Space
В Пространстве нельзя сидеть, стоять, лежать или быть ведомым. Диффузные процессы протекают здесь так быстро, что икнуть не успеешь, как ты уже не то что прилип, а врос, всунулся всем существом, как-то необратимо и по-полной вмазался - в место, во время, в ведущего. И единственный выход теперь - отдираться, попутно вырывая куски мяса, но так это утомительно, так не прикольно, что просто фи.
В Пространстве нужно помнить о туевой хуче вещей одновременно. Чёрные колготки нужны такого размера, а телесные - такого. Паспортный стол работает с девяти, но никогда с девяти не работает, в отделе поселения перерыв на обед в час, но обедать никто не идёт. В магазине утром нет сдачи, а вечером - половины ассортимента. Папка с прогами лежит в такой-то жопе ноута, папка с Мэди - в такой. Приём Хеймлиха запрещён в Австралии. На пути до туалета есть три места на запнуться, до кофе - пять с половиной. Молоток лежит за холодильником, джин - под духовкой, пара сигарет заначена в часах, горсть мелочи - в коробочке для покера. Карта нормана есть у тех-то и тех-то, карта ленты - у других, бск - у третьих. Лебедеву зовут Анастасия Владимировна. А, нет, последнее можно забыть. Пока.
В Пространстве ты просто обязан быть заёбаным, чтобы не считаться левым. Это место наполнено нетерпимостью к восторженным энтузиастам, они тут, право, торчат, как бородавки на попе носорога. Излишняя активность на священном пути своём ловит минус тыщи в карму и вообще кажется чем-то слишком вычурным, наглым, хамоватым. Никто не любит энтузиастов. Энтузиасты здесь долго не живут. Или живут, но неправильно. Совсем, совсем не так, как должно, хотя даже самый что ни на есть Заёбаный не знает, как это.
Зато за всё, что пинает, что убивает и ноет в зубах, Пространство платит своей монетой. Странноватой монетой, конечно, с некоей чертой лёгкого наебалова, если честно, но платит, это правда. Какой-то жилкой, искоркой чистейшего долбоебизма - очаровательной и возвышенно-приземлённой. Городом, возбуждающим лучше любого любовника. Разговором шершавее наждачки. Выпивкой и музыкой - такими, чтобы не слишком, чтобы под стать, как надо. Страхом, вечным внутренним страхом где-то наебнуться и потерять - страхом, который, по сути, и является пожалуй одной из главных составляющих чего-то стоящего. Не бойся, детка, мы никогда не умрём. Но если и умрём, то нам станет уже похуй. Это в любом случае не повод париться.
Самая большая проблема данного места - невозможность понять, чего же тебе, блин, душечка, надо-то. Чтобы прояснить хоть что-то на этот счёт, нужно свалить, лишиться всего, стать абсолютно голым. Тогда ты потом сидишь там, так просто - ни работы, ни учёбы, ни личной жизни, ни друзей, ни денег, ни интернетов, ни еды, даже родители блин куда-то свалили, и вот хочется тебе двух вещей на свете, ну правда, всего двух: на практику по матану первого курса и пирожок с картошкой. Так просто. И вот тогда уже вернуться в Пространство - самое то. Простым, лёгким, готовым.
***
Когда кто-то называет меня дурочкой, я успокаиваюсь. Иногда не хватает этого. «Мальчик, мне две двойных дурочки. Со льдом.» Тоже просто.
***
А четыре утра похожи на головоломку из трёх кристаллообразных хреновин. Я всё сказала.
В Пространстве нужно помнить о туевой хуче вещей одновременно. Чёрные колготки нужны такого размера, а телесные - такого. Паспортный стол работает с девяти, но никогда с девяти не работает, в отделе поселения перерыв на обед в час, но обедать никто не идёт. В магазине утром нет сдачи, а вечером - половины ассортимента. Папка с прогами лежит в такой-то жопе ноута, папка с Мэди - в такой. Приём Хеймлиха запрещён в Австралии. На пути до туалета есть три места на запнуться, до кофе - пять с половиной. Молоток лежит за холодильником, джин - под духовкой, пара сигарет заначена в часах, горсть мелочи - в коробочке для покера. Карта нормана есть у тех-то и тех-то, карта ленты - у других, бск - у третьих. Лебедеву зовут Анастасия Владимировна. А, нет, последнее можно забыть. Пока.
В Пространстве ты просто обязан быть заёбаным, чтобы не считаться левым. Это место наполнено нетерпимостью к восторженным энтузиастам, они тут, право, торчат, как бородавки на попе носорога. Излишняя активность на священном пути своём ловит минус тыщи в карму и вообще кажется чем-то слишком вычурным, наглым, хамоватым. Никто не любит энтузиастов. Энтузиасты здесь долго не живут. Или живут, но неправильно. Совсем, совсем не так, как должно, хотя даже самый что ни на есть Заёбаный не знает, как это.
Зато за всё, что пинает, что убивает и ноет в зубах, Пространство платит своей монетой. Странноватой монетой, конечно, с некоей чертой лёгкого наебалова, если честно, но платит, это правда. Какой-то жилкой, искоркой чистейшего долбоебизма - очаровательной и возвышенно-приземлённой. Городом, возбуждающим лучше любого любовника. Разговором шершавее наждачки. Выпивкой и музыкой - такими, чтобы не слишком, чтобы под стать, как надо. Страхом, вечным внутренним страхом где-то наебнуться и потерять - страхом, который, по сути, и является пожалуй одной из главных составляющих чего-то стоящего. Не бойся, детка, мы никогда не умрём. Но если и умрём, то нам станет уже похуй. Это в любом случае не повод париться.
Самая большая проблема данного места - невозможность понять, чего же тебе, блин, душечка, надо-то. Чтобы прояснить хоть что-то на этот счёт, нужно свалить, лишиться всего, стать абсолютно голым. Тогда ты потом сидишь там, так просто - ни работы, ни учёбы, ни личной жизни, ни друзей, ни денег, ни интернетов, ни еды, даже родители блин куда-то свалили, и вот хочется тебе двух вещей на свете, ну правда, всего двух: на практику по матану первого курса и пирожок с картошкой. Так просто. И вот тогда уже вернуться в Пространство - самое то. Простым, лёгким, готовым.
***
Когда кто-то называет меня дурочкой, я успокаиваюсь. Иногда не хватает этого. «Мальчик, мне две двойных дурочки. Со льдом.» Тоже просто.
***
А четыре утра похожи на головоломку из трёх кристаллообразных хреновин. Я всё сказала.