится в Мюнхене совершенно легально и было немного необычно не стрематься случайного полицейского контроля. Все дни я старался не оставаться в одиночестве, сдерживая проклятые тени любым возможным образом.
Зима оставалась серой, без снегопадов. Задрав шарф до носа, кутаясь в курку, я сел в городскую электричку. В окне отражались огни улиц. Люди прели в влажном воздухе вагона. Знаете этот специфический транспортный свет? Он не слепит глаза. Под него люди читают жёлтую прессу и Иммануила Канта, но большинство погрузилось в монотонную дремоту.
Смотря на парня напротив я размышлял о бренности бытия. Вдруг меня осенило. Что мешает мне перебраться из Бад Файльнбаха в Мюнхен? Комната в коммуналке моих приятелей сиротела без жильца. Кроме контракта на имеющуюся квартиру - ничего не держало. Парень на противополженном сидении был из Нигерии или Ганы, но из тех, кто прижился в Германии. Ясно, что он любит регги и покуривает втихаря марихуанну. На его коленях лежала большая спортивная сумка. В тот миг, когда идея пришла в голову, он очень кратко столкнулся со мной взглядом и увидел перемену в глазах. Оскалив белоснежные зубы, растаман прожужжал молнией и достал из своей ноши апельсин. Подмигнув, он кинул мне его в руки. От неожиданности, я дёрнулся, но поймал апельсин и поблагодарил парня кивком головы. Мы рассмеялись.
Случай в электричке - мелочь. Одно я знаю точно: в момент принятия решений, вселенная способна подать сакральный знак. Он может быть совершенно дурацким или даже испугать своей неожиданностью. Нечто вроде подтверждения правильности мыслей. Выскочив из вагона, я опрометью понёсся к телефонной будке и набрал номер Бабы-Пети. Благо, среди хлама, мельхиоровых вилочек в коробочках из под шоколадных конфет, у него был очень подержанный телефонный аппарат. Баба-Петя и Дюдя обрадовались моей идее.
На следующее утро я разыскал в Розенхайме его Величество Комиссара и сняв на прокат минибус, погрузил мебель и прочий скарб. С Фрау фон Бёкманн - моей квартиросдатчицей, я не попрощался из-за спешки, а кинул в почтовый ящик записочку с текстом: "К сожалению вынужден прервать съём квартиры. В случае ущерба, заберите внесённый мной залог." Мне крупно повезло, что она оказалась сговорчивой женщиной и не стала заявлять на меня в суд. Впрочем, квартира осталась абсолютно чистой, так как я в ней жил не долго и редко ночевал.
На этом розенхаймская жизнь закончилась. Уезжая, я прощался с местом, где провёл шесть лет, куда всегда возвращался, выучил язык и нашёл друзей. Скоростное шоссе забралось на Иршенберг, перестало вилять и, спускаясь по последнему альпийскому склону, я увидел перед собой совершенно прямую дорогу по которой безумно мчались тысячи автомобилей. Я открывал её для себя сотни раз, но в этот зимний день она казалась прекрасной. Прибавив громкость магнитофона и вжимая педаль газа в пол, я наконец то увидел огромные синие щиты с названиями городов. Один из них встречался чаще других - "Мюнхен".
Дорожные полосы разделились. Фуры ушли в объезд баварской столицы, а мне прямо в туннель с гигантскими фотоаппаратами, которые щёлкают лихачей, но я не снижаю скорости и мчусь на всех парах в большой город! Спасибо тебе Рамерсдорфская церковь за тёплую встречу. Она стоит неподалёку от первого светофора на въезде. Мигнул зелёный и автобан врубился в пучину городской суеты.
По Розенхаймер Штрассе, я доехал почти до Немецкого музея и свернул около кинотеатра налево - в квартал с названием "Ау". Пробравшись по узким улочкам до нового места жительства, припарковался и мы разгрузили мебель. Новый владелец квартиры уже нетерпеливо ждал меня. Его звали Казимир. Дом, где я поселился был старый. Его построили в девятнадцатом веке. Затащив вещи по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, я выглянул из окна. Прямо напротив красовался шпиль собора с часами.
Сдача назад, взятой на прокат машины, была последней поездкой в Розенхайм на долгие годы. Последний ночлег был во Фраздорфе. Попрощавшись с его обитателями, я больше не появлялся. Иногда меня тянуло туда, но Новая Жизнь захлёстывала с каждым днём всё сильнее. Всё быстро исчезло в водовороте, но из той глухомани на меня смотрят люди, я ощущаю их дыхание. Зажмуриваюсь и вижу настольную лампу и книгу на немецком языке перед собой. Это самая первая книга, которую я попытался читать и она хранится у меня до сих пор. Захлопнув её на второй странице, я снова берусь за словари и учебники. Где то в соедних посёлках и хуторах живут мои друзья, гудит сырный завод, успехи и неудачи. Я помню каждую каплю дождя и громкое эхо в альпийских ущельях. Ведь нельзя позабыть места, где становишься самим собой.
Дюдя уже завтракал.
- Ты идёшь? - крикнул он.
Я почти закончил копошиться около умывальника и вытирал лицо. Вдруг, что то новое сверкнуло перед глазами. Отодвинув полотенце, я приблизился к зеркалу и внимательно вгляделся. Всё было по-старому и вдруг я увидел: мои виски поседели за прошедшие дни.
- Ща. Две минуты. Иду!
Надевая кофту на ходу, я подсел к Дюде и налил себе кофе.
5.Биржа труда решила дать Дюде образование. После долгих раздумий, он решился на меньшее зло и учился на флориста. В школе он прилежностью не отличался, а только прибрёл богемную манеру рассуждать о надгробных венках. Это лучшее, что он умел - украшать надгробия цветами. Всё остальное время Дюдя пил. В школе он нашёл себе подругу по имени Урсула. Ей было под пятьдесят. Она вернулась в Германию после десятилетнего пребывания в Индии, пятилетки на Тенерифе и двух лет французской тюрьмы за попытку перевоза пяти килограмм марихуанны. Её поймали в парижском аэропорту. Из тюрьмы Урсулу досрочно "вынул" адвокат русского происхождения. За это она буквально влюбилась во всё русское и считала нас своими корешами.
Помимо матрёшек, пельменей и водки, она обажала африканцев. Урсула хорошо выглядила, была стройной и гладкой дамой, невысокого роста. Поэтому африканцы отвечали Урсуле взаимностью. После школы она приходила к нам домой, усаживалась на кухне в сопровождении своих заморских поклонников и рассказывала о маме, жившей на берегу Боденского озера в домике с геранями на балконе.
Дюдя презирал гетеросексуальные наклонности своей сокашницы, но терпел и улыбался. Баба-Петя ничего против интернационала в квартире не имел, а надгробные дискуссии за завтраком вызывали в нём слезу умиления. Он вспоминал подмосковный Загорск и кладбище.
За завтраком они дружно переходили от яичницы к алкогольным возлияниям, превращая их в обед, полдник и ужин. Цветочники радостно мурлыкали о профессиональных тайнах и сплетничали, а Баба-Петя рыдал и радовался попеременно, в зависимости от того был стакан полон или пуст. Его неуравновешенность и испорченные нервы настораживали, но натура у него безобидная. Когда Дюдя делился с ним успокаивающими таблетками то никаких агрессивных споров не ожидалось. Разделив порцию, полученную в аптеке по рецепту, они закидывали антидепресанты в рот, запивали и довольные смотрели на окружающих. С течением времени на кухню приходили новые люди, а старые уходили. Поэтому, практически каждый день в моём новом жилище процветала "царская" житуха.
Казимир присоединялся пару раз, но после жуткой ссоры с графиней фон Брюль, стал врагом и пил исключительно внизу, в баре под названием "Братья Барнабас", также принадлежавшем ему. В "Барнабасе" собиралась наиболее гадкая каста алконавтов. Это те, кто работает и любит разговаривать на политические темы. Несколько раз мне довелось видеть, как дверь бара широко раскрывалась и оттуда пендалями вышибали оппонента.
Для меня же эта квартира являлась отличной зацепкой в городе, где цены на недвижимость зашкаливают. Отсюда я мог искать работу, новое жильё и продолжать борьбу за право быть таким же как все.
Продолжение будет
Иммигрантский дневник. Часть № 54.
Иммигрантский дневник. Часть № 53.
Иммигрантский дневник. Часть № 52.
Иммигрантский дневник. Часть № 51.
Иммигрантский дневник. Часть № 50.
Иммигрантский дневник. Часть № 49.
Иммигрантский дневник. Часть № 48.
Иммигрантский дневник. Часть № 47.
Иммигрантский дневник. Часть № 46.
Иммигрантский дневник. Часть № 45.
Иммигрантский дневник. Часть № 44.
Иммигрантский дневник. Часть № 43.
Иммигрантский дневник. Часть № 42.
Иммигрантский дневник. Часть № 41.
Иммигрантский дневник. Часть № 40.
Иммигрантский дневник. Часть № 39.
Иммигрантский дневник. Часть № 38.
Иммигрантский дневник. Часть № 37.
Иммигрантский дневник. Часть № 36.
Иммигрантский дневник. Часть № 35.
Иммигрантский дневник. Часть № 34.
Иммигрантский дневник. Часть № 33.
Иммигрантский дневник. Часть № 32.
Иммигрантский дневник. Часть № 31.
Иммигрантский дневник. Часть № 30.
Иммигрантский дневник. Часть № 29.
Иммигрантский дневник. Часть № 28.
Иммигрантский дневник. Часть № 27.
Иммигрантский дневник. Часть № 26.
Иммигрантский дневник. Часть № 25.
Иммигрантский дневник. Часть № 24.
Иммигрантский дневник. Часть № 23.
Иммигрантский дневник. Часть № 22.
Иммигрантский дневник. Часть № 21.
Иммигрантский дневник. Часть № 20.
Иммигрантский дневник. Часть № 19.
Иммигрантский дневник. Часть № 18.
Иммигрантский дневник. Часть № 17.
Иммигрантский дневник. Часть № 16.
Иммигрантский дневник. Часть № 15.
Иммигрантский дневник. Часть № 14.
Иммигрантский дневник. Часть № 13.
Иммигрантский дневник. Часть № 12.
Иммигрантский дневник. Часть № 11.
Иммигрантский дневник. Часть № 10
Иммигрантский дневник. Часть № 9.
Иммигрантский дневник. Часть № 8.
Иммигрантский дневник. Часть № 7.
Иммигрантский дневник. Часть № 6.
Иммигрантский дневник. Часть № 5.
Иммигрантский дневник. Часть № 4.
Иммигрантский дневник. Часть № 3.
Иммигрантский дневник. Часть № 2.
Иммигрантский дневник. Часть № 1.
Фейсбук: https://www.facebook.com/nikolaj.nakropin