На финской границе. Июнь 1941 года.
Оригинал взят у oper_1974 в На финской границе. Июнь 1941 г.
Оригинал взят у oper_1974 в На финской границе. Июнь 1941 г.
"После завершения финской кампании наша застава в полном составе передислоцировалась к новой границе, которая теперь проходила за Выборгом. Мы разместились довольно удобно, в здании бывшей финской школы.
А потом занялись обустройством нашего участка государственной границы. Пограничные столбы пришлось ставить на местности, сверяясь с жирной линией, нанесённой карандашом на топографической карте.
Но, как говорится, гладко было на бумаге, да на местности овраги, а по ним ходить! Мы то и дело залезали на финскую территорию, а иногда терялись и уходили от границы совсем далеко.
Тогда нас останавливали финские пограничники и возвращали назад. Делали они это предельно корректно. Первыми отдавали воинское приветствие, не кричали и не ругались, а просто провожали нас к линии новой границы.
Нашей заставой тогда командовал Николай Иванович Васильцев. Личного состава было 65 человек, причём все пограничники были украинцами, успевшими отслужить по три, а некоторые и по четыре года - из-за войны с Финляндией увольнение отслуживших установленный трехгодичный срок солдат было приостановлено.
Таких солдат я больше никогда не встречал. Крепкие, толковые, инициативные. Без преувеличения могу сказать, что они были обучены и подготовлены лучше, чем многие офицеры, с которыми мне потом доводилось воевать. Если бы вся армия перед войной была укомплектована такими бойцами, немцы бы до Москвы не дошли...
Вскоре меня назначили начальником заставы. К лету мы уже обустроили более семи километров государственной границы и приступили к плановому несению службы. Одновременно улучшались и бытовые условия: появилось своё подсобное хозяйство, пекарня, банька, хлев. Иногда мне казалось, что войны больше никогда не будет, так тихо было вокруг...
Через год мирная идиллия кончилась. Летом 41-го года с финской стороны к нам начали забрасывать лазутчиков. Первого разведчика мы задержали прямо на железнодорожной насыпи. По ней только прошёл скорый поезд: Хельсинки-Ленинград. Его обнаружил секрет и тут же доложил на заставу. Тревожная группа быстро вышла на перехват.
На допросе задержанный держался смело, уверенно. Сказал, что заблудился. Под охраной его отправили в комендатуру. Вскоре оттуда поступило сообщение, что финская разведшкола выпустила целый курс диверсантов, специально обученных для действия в нашем тылу. Это был первый тревожный звонок. А вскоре прозвенел и второй.
Ночью с 11 на 12 июня 1941 года границу перешли два вооружённых человека. Эти в плен сдаваться явно не собирались. Умело маскируясь, они посыпали землю какими-то химикатами, и собаки не могли взять их след. Тревожные группы, разбившись на тройки, буквально перепахивали блокированный район, но задержать нарушителей по горячим следам не смогли.
На следующий день их всё же обнаружили. Увидев пограничников, один бандит начал отстреливаться из пистолета, а второй кинулся наутёк. Пришлось наряду открыть огонь на поражение.
Вскоре прикрывающего отход диверсанта ранили в живот. Когда к нему, истекающему кровью, подошёл старший наряда, он чётко сказал по-русски: "Всё, снова война!" - и умер.
Второго нарушителя обнаружили только на третьи сутки поиска. Несмотря на ранение в обе ноги, он смог залезть на высокое дерево и замаскироваться в густой кроне. Потом в кустах мы нашли и брошенный им рюкзак с радиостанцией и документами. Паспорта у них, кстати, были настоящие, с ленинградской пропиской.
29 июня 1941 года я проснулся от громкого взрыва. Машинально вскинул руку и посмотрел на казённые, единственные на заставе часы: стрелки застыли на четырёх утра.
Нашу заставу бомбили финские бомбардировщики. Бомбы они почему-то сбросили очень далеко, так что здание не пострадало, даже стёкла не вылетели. Едва самолёт улетел, над лесом тут же взлетели три красные ракеты - сигнал для сбора всех нарядов с границы.
Паники у нас на заставе не было. Наоборот, все были предельно сосредоточенны. Мы тут же выслали вперёд и на фланги боевое охранение с ручными пулемётами, а сами заняли оборону в заранее подготовленных окопах и блиндажах, в которых стояли станковые пулемёты "максим".
Первыми в бой вступили пограничники боевого охранения. Увидев колонну финских солдат, они подпустили их поближе и обстреляли из пулемёта Дегтярева. А затем отошли к заставе доложить о противнике.
Я тут же бросился к телефону и связался с комендантом участка капитаном Василием Путятиным. Нервно, едва сдерживаясь, чтобы не кричать, начал быстро, скороговоркой докладывать, что заставу справа, по лесистому участку обходят финны! Много финнов!
Комендант немного помолчал, а потом сказал весьма мудрые в той обстановке слова: "Ну и что ты мне об их победоносном марше докладываешь? Что, тебя не учили, как врагов надо встречать? Немедленно отбить нападение, а потом доложить о результатах боя!"
Едва я успел положить трубку, финская артиллерия начала артобстрел. Тяжёлые крупнокалиберные снаряды с заунывным воем пролетели над головой. Ткнувшись в землю, они разорвались где-то невдалеке от наших позиций.
От близких разрывов земля в блиндаже затряслась, заходила ходуном под ногами. Потом всё стихло. Выглянув в амбразуру, увидел, как на опушку леса выходят плотные цепи финских солдат.
Одетые в мышиные мундиры, с карабинами и автоматами "Суоми" в руках, они шли не таясь, в полный рост. Нас разделяло каких-то двести метров. В этот момент время для меня остановилось...
Внезапно по наступающему врагу хлёстко ударили станковые "максимы". Их тут же поддержали зачастившие ручные "дегтяри", а уже потом захлопали трёхлинейки Мосина.
Безжалостный свинцовый град буквально выкосил первые шеренги врагов. Тут уж и я не удержался, засунул в кобуру потёртый револьвер и отобрал у пулемётчика его штатный ПД.
Приложившись к удобному, ещё тёплому от солдатской щеки прикладу, начал короткими очередями валить на землю наступающих финнов. Они не добежали до наших окопов каких-то пятьдесят метров.
Не выдержав смертоносного огня, финны развернулись и кинулись наутёк. Мы стреляли в их спины до тех пор, пока последний вражеский солдат не скрылся в густом подлеске.
Когда всё стихло, я отпустил пулемёт и медленно сполз на землю. Ноги совсем не держали. Затем долго не мог свернуть и прикурить дрожащими руками цигарку. После первой затяжки немного пришёл в себя, встал на ноги, взглянул на часы, а затем посмотрел в амбразуру.
Господи! Всего шесть часов утра, а синее небо уже затянуто чёрным дымом от горящей заставы, кругом пахнет гарью и порохом, а ещё совсем недавно красивая зеленая поляна перепахана воронками и устлана телами десятков убитых людей...
В 6.30 начался новый артобстрел, а за ним вторая атака. Через час ещё одна - третья. Все атаки были отбиты, а финны, понёсшие значительные потери, отступили назад, за государственную границу.
К 12.00 к нам на помощь подоспел стрелковый батальон с комендантом участка. Мы вместе обошли поле боя, собрали документы и нехитрые трофеи, а затем похоронили нашего погибшего пограничника. Это была единственная потеря заставы 22 июня 1941 года...
Вскоре, несмотря на то, что финны не смогли продвинуться на нашем участке погранотряда ни на метр, мы начали отступать. Немецкие танки с мотопехотой прорвали оборону где-то на фланге и устремились к Ленинграду. Чтобы не оказаться отрезанными, пришлось отступать и нам.
В начале июля 1941 года наш погранотряд переформировали, и меня назначили командиром стрелковой роты во вновь сформированной 1-й дивизии войск НКВД. Едва мы успели провести боевое слаживание, как гитлеровские войска опять прорвали нашу оборону под Лугой, перерезав стратегическую ветку железной дороги Москва-Ленинград.
Дивизия получила приказ выбить фашистов со станции Мга. В моей роте тогда числилось по штату 160 человек. После продолжительного пешего марша мы прямо с ходу, без разведки и организации какого-либо взаимодействия, были брошены в бой.
Боевой приказ мне довёл командир батальона. Он махнул рукой в сторону деревни под названием Горы и сказал, что надо выбить прорвавшихся оттуда немцев. Рядом с деревней рос густой лес, который помог нам скрытно сосредоточиться неподалеку от населённого пункта.
Нам повезло тогда дважды: во-первых, фрицы не успели толком окопаться, а во-вторых, наша атака оказалась для них полной неожиданностью. Мы выскочили из леса с криками "ура!", стреляя на ходу из автоматов и винтовок. Немцы, огрызаясь пулемётным огнём, отступили, не оказав нам упорного сопротивления.
Едва мы успели занять деревню и похоронить в братской могиле своих убитых, как в небе появилась тройка "Ю-87". "Лаптёжники", завывая сиренами, по очереди круто сваливались в пике, сбрасывая на наши позиции свой смертоносный груз.
Во время первой бомбёжки было очень страшно. Порою казалось, что фашистские стервятники с высоты птичьего полёта отчётливо видят меня и моих солдат, свернувшихся калачиком на дне неглубокого окопа. Позднее мы привыкли и к налётам вражеской авиации, и к регулярным артобстрелам.
А тогда, после основательной бомбежки, мы впервые увидели немецкие танки. Приземистые, лязгающие узкими гусеницами стальные коробки с короткоствольной пушкой и пулемётом в лобастой башне охватывали деревню полукольцом.
Их было не много, всего около десятка. Но нам их нечем было остановить. Крупповскую броню винтовкой или пулемётом не пробьёшь, а гранаты у нас тогда были только осколочные.
Да что там говорить про гранаты, у нас даже бутылок с зажигательной смесью не было! В принципе, фашисты могли нас запросто передавить гусеницами, но они остановились в отдалении и открыли прицельный пушечно-пулемётный огонь.
В этом аду было невозможно поднять голову. Снаряды рвались над самой головой, засыпая окопы тучами рыхлой земли и острыми горячими осколками. А потом на нас двинулся немецкий пехотный батальон. Гитлеровцы шли нагло, дерзко и их наступало много. Очень много... Пришлось нам оставить деревню и отступить назад в спасительный лес.
Ночью старшина на подводе привез нам туда хлеб, воду и термосы с горячей кашей. Мы быстро поели, организовали боевое охранение и как мёртвые повалились на траву от усталости.
Ранним утром к нам на выручку подошли две артиллерийские батареи. После короткого артналёта мы опять выдавили фрицев из деревни и продержались там под бомбёжкой почти двое суток.
А потом немцы опять подтянули танки и выбили нас из деревни уже окончательно. Вскоре из штаба дивизии пришел приказ отходить к Шлиссельбургу.
Моя рота, точнее, то, что от неё осталось, отступала по печально знаменитым Сенявинским болотам. Когда мы вышли из леса на крутой берег Невы, на песчаном откосе показались три немецких танка с десантом на броне, но их тут же отогнал стрельбой из орудия бронекатер Ладожской флотилии, охраняющий переправу войск через Неву.
Когда мы добрались до штаба дивизии, в моей роте оставалось в строю семьдесят человек. В других подразделениях людей насчитывалось ещё меньше.
Нас вновь переформировали, и я получил новую стрелковую роту, которая была спешно собрана из молодых необстрелянных резервистов и призывников.
Конечно, это были уже совсем другие солдаты и офицеры. Их приходилось обучать всему с самых азов. Пока мы сколачивали свои новые подразделения, немцы успели замкнуть вокруг Ленинграда блокадное кольцо." - из воспоминаний капитана-пограничника П.И. Шатилова.
Оригинал взят у oper_1974 в На финской границе. Июнь 1941 г.
"После завершения финской кампании наша застава в полном составе передислоцировалась к новой границе, которая теперь проходила за Выборгом. Мы разместились довольно удобно, в здании бывшей финской школы.
А потом занялись обустройством нашего участка государственной границы. Пограничные столбы пришлось ставить на местности, сверяясь с жирной линией, нанесённой карандашом на топографической карте.
Но, как говорится, гладко было на бумаге, да на местности овраги, а по ним ходить! Мы то и дело залезали на финскую территорию, а иногда терялись и уходили от границы совсем далеко.
Тогда нас останавливали финские пограничники и возвращали назад. Делали они это предельно корректно. Первыми отдавали воинское приветствие, не кричали и не ругались, а просто провожали нас к линии новой границы.
Нашей заставой тогда командовал Николай Иванович Васильцев. Личного состава было 65 человек, причём все пограничники были украинцами, успевшими отслужить по три, а некоторые и по четыре года - из-за войны с Финляндией увольнение отслуживших установленный трехгодичный срок солдат было приостановлено.
Таких солдат я больше никогда не встречал. Крепкие, толковые, инициативные. Без преувеличения могу сказать, что они были обучены и подготовлены лучше, чем многие офицеры, с которыми мне потом доводилось воевать. Если бы вся армия перед войной была укомплектована такими бойцами, немцы бы до Москвы не дошли...
Вскоре меня назначили начальником заставы. К лету мы уже обустроили более семи километров государственной границы и приступили к плановому несению службы. Одновременно улучшались и бытовые условия: появилось своё подсобное хозяйство, пекарня, банька, хлев. Иногда мне казалось, что войны больше никогда не будет, так тихо было вокруг...
Через год мирная идиллия кончилась. Летом 41-го года с финской стороны к нам начали забрасывать лазутчиков. Первого разведчика мы задержали прямо на железнодорожной насыпи. По ней только прошёл скорый поезд: Хельсинки-Ленинград. Его обнаружил секрет и тут же доложил на заставу. Тревожная группа быстро вышла на перехват.
На допросе задержанный держался смело, уверенно. Сказал, что заблудился. Под охраной его отправили в комендатуру. Вскоре оттуда поступило сообщение, что финская разведшкола выпустила целый курс диверсантов, специально обученных для действия в нашем тылу. Это был первый тревожный звонок. А вскоре прозвенел и второй.
Ночью с 11 на 12 июня 1941 года границу перешли два вооружённых человека. Эти в плен сдаваться явно не собирались. Умело маскируясь, они посыпали землю какими-то химикатами, и собаки не могли взять их след. Тревожные группы, разбившись на тройки, буквально перепахивали блокированный район, но задержать нарушителей по горячим следам не смогли.
На следующий день их всё же обнаружили. Увидев пограничников, один бандит начал отстреливаться из пистолета, а второй кинулся наутёк. Пришлось наряду открыть огонь на поражение.
Вскоре прикрывающего отход диверсанта ранили в живот. Когда к нему, истекающему кровью, подошёл старший наряда, он чётко сказал по-русски: "Всё, снова война!" - и умер.
Второго нарушителя обнаружили только на третьи сутки поиска. Несмотря на ранение в обе ноги, он смог залезть на высокое дерево и замаскироваться в густой кроне. Потом в кустах мы нашли и брошенный им рюкзак с радиостанцией и документами. Паспорта у них, кстати, были настоящие, с ленинградской пропиской.
29 июня 1941 года я проснулся от громкого взрыва. Машинально вскинул руку и посмотрел на казённые, единственные на заставе часы: стрелки застыли на четырёх утра.
Нашу заставу бомбили финские бомбардировщики. Бомбы они почему-то сбросили очень далеко, так что здание не пострадало, даже стёкла не вылетели. Едва самолёт улетел, над лесом тут же взлетели три красные ракеты - сигнал для сбора всех нарядов с границы.
Паники у нас на заставе не было. Наоборот, все были предельно сосредоточенны. Мы тут же выслали вперёд и на фланги боевое охранение с ручными пулемётами, а сами заняли оборону в заранее подготовленных окопах и блиндажах, в которых стояли станковые пулемёты "максим".
Первыми в бой вступили пограничники боевого охранения. Увидев колонну финских солдат, они подпустили их поближе и обстреляли из пулемёта Дегтярева. А затем отошли к заставе доложить о противнике.
Я тут же бросился к телефону и связался с комендантом участка капитаном Василием Путятиным. Нервно, едва сдерживаясь, чтобы не кричать, начал быстро, скороговоркой докладывать, что заставу справа, по лесистому участку обходят финны! Много финнов!
Комендант немного помолчал, а потом сказал весьма мудрые в той обстановке слова: "Ну и что ты мне об их победоносном марше докладываешь? Что, тебя не учили, как врагов надо встречать? Немедленно отбить нападение, а потом доложить о результатах боя!"
Едва я успел положить трубку, финская артиллерия начала артобстрел. Тяжёлые крупнокалиберные снаряды с заунывным воем пролетели над головой. Ткнувшись в землю, они разорвались где-то невдалеке от наших позиций.
От близких разрывов земля в блиндаже затряслась, заходила ходуном под ногами. Потом всё стихло. Выглянув в амбразуру, увидел, как на опушку леса выходят плотные цепи финских солдат.
Одетые в мышиные мундиры, с карабинами и автоматами "Суоми" в руках, они шли не таясь, в полный рост. Нас разделяло каких-то двести метров. В этот момент время для меня остановилось...
Внезапно по наступающему врагу хлёстко ударили станковые "максимы". Их тут же поддержали зачастившие ручные "дегтяри", а уже потом захлопали трёхлинейки Мосина.
Безжалостный свинцовый град буквально выкосил первые шеренги врагов. Тут уж и я не удержался, засунул в кобуру потёртый револьвер и отобрал у пулемётчика его штатный ПД.
Приложившись к удобному, ещё тёплому от солдатской щеки прикладу, начал короткими очередями валить на землю наступающих финнов. Они не добежали до наших окопов каких-то пятьдесят метров.
Не выдержав смертоносного огня, финны развернулись и кинулись наутёк. Мы стреляли в их спины до тех пор, пока последний вражеский солдат не скрылся в густом подлеске.
Когда всё стихло, я отпустил пулемёт и медленно сполз на землю. Ноги совсем не держали. Затем долго не мог свернуть и прикурить дрожащими руками цигарку. После первой затяжки немного пришёл в себя, встал на ноги, взглянул на часы, а затем посмотрел в амбразуру.
Господи! Всего шесть часов утра, а синее небо уже затянуто чёрным дымом от горящей заставы, кругом пахнет гарью и порохом, а ещё совсем недавно красивая зеленая поляна перепахана воронками и устлана телами десятков убитых людей...
В 6.30 начался новый артобстрел, а за ним вторая атака. Через час ещё одна - третья. Все атаки были отбиты, а финны, понёсшие значительные потери, отступили назад, за государственную границу.
К 12.00 к нам на помощь подоспел стрелковый батальон с комендантом участка. Мы вместе обошли поле боя, собрали документы и нехитрые трофеи, а затем похоронили нашего погибшего пограничника. Это была единственная потеря заставы 22 июня 1941 года...
Вскоре, несмотря на то, что финны не смогли продвинуться на нашем участке погранотряда ни на метр, мы начали отступать. Немецкие танки с мотопехотой прорвали оборону где-то на фланге и устремились к Ленинграду. Чтобы не оказаться отрезанными, пришлось отступать и нам.
В начале июля 1941 года наш погранотряд переформировали, и меня назначили командиром стрелковой роты во вновь сформированной 1-й дивизии войск НКВД. Едва мы успели провести боевое слаживание, как гитлеровские войска опять прорвали нашу оборону под Лугой, перерезав стратегическую ветку железной дороги Москва-Ленинград.
Дивизия получила приказ выбить фашистов со станции Мга. В моей роте тогда числилось по штату 160 человек. После продолжительного пешего марша мы прямо с ходу, без разведки и организации какого-либо взаимодействия, были брошены в бой.
Боевой приказ мне довёл командир батальона. Он махнул рукой в сторону деревни под названием Горы и сказал, что надо выбить прорвавшихся оттуда немцев. Рядом с деревней рос густой лес, который помог нам скрытно сосредоточиться неподалеку от населённого пункта.
Нам повезло тогда дважды: во-первых, фрицы не успели толком окопаться, а во-вторых, наша атака оказалась для них полной неожиданностью. Мы выскочили из леса с криками "ура!", стреляя на ходу из автоматов и винтовок. Немцы, огрызаясь пулемётным огнём, отступили, не оказав нам упорного сопротивления.
Едва мы успели занять деревню и похоронить в братской могиле своих убитых, как в небе появилась тройка "Ю-87". "Лаптёжники", завывая сиренами, по очереди круто сваливались в пике, сбрасывая на наши позиции свой смертоносный груз.
Во время первой бомбёжки было очень страшно. Порою казалось, что фашистские стервятники с высоты птичьего полёта отчётливо видят меня и моих солдат, свернувшихся калачиком на дне неглубокого окопа. Позднее мы привыкли и к налётам вражеской авиации, и к регулярным артобстрелам.
А тогда, после основательной бомбежки, мы впервые увидели немецкие танки. Приземистые, лязгающие узкими гусеницами стальные коробки с короткоствольной пушкой и пулемётом в лобастой башне охватывали деревню полукольцом.
Их было не много, всего около десятка. Но нам их нечем было остановить. Крупповскую броню винтовкой или пулемётом не пробьёшь, а гранаты у нас тогда были только осколочные.
Да что там говорить про гранаты, у нас даже бутылок с зажигательной смесью не было! В принципе, фашисты могли нас запросто передавить гусеницами, но они остановились в отдалении и открыли прицельный пушечно-пулемётный огонь.
В этом аду было невозможно поднять голову. Снаряды рвались над самой головой, засыпая окопы тучами рыхлой земли и острыми горячими осколками. А потом на нас двинулся немецкий пехотный батальон. Гитлеровцы шли нагло, дерзко и их наступало много. Очень много... Пришлось нам оставить деревню и отступить назад в спасительный лес.
Ночью старшина на подводе привез нам туда хлеб, воду и термосы с горячей кашей. Мы быстро поели, организовали боевое охранение и как мёртвые повалились на траву от усталости.
Ранним утром к нам на выручку подошли две артиллерийские батареи. После короткого артналёта мы опять выдавили фрицев из деревни и продержались там под бомбёжкой почти двое суток.
А потом немцы опять подтянули танки и выбили нас из деревни уже окончательно. Вскоре из штаба дивизии пришел приказ отходить к Шлиссельбургу.
Моя рота, точнее, то, что от неё осталось, отступала по печально знаменитым Сенявинским болотам. Когда мы вышли из леса на крутой берег Невы, на песчаном откосе показались три немецких танка с десантом на броне, но их тут же отогнал стрельбой из орудия бронекатер Ладожской флотилии, охраняющий переправу войск через Неву.
Когда мы добрались до штаба дивизии, в моей роте оставалось в строю семьдесят человек. В других подразделениях людей насчитывалось ещё меньше.
Нас вновь переформировали, и я получил новую стрелковую роту, которая была спешно собрана из молодых необстрелянных резервистов и призывников.
Конечно, это были уже совсем другие солдаты и офицеры. Их приходилось обучать всему с самых азов. Пока мы сколачивали свои новые подразделения, немцы успели замкнуть вокруг Ленинграда блокадное кольцо." - из воспоминаний капитана-пограничника П.И. Шатилова.