Какое ёмкое, какое богатое слово!
Магистер от внезапной радости разинул рот, держал парик перед собою и не мог сказать ни одного слова. «Вы ищете за милю того, что у вас под носом», ― сказал ему шафнер с сердцем; но душа магистерова была в сию минуту так полна, что ничто извне не могло войти в нее, и шафнерова риторическая фигура проскочила если не мимо ушей его, то по крайней мере сквозь их, то есть (сообразно с Боннетовою гипотезою о происхождении идей), не тронув в его мозгу никакой новой или девственной фибры (fibre vierge).[Н. М. Карамзин. Письма русского путешественника (1793)]
Хочу проникнуть в самые тончайшие фибры, бьющиеся в груди твоей, и остаюсь в городке*** по крайней мере на две недели. [О. М. Сомов. Матушка и сынок (1831)]
Не умею описать, что со мною сталось, когда, обвивая тонкий стан ее рукою, трепетною от наслаждения, я пожимал другой ее прелестную ручку; казалось, кожа перчаток приняла жизнь, передавая биение каждой фибры… казалось, весь состав Полины прыщет искрами! [А. А. Бестужев-Марлинский. Cтрашное гаданье (1831)]
На губах графа играла чуть-чуть заметная улыбка; глаза смотрели ясно, как будто читали насквозь в душе этого вскормленника гороховицы, все фибрыкоторого в эту минуту светились вожделением. [М. Е. Салтыков-Щедрин. Господа ташкентцы. Картины нравов (1869-1872)]
Если же всё это кажется слишком поэтичным, то не следует забывать, что не было, кажется, ни одной фибры в организме Марка Силыча, которая не затрепетала бы радостным восторгом в ответ на искренний порыв девушки. [А. О. Осипович (Новодворский). История (1882)]
Ща я всё-таки впихну во фразу! И чтоб она светилась и прыскала искрами! И про обвивая тонкий стан ее рукою, трепетною от наслаждения, тоже скраду, всё равно никто сейчас Бестужева-Марлинского не читает.
Хочу проникнуть в самые тончайшие фибры, бьющиеся в груди твоей, и остаюсь в городке*** по крайней мере на две недели. [О. М. Сомов. Матушка и сынок (1831)]
Не умею описать, что со мною сталось, когда, обвивая тонкий стан ее рукою, трепетною от наслаждения, я пожимал другой ее прелестную ручку; казалось, кожа перчаток приняла жизнь, передавая биение каждой фибры… казалось, весь состав Полины прыщет искрами! [А. А. Бестужев-Марлинский. Cтрашное гаданье (1831)]
На губах графа играла чуть-чуть заметная улыбка; глаза смотрели ясно, как будто читали насквозь в душе этого вскормленника гороховицы, все фибрыкоторого в эту минуту светились вожделением. [М. Е. Салтыков-Щедрин. Господа ташкентцы. Картины нравов (1869-1872)]
Если же всё это кажется слишком поэтичным, то не следует забывать, что не было, кажется, ни одной фибры в организме Марка Силыча, которая не затрепетала бы радостным восторгом в ответ на искренний порыв девушки. [А. О. Осипович (Новодворский). История (1882)]
Ща я всё-таки впихну во фразу! И чтоб она светилась и прыскала искрами! И про обвивая тонкий стан ее рукою, трепетною от наслаждения, тоже скраду, всё равно никто сейчас Бестужева-Марлинского не читает.