НУ классика. Классика вызывает странное ощущение покоя - в ней все правильно - насколько бывает правильно в банальных истинах, которые вдруг оказываются глубочайшими прозрениями. Поэтому - НУ классика.
Особенно увлекает то, что эта классичность и такая… высокая очевидность второй части фильма вырастает из довольно отвратной для меня «эстетской эстетики» первой части. Ну видели-мы-это-перевидели - символическая игра как способ существования, как способ уходя от реальности, которая не то, чтобы страшна для героев - просто никого она, реальность, не парит (так читается, во всяком случае). Макеты города, красивости, музыка, театр абсурда уходящих от осознания жителей на фоне начинающейся войны. И все кричаще красиво в этой первой части, слишком красиво, я бы сказала - отвратительно красиво - красотой неоновой вывески, да еще такой, на которой с высоким вкусом написаны эзотерические письмена на продажу. Бр-р-р.
Я эту эстетику воспринимаю как вкус определенной социальной прослойки - этакой эстетствующей, богатой, символически образованной богемы с высоким вкусом и без жизненных проблем. И эта «классовая эстетика», и профессионально-сделанные символические «эхи», так восхищающие киношников, не спасают повествование от эстетической необязательности - ну да, вот так, а зачем это? О чем?. О чем мне говорят эти «эхи» первой части? О том, что режиссер умеет снимать «эхи» - и смотреть-восхищаться этим будут профессионалы, чтобы тоже научиться снимать «эхи». Воистину media is the message. Вот Феллини с Антониони такой эстетикой тоже обладают… с этими бесконечными поисками одиноким отчужденным художником освобождающего образа. Она вызывает - не побоюсь этого слова - чувство классового отторжения. Воистину, большинство таких режиссеров снимают кино про собственные сновидения… они наверное, достойные люди, или не достойные, но мне-то что с этого?
«Правда» кина начинает разворачиваться, наверное, с момента разворачивания любови главных героев. «Эхи» приобретают объем и недетский смысл - для меня это случилось с момента, когда героиня рассматривает макет города, который делал герой. Во второй части все работает - и хрупкая холодная красота зимнего леса, по которой хрупко убегает героиня в холод разрыва, и рельсы с тоннелями, меняющие статичный смысл места пожизненной работы на динамичный смысл Пути, и ручные и прочие дрезины, и наконец, ослица… Все эти ведущие «эхи» сливаются в аккорд органный, а не безумно-саксофонный, как в начале.
Сценарий сведен. Вдруг за оторванным эстетствующим снобом-режиссером вырастает высокий профессионал, который продуманно-уверенно-точно сводит воедино ниточки клубочка, и они образуют… храм-не-храм, но такое… по-взрослому сакральное пространство. Все «чеховские ружья» у Кустурицы стреляют, и в этом, наверное, разворачивается и иная динамика фильма, и его иное сообщение, и сделано это профессионально. Весь этот бред с прекрасными макетами города, на который сыпется пыль от взрывов города настоящего, с прекрасными иллюзиями, с «уедем в Австралию» преобразуется-таки в конце в счастливую и не иллюзорную реальность. Вот это - закон и для сноба, и для бомжа, и для служителя железной дороги. Прорастание из эстетствующей субкультуры в большую культуру, которая общечеловеческая. Отрадно. Виват!
Единственно, что я не понимаю, как Кустурицей можно эмоционально восхищаться - он ведь не только не эмоциональный, он даже не мировоззренческий - вечные истины - они не имеют привкуса «актуального мировоззрения»…
Посмотрите, кто не смотрел. Оно того стоит. Оно даже больше стоит - только вот за него вроде не платят… почти нулевой прокат. И это тоже правильно. Мир - не товар.