первосентябрьское
У нас тут уже первый час пятого сентября, но лучше поздно, чем никогда...
Моего племянника (уже не очень новенького, но всё ещё единственного) отдали в детский сад. Пока не на целый день, всего на четыре часа. Первого сентября он всё эти четыре часа проревел. Вечером был праздник, подарила ему железную дорогу, он гонял по ней паровозик Томас и веселился, обещал больше не плакать. На второй день сестра караулила на улице, через час двадцать, когда он так и не успокоился, она его забрала. Третий и четвёртый дни были такими же. Вечером весёлый и в добром настроении, обещает на следующий день не плакать, но... Бедняга ещё не знает, что это начало конца. Сначала садик, потом чёртова школа, луч света в тёмном царстве - студенческая пора, а потом работа. Счастье заканчивается в два с половиной года.
Зато мама подарила мне брошь (Хорёк её окрестил орденом) с моим патретом.
Школу я ненавижу бешено, яростно, люто, но одну историю про первое сентября расскажу.
Школа, в которой я отучилась первые три класса, закрылась на глобальный ремонт, к осени она открыться не успевала, пополз слух, что малышей временно отдадут в детский сад, а с пятого класса всех отправят на картошку. Родители решили, что картофелекопательный навык я смогу самостоятельно прокачать у дедушки или бабушки, а без алгебры и уроков пения жизнь моя покатится под откос, поэтому на семейном совете (при дружеской поддержке в лице Иринкиной мамы) было постановлено отдать меня в другую школу. Не знаю, чем не подошла школа №1, она была и ближе, и репутация у неё была значительно лучше, чем у шестой, но первого сентября мы с Иринкой встретились под табличкой «Школа №6» и поняли, что на линейку опоздали, школа отвратительная, а первый день осени целиком и полностью в нашем распоряжении.
Из дверей школы пулей вылетела девица необычайно малого роста, но с таким же необычайно огромным бантом на макушке. Не успела я показать на неё пальцем и обсмеять с ног до головы (не такое уж большое расстояние!), как девица превратилась в мою детсадовскую одногруппницу Машку Лукьянчук. Машкина мама когда-то была коллегой наших с Иринкой мам, тоже работала в училище, а в 90-е заделалась вольным бизнесменом, поэтому Машка была в нарядном платье, а на лакированных туфлях красовались великолепные пряжки, напоминающие бабушкины броши с брульянтами. Мы с Иринкой восторженно поахали, попытались открутить эти пряжки, но пожалели портить такое великолепие и быстро отвяли. Стали решать, чем же заняться в этот чудесный день, и я предложила поиграть в индейцев в овраге за Машкиным домом. Территориально место было выбрано идеально: довольно близко от школы, недалеко от Иринкиного дома и ещё ближе от Машкиного, в двух шагах от нашемаминого училища, куда мы намеревались чуть позже сходить пообедать, а в самом овраге текла речка, в ту пору ещё не говнотечка. Итак, тихий район, сонный сентябрьский полдень, к пятьдесят третьему магазину вяло ползут алкоголики, старики на детской площадке режутся в домино, в ближайшем садике дети заняты перевариванием обеда, а бабульки, спихнувшие спиногрызов в садики и школы, задремали перед телевизором в ожидании вечернего выпуска сериала. Эта идиллия была разрушена жестоким нападением индейцев. Заметалось эхо, звякнуло разбитое индейским копьём оконное стекло, прогромыхала скинутая на неприятеля жестяная бочка... Когда индеец с огромным бантом (съехавшим на затылок и забрызганным грязью) заметил пропажу одной из своих великолепных пряжек, было решено игру прекратить. Пробовали поиграть в сыщиков, но подвывающие от голода животы сами привели нас к училищу, увы, уже закрытому.
- И что дальше будем делать? - спросила Иринка. - Домой идти не хочется.
- Можно куда-нибудь съездить... - неуверенно предложила я.
- Давайте хоть хлеба купим! - перебила меня Машка. - Есть же хочется!
- Да-а-а, калинского, - поддержала её Иринка, - вкусного.
- У нас в Калино дача, - невпопад заявила Машка, а я обрадованно закончила:
- Вот в Калино и поедем, а там хлеба купим!
Раз-два, раз-два, бегом на станцию, там запрыгнули в последний вагон уже отходящей скотовозки.
- Это скотовозка, - сообщила нам Машка и, сморщившись и кого-то передразнивая, по слогам проговорила: - Би-че-воз-ка. Она одна такая в Кын ходит.
- Кыновозка, - подхватила я. - А какой скот её везёт? Пойдём посмотрим!
Держась за руки и жмурясь от страха, перешли в первый вагон, прошли его и распахнули следующую дверь. Нет, в скотовозку не были впряжены буйволы или зебу, впереди виднелся локомотив, а под ногами стремительно бежали шпалы. В вагон ворвалось чёрное облако, и мы, захлопнув дверь, долго смеялись над почерневшими лицами друг друга. Кашляли, тёрли глаза, размазывали сажу и снова смеялись.
Машкину дачу нашли быстро, остановились перед запертыми воротами. Они не могли остановить нас на пути к обещанным мочёным яблокам и солёным огурцам. Глядя на прорытый собакой лаз, Машка с сомнением произнесла:
- Я в нарядном платье, от мамы достанется...
Но мы с Иринкой убедили её, что терять нечего, индейцы и скотовозка уже сделали всё, чтоб это платье перестало быть нарядным. Пролезли через собачий лаз и, когда глаза привыкли к темноте крытого двора, обнаружили, что дверь в избу тоже заперта, а через кошачье окошко погреба пролезть нам не удастся. Разочарованные, мы вылезли обратно, отряхнули коленки и понуро побрели на станцию. Ура, как раз привезли хлеб, калинский, вкусный, ещё горячий. Объели корки, начали пощипывать мякиш, но тут за нами увязалась бродячая собака, тощая, блохастая, облепленная репьями, она смотрела на хлеб такими голодными глазами, что мы выковыряли весь мякиш и отдали его псине. Обратно ехали молча, смотрели на догорающий закат, отражающийся в реке. На станции постояли немного, собирались прощаться. Иринка оглядела себя и засмеялась:
- Ох и анчутка же я!
- Попадёт, обязательно попадёт, - Машка была готова разреветься, - за платье попадёт, за туфли попадёт.
- А пойдём в овраг, там в речке постираем, - предложила я.
Индейцы развели костёр и развесили по кустам мокрые колготки. Не сказать, что после стирки они стали чистыми, просто грязь теперь покрывала их равномерно. Искры летели в глубокое тёмно-синее небо, за спиной светились жёлтые прямоугольники окон, а спереди к нам крались тёмные тени. Тени шли неуверенно, спотыкаясь и хрустя стеклом, и неожиданно превратились в мою маму и Людмилу Николаевну, Иринкину маму. До сих пор загадка, как они нас нашли.
Прошло уже больше двадцати лет, а меня всё ещё подкалывают этой поездкой. Бешеной собаке семь вёрст не крюк? Ха, это фигня, а вот съездить в Калино за хлебом...