RECOVERY
У каждого героя должна быть своя тихая гавань, в которой он мог бы залечить свои раны. Однажды Коннор обнаруживает себя сидящим всё на той же кухне, и белая тюлевая занавеска на окне по-прежнему знакомо колышется от ветра, только сейчас не ночь, а утро, и розы на подоконнике еще в бутонах. Смутно, он понимает, что не появился здесь из ниоткуда, и даже, кажется, вспоминает - ходил, ел, чинил сломанный ящик комода, гладил кота; а может, только хочет себя убедить, что вспоминает.
- Сколько я здесь? - спрашивает он.
Ребекка смеется.
- Недели две. Может, чуть меньше. Проснулся наконец, доброе утро.
Кофе не имеет никакого вкуса, он не горький, не сладкий, и не бодрит. Закуривать - в этой-то чистенькой, прилизанной комнатке - даже не хочется.
- И нифига не картонный у меня кофе, - обиженно отвечает она, когда он делится с ней своими ощущениями. - Ты и картон никогда не жевал, так что не надо.
Отворачиваясь к плите, она тихонько добавляет:
- Бедный мой.
Коннор не спрашивает, почему. Он должен догадываться сам. Всегда - сам. Спустя какое-то время он понимает, что она имела в виду, когда его прошибает холодный пот, а волоски на руках встают дыбом.
- Привыкай, - коротко бросает она, а после обнимает его и стоит рядом, пока он, зажмурившись, кусает собственную руку до белых, мертвых следов - чтоб не заорать. - Будет больно, милый. В любом случае, что бы ты для себя не решил.
- Это всё был не сон, - говорит он, когда обретает способность говорить. - Меня тут не было несколько месяцев. Настоящих, длинных месяцев. Мы ушли, а потом я вернулся один. Так?
Она кивает.
- Видел бы ты себя, когда заявился.
- То есть всё это... было по-настоящему.
- Ага.
- Блядь, - меланхолично заключает Коннор и вдруг со всей силы ударяется лбом об столешницу.
- Ты можешь быть здесь столько, сколько захочешь.
Она целует его в щеку и треплет по волосам и гладит по покрасневшему лбу.
- Оклемаешься, привыкнешь. Только я бы не советовала долго засиживаться. У тебя есть километраж, у тебя есть опыт, у тебя есть еще пункты в списке. Да, у тебя нет напарника, но ты не можешь просто выбросить всё это из жизни. Не смей забывать, ты понял?
Он устало смотрит поверх ее плеча в окно.
- Может, еще посоветуешь записать? Я не знаю, как дальше одному. Я не хочу знать, что было по-другому. Такое чувство, что я заверну за угол - а там грёбаный Постапокалипсис, и пустота. И туман. Сейчас же весна, да? Была осень. Понимаешь, Бекки? Осень.
- Запиши, - отвечает она невпопад.
У каждого героя должна быть своя тихая гавань и должна быть смелость ее покинуть, иначе какой он тогда герой. Но Коннор остается.
***
Его звали Тони. Тони его бросил, когда до одного из пунктов назначения оставалось всего ничего. И все закончилось в Милуоки. Коктейль из дыма, озерного тумана и утреннего инея на стеклах машины.
Тони сбил грузовик. Тони утонул. Тони украли инопланетяне. Или, вот, хорошая версия - Тони застрелился. У него был венок из полевых цветов, он вообще любил плести - корзины, человечков, венки - сколько Коннор его помнил. Этот венок он и держал в сложенных на груди мертвых руках, когда уплывал в старенькой лодке вниз по реке. В реке отражалось синее-синее небо, а у Тони были ясные глаза и складки у рта, когда он улыбался. От этого улыбка казалась еще честнее, чем она была. Он в тот месяц работал в оружейном магазине и носил фартук, запачканный маслом для чистки и смазки оружия. Коннор говорил ему - даже незаряженное ружье стреляет, брат. Тони смеялся.
Тони умер, а как - неважно, подошел бы любой вариант, кроме Тони, который ушел в их общее лето один. До лета тогда оставалось еще долгих полгода.
***
Со временем становится все хуже и хуже.
- Я убил его, - говорит Коннор, запустив пальцы себе в волосы. - Я его убил.
- Ты выдаешь желаемое за действительное, - отвечает она, ловко упаковывая фарфоровые чашечки в бумагу. - Тебе приснилось. Или ты крышей двинулся. Что выбираешь?
Упаковочная бумага шуршит, совсем как обертки от гамбургеров, которыми они с Тони питались, пока жили в Омахе - после двух, а то и трех рабочих смен неизбежно не оставалось сил не только на готовку, но даже на то, чтоб держать вилку. Тони смеялся и говорил, что, когда они доедут до пункта назначения, он приготовит настоящий пирог с ревенем. Коннор понятия не имел, что такое ревень, но почему-то представлял себе некую рассыпчатую гадость вроде замороженной картошки фри, а когда Бекки потом, узнав о таких диких взглядах, испекла этот чертов пирог, его долго тошнило.
- Этот камень. Он был такой острый, такой тяжелый, - продолжает он, - или нет, не камень. Металлический брусок. Я вбил его ему в голову. Прямо в висок. Прямо в его идиотскую, дурную башку.
- Тебе вызывать копов или психушку? - предлагает Бекки.
Коннор закрывает лицо руками.
- Ты не понимаешь.
Она остается невозмутимой, но ее губы едва заметно кривятся. Ребекка никогда не думала, что всё развалится так медленно, тоскливо и прозаично, она рассчитывала хотя бы помирать громко и с музыкой, но оркестр, вероятно, задержался где-то в пути. И она не заметила, прошляпила момент, когда этот дом, который всегда казался больше сказкой, чем реальным местом, перестал ей принадлежать. Рано или поздно место, где находится больной, превращается в больничную палату. Так и здесь. Коннор, со своим запахом сигарет на чердаке, Коннор с бессонницей и ночными кошмарами, с ужасом в глазах, когда он прибегал иногда из города, захлопывал за собой дверь, а потом не казал носа на улицу еще несколько дней, Коннор всё испортил, и даже у святых, каковой Ребекка всегда себя считала, терпение не бесконечно. Заставить себя расстаться с насиженным местом было тяжело. Еще тяжелее было объяснить Коннору, почему они должны уехать. Перемены. Перемены всегда к лучшему, малыш, говорила она вслух, а про себя пыталась понять - убеждала ли она его, или утешала себя.
- Иногда мне кажется, что я вижу его на другой стороне улицы. Он ухмыляется, глядя на меня из-за столба, из витрин, из-за чьего-то плеча. А когда я думаю, что сбросил его в озеро, всё пропадает. И это всегда оказывается кто-то другой. Просто похожий.
Бекки вздыхает с облегчением и, не сходя с места, дотягивается и гладит его по волосам. Всё-таки самовнушение, думает она, не безнадежен, жить будет.
- Ты скучаешь по нему, - тихо говорит она.
Он поднимает на нее глаза, чистые-чистые, как яркое весеннее небо.
- Я его ненавижу, - отвечает он будничным, спокойным тоном. - Я его убил.
***
На новом месте легче не становится. Однажды Бекки звонят с автозаправки, куда Коннор устроился на подработку, и говорят - заберите своего невменяемого. Коннор ждет ее на лавочке возле магазина, у него разбиты в кровь руки и лицо, но он этого даже не замечает, только сидит и качается вперед-назад, будто в трансе. Она бежит внутрь, просит воды. У девочки за прилавком в глазах жалость.
- Он как будто с ума сошел. Набросился на клиента с кулаками, еле оттащили. Хорошо, хоть человек нормальный попался, сам врезал ему как следует и не стал копам звонить. Коннор вообще нормальный, на него никто ни разу не жаловался, а тут такое… Ты его жена, да?
Бекки, даже не отдавая себе отчета, дотрагивается до пальца - кольца нет, да и с чего бы ему там быть.
- Нет. Сестра.
На улице она садится перед ним на корточки и начинает оттирать засохшую кровь.
- Ну что случилось, горе?
- Я его видел, - отвечает Коннор бесцветно, - я видел Тони. Я говорил с ним, я трогал его. Я ничего не понимаю.
На новом месте у них маленькая квартирка и очень тонкие стены. По ночам Бекки не может заснуть и тогда ей приходится слушать, как Коннор гоняет по кругу одни и те же песни, смеется, плачет, и повторяет, как заведенный - блядь, Тони, зачем, зачем, зачем, мы же еще столько не сделали. Иногда он выходит на улицу и бродит вокруг дома. Тогда она напяливает на себя халат, спускается и забирает его. В последнее время, правда, это происходит все реже, Коннор становится все спокойнее - и примерно тогда же она начинает получать открытки без обратного адреса. Иногда на них нарисован грустный смайлик, иногда - написано «прости», иногда - «ждите», совсем редко - бессмысленные каракули, как будто ручку дали трехлетнему ребенку. Каждый раз открытки из разных мест, каждый раз места всё ближе и ближе к ним. Доставая их из ящика, Бекки, взрослая, здравомыслящая женщина, боится, что сумасшествие может оказаться заразным и следующую открытку она уже отбросит в сторону, завизжит, затопает ногами с воплем «господи, он же умер, как он может это слать?». Потом ей становится стыдно за такие мысли. Но то, что открытки от Тони, она знает точно.
- Шшш, - Ребекка берет Коннора за руку, как маленького ребенка, и ведет к машине. - Тебе показалось. Тони не может здесь быть. Ты снова обознался. Он же умер, помнишь?
И в этот момент ей хочется саму себя ударить за это нелепое подыгрывание, но правда была бы еще больнее.
***
Месяц назад Коннор срывается и уезжает в Висконсин.
- Мне нужно проверить, - единственное объяснение, которое он ей дает. Он звонит уже в пути, из придорожного автомата, немного виновато и сбивчиво говорит, что не придет к ужину, и к завтраку, и еще несколько дней она может его не ждать. Бекки не помнит, когда в последний раз в его голосе звучала такая твердость, как сейчас, когда на все расспросы и увещевания он отвечает ей: - Я не вернусь, пока всё не проверю.
«Это, вероятно, тот случай, когда говорят, что убийцы всегда возвращаются на место преступления», думает Бекки, «фантомный убийца, фантомное преступление».
А возвращается он очень задумчивым.
- Там так красиво.
Она наливает ему апельсиновый чай, хлопочет по кухне, радостная от того, что Коннор никуда не встрял по дороге.
- Все такие же туманы. Я отвык уже. Знаешь, Бекки, я пошел на то место. Хотел найти его труп. Господи, я просто хотел попросить у него прощения. Как ты думаешь, куда мог деться человек с простреленной головой?
Коннор в возбуждении стучит ребром ладони по столу. Волосы у него на висках потемнели от пота.
- Я не нашел его. Я не нашел Тони.
«Еще бы», думает Бекки, пожимает плечами и молчит. И ни слова не говорит о телефонных звонках, которые пришли на смену открыткам.
- А знаешь, почему? - он пристально смотрит на нее и уголки его губ подрагивают, словно он вот-вот улыбнется. - Потому что он жив.
Она замирает с недомытой тарелкой в руках. Потом оборачивается, не поверив своим ушам. Еще сегодня утром, пока Коннор спал, она злым шепотом, скороговоркой говорила с тишиной в трубке, упрашивая больше не звонить сюда - а он, оказывается, всё знал? Она плохо прятала открытки? Тони нашел его раньше?
- Тони жив, - повторяет Коннор медленно и с расстановкой, и улыбка действительно расплывается у него на лице. - Он скоро придет за мной. И мы уедем.
Он допивает чай одним большим, шумным глотком, и встаёт.
- Пойду собирать вещи, Бекки. Недолго осталось. Там, в Висконсине, уйма работы, нам будет чем заняться.
- Ты выздоровел, - ошеломленно говорит Бекки. - Кон. Ты выздоровел.
Коннор смеется. Она так давно не слышала его смеха.
- Господи. Тони жив, конечно же, и он приедет обязательно, он уже совсем рядом! - Бекки лихорадочно ходит по кухне взад-вперед. Теперь нет смысла прятаться и что-то скрывать, сейчас она может рассказать ему всё, он поймет и услышит её, и не будет зажимать ладонями уши, и всё отрицать, его помешательство прошло, он всё вспомнил - что бы там у них той осенью не случилось, и никакого убийства не было - она в этом никогда не сомневалась, но как же приятно увидеть тому подтверждение, - Смотри, Кон!
Но он уже стоит на пороге и, все так же улыбаясь, повторяет еще раз:
- Тони жив. Я же не нашел его труп.
Бекки остается на кухне одна с пачкой открыток в руках.
***
У себя в комнате Коннор распахивает окно настежь и мурлычет себе под нос:
- Уедем, туда. Там так красиво, так красиво. Тони, где ты прячешься, напарник, приходи скорее.
В глазах Коннора - весь туман Мичиганского озера.
- Сколько я здесь? - спрашивает он.
Ребекка смеется.
- Недели две. Может, чуть меньше. Проснулся наконец, доброе утро.
Кофе не имеет никакого вкуса, он не горький, не сладкий, и не бодрит. Закуривать - в этой-то чистенькой, прилизанной комнатке - даже не хочется.
- И нифига не картонный у меня кофе, - обиженно отвечает она, когда он делится с ней своими ощущениями. - Ты и картон никогда не жевал, так что не надо.
Отворачиваясь к плите, она тихонько добавляет:
- Бедный мой.
Коннор не спрашивает, почему. Он должен догадываться сам. Всегда - сам. Спустя какое-то время он понимает, что она имела в виду, когда его прошибает холодный пот, а волоски на руках встают дыбом.
- Привыкай, - коротко бросает она, а после обнимает его и стоит рядом, пока он, зажмурившись, кусает собственную руку до белых, мертвых следов - чтоб не заорать. - Будет больно, милый. В любом случае, что бы ты для себя не решил.
- Это всё был не сон, - говорит он, когда обретает способность говорить. - Меня тут не было несколько месяцев. Настоящих, длинных месяцев. Мы ушли, а потом я вернулся один. Так?
Она кивает.
- Видел бы ты себя, когда заявился.
- То есть всё это... было по-настоящему.
- Ага.
- Блядь, - меланхолично заключает Коннор и вдруг со всей силы ударяется лбом об столешницу.
- Ты можешь быть здесь столько, сколько захочешь.
Она целует его в щеку и треплет по волосам и гладит по покрасневшему лбу.
- Оклемаешься, привыкнешь. Только я бы не советовала долго засиживаться. У тебя есть километраж, у тебя есть опыт, у тебя есть еще пункты в списке. Да, у тебя нет напарника, но ты не можешь просто выбросить всё это из жизни. Не смей забывать, ты понял?
Он устало смотрит поверх ее плеча в окно.
- Может, еще посоветуешь записать? Я не знаю, как дальше одному. Я не хочу знать, что было по-другому. Такое чувство, что я заверну за угол - а там грёбаный Постапокалипсис, и пустота. И туман. Сейчас же весна, да? Была осень. Понимаешь, Бекки? Осень.
- Запиши, - отвечает она невпопад.
У каждого героя должна быть своя тихая гавань и должна быть смелость ее покинуть, иначе какой он тогда герой. Но Коннор остается.
***
Его звали Тони. Тони его бросил, когда до одного из пунктов назначения оставалось всего ничего. И все закончилось в Милуоки. Коктейль из дыма, озерного тумана и утреннего инея на стеклах машины.
Тони сбил грузовик. Тони утонул. Тони украли инопланетяне. Или, вот, хорошая версия - Тони застрелился. У него был венок из полевых цветов, он вообще любил плести - корзины, человечков, венки - сколько Коннор его помнил. Этот венок он и держал в сложенных на груди мертвых руках, когда уплывал в старенькой лодке вниз по реке. В реке отражалось синее-синее небо, а у Тони были ясные глаза и складки у рта, когда он улыбался. От этого улыбка казалась еще честнее, чем она была. Он в тот месяц работал в оружейном магазине и носил фартук, запачканный маслом для чистки и смазки оружия. Коннор говорил ему - даже незаряженное ружье стреляет, брат. Тони смеялся.
Тони умер, а как - неважно, подошел бы любой вариант, кроме Тони, который ушел в их общее лето один. До лета тогда оставалось еще долгих полгода.
***
Со временем становится все хуже и хуже.
- Я убил его, - говорит Коннор, запустив пальцы себе в волосы. - Я его убил.
- Ты выдаешь желаемое за действительное, - отвечает она, ловко упаковывая фарфоровые чашечки в бумагу. - Тебе приснилось. Или ты крышей двинулся. Что выбираешь?
Упаковочная бумага шуршит, совсем как обертки от гамбургеров, которыми они с Тони питались, пока жили в Омахе - после двух, а то и трех рабочих смен неизбежно не оставалось сил не только на готовку, но даже на то, чтоб держать вилку. Тони смеялся и говорил, что, когда они доедут до пункта назначения, он приготовит настоящий пирог с ревенем. Коннор понятия не имел, что такое ревень, но почему-то представлял себе некую рассыпчатую гадость вроде замороженной картошки фри, а когда Бекки потом, узнав о таких диких взглядах, испекла этот чертов пирог, его долго тошнило.
- Этот камень. Он был такой острый, такой тяжелый, - продолжает он, - или нет, не камень. Металлический брусок. Я вбил его ему в голову. Прямо в висок. Прямо в его идиотскую, дурную башку.
- Тебе вызывать копов или психушку? - предлагает Бекки.
Коннор закрывает лицо руками.
- Ты не понимаешь.
Она остается невозмутимой, но ее губы едва заметно кривятся. Ребекка никогда не думала, что всё развалится так медленно, тоскливо и прозаично, она рассчитывала хотя бы помирать громко и с музыкой, но оркестр, вероятно, задержался где-то в пути. И она не заметила, прошляпила момент, когда этот дом, который всегда казался больше сказкой, чем реальным местом, перестал ей принадлежать. Рано или поздно место, где находится больной, превращается в больничную палату. Так и здесь. Коннор, со своим запахом сигарет на чердаке, Коннор с бессонницей и ночными кошмарами, с ужасом в глазах, когда он прибегал иногда из города, захлопывал за собой дверь, а потом не казал носа на улицу еще несколько дней, Коннор всё испортил, и даже у святых, каковой Ребекка всегда себя считала, терпение не бесконечно. Заставить себя расстаться с насиженным местом было тяжело. Еще тяжелее было объяснить Коннору, почему они должны уехать. Перемены. Перемены всегда к лучшему, малыш, говорила она вслух, а про себя пыталась понять - убеждала ли она его, или утешала себя.
- Иногда мне кажется, что я вижу его на другой стороне улицы. Он ухмыляется, глядя на меня из-за столба, из витрин, из-за чьего-то плеча. А когда я думаю, что сбросил его в озеро, всё пропадает. И это всегда оказывается кто-то другой. Просто похожий.
Бекки вздыхает с облегчением и, не сходя с места, дотягивается и гладит его по волосам. Всё-таки самовнушение, думает она, не безнадежен, жить будет.
- Ты скучаешь по нему, - тихо говорит она.
Он поднимает на нее глаза, чистые-чистые, как яркое весеннее небо.
- Я его ненавижу, - отвечает он будничным, спокойным тоном. - Я его убил.
***
На новом месте легче не становится. Однажды Бекки звонят с автозаправки, куда Коннор устроился на подработку, и говорят - заберите своего невменяемого. Коннор ждет ее на лавочке возле магазина, у него разбиты в кровь руки и лицо, но он этого даже не замечает, только сидит и качается вперед-назад, будто в трансе. Она бежит внутрь, просит воды. У девочки за прилавком в глазах жалость.
- Он как будто с ума сошел. Набросился на клиента с кулаками, еле оттащили. Хорошо, хоть человек нормальный попался, сам врезал ему как следует и не стал копам звонить. Коннор вообще нормальный, на него никто ни разу не жаловался, а тут такое… Ты его жена, да?
Бекки, даже не отдавая себе отчета, дотрагивается до пальца - кольца нет, да и с чего бы ему там быть.
- Нет. Сестра.
На улице она садится перед ним на корточки и начинает оттирать засохшую кровь.
- Ну что случилось, горе?
- Я его видел, - отвечает Коннор бесцветно, - я видел Тони. Я говорил с ним, я трогал его. Я ничего не понимаю.
На новом месте у них маленькая квартирка и очень тонкие стены. По ночам Бекки не может заснуть и тогда ей приходится слушать, как Коннор гоняет по кругу одни и те же песни, смеется, плачет, и повторяет, как заведенный - блядь, Тони, зачем, зачем, зачем, мы же еще столько не сделали. Иногда он выходит на улицу и бродит вокруг дома. Тогда она напяливает на себя халат, спускается и забирает его. В последнее время, правда, это происходит все реже, Коннор становится все спокойнее - и примерно тогда же она начинает получать открытки без обратного адреса. Иногда на них нарисован грустный смайлик, иногда - написано «прости», иногда - «ждите», совсем редко - бессмысленные каракули, как будто ручку дали трехлетнему ребенку. Каждый раз открытки из разных мест, каждый раз места всё ближе и ближе к ним. Доставая их из ящика, Бекки, взрослая, здравомыслящая женщина, боится, что сумасшествие может оказаться заразным и следующую открытку она уже отбросит в сторону, завизжит, затопает ногами с воплем «господи, он же умер, как он может это слать?». Потом ей становится стыдно за такие мысли. Но то, что открытки от Тони, она знает точно.
- Шшш, - Ребекка берет Коннора за руку, как маленького ребенка, и ведет к машине. - Тебе показалось. Тони не может здесь быть. Ты снова обознался. Он же умер, помнишь?
И в этот момент ей хочется саму себя ударить за это нелепое подыгрывание, но правда была бы еще больнее.
***
Месяц назад Коннор срывается и уезжает в Висконсин.
- Мне нужно проверить, - единственное объяснение, которое он ей дает. Он звонит уже в пути, из придорожного автомата, немного виновато и сбивчиво говорит, что не придет к ужину, и к завтраку, и еще несколько дней она может его не ждать. Бекки не помнит, когда в последний раз в его голосе звучала такая твердость, как сейчас, когда на все расспросы и увещевания он отвечает ей: - Я не вернусь, пока всё не проверю.
«Это, вероятно, тот случай, когда говорят, что убийцы всегда возвращаются на место преступления», думает Бекки, «фантомный убийца, фантомное преступление».
А возвращается он очень задумчивым.
- Там так красиво.
Она наливает ему апельсиновый чай, хлопочет по кухне, радостная от того, что Коннор никуда не встрял по дороге.
- Все такие же туманы. Я отвык уже. Знаешь, Бекки, я пошел на то место. Хотел найти его труп. Господи, я просто хотел попросить у него прощения. Как ты думаешь, куда мог деться человек с простреленной головой?
Коннор в возбуждении стучит ребром ладони по столу. Волосы у него на висках потемнели от пота.
- Я не нашел его. Я не нашел Тони.
«Еще бы», думает Бекки, пожимает плечами и молчит. И ни слова не говорит о телефонных звонках, которые пришли на смену открыткам.
- А знаешь, почему? - он пристально смотрит на нее и уголки его губ подрагивают, словно он вот-вот улыбнется. - Потому что он жив.
Она замирает с недомытой тарелкой в руках. Потом оборачивается, не поверив своим ушам. Еще сегодня утром, пока Коннор спал, она злым шепотом, скороговоркой говорила с тишиной в трубке, упрашивая больше не звонить сюда - а он, оказывается, всё знал? Она плохо прятала открытки? Тони нашел его раньше?
- Тони жив, - повторяет Коннор медленно и с расстановкой, и улыбка действительно расплывается у него на лице. - Он скоро придет за мной. И мы уедем.
Он допивает чай одним большим, шумным глотком, и встаёт.
- Пойду собирать вещи, Бекки. Недолго осталось. Там, в Висконсине, уйма работы, нам будет чем заняться.
- Ты выздоровел, - ошеломленно говорит Бекки. - Кон. Ты выздоровел.
Коннор смеется. Она так давно не слышала его смеха.
- Господи. Тони жив, конечно же, и он приедет обязательно, он уже совсем рядом! - Бекки лихорадочно ходит по кухне взад-вперед. Теперь нет смысла прятаться и что-то скрывать, сейчас она может рассказать ему всё, он поймет и услышит её, и не будет зажимать ладонями уши, и всё отрицать, его помешательство прошло, он всё вспомнил - что бы там у них той осенью не случилось, и никакого убийства не было - она в этом никогда не сомневалась, но как же приятно увидеть тому подтверждение, - Смотри, Кон!
Но он уже стоит на пороге и, все так же улыбаясь, повторяет еще раз:
- Тони жив. Я же не нашел его труп.
Бекки остается на кухне одна с пачкой открыток в руках.
***
У себя в комнате Коннор распахивает окно настежь и мурлычет себе под нос:
- Уедем, туда. Там так красиво, так красиво. Тони, где ты прячешься, напарник, приходи скорее.
В глазах Коннора - весь туман Мичиганского озера.