a hundred hours in the white city
(сначала всё-таки про Белград; про арабское позже. но я помню, кому что обещала, и уже почти всё написала, просто - ну, не всё сразу)
как в книгах Павича - где начало, как идет история и где заканчивается, выбираешь сам.
кроме того, люди переменчивы, и даже перечитывая одну и ту же книгу, находят в ней новых себя каждый раз.
0
Нас встречает какой-то странный русский язык, все говорят так, как будто у них полный рот непрожеванной еды, забывают о гласных и любят шипящие, чешущиеся и жужжащие согласные, без которых почти что ни одного слова. Кириллица и латиница запросто меняются местами, а увиденный рекламный щит с надписью "ко мрда на врх брда?" становится мантрой вызова сербского ктулху, а также универсальной фразой-ответом на все случаи жизни. Юмор у города - специфичнее некуда, бесстыдный и бессовестный, но за собой можно не следить вообще, поэтому мы хохочем почти сто часов беспрерывно, и хохотали бы больше, но время есть время.
1
Мы не читали путеводителей, но чутье безошибочно ведет нас и днем, и ночью. Не успев выйти из дома, находим ключи - на этот раз два и на одном брелоке, словно специально ждавшие нас на ветке дереве - мы проходим огромную замочную скважину арки, из которой видна река и остров Ада, куда стекаются местные, спасаясь от жары. Воздух сухой и наждачкой натирает глотку; от него помогает только душ и фонтанные львы, из пастей которых течет вкусная питьевая вода - львам, кажется, тоже жарко, несмотря на то, что они металлические, поэтому мы поливаем их за компанию.
2
Савский храм убегает от нас, но когда мы его всё-таки догоняем, и утомленные жарой и долгим, очень долгим днем, немного отдыхаем рядом, и спускаемся уже другой улицей, находим сначала страннейший двор с двумя сфинксами, а затем - очень джаз бар, в котором нам, кроме меню, предлагают интернет даже не в виде вайфая, а полноценным компьютером, что очень актуально для момента; Них долго пытается найти там русскую раскладку, но в итоге всё-таки пишет нужный текст.
3
Когда мы проходим всю улицу (кажется, существующую только ночью), нарисованную, раскрашенную и дополненную живыми людьми, я чувствую непреодолимое желание отдать этому месту что-то своё; мы бросаем по монетке на мостовую, они звонко прыгают и затихают где-то между камнями, но чувство уходит только тогда, когда я вдруг касаюсь рукой левого уха и понимаю, город забрал у меня серёжку из серебра с янтарём; одну из последней калининградской пары. Здесь я решаю вторую подарить Дунаю, а Них говорит, мол, осторожнее, так ведь всю по городам раскидает, потом не соберешь. Где-то здесь, я точно знаю, где-то здесь сбывается Вечность и ещё один день.
4
nuxtu регулярно говорит о том, как ей хочется сыграть и спеть здесь, и в конце концов, после энной безуспешной попытки выбраться на море, мы идем на местный арбат, улицу Князя Михаила, и в ночи слушаем юношу, который играет что-то странное и местное, и Них одалживает у него гитару на несколько минут; мы поём "Платан", а потом мир снова оказывается таким тесным, что скоро начнет жать - у Салека брат в Москве, а он сам уже где только ни был, но вот к нам пока не залетал. Подходят какие-то петербуржцы, а некто местный, на кого мы натыкались уже несколько раз за день - человек с дредом вместо бороды - слушает, отчетливо силясь понять текст, а когда я на несколько секунд отворачиваюсь, чтобы спрятать фотоаппарат, он растворяется в темноте, как будто и не было.
5
В двор со сфинксами нас заносит иной ночью, и тут оказывается, что они - не просто два сфинкса; один из них - освещающий, другой освещенный; мы недолго там пробыли, и город-феникс потащил нас дальше чуть ли не за шкирки. Проходя мимо очередной башни с часами, я поднимаю голову и машинально открываю рот, потому что краем глаза успела увидеть самого настоящего ангела из света, который, похоже, смутился и поэтому погас; проходим ещё немного, я рассказываю об этом с расширенными от удивления глазами, мы теперь уже вместе смотрим, - и видим их, уже двоих. Знакомый памятник закрыт лесами, чего днем ещё не было - видать, чтобы не убежал, говорим мы почти хором; в отражениях происходят какие-то странности, но думать об этом некогда, мы старательно идем быстрее, но всё равно не успеваем. В эту ночь город забирает у меня даже давно хранимые короткие текстовые сообщения, и к ночи я понимаю, что у меня нет больше ничего чужого с собой; появляется странное ощущение наготы, которым я не могу не воспользоваться - мы ловим такси, и из открытого окна я трогаю Белград за ту самую внутреннюю сторону ветра.
6
На Калемегдане, спустя три дня и четыре ночи после приезда, в грозу, когда молния сверкает так ярко и дольше положенного задерживается на небе - можно успеть уследить за тем, как по обе стороны от неё выстраиваются в странный говорящий узор огромные дунайские чайки, - я нахожу своё начало этой истории; а концовка-то случилась задолго до него, это тоже становится ясно, но тем интереснее, куда раскидало другие части нелинейной истории, и я ищу их дальше, на несколько часов оставаясь наедине с городом.
7
Осень здесь ближе, чем дома; глядя на отражение башенных часов ночью, думается, что Дали запросто мог тоже вот так посмотреть и увидеть, как течет время; мы приходим на point на перекрестке, чтобы выпить кофе, а затем спуститься по бесконечной улице, на которой я нахожу ещё один ключ (это вообще город сплошных ключей и замков), ночь становится странной - год назад я бы не решилась выйти в такую одна, а сейчас - легко, потому что нечего скрывать от себя и не страшно встретить кого угодно.
8
Не давая нам уехать на море, Белград легко отпускает в Нови Сад - видимо, для того, чтобы мы поднялись на Петроварадинскую крепость. Переходя Дунай, я останавливаюсь посередине и забрасываю в него оставшуюся серьгу кенигсбергского серебра, а через пять минут под горой больно до слез сжимает голову, но сцепленные зубы и десять секунд малодушия позволяют пройти по всем ступеням и даже посмотреть на черепичные крыши домов сверху, а наверху два глотка кофе с коньяком делают этот мир снова лучшим из возможных. Там же мы исполняем последний из взятых с собой из дома квестов и обещаем вернуться в течение десяти лет; с этого момента мы начинаем возвращаться - какими-то странными путями.
9
Черные и белые разметочные пешки, а ещё красные гидранты - три цвета для странных шахмат, в которые играет город; то там, то здесь находятся "убитые" фигуры, отмеченные особым образом; здесь всегда рядом Слово и Дело, и даже короткое знакомство становится таким близким, что речи о личных границах даже идти не может. Если бы я была Павичем, следующий роман был бы романом-шахматной партией.
как в книгах Павича - где начало, как идет история и где заканчивается, выбираешь сам.
кроме того, люди переменчивы, и даже перечитывая одну и ту же книгу, находят в ней новых себя каждый раз.
0
Нас встречает какой-то странный русский язык, все говорят так, как будто у них полный рот непрожеванной еды, забывают о гласных и любят шипящие, чешущиеся и жужжащие согласные, без которых почти что ни одного слова. Кириллица и латиница запросто меняются местами, а увиденный рекламный щит с надписью "ко мрда на врх брда?" становится мантрой вызова сербского ктулху, а также универсальной фразой-ответом на все случаи жизни. Юмор у города - специфичнее некуда, бесстыдный и бессовестный, но за собой можно не следить вообще, поэтому мы хохочем почти сто часов беспрерывно, и хохотали бы больше, но время есть время.
1
Мы не читали путеводителей, но чутье безошибочно ведет нас и днем, и ночью. Не успев выйти из дома, находим ключи - на этот раз два и на одном брелоке, словно специально ждавшие нас на ветке дереве - мы проходим огромную замочную скважину арки, из которой видна река и остров Ада, куда стекаются местные, спасаясь от жары. Воздух сухой и наждачкой натирает глотку; от него помогает только душ и фонтанные львы, из пастей которых течет вкусная питьевая вода - львам, кажется, тоже жарко, несмотря на то, что они металлические, поэтому мы поливаем их за компанию.
2
Савский храм убегает от нас, но когда мы его всё-таки догоняем, и утомленные жарой и долгим, очень долгим днем, немного отдыхаем рядом, и спускаемся уже другой улицей, находим сначала страннейший двор с двумя сфинксами, а затем - очень джаз бар, в котором нам, кроме меню, предлагают интернет даже не в виде вайфая, а полноценным компьютером, что очень актуально для момента; Них долго пытается найти там русскую раскладку, но в итоге всё-таки пишет нужный текст.
3
Когда мы проходим всю улицу (кажется, существующую только ночью), нарисованную, раскрашенную и дополненную живыми людьми, я чувствую непреодолимое желание отдать этому месту что-то своё; мы бросаем по монетке на мостовую, они звонко прыгают и затихают где-то между камнями, но чувство уходит только тогда, когда я вдруг касаюсь рукой левого уха и понимаю, город забрал у меня серёжку из серебра с янтарём; одну из последней калининградской пары. Здесь я решаю вторую подарить Дунаю, а Них говорит, мол, осторожнее, так ведь всю по городам раскидает, потом не соберешь. Где-то здесь, я точно знаю, где-то здесь сбывается Вечность и ещё один день.
4
nuxtu регулярно говорит о том, как ей хочется сыграть и спеть здесь, и в конце концов, после энной безуспешной попытки выбраться на море, мы идем на местный арбат, улицу Князя Михаила, и в ночи слушаем юношу, который играет что-то странное и местное, и Них одалживает у него гитару на несколько минут; мы поём "Платан", а потом мир снова оказывается таким тесным, что скоро начнет жать - у Салека брат в Москве, а он сам уже где только ни был, но вот к нам пока не залетал. Подходят какие-то петербуржцы, а некто местный, на кого мы натыкались уже несколько раз за день - человек с дредом вместо бороды - слушает, отчетливо силясь понять текст, а когда я на несколько секунд отворачиваюсь, чтобы спрятать фотоаппарат, он растворяется в темноте, как будто и не было.
5
В двор со сфинксами нас заносит иной ночью, и тут оказывается, что они - не просто два сфинкса; один из них - освещающий, другой освещенный; мы недолго там пробыли, и город-феникс потащил нас дальше чуть ли не за шкирки. Проходя мимо очередной башни с часами, я поднимаю голову и машинально открываю рот, потому что краем глаза успела увидеть самого настоящего ангела из света, который, похоже, смутился и поэтому погас; проходим ещё немного, я рассказываю об этом с расширенными от удивления глазами, мы теперь уже вместе смотрим, - и видим их, уже двоих. Знакомый памятник закрыт лесами, чего днем ещё не было - видать, чтобы не убежал, говорим мы почти хором; в отражениях происходят какие-то странности, но думать об этом некогда, мы старательно идем быстрее, но всё равно не успеваем. В эту ночь город забирает у меня даже давно хранимые короткие текстовые сообщения, и к ночи я понимаю, что у меня нет больше ничего чужого с собой; появляется странное ощущение наготы, которым я не могу не воспользоваться - мы ловим такси, и из открытого окна я трогаю Белград за ту самую внутреннюю сторону ветра.
6
На Калемегдане, спустя три дня и четыре ночи после приезда, в грозу, когда молния сверкает так ярко и дольше положенного задерживается на небе - можно успеть уследить за тем, как по обе стороны от неё выстраиваются в странный говорящий узор огромные дунайские чайки, - я нахожу своё начало этой истории; а концовка-то случилась задолго до него, это тоже становится ясно, но тем интереснее, куда раскидало другие части нелинейной истории, и я ищу их дальше, на несколько часов оставаясь наедине с городом.
7
Осень здесь ближе, чем дома; глядя на отражение башенных часов ночью, думается, что Дали запросто мог тоже вот так посмотреть и увидеть, как течет время; мы приходим на point на перекрестке, чтобы выпить кофе, а затем спуститься по бесконечной улице, на которой я нахожу ещё один ключ (это вообще город сплошных ключей и замков), ночь становится странной - год назад я бы не решилась выйти в такую одна, а сейчас - легко, потому что нечего скрывать от себя и не страшно встретить кого угодно.
8
Не давая нам уехать на море, Белград легко отпускает в Нови Сад - видимо, для того, чтобы мы поднялись на Петроварадинскую крепость. Переходя Дунай, я останавливаюсь посередине и забрасываю в него оставшуюся серьгу кенигсбергского серебра, а через пять минут под горой больно до слез сжимает голову, но сцепленные зубы и десять секунд малодушия позволяют пройти по всем ступеням и даже посмотреть на черепичные крыши домов сверху, а наверху два глотка кофе с коньяком делают этот мир снова лучшим из возможных. Там же мы исполняем последний из взятых с собой из дома квестов и обещаем вернуться в течение десяти лет; с этого момента мы начинаем возвращаться - какими-то странными путями.
9
Черные и белые разметочные пешки, а ещё красные гидранты - три цвета для странных шахмат, в которые играет город; то там, то здесь находятся "убитые" фигуры, отмеченные особым образом; здесь всегда рядом Слово и Дело, и даже короткое знакомство становится таким близким, что речи о личных границах даже идти не может. Если бы я была Павичем, следующий роман был бы романом-шахматной партией.