Танка для Акунина. Мой дедушка Николай Иванович Кочергин
Дедушки нету уже десять лет. О всём, о чём не расспросил расспрашивать поздно, так что "танка" составлена из собственных воспоминаний.
Первая строка танка.
Небылицы лучше были.
На фото деда Коля где-то в 1940 году. Он родился в 1928 году в маленькой деревне Герасимово под Великим Устюгом. Деревня находилась, как говорит бабушка, "на тракте" и поэтому вроде особо глухой не считалась. Хотя до ближайшего от Великого Устюга города была не одна сотня километров. Об этом периоде его жизни мне известно немного. Дед окончил семилетку и поступил в медицинский техникум в Великом Устюге. Отец, как и у большинства, был на фронте. Когда я стал постарше я узнал и о том, как боялись "закона о трёх колосках" и как приехали однажды ночью и забрали "дядю Тишку", а пока мне лет шесть-восемь и я слушаю совсем о другом - я засыпаю под фирменные дедовы "небылицы". Немцы до Великого Устюга не дошли, и, признаться, в шестилетнем возрасте этот факт меня очень расстраивал. Ведь, а как же военные истории? Тут и шли в ход небылицы. Дед и его закадычный друг Васька, маленькие партизаны, расправлялись с заблукавшими в тайге оккупантами самыми замысловатыми способами. Часто в небылицах поворотным моментом служила фраза: "А у Васьки ведь язык как лопата". Вот тут-то и начинался, как сейчас принято говорить, экшн. Впрочем, изворотливые подпольщики выходили сухими из любых ситуаций. Не помню чтобы он хоть раз повторялся. А когда же я просил рассказать небылицу ещё раз, он всегда добавлял в неё что-то новое. Единственное, чего я так и не узнал - кто же был всё таки этот Васька?
Вторая строка танка.
В Кейптаунском порту.
После окончания медицинского техникума дед получает звание лейтенанта и отправляется служить фельдшером в саперную часть, базировавшуюся в Мурманске, которая была занята на разминировании северных приграничных районов. Он спасает подорвавшихся на минах саперов и на его глазах, уже после войны, гибнут его сослуживцы. Тогда же, во время службы, он решает женится. Выбор пал на девушку из его деревни, которая училась с ним в медицинском техникуме. Он разыскал её в глухой деревне Вологодской области, куда она была направлена после училища. Приехал в гости, сказав, что "на свадьбу к другу". Пожил недельку и за день до отъезда выдал неподражаемое: "Нима, выходи за меня замуж... Или дай денег на обратную дорогу". Моя будущая бабушка Анимаиса Павловна Гоголицына взвесила все за и против и согласилась. Посмотрите на эти искорки в глазах! Была ли возможность тут отказать? Они переезжают в Мурманск и там, вскоре, рождается моя мама. Через некоторое время дед демобилизируется и уходит судовым врачом на торговое судно. Где-то в это же время он серьёзно увлекается фотографией. Он ходил во всех водах у берегов Северной Европы и заходил во все примечательные порты. И какие кадры он оттуда привозил! В моём архиве хранятся кадры улиц Лондона и Роттердама 50-х годов, морских штормов, оледенелых вант, взлетающих гидросамолётов и конечно тех людей, таких, каких больше не делают. При чём это были не просто кадры из поездок. У него было свое видение, и я жалею, что не осталось ни одной плёнки, а только маленькие отпечатки 9Х12. Конечно, в этом случае я крайне предвзят, но когда, через много лет, фотография стала и моим главным хобби и я рассматривал работы Картье-Брессона я к удивлению узнал в них знакомый стиль. На этой фотографии он, по-моему, как раз в одном из злачных заведений послевоенной Европы. В шляпе, кожаном плаще и с сигаретой, как и положено в 50-х , а вокруг наверно сидят наши моряки в клешах, ради снимка которых заграничные фотографы ложились на газоны.
Третья строка танка.
Хрущи над вишнями гудят.
Северный морской климат очень плохо сказывался на здоровье моей бабушки и в тридцать с небольшим ей уже начали настойчиво предлагать инвалидность. Однако съездив как-то к родственникам на Украину она с удивлением обнаружила, что с каждым понижением широты ей становится всё лучше и лучше. А когда она увидела цветущие украинские сады и услышала как "хрущи над вишнями гудят" болезнь оступила и вовсе. Они купили дом в Кременчуге и на севера больше не возвращались. Дед уходит из флота и работает в рентгенкабинете. Фотографией он уже не занимается, а занимается активно подрастающей внучкой и рыбалкой. Жизнь входит в размеренный ритм и штормы с далёкими портами остаются позади. Из всего этого долгого периода его жизни сохранилось всего пара снимков. Как например вот этот - на доску почёта Кременчугской поликлиники.
Четвертая строка танка.
Пенсия на Гончаривке.
В 85-м через их частный сектор собрались прокладывать участок дороги. Строители стояли перед выбором: кусок пустующей территории завода или усадьба моего деда. Выбор был более чем очевиден и их с бабушкой выселили на пятый этаж панельной новостройки. От всего сада, который сажал мой дед осталась одна груша, доставшаяся в наследство соседям. Листья деревьев за окном сменились соседскими окнами, а небо... его вообще оттуда было не увидеть. Через несколько лет мой отец покупает дачу в Опошне, как раз на легендарной Гончаривке, где происходило действие пьесы "Сватанья на Гончаривке" Квитки-Основьяненко. С ранней весны по позднюю осень в течение десяти лет они живут там. Дед выращивает георгины и астры, выхаживает каждого чахлого цыплёнка, расказывает мне небылицы и не забывает обнавлять мой арсенал новыми луками и деревянными саблями. На фото он и ваш покорный слуга, притомившийся от тяжких трудов.
Пятая строка танка.
Неперсидские ковры.
В последние годы на дачу они уже не ездили. Как-то раз во время обычного обследования дед узнал, что смертельно болен. Ему сказали, что только 2% процента живут с этим больше, чем полгода. Он спокойно ответил: "Что ж, будем попадать в эти два процента" и прожил ещё восемь лет. На фото он с моей бабушкой, как и водится, на фоне ковра. Таких фотографий миллионы у миллионов. Однако вряд ли у многих фоном служит ковёр собственной стопроцентной ручной работы. Он вышивал ковры, подушки и много чего ещё и дарил это всё родственникам и друзьям. Вышивал до самых последних своих дней. А ещё откладывал деньги с каждой пенсии, чтобы побаловать меня, школьника, во время наших нечастых визитов в Кременчуг. Я до сих пор храню те, которые он отдать не успел.